Почему именно я?

Я приоткрыл один глаз и мне открылся взор на номер, который был освещен дневным светом. Было пасмурно и грустно, как и на моей душе. Как только я попытался встать, я рухнул обратно с дичайшей болью в нижней части тела. Такое чувство, что в мою поясницу воткнули нож и режут. Поэтому я стал дальше исследовать комнату, грустными глазами. В номере был беспорядок, валялись подушки, моя порванная одежда, если бы я был в сидячем положении, то увидел бы на белом мягком ковре ярко выраженные следы крови, спермы, так как вчера они точно имелись. На второй половине постели тоже были следы крови. Посмотрев на кресло, я никого не обнаружил, там была лишь его одежда… Так, тихо, спокойно, не плакать. Хотя как не плакать? Меня изнасиловал человек, которого я люблю… По щекам опять потекли слёзы… Блять… Я уткнулся носом в подушку, чтобы жалкий собачий скулёж никто не услышал, кусал ткань, чтобы было как можно тише. Я даже не могу перевернуться на живот, и ещё больше направить свою ненависть, злость, обиду, в эту чёртову мягкую белую большую подушку, которая начала намокать, от моих соплей, слюней и слез. Я четко понимаю, что нужно успокоиться. Но я не могу, потому что мне зверски больно. У меня вопрос, смогу ли я ходить? А смогу ли я вообще продолжить свою карьеру? Или он теперь сделал из меня инвалида? Насчёт физического, не могу точно сказать, но вот морального — точно. Я стал в голос плакать, и не услышав как тихо открылась дверь ванны и тихие шаги, в спальню. — Чимин? — Чонгук произнёс имя тихо, чтобы не напугать. Услышав его голос, меня сильно передернуло, он был даже с ноткой сожаления? И какой-то очень тихий, но все равно как-то страшно. Я начал дрожать, будто ударило током, из-за этого мне стало ещё больнее в тысячу раз, а в голове, как будто по щелчку пальцев, пронеслись события вчерашней ночи. Его действия, слова и мои безжалостные повторения о том, чтобы он меня оставил, но нет. И вот сейчас лежу и даже не имею возможности скрыться. Такой жалкий. От этих мыслей хочется попрощаться с жизнью. Я реагирую на его зов, но он подходит ко мне, присев на корточки, и смотрит на меня. На то, как мне больно… Мягко улыбаясь и поглаживая опухшую щеку, смахивая слезы и поправляя белую прядь волос, которая мне попадает в глаза, он продолжает смотреть, но я отвожу взгляд. Выглядит как обычно, добрым и мягким, красный, слегка мокрые растрёпанные волосы, белоснежные зубы и губы, только в ранах, которые я увидел не сразу, так как мне было больно. Он был в штанах, поэтому на его теле немного царапин и укусов, которые кажутся ничтожными, ведь они быстро заживут, не то что мои. Я все равно не хотел ему сделать больно, в отличие от него. Я смотрю на него, а он меня просто нежно гладит по щеке, на который был удар, за, так называемое, непослушание… — Что, пришёл поиздеваться, ещё хочешь? Вчера мало тебе было, да? — Я говорил очень грубо, не заботясь о том, чтобы подбирать слова. Во мне начала разгораться злость. Если сначала я говорил тихо, то потом перешел на крик, начав плакать, совсем не заметив того, как он поменялся в лице. — Ну же, давай, бери, сегодня я не буду сопротивляться! У меня нет сил и может я умру во время секса, чтобы не жить с мыслью о том, что тебе смог навредить человек, которому ты доверял, верил… принеси мне нож я… ай! — я закричал в голос сильнее, совсем этого не ожидая, потому что опять получил сильный удар по лицу. Чон подвинулся ко мне и я начал бешено водить глазами по его лицу. Он больно взял меня за подбородок и злобно сказал: — Ещё раз я услышу, что ты хочешь покончить жизнью, то тебе будет намного хуже, чем вчера! Тебе ясно? — Да… — меня чмокнули в губы и снова погладили. И снова эта перемена — он улыбнулся. — Вот и славненько. — А теперь давай я тебе помогу принять душ. — Ишь, какой добрый, интересно, ты со всеми так? — выпаливаю, из-за чего Чонгук бросает на меня злой взгляд. — Прекращай язвить. — А то что? Ударишь? Изнасилуешь? Или снова будешь обращаться со мной, как с вещью? — но мне не дали договорить, начав очень нежно целовать в губы, которые вчера хотел разбить в кровь. Да кто это человек? Что происходит? Я совсем не узнаю Чонгука. — Ты не вещь хен, но и принадлежишь ты — только мне, понимай, как хочешь. А теперь в душ! Я знал, что так будет, но он меня взбесил снова, нет, не истерикой, а словами, что хочет покончить с жизнью. Сам не понимаю, для чего я это делаю. Чимин хороший человек, как друг и как партнёр, он однолюб. Просто мне интересно, какого это, быть с человеком, который тебя любит. Вот только я его нет. Но это не помешает с ним играть. А пока что, его нужно привести в порядок. Я откинул одеяло в сторону. Он как-то покраснел и попытался прикрыться. На теле Пака были кровавые разводы, синяки, засосы, царапины. Видимо надо было быть нижнее, мне стало его жалко. Я резко взял его на руки, он прокричал и начал кусать губы от боли. Он ещё больше содрал кожу со вчерашних ран, на моём плече. Я понёс его в ванную, она уже была готова, полная горячей воды, а также расслабляющие масла и пена, которые должны немного помочь. Когда мы зашли в ванную, я его максимально аккуратно положил в неё. Его шипение показывало, что ему больно. Я взял мочалку и гель, капнув немного ванильного геля на нее, я начал аккуратно тереть спину, руки и плечи Чимина. По нему было видно, что эта ситуация его сильно напрягает. — Чонгук, а можно…? — Меня сильно смущает, но ещё больше я боюсь, что будет тоже самое, как сегодня ночью. — Нет, тебе сейчас сильно больно и ты сейчас даже на ногах не устоишь. Не бойся, я не буду до тебя домогаться. Закончив с ванными процедурами, я его ненадолго оставил в ванной, чтобы сходить за чистым постельным бельём. Мне пришлось отказать от помощи услуг горничных, по понятным причинам, поэтому сегодня уборка будет за мной. . Не хотелось, чтобы кто-то увидел все это и подняли лишний, никому ненужный, скандал. Когда я закончил с постелью и закутал Чимина в белый махровый халат, который в размере оказался больше, чем нужно ему, я успел послушать очередные его возмущения и предотвратить жалкие попытки делать все самому. Я отнёс его в уже убранную постель. — Ну вот, а ты бузил. Теперь самое сложное — нужно обработать все мазью, чтобы не болело и быстрее все прошло. — Ты что, в аптеку уже сходил? — Ну да, пока ты спал. Еще я зашёл в магазин и купил твоих любимых сладостей. — Как это мило… Я тебе что, что-то должен? Мне уже сейчас ноги раздвигать или подождёшь, пока я приду в себя? — Прекрати, — я знаю, он злится, но я хочу помочь. Я принёс мазь и подошел к нему, пытаясь откинуть одеяло, но Пак вцепился в него, начав нервно дышать, а глаза сильно расширялись. Поведение выражало страх и это не страх боли, которая его ждет впереди, он… он бояться меня…?! — Не бойся, правда, не бойся, я не буду домогаться, ещё раз тебе говорю, — я говорил как можно мягче, чтобы успокоить его, и это помогло — он откинул одеяло. — Согни, пожалуйста, свои ноги и подними халат вверх. — Чонгук, а может не надо? — Не переживай, я не сделаю тебе больно. — Ты правда меня не обидишь? — Нет. Он глядит таким доверчивым взглядом, что не хочется травмировать его вообще. Но все-таки… Чимин сделал то, что я попросил. Я нанёс мазь на пальцы и поднёс их опухшему кровавому колечку мышц, я начал мазать очень аккуратно, но Чимин все равно сводит ноги и сжимается. — Тише, котёнок, не своди ноги, пожалуйста. — я поцеловал его в колени и Чимин сдался. Он сделал, как я просил, а я продолжил наносить мазь, при этом слушать вздохи Чимина из-за боли. — Я попытаюсь войти, нужно чуть-чуть глубже обработать. — Ай, аааай, не надо, пожалуйста! — Все-все, прости, я убрал руки, только не плачь, пожалуйста. Он только что-то извинился что-ли? — Так, я сейчас вернусь, — спустя пятнадцать минут я вернулся в спальню с кучей вкусняшек. — Вот, держи, кушай на здоровье. –Ого, моё любимое, спасибо, Гуки. Я отдал ему мороженое с ложкой, присел на кровать рядом и стал наблюдать. Он так радуется мороженому, словно пятилетний ребёнок! Глазки загораются, а на пухленьких щёчках появляется румянец. Он, кажется, совсем позабыл о боли. Как только мороженое оказалось в его рту, Чимин мотает головой, показывая, как вкусно. Как я мог его обидеть? Ведь это Чимин. Слишком добрый для этого мира, проще говоря, в этом мире он дурачок, из-за чего и кажется таким слабым. Я подвинулся к нему и обнял, но это получилось так, что он чуть не уронил мороженое на чистую постель. — Гуки ты чего? — в его голосе дрожь… — Почему ты такой? Ты должен злиться на меня, должен был возненавидеть, при первой же возможности уйти или даже просто позвонить и рассказать, что случилось, чтобы меня наказали, посадили… — я действительно его не понимаю, ведь любить — одно, но есть же грань? Или у него её нет? — Когда антифанаты пишут то, что я конченный человек — они правы, об меня вытирают ноги, бьют. А я люблю да и ещё сильнее. Ебанутая привычка с детства. — Эй, не плакать, прости меня. — он опять плачет. — Гуки, ты вчера оказался прав, как никогда, я люблю тебя и это уже не изменить, чтобы ты не сделал — я прошу, просто будь со мною рядом. — Успокойся. Какое заявление, просто пустые слова. Я не верю, ведь сказать можно, что угодно. Но я хочу проверить и время покажет, не ошибусь ли я, поверив ему. А пока что хочу его просто обнять. Я прижался к нему и сильнее начал плакать. Какой же ты жалкий, Пак! Тебя уничтожили, а ты ещё и в любви признался. Но он же сказал, что я его? Мне эта мысль не даёт покоя.