Наш уютный тихий дом

Около 7-ми лет назад Время лениво приближалось к вечеру. Солнце степенно опускалось в розовато-оранжевый океан облаков и медленно скрывалось из виду за черепичными крышами. Ступая по чистой, тщательно выметенной плитке узкого тротуара, Том оглядывается на желтоватый свет, мелькнувший за одним из окон, и едва заметно хмурится — следовало дождаться следующего дня, подготовиться получше. Буквально полчаса назад он разговаривал с одним из работников Министерства и сорвался по первой же возможности. Обойти установленные правилами Визенгамота условия чертовски нелегко. Даже для человека в кругу чиновников, со множественными знакомствами среди как рабочего персонала, так и верхушки Министерства. Потребовался не один год на всю эту, казалось бы, бесконечную череду документов, которые Тому приходилось подготавливать, причём далеко не всегда законными способами. Кому-то потребовалось оказать особенные услуги, кто-то довольствовался огромными суммами на банковском счету, а кто-то исключительно по доброте душевной и давнего дружеского расположения ради соглашался поддержать. Кроме того, Тому доводилось перекапывать тома современного и старинного магического законодательства, лишь бы подкрепить документальную текучку ради соглашения Магического суда на пересмотрение и расторжение договора. Не взирая на авторитетность имени Дамблдора и его высокое положение в обществе — переманить его сторонников на свою сторону было чуть ли не труднее всего остального. Сразу уже после совы из Министерства с донесением об отмене договора, только-только вернувшийся из путешествия по работе Том аппарировал на Тисовую улицу. Ему не надо было подготавливать речь или подбирать какие-нибудь особенные слова — всё это не имело на тот момент никакого значения. Ни думать, ни уж тем более ждать он был не в состоянии. Голову занимало другое. Кажется, что с того самого момента, когда Тому довелось увидеть счастливые лица Джеймса и Лили с маленьким Гарри на руках, пролетела длинная, долгая вечность. Единственный сын Поттеров сейчас, вероятно - уменьшенная копия своих покойных родителей, восьмилетний ребёнок с только-только начинающим просыпаться магическим даром. Тому любопытно, насколько сильно он изменился: может быть, вытянулся в высоту, любит, как и все остальные мальчишки его возраста, подвижные игры и уже не переносит школу. У Тома дар появился примерно во столько же, и мама гордилась им, представляла светлое, наполненное перспективами будущее. Ещё она предполагала, что у Тома появятся недоброжелатели, и, естественно, оказалась права. Дамблдор выдвинул тогда, на собрании Визенгамота около семи лет назад, особенное условие: Гарри будет находится на попечении у ближайших родственников и обязательно поступит в Хогвартс, без оговорок и права на выбор. Лишь бы только Дамблдору всегда было удобно присматривать за мальчишкой, контролировать и по возможности как можно чаще пресекать всякие «нежелательные» для них обоих контакты. Альбус понимал, что за магглы такие эти самые «единственные родственники». Однако всё-равно отправил сына Поттеров, одних из самых выдающихся выпускников Алого факультета своего же горячо обожаемого Хогвартса, именно к Дурслям. Намеренно оградил от заботы единственного близкого человека и жизни в достатке под покровом могущественного старинного рода Гонтов, искренне уповая на то, что Том до Гарри никогда не доберётся. Выдвинул целый список условий к своему «гениальному» договору, в итоге которого приходилось держаться от мальчишки как можно дальше. Иначе Тома запросто могли бы упечь в Азкабан за убийство, и выбраться оттуда не помогли бы никакие связи, которых хватило, как раз-таки, только лишь на этот же самый договор. Если бы не угроза пожизненного заключения и потеря последней, самой маловероятной, но всё же возможности вернуть себе право опеки над сыном Поттеров, Том бы не согласился ни на одно из этих откровенно бредовых условий. Однако, договор оставался единственно верной гарантией того, что однажды можно будет попробовать отыскать лазейку и наверстать упущенное. Вернуть Гарри. Оставалось только ждать, подгонять сторонников и приобретать связи. Отмена приговора Визенгамота стала для Тома целью, которой он упорно добивался семь лет, попутно занимаясь делами семьи и совершенствуя магические навыки. Надежда на то, что когда-нибудь Гарри всё-таки покинет семейство Дурслей вместе с ним, не оставляла в покое. Поттеры стали неотъемлемым кусочком того самого, счастливого времени в жизни Тома, когда настоящее кажется лучшим, что имеешь, но и будущее не выглядит таким уж неопределённым. Потому что рядом останутся люди, которые разделят его с тобой. Не помешало даже поступление поступление на Слизерин — семейная традиция, которую Том, естественно, поддержал и был этим крайне доволен. Как известно, на Слизерине всегда обучались преимущественно чистокровные волшебники, отпрыски старинных аристократических семей высокого положения магического общества. Многие семьи неплохо ладили друг с другом, а те, кто всё-таки не ладил, сохраняли контакты с привилегированным окружением — титулы обязывали оправдывать славу, привлекать сторонников. Каждый уважающий себя менор, обладающий хотя бы крупицей влияния на другие, прекрасно понимал, что это за семейство — Гонты. И чем именно оно не гнушается заниматься (в особенности, пару-тройку сотен лет назад, когда в открытую практиковало тёмную запретную магию). Новость о том, что на факультете появился выходец из Гонт-менора, в тот же вечер облетела не только Слизерин, но и весь Хогвартс. На Тома указывали пальцами, косились, однокурсники не спешили контактировать и уж тем более заводить дружбу. С одарённым, как оказалось, потомком Салазара Слизерина банально опасались разговаривать. Через неделю стало понятно: надежда отыскать хоть кого-нибудь на роль друзей растворяется, так и не успев оправдаться. Тома побаивались. Остальные ребята, если появлялась необходимость, максимально вежливо отвечали на его вопросы, глупо, нервно улыбались и поспешно отходили в сторону. Преподаватели относились предвзято, достаточно прохладно и даже с некоторой опаской. С отличием окончив первый семестр, Том определил для себя, что ситуацию следует изменить. Оставшись в Хогвартсе на все рождественские каникулы, к собственному изумлению, он встречает людей, которые в недалёком будущем кардинально изменят многие направления общих поворотов их жизней. Небольшая, но достаточно сплочённая группа знающих друг друга с детства гриффиндорцев. Позже, курсе где-то на четвёртом, они называли себя Мародёрами, однако на первом они были просто разношёрстной шайкой одиннадцатилетних проказников, обожающих пошалить. Мародёры оказались теми самыми глубоко нетипичными учениками Гриффиндора, лишёнными львиной доли глупых предрассудков, завязанных на почтительном страхе перед основателем Слизерина и, как следствие, одолевающих всех однокурсников Тома. Первое Рождество они провели вместе, разделив весёлые ночёвки в пустующей общей гостиной Гриффиндора. Скандально-известного без малого на весь Хогвартс Тома Риддла Гонта приняли в компании других ребят за своего, игнорируя громкую отрицательную репутацию фамилии до самого последнего учебного года. Насмехаться над фактом того, что один из них водится с «кучкой львят», слизеринцы открыто не решались. Счастливое время ознаменовалось смертью Лили и Джеймса. Большинство Мародёров отвернулось от него после собрания Визенгамота. Отвернулось от оставшегося без родителей маленького Гарри, когда все подробности «преступления» Тома распространились среди оставшихся в группе друзей. Многолетняя крепкая связь распалась только потому, что Том, исполняя свой долг, сделал ровно и именно то, что должен был. Сильнее остальных его возненавидел директор Хогвартса. И не то чтобы он его раньше вообще хоть сколько-нибудь любил — сыграли роль пресловутые предрассудки о Гонтах и личная неприязнь директора к тёмной магии. Произошедшее с Поттерами несчастье окончательно убедило Дамблдора в том, что Тома следует если и не закрыть в Азкабане, то уж точно лишить всякой возможности вести спокойную жизнь. Однако сегодня Том свободно, без опаски наткнуться на шпионов Министерства или вездесущих сторонников этого престарелого питона, аппарировал на Тисовую улицу, чтобы отыскать среди ухоженных маггловких домов один единственный, в котором вот уже около семи лет живёт мальчишка-волшебник. Он пересекает забетонированную площадку около дома Дурслей, ступает по узкой тропинке из булыжников, утрамбованных в землю. На заднем дворе, в небольшом садике из парочки деревьев и нескольких огороженных низкими заборчиками клумб, Том замечает возню среди разросшейся поросли под раскидистой вишней. — Гарри Поттер? Поверх кустов показывается лохматая макушка. Следом высовывается испуганное детское лицо, и последние лучи опускающегося за линию горизонта солнца заблестели оранжево-красноватыми искорками на оправе круглых, слишком больших для этого маленького лица очков. Гарри выглядел угловатой копией Джеймса с ярко-изумрудными колдовскими глазами матери, в которых не было присущей его отцу нахальности, или смешинки, характерной глазам Лили. Сейчас в них отражалось только то, от чего сердце Тома, отвыкшее биться сильнее из-за другого человека, пропустило удар и застучало о рёбра, как накрытая банкой бабочка. Помимо испуга в расширившихся глазах плескалось нечто, напоминающее обречённость. Он выбирается из кустов и с опаской выступает на каменную дорожку, небрежно вытряхивает веточки и мелкие листочки из растрёпанной шевелюры, тёмно-каштановой, практически чёрной. Под левым глазом наливается фиолетово-синим крупная ссадина, хорошо различаемая даже в полумраке через очки, постоянно съезжающие с тонкого носа. Видимо, Гарри неспроста прятался — откуда-то неподалёку всё реже слышались постепенно отдаляющиеся мальчишеские голоса. Почему-то вспомнилось, как Том и сам частенько воевал с другими детьми. Однако у него была родная семья, была любящая мама, свой дом, в котором ждут и поддерживают. Гарри же, очевидно, просто отбивался, как умел, не рассчитывая ни на кого, кроме себя самого. Обречённость во взгляде мальчишки плавно сменяется недоверчивостью: — Вы к тёте с дядей? Они сейчас ужинают, но я могу сказать им, что пришёл гость, — он настороженно рассматривает «незнакомца», видимо, о чём-то напряжённо размышляя. — Я пришёл к тебе, — Том ощущает, как волнение накатывает с новой силой. Захотелось поймать этого рассеянно перекатывающегося с пяток на носки ребёнка в охапку и без лишних разговоров аппарировать в особняк. Единственное, что останавливает — это здравый смысл, потому что, понятное дело, так поступать категорически нельзя. Гарри отступает на шаг, видимо, приготовившись вот-вот сорваться с места. — Не бойся, ладно? — опыта увещевания напуганных детей у Тома пока-что, к сожалению, не имелось, — Я сейчас всё объясню. — Правда? — мальчишка застывает, раздумывая, — А если вы меня украдёте? — Не украду, будь уверен. — Тогда зачем пришли? — Гарри настороженно прислушивается, не появились ли стихшие голоса «преследователей», и напоминает при этом дикого уличного котёнка, за котором охотится свора дворняг. — Давай для начала куда-нибудь присядем. — Тут скамейка, — он неожиданно хватается за рукав мантии Тома и уже без опаски утягивает в сторону небольшой скамейки между маленькими клумбами. Пользуясь моментом, Том окидывает его оценивающим взглядом, замечая и поношенную местами протёртую рубашку с отсутствием некоторых пуговиц, явно с чужого плеча, и огромные болтающиеся в талии, тоже, вероятно, чужие, широкие штаны, которые упали бы, если бы не туго затянутый ремень, — И что вам от меня надо, сэр? — Для начала, меня зовут Том. Том Риддл. И никаких «вы». Я пришёл забрать тебя, Гарри. Удивление на лице мальчишки оформилось далеко не сразу. Сначала Гарри продолжал всё так же внимательно смотреть на него с лёгким недоумением. Потом, быстро метнув за спину Тома взгляд, едва заметно дёрнулся, на мгновение всё-таки решившись убежать, но почему-то остался на месте, упрямо сложив ладошки на коленках, как примерный ученик перед строгим учителем. — Я знал твоих родителей, — как бы между прочим упоминает Том, — Дядя с тётей не рассказывали тебе, как именно они погибли? — В автокатастрофе, — тихо выдавливает Гарри, с понятной недоверчивостью заглядывая Тому в глаза. — Это не совсем так. Твои родители погибли в результате заговора волшебников. — Думаю, я тебе не верю, — мальчишка смеётся. Неуверенно и как-то даже нервно, — Волшебников не бывает, это всё сказки. А ты — странный. — Конечно, бывают. Ты и сам уже знаешь, не так ли? — Том с удовлетворением наблюдает за тем, как вытягивается нахмурившееся детское личико и убегают в сторону изумрудные глаза. — Правда же? — Гарри нехотя кивает, едва заметно, только лишь один раз, но этого достаточно. — Почему я должен верить тебе на слово? Про родителей? — Не веришь? — Не верю. — Полистай, посмотри. Можешь оставить себе, — из внутреннего кармана мантии Том вынимает маленький тонкий блокнотик, оказавшийся на самом-то деле альбомом для фотографий. — Это мои родители, — Гарри с изумлением перелистывает страницы, завороженно рассматривая двигающиеся фигурки, — И ты? — он тыкает пальцем в совсем ещё молодого Тома, обнимающего за плечи смеющихся Лили и Джеймса. За ними вытянулась узкая дорожка среди золотистой, высушенной жарким летнем солнцем высокой травы, а где-то далеко позади возвышался, окружённый кованым железным забором, тёмно-серый силуэт огромного, похожего на маленький готический замок, дома. Эта фотография была сделана Сириусом ещё на втором году Хогвартса. Удивительно, что Том до сих пор это помнит, хотя времени пролетело более чем предостаточно. — Как видишь, я не врал. — Ну, хорошо. Ты сказал, что пришёл за мной. И что дальше? — Я хочу, чтобы ты оставил своих тётю с дядей и переехал жить в мой дом. Возникает напряжённая тишина, разбавленная шелестом вишнёвого дерева и возвышающегося над ним дуба, растущего неподалёку на территории соседского двора. Где-то неподалёку завыла дворняга и тут же замолчала, видимо, не получая отклика от своих отсиживающихся по будкам сородичей. Гарри ошеломлённо смотрел на Тома, умильно распахнув округлившиеся от удивления глаза. — То есть… Вот так просто? — Я тебе не враг, а по поводу твоих тёти с дядей… — он демонстративно окидывает тощую, угловатую фигурку явно вымученного ребёнка колючим взглядом опять же буквально с головы до пяток. Гарри едва заметно розовеет и сконфуженно отворачивается, пристыженно пряча глаза, — Что-то я сомневаюсь, что тебе здесь хорошо живётся. Наверное, это нормально — чувствовать себя по-настоящему счастливым из-за ситуации с договором, всё-таки разрешившейся ещё до того, как недоверие к людям, особенно — магглам, окончательно охватит маленького Поттера. Немного позже Том отучит его разговаривать с подозрительными незнакомцами — сейчас детская неосмотрительность и, видимо, жажда оставить семейство Дурслей так скоро, как только можно, удачно играет на руку. — Ну, хорошо. Только, получается, ты позволишь мне жить с тобой, просто так? А как же тётя с дядей? — Я с ними поговорю. — Сейчас? — А зачем ждать? Неужели тебе не хочется поскорее перебраться в более спокойное безопасное место? — губы Тома кривятся в ненатуральной натянутой ухмылке, а бледный тонкий палец недвусмысленно указывает на сине-фиолетовые подтёки в районе чужих запястий, которые Гарри тут же испуганно прячет за спину. Выглядело это так, словно крупные сильные руки неоднократно пережимали их, причиняя боль. Вероятно, если заглянуть под растянутую клетчатую рубашку, можно будет отыскать и не такое. Том ощущает, как крепко сжимаются его собственные кулаки. Эти люди ещё не знают, кому перешли дорогу. — Пошли, — Гарри заводит его на порог и останавливается, видимо, внутренне содрогаясь перед надобностью войти. Маленький кулачок судорожно сжимается на рукаве мантии, и руки сами по себе тянутся к его макушке, дабы успокаивающе потрепать. Гарри испуганно дёргается, но всё-равно глубоко вдыхает и медленно осторожно выдыхает. В дом они оба заходят, сохраняя молчание, которое для Тома становилось преддверием чего-то долгожданного, в роде момента расплаты или исполнения давнего желания, на которое были положены уйма времени и сил. У мальчишки подрагивают плечи и подкашиваются ноги, он упрямо смотрит перед собой, но глаза то и дело испуганно убегают в сторону или утыкаются в пол. Не размышлять о том, что же с ним всё-таки вытворяли эти мордредовы дети, у Тома категорически не получается. Внутренне пространство дома мало отличалось по тривиальности и заурядности от внешнего вида с улицы. Непримечательная скучного цвета мебель; явно видавший виды угловатый квадратный диван посередине гостиной, прямо напротив небольшого старого телевизора; подпирающий стену бледно-бежевый шкаф со всякими безделушками; потертый линолеум на полу похожего цвета, прикрытый коричневато-серым тонким ковриком во всю комнату. Полузасохшие комнатные цветы в потрескавшихся цветочных горшках на подоконниках и маленьких, невзрачных столиках. — И где все? — Том оборачивается, вопросительно глядя на дёрнувшегося от неожиданности и перенапряжения Гарри. — На кухне, наверное. Сейчас время ужина. — А ты почему не ужинаешь со всеми? — Я поздно ужинаю, в своей комнате. Том глубокомысленно кивает, по большей части собственным домыслам. Главное сейчас — завершить начатое. Быстро добраться до цели, ведь контролировать себя с каждой улетевшей в пустоту минутой становится всё сложнее. Семейство Дурслей обнаружилось за большим обеденным столом. Том сегодня впервые своими собственными глазами видит этих людей при том, что знает о них уже предостаточно для далеко не самого приятного впечатления. Гарри невольно прячется за него в поисках защиты. Его маленькие, тощие и ощутимо похолодевшие пальцы испуганно сжимаются, когда Вернон, отвлекаясь от еды, замечает незваного гостя и порывисто поднимается из-за стола. Том, крепко смыкая пальцы на чужой ладошке, пытается настроиться на спокойный разговор. — Какого чёрта вам надо? — выражение лица крупного мужчины, поначалу просто удивлённое, напряжённое, сменяется на хмурое. Вернон замечает волшебную палочку, проглядывающую из выреза мантии Тома, и презрительно морщится. Определённо: в этом месте прекрасно знают, кто такие волшебники. И мнение о них сложили далеко не самое лестное, — Я не позволю кому-то, вроде вас, находиться в моём доме. Петуния, завидев незнакомца и племянника, прячущегося у него за спиной, с опаской поднимается на ноги вслед за мужем, прикрывая собой ненаглядного отпрыска, которого предварительно стаскивает со стула. Младшего Дурсля происходящее, по всей видимости, волновало мало: он всё ещё отстранённо пережёвывал кусок булки. — Вас тут не должно быть, так что убирайтесь и творите свою чёртову магию подальше отсюда. Иначе я вызову полицию, — Вернон делает неуверенный шаг в сторону тумбочки с домашним телефоном, — Или достану ружье. В комнате образовалась тишина, разбавляемая бормотанием включенного телевизора, доносящимся из гостиной, и размеренным тиканьем настенных часов. Молчание нарушила, как ни странно, тихо наблюдавшая за развитием ситуации Петуния: — Когда мы решили, что приютим этого паршивца, как бы сильно не хотели отказаться и просто сдать его, куда следует, мы решили не признавать магию. Его мамаша, моя сестрица-грязнокровка, — Том усиленно контролирует себя, опасаясь неосторожно брошенным проклятием выдать настоящее отношение ко всему происходящему и в частности — к этой чокнутой завистливой маггле, посмевшей при нём открыто оскорбить Лили Поттер, — незаслуженно пользовалась расположением родителей и, я уверена, околдовала их. Держу пари, её щенок способен на то же самое, — голос Петунии становится тише и всё больше уподобляется шипению, — Такой же грязный, двуличный выродок, как и сгинувшая непонятно где мамаша. Пропитанный ядом монолог миссис Дурсль оканчивается тихим, глупым смешком всё ещё пережёвывающего очередной кусок булки Дадли, который, видимо, нашёл её слова забавными. Том уже мысленно подготавливает одно хитроумное проклятие, сдерживаясь при этом только лишь на мыслях об отсрочке этого самого проклятья. На его лице, однако, по-прежнему оставалась маска нарочитого дружелюбия, хотя улыбка, наверное, выглядела жутковато. — Значит, никаких проблем с тем, что я забираю его, лично у вас не возникает. — Как это — забираете? — Вернон с изумлением уставился в сторону моментально спрятавшегося за спину Тома племянника. — Вам он ни к чему. Всё честно. Вернон смотрит на них обоих во все глаза, вероятно, пытаясь догадаться, где скрывается подвох. На слово поверить в то, что Гарри может быть нужным, и что его готовы забрать просто так, ради непонятных целей либо же по доброте душевной, судя по перекосившейся физиономии, Вернон просто не мог. — И что вы будете с ним делать, если не секрет? — Петуния обустраивается на стуле, пододвигая его ближе к столу, очевидно рассудив, что назревающий конфликт чудесным образом разрешился, и обе стороны в принципе довольны результатом. Судьба племянника если и волновала её хоть когда-нибудь, то теперь, когда Гарри вырос, жалкие остатки явно ущербной совести зачахли в голове Петунии за ненадобностью. В большей степени эту женщину занимало происходящее с ненаглядным сыночком, который теперь беспечно мотыляет ногами под столом и удовлетворённо ёрзает на стуле. — Не ваше дело. — А ведь и правда. Забирай тогда его и катитесь отсюда оба, да поживее. И учтите: больше вас тут быть не должно, — Вернон, довольно пыхтя, устраивается за столом и набрасывается на еду так, словно вообще ничего не произошло, — Никогда. Гарри наконец-таки разжимает пальцы, отпуская чужую руку, за которую уцепился так, словно бы от этого без малого зависела его жизнь, и потерянно, странно оцепенев, смотрит на ужинающих родственников. Как бы паршиво ни было в этом доме, мальчишка, вероятно, до последнего надеялся, что его хотя бы выпроводят отсюда не настолько жёстко. Может быть, даже удачи под конец пожелают. — Мы уходим, — наблюдать эту картину Тому хотелось бы меньше всего на свете. Лучше бы просто покончить с ней раз и навсегда по возможности так быстро, как только получится. — Мне… Я заберу кое-что? — Да, конечно, — удивительно, что ему вообще захотелось унести с собой что-нибудь отсюда, — Подожди тогда, я быстро, — Гарри убегает куда-то в сторону лестницы на второй этаж, и Том, поддаваясь любопытству, медленно прокрадывается следом, ступая так тихо, как только мог. Останавливается у распахнутой настежь двери в узкую комнатушку, скорее даже — каморку, чулан под самыми ступенями, который, как оказывается, и есть та самая «комната». Молча заглядывает внутрь, уже отчасти догадываясь, что ничего хорошего не увидит. Гарри, сосредоточенно перекапывая ворох из вещей, беспорядочно наваленных рассортированными по назначению кучками (одежда, учебники, какой-то непонятный хлам из веток или засушенных насекомых, поломанных игрушек) где попало, не замечая, какими именно глазами Том рассматривает один единственный предмет мебели в каморке: узкую кривобокую кровать с явно несвежим постельным бельём. А ещё — стены, совершенно голые и пыльные. Под низким потолком из стороны в сторону на паре проводков раскачивалась тускло мерцающая лампочка. В щели между кирпичами ощутимо задувало вечерним сквозняком. Гарри, натыкаясь на Тома у выхода из комнатушки, сконфуженно шмыгает носом, крепко прижимая к груди нечто плоское и прямоугольное. Как оказалось — рамку с колдографией. — Нашёл её, когда мусор выносил, — с полностью покрасневшим лицом он робко показывает старое, потрёпанное временем фото, на котором счастливо улыбающийся Джеймс обнимал за талию не менее счастливую Лили с маленьким сыном на руках. Том вспоминает, как делал эту самую колдографию только лишь потому, что Лили захотелось хотя бы так сообщить Петунии, что теперь у неё появился племянник. Если бы она знала, что происходит теперь, наверное, вообще бы забыла о наличии родственников, — А рамку взял из комнаты Дадли. Он всё равно собирался её выбросить. Гарри выглядит пристыженным, и Том похлопывает его по плечу с намерением приободрить: — У тебя будет столько фотографий и рамок, сколько захочешь. — Правда? — надежда в округлившихся глазах мягко сияет тёплым, согревающим душу светом, и Том, не удержавшись, с улыбкой треплет мальчишку по макушке. Гарри на этот раз не дёргается и не отстраняется. — Конечно же — правда. Ты готов? — Да. — Боишься высоты? — Боюсь. А почему ты спрашиваешь? — Тебя тошнит на каруселях? — Не знаю. Никогда на них не был. А что? — Ладно, остановимся на этом, — поначалу Том собирался добираться до менора по воздуху, но теперь, оценивая состояние своего маленького спутника и принимая во внимание его явное неприятие высоты, всё-таки решил аккуратно аппарировать. Продумывая встречу с Дурслями, Том намеревался их банально заобливиэйтить и со спокойной совестью убраться восвояси, прихватив с собой Гарри. Смерти он им, конечно же, не желал из уважения к памяти Лили и причинять серьёзные неприятности тоже как-то не особенно хотел. Однако теперь, выбираясь на улицу, он оборачивается, уверенно вынимая палочку, наставляет её на дверь и, ощущая на себе заинтересованный взгляд Гарри, застывшего у ступенек, закрывает глаза. Губы сами собой нашёптывают слова древнего, старинного фамильного проклятия, которое накладывается на неопределённый срок и рассеивается только лишь после кончины предполагаемой цели. Том не намеревался их убивать и действительно не станет. За него прекрасно справится и проклятье. Гарри послушно вкладывает ладошку в чужую руку, когда они выходят за территорию собственности Дурслей и прогулочным шагом двигаются по тротуару, вдыхая свежую вечернюю прохладу. — Я больше сюда не вернусь? — Думаю, что нет. Тебя это расстраивает? — Скорее, наоборот, — Гарри, по-прежнему не выпуская руку Тома, постепенно оправлялся от пережитого потрясения. И улыбался сквозь покатившиеся по щекам слёзы.