Какое нежное лето...

На следующий день, мама решила не обращать внимания на то, что я не собираюсь подниматься с постели, и, делая вид, что ничего не произошло, крикнула мне из кухни: — Светочка, доделай, пожалуйста, что вчера не доделала. Я вцепилась зубами в край пододеяльника, чувствуя себя бессильно: злой и слабой. Я выбежала из дома. Ветер переменился, поднимая пыль на дорогах, растрепав мои волосы, принеся с собой запах костров, болезненный как мои воспоминания о том дне, который забрал мою дружбу, но взамен подарил мне любовь. Я встряхнула головой. Сильным ветром в наш маленький огород занесло какой-то мусор. Я увидела, что обрывки бумаги зацепились за кусты смородины и малины, растущие вдоль забора и уходящие на задний двор, где они уже были полудикими, потому что давно никто не ухаживал там за ними. Я сняла первый обрывок, что был ближе ко мне, и, уже собираясь смять, увидела следы чернил. На нём неровным почерком было что-то написано. Я развернула, сердце моё затрепетало: «Пахнет гарью лесов и теплой травой.» Я, боязливо озираясь вокруг, засунула листок бумаги в карман и подбежала к следующему. «Я к тебе не иду: в твоей квартире темно.» Ком в горле перекрыл мне дыхание. Неужели? Одним широким шагом я оказалась в глубине сада и дрожащими руками развернула третье послание: «И мне трудно дышать, и мне трудно бежать.» У меня закружилась голова, я осмотрела всё вокруг: ближе к заброшенному сараю, где раньше бабушка хранила сено, оставалась лишь одна бумажка. Я долго сжимала её в ладони, ощущая стылый шар в животе, понимая, что это будет вердикт. Я зажмурилась и, вновь быстро открыв глаза, прочла: «Я узнал мягкость губ. Я не боюсь ничего.» И моментально цепкие сильные руки, схватив меня за плечи, утянули за тот самый сарай, заросший дикой малиной, такой же сладкой, как поцелуй, который рывком снова уносил меня в мир моих мечтаний, а может наоборот вернул в самую благословенную реальность. — Динка..., — прошептала я. — Тссс… я всё поняла, я же сказала тебе. Она вдруг поднесла мои руки к губам и мягко прикоснулась. — Я пришла кое-что вернуть тебе, — она хитро улыбнулась и, открыв дверь в сарай, потянула меня за собой. — Пойдём. Внутри царил полумрак, лишь несколько полосок света, с танцующими в них золотистыми пылинками, пересекали пространство и ложились на пол, где на сухое сено, перемешанное с только что скошенной травой и полевыми цветами, заботливой, очевидно, Динкиной рукой, было наброшено два покрывала. Я втянула воздух, пахло свежестью раннего утра, немного сыростью земли и теплом нагретых солнцем досок. Она вплотную подошла ко мне, окутывая меня своими дикими ароматами, уже не робко, а даже по-хозяйски, крепко держа за талию, привлекая к себе, а потом настойчиво вместе со мной ложась на покрывало. Я коснулась костяшками пальцев её чётких, выступающих скул. — Я боялась, что ты больше не вернёшься. Она осторожно опустилась на меня, втекая в меня идеально и точно, обвивая жаром долго заглушаемого желания, которое, как разряд тока в мгновение ока, пронзило меня, заставляя всем телом выгнуться ей навстречу. Она расстегнула мою рубашку, распахивая её и аккуратно изучала моё тело руками, бережно проводя пальцами вдоль мышц живота, очерчивая линию грудей. Я сжала ноги и застонала: — Динька, не мучай меня! И безумный ураган, только набирающий силу, по имени Диана, закрутил меня в свой беспощадный водоворот. Она содрала с меня остатки одежды, то поочерёдно, то одновременно сжимая грубо и собственнически мои груди, опуская голову, щурясь на меня наглыми кошачьими глазами, бесстыдно причмокивая, облизывала мои соски, втягивала их в рот и, выпуская, откровенно любовалась своей работой, нежно трогая подушечкой пальца твёрдые торчащие горошины. Её дерзость с лихвой окупала её неопытность. Я понимала, что уже на краю. Я ждала этого слишком долго. Я слишком её хотела и, проглотив стеснение, неловко сняв её ладонь с моей груди, решительно направила её напряжённые пальцы в себя. Секундный страх промелькнул в её взгляде, но как только она вошла в мою плоть, увидела как мои дрожащие бёдра быстро задвигались ей навстречу, ловя каждое движение её неискушённых пальцев, выражение невозможно красивого хищника на охоте преобразило её лицо. Она смелее, чувственнее и всё быстрее проникала в меня, другой рукой размазывая мою влагу по моим соскам, по моим губам и, слизывая её, выстанывала: — Светка, какая же ты… Она была возбуждена до предела, коснись — взорвётся. Я стянула её шорты и осторожно провела между ног. — У тебя больше не болит? — выдохнула я ей в ухо. Она замотала головой и встала на колени, нависая надо мной. Я осторожно ввела в неё палец, медленно раздвигая тугие стенки, Динкины коленки затряслись. — Ещё, пожалуйста, кузнечик! — пробормотала она, не прекращая врываться в меня. Я чувствовала, как её смазка капает на меня, как она кусает губы, пытаясь заглушить стоны, как напрягаются её ноги, уже подрагивая перед надвигающейся разрядкой. Ещё глубже, ещё… И тут волна нестерпимого наслаждения ударяет меня наотмашь и несёт в тёплую тёмную бездну, но краем сознания я вижу и чувствую, что лечу туда не одна.