PОV Грейс
Темнота. Холод. Больно, кажется, я переломала себе всё, что вообще можно. Память восстанавливается по кусочкам. Вот я бегу, пытаясь уворачиваться от падающих стен, и чувствую, как меня откидывает на несколько метров. Я не была астматиком, мои лёгкие были в идеальном состоянии. Но каждый вдох даётся мне с усилиями. В глазах начинает темнеть от нехватки кислорода, я пытаюсь избавиться от давления, коим оказались обломки бетона, силясь вдохнуть хоть капельку воздуха. Легкие начинает жечь от боли, которые вонзаются острыми иглами осколков кости. Через силу я избавляюсь от давления в виде камня, и резко вдыхаю, слыша бульканье внутри: один обломок рёбра почти вонзился в легочную ткань, а другой вышел наружу, каждый мой вдох сопровождается со свистом и кровавыми пузырьками, и из моего рта вырывается немой крик, вместе с остатками шипящего воздуха. Я уже понимаю, какой цвет имеет боль. Она ярко-красная, светящаяся и заглушающая другие ощущения, она режет мои глаза, пробирается аж в мозг, захватывая весь организм. Это непереносимо, каждая секунда хуже предыдущей. Я попыталась подняться, но при первой же попытке грохнулась обратно и едва слышно застонала от боли. Видимо, я себя переоценила, когда решилась пойти против как его там.. Мама меня точно убьёт, если я умру. Она меня с того света достанет, чтобы надавать мне по шее. Господи, сколько времени я тут лежу? Судя по всему, меня задавило обломками той пирамиды. Но это не проблема, мне всего лишь нужно превозмогать боль и-и-и-и... Слышу вскрик боли, и внутренние органы невольно сжимаются от ужаса. Кого там убивают? Точно, там же Питер должен быть! Почему я этого не увидела? Ему, кажется сломали ногу? Всё тут — как в моём сне, и атмосфера, и этот мужик с манией величия, и разрушения, которые вот-вот сотрут жизнь с этой планеты... До моего слуха доносится ужасный голос, который прокатился эхом по пространству, казалось, что там было много голосов, как бы тупо это не звучало, мужские, женские, там были все: —ЧА-А-АРЛЬЗ! ВЫХОДИ! СПАСАЙ СВОИХ ЦЫПЛЯТ, ОТДАЙ ЖИЗНЬ! ЗА НИХ! О Боже, он же сейчас убьёт Питера! Мисс Даркхолм?Что она де...Мои мысли прервал голос Апокалипсиса: — Жалкая героиня... ЧАРЛЬЗ?! ЧА-А-АРЛЬЗ! Видимо, трюк с внешностью не сработал. Нужно поскорее подниматься, иначе этот псих сделает им больно. Я должна успеть, иначе... —Давай. Прикончи его. Нет-нет-нет-нет! Изо всех сил я пытаюсь упереться руками о камень, валяющийся прямо рядом со мной и наконец, встать. У меня получается, но взамен я получаю новую порцию звенящей боли и чувствую, как стекает неровными ручейками кровь из болезненно пульсирующей раны на голове. Неприятные ощущения усиливаются раз в сто, мне становится настолько плохо, что у меня перед глазами всё размывается. Всё верно: Апокалипсис всё ещё держит Питера за волосы на затылке, а Псайлок подходит к ним с острым лезвием, готовая перерезать ему горло. На мгновение у меня темнеет расползающимися пятнами на глазах, но я быстро пытаюсь соорентироваться. Повернула голову в сторону разломанной стены, по которой пошли трещины. Там лежит мисс Даркхолм, полностью распластавшись по каменной поверхности. Отвратительно! Тело двигается как натужное, движения словно деревянные, но, хорошая новость, они у меня есть. Шатаясь, ищу глазами, где можно было бы спрятаться... А, да плевать! Пойду прямой атакой, надеюсь, меня после этого никто не будет замуровывать заживо. Псайлок уже близко! Ну же, думай, что мне сделать? В голове зародилось некое подобие плана, и после этого выживу ли я, или нет, большой вопрос. Нет, я не в коем разе не поверила в силу духа, а-ля загляни в своё сердце, и бла-бла-бла. Тут нечто другое. Собираюсь с мыслями, и пытаюсь вспомнить, словить то ощущение в поместье Страйкера, когда я дверь с петель вырвала. Та-а-ак, получается, концентрируюсь на Псайлок и постепенно поднимаю руку. Ощущение, как будто по моим венам течёт лава, но это только на мгновение. Огонь, тепло, нужно найти источник. И вот тут я ощущаю, будто по моему телу пустили разряд тока, и это оказалось приятно. И в тот момент, когда она замахивается катаной на парня, я одним движением руки отбрасываю её в ближайшую стену, достаточно, чтобы вырубить, и недостаточно, чтобы убить. Апокалипсис отпускает Питера, и обращает своё внимание на меня. — Глупая девчонка, тебе не помогут твои способности, думала остановить меня? Но я молчу, не потому, что боюсь, а потому, что вот-вот упаду, последние крупицы сил я трачу на то, чтобы создать вокруг него крепкий барьер, чтобы парализовать его, и в тот же миг, я чувствую, как теряю сознание и разомкнув непослушные губы, кричу: —Джин, давай! На ногах удержаться не удаётся. Невыносимая боль где-то в груди. Всё как будто разрывается от этой боли. Но спустя время вместо боли я ощущаю холод, я не чувствую землю под собой. Я даже не знаю, открыты ли мои глаза. Я даже соображать нормально не могу, мой мозг стал расползаться, как старая половая тряпка, нитки сознания, держащих его целым, стали рваться. Неприятное ощущение, скажу я вам. Боль стала настолько сильной, что я перестаю её чувствовать, кажется, во мне что-то перегорело. У меня остался последний и призрачный шанс, а именно - ПРЕВОЗМОГАНИЕ! Я прилагаю огромное усилие, и начинаю собирать свой мозг по частям, как мозаику. Если бы меня кто-нибудь спросил, как я это делаю, то я бы ответила: «ТЫ СУМАСШЕДШИЙ? Я ТУТ, МЕЖДУ ПРОЧИМ, ПЫТАЮСЬ НЕ СГИНУТЬ МУКАХ, А ТЫ ТУТ СО СВОИМИ ВОПРОСАМИ ЛЕЗЕШЬ!» Всё болит, голова болит, жизнь болит. Но я не умру такой позорной смертью, по крайней мере, не сейчас.***
Неясные очертания людей вокруг и темнота чередовались. Они попеременно появлялись перед глазами, заставляя погрузиться Грейс то в мир пустоты, то мрака скоплением пятен тусклого света. Глаза не открывались, а голова не соображала. Тело словно парализовало, а сама Грейс не понимала, существует ли она сейчас и кто она вообще такая. Рассудок гулял, качался на веревках, взлетая, казалось бы, на небеса. Девушка или оглохла от давящей тишины, или от яростного звука, бьющего в перепонки. Тело рвануло от боли. Грейс не была уверена, что закричала, видимо, из груди вместо крика вырвался жалкий хрип. Свет мигал, меняя лица каких-то людей, которых отчаянно пыталась разглядеть Грейс. Она старалась дышать, но ничего не смогла сделать, потому что её туловище буквально горело, и никто не тушил пожар, даже не пытался. Она горела в собственном кошмаре. Весь мир горел вместе с ней. Вокруг все пищало, кричало, сходило с ума. Кричали люди, пытаясь хоть что-то сделать, отдавая друг другу приказы. Уши закладывало от биения сердца, пытающегося вылить из тела очень много крови, несмотря на то, что это было сумашествием, самоубийством. Ей даже не давали свободно вдохнуть, втянуть в себя воздух, всё время переворачивая её, трогая лицо и руки. Она послушной марионеткой позволяла делать с собой все, что им вздумается. Хотелось потерять сознание и провалиться в спасительное небытие, но ей не давали сделать такую роскошь. А когда дали, она облегченно рухнула в пустоту, уходя всё дальше от боли и сумашедше вращающихся и сменяющихся лиц...***
Утро выдалось весьма необычным. Впервые за долгое время к ним заглянуло солнце, словно предчувствуя что сегодня произойдёт что-то хорошее. Лучи отражались зеркалом и падали на лицо девушки, отчего она и проснулась.POV Грейс
Я буквально продрала свои слипшиеся от непонятно чего глаза, которые ещё и не с первого раза открылись. Утро дарит мне привычную головную боль и сухость во рту, а так же яркий луч, который ударил прямо мне в лицо, а как же иначе. Окончательно открыв глаза, я увидела перед собой белый потолок. Похоже, я всё ещё жива, ну или же ад выглядит прямо как больница, чему я не удивилась бы. Я пыталась подняться или хотя бы сесть на кровати, но режущая боль в груди не позволяла мне этого сделать. После шестой попытки я села и начала осматриваться. Ничем не примечательные белые стены, тумбочка рядом с кроватью, а ещё противно пищали какие-то приборы, оповещая о том, что я прямо сейчас живу. Справа от койки я увидела стул для посетителей, видимо, мама ждала того момента, когда я очнусь и всё-таки дать мне пару подзатыльников. К слову за стеклом я увидела маму, которая разговаривала с медсестрой. Кажется, они поняли, что я уже очнулась и улыбнулись. Можно сказать, что они обе буквально побежали ко мне, и вместо приветствия мама крепко обняла меня, а медсестра продолжала улыбаться. Потом решила что спросит о моём самочувствии попозже, и ушла, решив тактично не мешать. — Девочка моя, ты жива, ты в порядке! — мама не переставала меня обнимать и целовать. Что с ней? Она никогда не проявляла ко мне такие телячие нежности. — Привет, мам, у меня столько вопросов накопилось, но для начала: что случилось? — я забеспокоилась. — Когда всё закончилось, мы увидели, что ты лежишь на земле, без сознания, и всю в крови...POV Мойра
Она не подавала знаков жизни. Моё сердце бешено стучалось, казалось, что весь мир рухнул подо мной. В горле образовался комок, который невозможно было проглотить. На трясущихся ногах я подошла к ней, и опустила голову, прислонив ухо к её груди. Тук-тук... Тук-тук... Тук-тук... Я осознала, что мой ребёнок умирает. — Грейс?! Грейс! Очнись, открой свои глаза, малышка! Грейс! Прошу, открой свои глаза, посмотри на меня, Грейс! Я не заметила, как к нам подошёл Хэнк, я пыталась хоть как-то помочь ей. — Прошу, Хэнк, не переставай её будить, Хэнк! Сколько времени я сижу в обнимку с безсознательной дочерью? Голова была пуста от мыслей, а взгляд, направленный в одну точку, остекленел. Разбрызганная повсюду, как мне казалось, кровь, уже начала свёртываться, а я даже не шелохнулась, когда ощутила на своём плече чью-то руку, и почувствовала лёгкое головокружение. Я уже не сидела там, на улицах разрушенного Каира, а на пороге вполне нормальной больницы. Не помню, что было потом, всё было, как в тумане. Набежали медсестры, и начали что-то кричать друг другу. Вот мою девочку несут на каталке, а я держу её за руку. Вот они просят меня отойти и ждать, пока закончится операция. Было ощущение, что время остановилось, а я не могла думать ни о чем, кроме своей ошибки. Я могла продолжать сидеть как в забвении, если бы меня не потрясли за плечо. — Миссис... — начал было он, но я его перебила: — Мактаггерт. Мойра Мактаггерт. — Мойра, кем вы приходитесь пациенту? — он начал что-то писать на тетрадке. Я не сразу поняла, о чем он говорит. Слова, такие простые и ясные, слишком долго доходили до моего затуманенного разума. Он выжидательно посмотрел на меня, и тогда я поняла что он ждёт ответа на вопрос. — Она моя дочь. Скажите, что с ней? Она в порядке? Когда мне уже можно будет увидеть её? — я начала заваливать его вопросами, поторопливая его, и он поправил очки на носу, прежде, чем начал говорить: — Я бы хотел сказать, что с ней всё хорошо. Она перенесла операцию на удивление стойко, несмотря на её состояние. Состояние пациента слишком серьёзное и неизвестно ещё, когда она проснётся. Более того, ей придётся пройти курс реабилитации костей, которые были близки к состоянию раздробления. Дальше он начал что-то монотонно перечислять, но я его уже не слушала. От волнения и облегчения у меня начали подкашиваться колени. Все мои силы ушли на то, чтобы дойти до скамьи и рухнуть на неё. Вскоре я заметила, что мои глаза уже давно были на мокром месте. Я плакала, даже не замечая этого. Я засмеялась. Смеялась, наполняя пустые и безжизненные коридоры своим горьким смехом. Смеялась, не переставая, слёзы всё текли, а голос охрип, и непрерывный смех перешёл в кашель. Сквозь своего же смеха, я услышала собственные мысли, которые прятала в самом тёмном уголке своего сознания слишком долгое время. Я не успела подарить своей дочери ту любовь, которой она нуждалась. Я была слишком уставшей от всего того, что на меня навалилось, каждый день придавливая всей тяжестью. А она ведь пыталась, пыталась наладить со мной отношения. А я не слушала, даже тогда, когда она плача, умоляла меня перевести её в другую школу. Всё же я хреновая мать, если не замечала её подавленность и одиночество, я нашла своё утешение в работе, даже не догадываясь, что моя принцесса ждала этого от меня. Каждый наш разговор заканчивался моими упрёками на неё, и я даже не знаю, смогу ли я после этого себя простить. Она доверилась мне, а я её подвела и даже не могу теперь просить у неё прощения. — Прости меня, прости меня, прости меня... — повторяла я, не переставая кашлять. Я была разбита и подавлена, казалось, что ничего в этом мире не могло этого изменить. Видимо, мой мозг испытал столь сильное потрясение, что во избежании перегорания отключил их. Пусть и временно, но мне стало легче. Неделю спустя. Состояние Грейс оставалось критическим, а я едва держалась, чтобы не опустить руки и не сдаваться. Я уже позабыла о работе, и перспектива быть уволенной уже не казалась такой страшной. Я по инерции продолжала расспрашивать доктора, надеясь, что он, наконец, выдаст что-нибудь обнадёживающее. — Всё, что вы можете сделать это — надеяться, — устало вздохнул доктор. Прошла неделя с момента падения. Я сидела рядом с кроватью Грейс. Уже больше суток я не спала, даже уставший от моих расспросов медперсонал предлагал мне пойти домой и отоспаться. Я опасалась, что у Грейс снова участится пульс, что неконтролируемая сила вновь устроит бардак в палате, что какой-нибудь прибор сломается, а я не успею вовремя среагировать, и с ней что-то случится. Доктор говорил, что самое страшное позади, но когда моя дочь лежит бледная с капельницей в руке, с забинтованной грудью и в проводах, я не собиралась успокаиваться, и тем более пойти отоспаться. Слишком реальным и свежим было воспоминание о перепачканных кровью костюме, кровати, на её лице, и руках доктора. Все случилось так быстро, что никто не успел ничего сделать. Грейс убрала Псайлок, отвлекла богоподобного мутанта, а сама попала под раздачу, встретив телом кусок арматуры, а руками осколки треснувшего стекла машины. Когда доктор положил Грейс на каталку, в глазах защипало, а в голове взорвался снаряд, в прах разнося мысли и эмоции, принося вместо них другую-единственную: «Только не это».POV Грейс
Два месяца спустя. За окном блеснула молния - предвестница грозы. В моей палате было достаточно холодно. Было далеко за полночь, но спать совсем не хотелось. Третьи сутки я не сплю. Даже не знаю, отчего. Попав именно в эту палату, я перестала чувствовать себя комфортно. Даже не знаю, что с ней не так, и вообще, вы можете отыскать успокаивающего в комнате с высоким потолком, потресканных стен, с которых от одного дуновения сыпалась краска, такая же мрачная, как и мое настроение, где лампочки то и дело дребезжали от очередного порыва ветра, врывающегося через открытое окно. Мама упоминала, что моя палата выглядит как заброшенная, потому что моя сила вырывалась на волю. Уже несколько суток подряд я держусь на дешёвом кофе и на таблетках от головной боли. А теперь я осталась одна. Одна со своей головной болью и с ночными кошмарами, теперь приходящими каждую ночь. Нет, я не кричала и не звала на помощь — наоборот, делала все, чтобы никто не догадался о моём состоянии, особенно мама. Несколько раз я уже была готова поднять трубку и позвонить маме с просьбой увезти меня, но непонятное чувство, будто я чего-то упускаю, останавливало меня. Сон никак не шёл, я чувствовала, что хочу спать, я бы хотела, чтобы я могла отключиться, просто закрыв глаза, но спать не могла. Я ворочаюсь в кровати уже, не знаю, около часа? За временем трудно следить в таком сонном состоянии. Я ложилась на живот, на бок, на спину, и где не побывала моя голова: на спинке стула для посетителей, на кафельном полу, я даже под одеяло её совала, но провалиться в здоровый и крепкий сон всё не выходило. Обстановка резко поменялась. Теперь вместо палаты, я видела тёмную комнату, была в чёрном платье, с чёрной помадой на губах. Я собралась с духом. Это всего лишь сон, всего лишь кошмарный сон, пока не появится она. Она — это моя тень, это тьма, которая сейчас снова будет бередить мои душевные раны. Она кажется моим отражением, она выглядит как я, послушно повторяет движения за мной, только вот отражение это искаженное, злое. Тьма окутывает меня своими мягкими тенями. «И как тебе лжезабота твоей любимой мамочки? — усмехается тьма. — Понравилось? Но ты же знаешь, в чьей заботе ты нуждаешься больше всего, правда?» — насмешливость и отрава этих слов проникает внутрь, умертвляя меня, воскрешая все мои старые, забытые обиды. — Оставь меня, — зажимаю уши, я не хочу ничего слушать, но это не помогает, она сильнее. — Так у твоего папы другая семья. К чему ему ты? — песок, повинуясь приказу тьмы, лепит образ счастливой, и веселящейся на всю катушку семьи. — ХВАТИТ! ПРЕКРАТИ! ЗАМОЛЧИ! — я вновь заткнула уши. — Не поможет, я в твоей голове, и тебе от меня не скрыться. Скорее уж, это я уничтожу тебя и захвачу твоё тело, такой исход вполне реален. Бесполезность и никомуненужность, слабость и сумасшествие — вот из чего состоит твоя личность. Отчаянно отстаиваешь свои вроде «убеждения», хотя на самом деле ты просто эгоистка, которая ни о чем не думает, и во всех своих неудачах обвиняет мать. Тьма сужало свой круг, подходя слишком близко ко мне. Я пыталась отогнать его от себя, но боль слишком сильна, а гнев и обида ищут выхода, разрушая всё на своём пути. Моё отражение смеется с моей беспомощности, ушибая меня и даёт волю моим чувствам. Я прихожу в себя в темноте. Все вокруг меня - одна сплошная тьма. Поднимаюсь и просто иду наугад, надеясь, что это закончится. По мере движения, мне становится все жарче, все горячее, этот жар заполняет меня, обволакивает. Внезапно, в темноте вспыхивают ярким пламенем мои руки, которые тут же начинает жечь. Я пытаюсь кричать, но крик будто застрял в горле. А пламя расползается, охватывает всю меня, всё окружающее меня пространство. Я будто в Аду. Становится нестерпимо больно, я мечусь в огне, будто в поисках...неизвестно чего. Я вижу, как моя кожа начинает обугливаться, мясо отделяется от костей. Упав на колени, я всё же смогла закричать.....и проснуться в перевернутой вверх дном комнате. Настольная лампа разбилась, вещи лежали в абсолютном беспорядке. С тихим стоном я откинулась обратно на подушки. Голова начинает болеть, я как будто начинаю задыхаться от настоящей гари. Встать и привести в порядок комнату мне не удаётся, потому что мне становится дурно и перед глазами всё плывёт...