Ожидая окончания банкета за отдельным столом своего факультета после вступительной церемонии, Гарри временами оглядывается вокруг, пытаясь получше рассмотреть остальные три и, если удастся, заметить Гермиону, Драко и Рона. Каждый факультет со стороны выглядел максимально обособленным, так, словно бы находится в своём собственном измерении, и Гарри невольно почувствовал некоторое прохладное отчуждение, витающее между ними разделительной границей широких проходов: от этого становилось как-то не по себе.
Многочисленные блюда с праздничными угощениями, появившимися прямо из воздуха сразу уже после напутственной речи директора, были искусно приготовленными с виду и распространяли привлекательные ароматы. Однако Гарри, даже при том, что практически ничего не ел с самого начала поездки, понимает: кусок в горло не полезет. Сейчас он среди спокойных, искренне беззлобных ребят, но все они — незнакомцы, и это всё равно немного нервирует.
Изредка на него посматривали украдкой, однако настолько ненавязчиво и с таким странновато-детским непосредственным любопытством, что Гарри не мог почувствовать себя смущённым или неуместным. По крайней мере, не настолько сильно. Единственное, что заставляло тревожиться, было отсутствие рядом всего багажа — переноска с Киви оставалась среди чемоданов, которые пришлось оставить на попечение эльфов-домовиков ещё у переправы на пристани. В итоге, нервничая за Киви, Гарри угрюмо промолчал весь банкет, лениво и без интереса проковырявшись в своей практически пустой тарелке, выпил немного тыквенного сока и, от нечего делать, хорошенько рассмотрел каждого преподавателя за профессорским столом.
Северус Снейп, тот самый знаменитый зельевар, иногда переговаривался со своим соседом, на вид совершенно растерянным, совсем ещё молодым светловолосым профессором в ученическом чёрно-жёлтом шарфе и с россыпью веснушек по всему лицу. Предположительно — нынешним деканом Хаффлпафа, имя которого Гарри благополучно прослушал. Они оба временами кидали в его сторону пристальные изучающие взгляды. Профессор же Макгонагалл всё-таки старалась не пялиться лишний раз (хотя и хотела, это было довольно заметно).
Впервые он остался один и, в то же время, стал частью большой компании. Наверное, Гарри было бы значительно легче, окажись он на одном факультете с Драко, однако судьба распорядилась иначе.
Полностью факультеты разделили после окончания праздничного ужина, когда старосты повели первокурсников по коридорам, чтобы показать общежития и в общих чертах рассказать о правилах, некоторых особенностях и традициях. Он в последний раз выхватывает из толпы фигуру Драко, натыкается в ответ на его неуловимо-тревожный взгляд и окончательно теряет из виду.
Лишь бы только он не посчитал в итоге Рейвенкло чем-то вроде личной несостоятельности. «Вряд ли дядя Люциус на него разозлится», — мысленно предполагает Гарри, но, по всей видимости, сам Драко непоколебимо уверен в том, что обманул ожидания семьи. В то время, как обманул только лишь свои собственные.
Да и кто вообще сказал, что какие-либо факультеты — лучше других?
По пути староста увлечённо рассказывала об основательнице Хельге Хаффлпаф, желавшую видеть в людях целеустремлённость, верность и честность — те самые добродетели, по которым до сих пор отбираются ученики на её факультет.
Первокурсников заводят в просторную, светлую округлую комнату, странным образом навевающую спокойствие и заметно поднимающую настроение. Вероятно, вся причина этого умиротворяющего эффекта таилась в практически полном отсутствии острых углов и прямых граней: покатый потолок окружали мягкие арочные перекрытия, в виде которых были так же выполнены и низкие широкие окошки в обрамлении бежевых занавесок в мелкий чёрный горошек. Визуально гостиная создавала ощущение тёплой, максимально уютной и комфортной комнаты, которую наполняла добротная бежево-жёлто-чёрная мягкая мебель и светильники с абажуром, пушистые ковры на полу и даже камин, над которым расположился живой портрет фигуристой женщины с добродушной улыбкой на приятном, чуть припухшем лице. Должно быть, Хельги Хаффлпаф.
— Мы стараемся поддерживать друг-друга в любой тяжёлой ситуации, — назидательно продолжает староста, — Хаффлпаф, за всю историю Хогвартса, выпустил наименьшее количество тёмных волшебников. И да, чуть не забыла, — находясь у выхода, она оборачивается, — Мы так же никогда не нарушаем ночное спокойствие, так что не вздумайте бродить по ночам и не мешайте своим же товарищам отдыхать.
После ухода старосты восторженные и воодушевлённые первокурсники разбрелись по комнатам в поисках табличек со своими фамилиями, обозначающих принадлежность спален, уже подготовленных домовиками.
Переноска оказалась открыта. Гарри, всё это мучительно долгое время не имеющий возможности расслабиться из-за беспокойства по поводу благополучия нунду, находившегося без должного присмотра, наконец-таки с облегчением выдыхает: рядом с ней уже расположилось небольшое блюдце с молоком, а сам Киви мирно посапывал на второй подушке. На самом деле, классически подушка предполагалась в единственном экземпляре, но добрые хозяйственные эльфы предусмотрительно выделили вторую специально для питомца Гарри.
Следом в эту же комнату заходят ещё трое ребят и принимаются за свои чемоданы с рюкзаками.
— Теперь мы, получается, соседи? — Гарри на мгновение отвлекается от раскладывания одежды по ящикам комода и вопросительно смотрит в сторону одного из них, расклеивающего над кроватью практически одинаковые с виду звёздные атласы, изображения планет и ещё какие-то непонятные фотографии на астрономическую тему. Выглядел он расслабленным и немного уставшим, с выразительным, но неподвижным лицом и большими неуловимо грустными глазами. В целом, производил безрадостное первое впечатление — словно размышлял о чём-нибудь печальном или мысленно находился где-то очень далеко, — Меня зовут Седрик, — мальчишка неловко сползает с кровати, — Седрик Диггори.
— Винсент Крэбб, — крепкий, высокий для своего возраста мальчик, разрушая навеянные жизнью с Дадли стереотипы, неловко переступает с ноги на ногу, опасливо разглядывает новых соседей и, что совсем удивительно, смущается. Выглядело это противоречиво и неоднозначно, — Приятно познакомиться, — Винсент сконфуженно отворачивается, чтобы вынуть из самого вместительного чемодана тяжёлую стопку толстых фолиантов, и максимально осторожно, практически нежно, выставляет их на полке над кроватью.
— Гарри Поттер-Гонт, — Гарри со спокойной совестью принимается за собственные вещи — раскладывает современные энциклопедии и редкие экземпляры старинных сборников с подробным описанием исцеляющих трав, учебники по изучению древних рун, закинутые в чемодан по настоянию Тома, вынимает одежду со школьной формой, принадлежностями и прочими мелочами, при виде которых, благодаря воспоминаниям о доме, на сердце становится гораздо теплее, — Надеюсь, мы поладим.
На лицах ребят появляется лёгкое, едва обозначившееся удивление, которое, впрочем, достаточно быстро переходит в уже знакомое по-детски непосредственное любопытство. Вполне нормальное для новых знакомств и переезда.
— Я, честно говоря, не думал, что попаду сюда. В смысле, на Хаффлпаф, — тихо признаётся бережно расставляющий очередную порцию книг Винсент, — Мой лучший друг теперь на Слизерине, и я думал, что меня самого определят туда же. Мы оба так думали. Надеялись учиться вместе.
— Я тоже, — Гарри примерно с той же тщательностью расставляет свои любимые тонко вырезанные и обработанные специальным лаком фигурки магических животных, рядом со сказками некоего Барда Бидля, которые так же прихватил с собой по неожиданному настоянию Тома. Для чего они взрослому одиннадцатилетнему мальчишке — Гарри не было понятно до сих пор, однако расстроенному Тому перечить хотелось меньше всего.
— Отец рассчитывал, что я попаду на Рейвенкло, — Седрик невесело усмехается, — Кажется, его надежда в итоге не оправдалась, но какая кому разница? Мне и здесь неплохо. По крайней мере, в Хаффлпафе всегда было тихо и спокойно.
— Слышал, что здесь практически не происходит ни скандалов, ни вообще каких-либо конфликтов. Наверное, это немного странно, но совсем не плохо.
— Согласен, — Винсент утвердительно кивает, устраиваясь по удобнее в уже разобранной на ночь постели.
— Так ты… — Седрик, сидя на кровати по-турецки, с интересом разглядывает Гарри, пристраивающего подушку для Киви рядом со своей, чтобы они оба могли спать нормально, не мешая друг-другу, — Поттер-Гонт? Кажется, у Тёмного Лорда никогда не было наследников, — Гарри невольно напрягается, — Ты ему дальний родственник?
— Что-то типа того.
— Честно — никогда бы не подумал.
На этом вопросы иссякли, хотя ничего особенно не значившая болтовня продолжалась ещё около пятнадцати-двадцати минут, пока соседи Гарри не погрузились в крепкий сон, а сам он, уставившись в потолок отсутствующим взглядом, ещё долго размышлял обо всём, что произошло за последние три часа.
Вот только мысли не складывались, путались и затихали, уступая место чему-то совершенно непонятному.
«Завтра же напишу Тому», — мысленно пообещал он сам себе, вдруг понимая, что практически не в состоянии нормально заснуть: где-то в глубине сознания отозвался осколок чистой, душераздирающей грусти, даже боли, который всё никак не давал покоя, насильно встраиваясь в мысли.
Кроме того, засыпать с ощущением полного отсутствия Тома, знанием, что встретятся они ещё очень нескоро и что он, Гарри, сам этого захотел, было, откровенно говоря, паршиво.
спустя 2 месяца
Гермиона внимательно слушает профессора Снейпа, записывая чуть ли не каждое слово и временами переворачивая страницы учебника по зельеварению. Выглядит она достаточно отталкивающе: хотя Гермиона тщательно следит за собственным внешним видом, выражение лица, недовольное, настороженное, и взгляд подчёркнуто свысока предсказуемо не делают её особенно привлекательной.
К общению она не располагала, по крайней мере — со стороны, и Гарри уже успел адаптироваться к тому, что часто Гермиона смотрит на него так, словно мысленно примеряется, какое же проклятье на нём использовать. «У тебя слишком буйная фантазия», — говорит она насмешливо, стоило Гарри высказать свои опасения по этому поводу открыто. Часто Гермиона ведёт себя просто странно, и непонятно, что вообще заваривается в том самом котле, представляющем таинственные мыслительные процессы её головы. Почему-то Гарри не сомневается — его собственная «бурная» фантазия никогда не сравнится с идеями, которые иногда в свободном порядке посещают во истину гениальный мозг изобретательной Гермионы.
Слизерин оказался вообще максимально обособленным факультетом, и только для Гарри вечно занятая уроками подруга делает исключение, наплевав на явное недовольство однокурсников, искренне уверовавших в то, что всякий адекватный слизеринец обязан избегать общения с «чужаками» других факультетов.
— Я сама для них чужая, — откровенно признаётся Гермиона во время одного из обеденных перерывов, когда они вчетвером, включая вечно недовольных друг другом Рона с Драко, обособились отдельно, подальше от ненужных взглядов и лишних ушей, — Я не чистокровная. Не понимаю многих вещей и не разделяю их отсталые идеи по отношению к смешанным семьям. Меня не трогают, но за спиной шепчутся, — Гермиона жутковато улыбается, — Попробовал бы кто хоть однажды набраться смелости и высказать всю эту чушь мне в лицо. Трусы несчастные.
На неё действительно неодобрительно косились некоторые однокурсники, однако беззащитной Гермиона Грейнджер не была по определению. Косились, понятное дело, по причине дружбы с чужаками и отличного от принятого происхождения, только вот более опасные повороты всё это партизанство не принимало. Подобному отношению существовала веская причина: Гермиона оказалась лучшей среди первокурсников, была вполне способна задать жару второму и третьему, а ещё — буквально сразу уже заимела дурную славу «серого кардинала» всего слизеринского факультета.
Причём не голословно, а очень даже по факту: каждому потенциальному мазохисту, вздумавшему так или иначе поглумиться над ней или кем-нибудь из её «приближённых», рано или поздно прилетало хоть и не опасным, однако чертовски неприятным заклинанием. Уж в них-то талантливая Гермиона разбиралась немногим хуже декана собственного факультета.
Логичным итогом всего этого становится то, что среди слизеринцев друзей у неё так и не появилось, кроме одного-единственного Невилла Долгопупса. С виду мальчишка казался на редкость безобидным, однако Гарри часто собственными глазами видит его кровожадно сверкающие глаза, когда Гермиона в очередной раз подготавливает проклятье. Всё-таки, именно Невилл и «поставлял» ей исключительно из чувства солидарности редкие ядовитые ингредиенты для токсичных зелий.
Обучение в Хогватсе оказалось и сложным, и удивительно простым одновременно. Самое тяжёлое — привыкать к окружению, но Хаффлпаф, к счастью, был именно таким, как о нём рассказывают. Сначала за Гарри словно бы наблюдали исподтишка, а потом неожиданно легко и быстро приняли, чего не скажешь, например, о других факультетах. Соседи по комнате продолжили вести себя вполне дружелюбно даже после того, как узнали настоящую видовую принадлежность основательно подросшего и вытянувшегося в длину Киви. Кроме того, казалось, ребята не на шутку воодушевились: нунду полюбили коллективно, а если точнее — всем факультетом.
Шляпа, вероятно, действительно определила самое правильное место для Гарри. Присутствовало нечто чудаковатое в каждом ученике из Хаффлпафа, и благодаря причудам со стороны соседей по общежитию собственные странности в каждом из них не вызывали вопросов и не выглядели чем-то неправильным. Каждый отдавался своему любимому делу, не забывая упорно учиться, и, что самое главное, на полном серьёзе уважал своих одногруппников. Гарри и предположить не мог, что среди настолько обширного числа людей, связанного лишь названием факультета, могут гармонично существовать понимание и деликатность.
Кроме того, пара месяцев ежедневных уроков напомнила ему, какого это — чувствовать себя таким же, как и все окружающие. Помогла понять, что такое коллективная дружба и полноценная подростковая жизнь. В отличии от прежнего забитого ребёнка, которым Гарри когда-то был, обитая под крышей совершенно чужих людей, у него неизменно имелась хорошая чистая одежда, вкусная еда всякий раз, когда накатывает голод, и множество собственных вещей, которые Гарри мог свободно попросить у Тома в любой момент, даже находясь на значительном расстоянии от дома.
Кроме ребят из Хаффлпафа он обзавёлся более или менее доверительными отношениями с детьми из других факультетов и даже Слизерина (что странно — Слизерин сильнее остальных выделялся в плане суеверных убеждений, откровенно, не скрывая, побаиваясь фамилии Гарри и провожая его взглядом, наполненным чуть ли не трепетным, священным ужасом).
И всё бы хорошо, только ночью приходило отсутствие сна. Другими словами — жуткая, устойчивая бессонница. Гарри легко выматывался за день, магия иссякала, требовала восстановления, но притупляющаяся днём тоска по дому в полной мере возвращалась так же, как по ночам луна возвращается на небо — неотвратимо, закономерно, практически в одно и то же время. Казалось, душа вырывается из груди, распыляется на множество частичек, собирается воедино и распыляется снова. Каждый раз это сопровождается незнакомой, пульсирующей болью, но не физической, а моральной. И Гарри уже неизвестно, что из этого хуже.
Фотография менора неизменно покоилась на тумбочке у кровати, притупляя чувство острого недостатка чего-то родного воспоминаниями о Томе, однако больше всего это напоминало акт мазохизма: поначалу становилось легче, потом — только хуже.
Гарри постоянно писал ему так же, как если бы прилежно вёл ежедневник, но в ответ получал максимально сжатые, сухие несколько строчек. Последние трое суток сон задерживался лишь на два-три часа, так что сегодня он чувствовал себя окончательно выжатым.
Окончание урока зельеварения приходится на завершение тягучих размышлений о жизни. Гермиона, пристально наблюдающая за ним с пытливым беспокойством, замечает как бы между прочим:
— Неважно выглядишь.
— Тебе показалось, я в порядке, — всё-таки не выдержав, Гарри протяжно зевает, на мгновение забывая, что делает и где находится: мысли до безобразия свободно отключаются и не включаются обратно добрых минуты-полторы. Всю эту красноречивую паузу Гермиона скептически наблюдает за ним, вероятно, добавляя в собственную картину общего состояния Гарри дополнительные, решающие штрихи.
— Гарри Поттер-Гонт, — из очередного сна с открытыми глазами его вырывает жёсткий, холодный голос профессора Снейпа. На некоторое время приходит лёгкая дезориентация — Гарри растерянно моргает, прогоняя мутную пелену, и медленно осознаёт, что невольно выронил из вздрогнувших рук все учебники. Озадаченный происходящим, он постепенно отмирает и принимается лихорадочно собирать книги с тетрадями, хаотично разбросанные под ногами, вместе с подоспевшей во-время Гермионой. Почему-то в самую первую очередь становится стыдно именно перед ней — за профессора, флегматично наблюдающего всю эту неловкую сцену, Гарри благополучно забывает.
— Останьтесь на перемену, — прозвучало не менее холодно, — Мне нужно с вами серьёзно поговорить.
Остальные уже дожидались его у двери, и Гарри, виновато прошептав Гермионе «увидимся на следующем уроке», неуверенно поднимается на ноги.
— Мы подождём, — Гермиона гипнотизирует его тяжёлым, подавляюще-уверенным взглядом, однако профессор звучно покашливает, как бы намекая на то, что это далеко не самая удачная идея, — Тогда ладно. Удачи.
«В следующий раз отсяду на задние ряды, поближе к Рону», — мысленно сокрушается как никогда одинокий, потерянный с недосыпания Гарри, обречённо выступая навстречу учительскому столу. «Но, Мерлин, как же спать хочется,» — случайные выпады из реальности, бесконтрольные и внезапные, настигают его сегодня где попало: во время других уроков, вне классных комнат, в коридорах и даже, как ни странно, туалете. Каким-то чудом он всё ещё умудряется не забывать на ходу, что делает и куда направляется, нежелательные обстоятельства миновали, и только Снейпа «миновать», к сожалению, не вышло.
— Что происходит? — дверь закрывается, и с лицом профессора происходят странные метаморфозы: холод сменяется напряжением, мрачность и суровость — тщательно, но бесполезно скрываемым беспокойством. Гарри в лёгком недоумении разглядывает эти несвойственные для декана Слизерина эмоции, не понимая толком, как отреагировать и можно ли уже начинать оправдываться.
— Простите, я не нарочно, честное слово, этого больше не повторится, — для правды всё это прозвучало слишком неуверенно: Гарри сильно сомневается, что к следующему уроку зельеварения бессонница сама по себе исчезнет каким-нибудь необъяснимо магическим способом, но попытаться выгородить себя стоило. Хотя бы ради приличия.
— Вы ни строчки не записали, — в голосе профессора слышится усталая обречённость, однако Гарри, снова застревая где-то на границе бодрствования и мира сновидений, неосознанно проваливается куда-то за черту обыкновенного, нормального восприятия, окончательно переставая адекватно соображать. Последующие замечания пролетают мимо, и концентрация на разговоре ускользает. Голова поплыла вместе с классной комнатой и озадаченным лицом профессора.
Гарри неконтролируемо потянуло сначала в одну сторону, потом — в другую, и продолжалось эта прострация ровно до тех пор, пока Снейп растерянно не пощёлкал у него перед носом — только тогда реальность тяжело сваливается на голову.
— Да что с вами происходит?
— А? Я в порядке, сэр, не понимаю, о чём вы…
— Давайте начистоту, — выглядит он угрожающе серьёзным. «Неужели баллы снимет? — плечи Гарри разочарованно поникли, — У нас их и без того в обрез», — Вам известно, что вашему опекуну запрещено появляться на территории школы?
Гарри всполошился: неужели из-за подобного пустяка Тома теперь в школу вызовут?
— Известно?
— Да, сэр.
— Полагаю, вам так же известно, что полностью без присмотра вас не оставили, это определённо было бы не в характере Лорда Гонта.
Ответить Гарри нечем. Ситуация принимает неожиданный оборот, сон по новой окутывает голову мягкими расслабляющими волнами, а мысли безудержно расплываются и легко перепутываются.
— Другими словами, — профессор, замечая очередной момент отсутствия, мягко теребит его по плечу, терпеливо дожидается, пока его взгляд опять сфокусируется, и хмуро качает головой, — Именно меня Лорд попросил приглядывать за вами. В мои прямые обязанности входит следить, чтобы с его подопечным ничего не произошло, — он устало выдыхает, выдерживая паузу, — Так что рассказывайте, в чём дело, и я разберусь в этом уже сейчас ради наших общих интересов.
Получается, Том успешно контролирует Гарри даже в тех местах, куда ему самому лично не проникнуть. Насколько же, на самом деле, далеко распространяется влияние фамилии Гонт?
— Я работал на него ещё задолго до преподавания в этой школе и, должен отметить, Тома Риддла-Гонта не просто так называют Тёмным Лордом. Далеко не все чистокровные семьи относятся к нему негативно, по крайней мере — открыто.
Гарри молча переваривает услышанное, однако информация укладывается в голове ровно до тех пор, пока задумчивость не начинает оборачиваться сном с открытыми глазами.
Снейп громко стучит костяшками пальцев по крышке стола. Гарри вздрагивает.
— Теперь вернёмся к вашему самочувствию, — профессор придирчиво всматривается в чужое лицо, окидывает пошатывающуюся фигуру оценивающим взглядом с головы до ног, — Вы нормально отдыхаете по ночам? Высыпаетесь? Сколько часов тратите на сон?
— Около двух или трёх, сэр, — Гарри виновато смотрит под ноги.
— И в чём же дело?
— Наверное, я скучаю, — врать профессору теперь уже не имеет никакого смысла. Гарри действительно намучился и просто надеется на хоть какую-нибудь помощь, — В смысле, по дому, — добавляет он, краснея, — Ничего не могу поделать. Мысли сами появляются. Много,
очень много грустных мыслей.
Профессор выдерживает паузу, затем уходит в подсобное помещение и выносит оттуда маленький флакончик с прозрачной чуть розоватой жидкостью.
— Успокоительное. Чем-нибудь ещё помочь я пока что не смогу, но оно хорошо помогает уснуть. Вечером принимайте к ужину пару капель, лучше всего добавить их в сок или воду.
— И долго мне его принимать? — зелье напоминает своеобразный эквивалент обыкновенной валерьянки и не кажется Гарри особо эффективным.
— Около недели должно хватить. Если состояние не улучшится, приходите ко мне снова, будем вместе думать, как дальше быть. Боюсь, в подобном случае придётся известить Лорда Гонта, а пока что попробуем разобраться самостоятельно. К мадам Помфри не обращайтесь, у неё только костерост из личных запасов, остальные лекарства хранятся в моей лаборатории.
Раньше, к слову, Гарри никогда не замечал за собой ничего похожего на стойкую бессонницу, легко и довольно быстро засыпая даже во время первых дней на новом месте после переезда в Гонт-менор. Сама особенная атмосфера дома, в котором вот уже несколько поколений проживало семейство Гонт, удивительным образом расслабляла, ненавязчиво успокаивала. Теперь ему просто не хватает этого знакомого, ставшего дорогим ощущения, как и томительного ожидания, какой-то приятной надежды на то, что утром Том окажется в кресле рядом с его кроватью.
— Вас уже предупредили по поводу отслеживания? — Гарри нехотя отвлекается от очередного путешествия в глубины собственного разума и утвердительно кивает, — Следят не только за перемещениями по школе, но и за вашей внеклассной деятельностью, — лицо Гарри каменеет. Этого ещё не хватало, — К тому же, перехватывают и отслеживают Хэдвиг, разве что не читают ваши письма. Видимо, из осторожности боятся оставить слишком большое количество энергетических следов.
Гарри заливается краской. Каждая строчка предназначалась только Тому. Не то чтобы он описывал в этих письмах вообще всё, однако если бы посторонние решили из любопытства или чего-нибудь ещё прочитать их...
Это ведь личное. Там и чувства, и мнения об учителях, и отношения с одноклассниками, одногруппниками, друзьями.
— Почему меня не предупредили? — если Том
уже обо всём знал, почему тогда тянул так долго?
— Не было полной уверенности в том, что сову действительно перехватывают, а если так оно и было в действительности, то непонятно — кто конкретно этим занимается. Теперь ситуация прояснилась, и каждый раз, когда вам понадобится что-нибудь отправить, сначала принесите это мне. Я буду накладывать на чернила и вашу сову специальные маскирующие чары.
Гарри поник:
— Что, каждый раз?
— Каждый раз.
Раздаётся звук распахивающейся двери, заставляя Гарри испуганно обернуться: в кабинет залетает их по обыкновению взъерошенный декан, тот самый молодой преподаватель со светлыми беспорядочно торчащими во все стороны волосами, а теперь ещё и с лихорадочно блестевшими глазами. Выглядел он так, словно только что свалился с метлы, причём с приличной высоты и неудачно — преподавательская мантия была в желтовато-серой пыли, местами разодранная и свисающая клочьями. При этом руки у декана заметно дрожали, а выражение лица передавало крайнюю степень отчаяния и сильного беспокойства.
— Сев… — начинает, было, объявившийся профессор, но тут же осекается, натыкаясь взглядом на Гарри, — Т-то есть, Северус, мне, честно говоря, пригодилась бы ваша помощь…
— Что, опять?
— Да я и сам толком понять не могу, как он выползти умудрился, я только немного клетку приоткрыл и отвернулся, чтобы корма зачерпнуть.
— Мне нужно идти, — профессор Снейп тяжело вздыхает: на его лице появляется отпечаток мрачной, глубокой терпимости, которая возникает, когда ты сдерживаешься, не смотря ни на что, буквально из последних сил. Причём довольно долго сдерживаешься, — Ваш декан, к моему сожалению, питает нездоровую тягу к различного рода магическим существам, пусть и сладить с ними часто не в состоянии. И да, это вам, от Лорда, — он протягивает Гарри запечатанный конверт перед тем, как направиться в сторону наполовину высовывающегося из дверного проёма декана.
Затем они оба выходят в коридор, откуда уже потом довольно громко доносилось:
— Когда же ты научишься следить за своими питомцами?
— Но Сев, я только…
— Ньют, пожалуйста, сделай одолжение и избавь меня от своих бесконечных отговорок.
***
Вечером, сгорая от нетерпения и любопытства все оставшиеся три урока после зельеварения, выдумывая отговорки на вопросы друзей по поводу беседы со Снейпом, Гарри наспех доделывает уроки, особенно не вникая, дожидается, пока соседи по комнате лягут спать, и наконец-таки вскрывает долгожданное наверняка более подробное письмо Тома:
Дорогой Гарри!
Прежде всего — прости меня за те сжатые письма. Мне следовало предугадать нечто подобное и предупредить тебя заранее, но я не сразу понял, что сову, как оказывается, перехватывают. Хедвиг принесла на себе едва ощутимые остатки замаскированных следов чужой магии, и я не хотел волновать тебя прежде, чем пойму наверняка: следят ли за ней, читают ли наши письма? Конечно, я понимаю, что два месяца — непростительно долго, но мне понадобилось не только выявить полноценный отпечаток, но и определить его носителя. Теперь-то я наверняка уверен, что в этом замешана декан Гриффиндора.
И да, я до сих пор не могу сдержать улыбки — ты всё же поступил на Хаффлпаф. Вот это действительно новость, ужонок, я был крайне удивлён. Временами наблюдая за тобой, в особенности перед самым твоим отъездом, я иногда ловил себя на мысли: «Хаффлпаф подходит ему больше остальных». И, Мерлин, оказался прав.
Помнится, ты спрашивал, как у меня с работой, так вот: всё по старому. Ничего нового. И нет, я не выматываюсь до беспамятства, так что прекращай накручивать себя и беспокоиться — я работаю практически столько же, сколько и до твоего отъезда. Разве что, признаюсь, иногда засиживаюсь допоздна за документами. Мне же надо каким-то образом отвлекаться от назойливой пустоты вокруг — дом без тебя стал каким-то непривычно необитаемым. В нём похолодало даже, и я не преувеличиваю.
Кстати, признавайся: слизеринцы ведь до сих пор тебя опасаются, не так ли? Знаешь, это ничего страшного, дело не в тебе. Со мной так же было, но пусть это тебя не беспокоит, главное, чтобы были вменяемые соседи по комнате (ещё раз убеждаюсь в том, что Хаффлпаф — чудесное место). И, как я понял, Киви в их понимании нечто потрясающее и удивительное, вопреки моим собственным ожиданиям.
Передавай от меня привет твоей новой (и пока что единственной?) подруге. Судя по всему, она действительно неплохо к тебе относится.
К сожалению, не смогу писать так же часто, как ты мне, потому что редко появляется возможность оторваться от работы и хорошенько всё описать, но я действительно стараюсь. Правда. Ты мне дорог, помни об этом. Я читаю все твои письма и каждый раз улыбаюсь. Возможно, следующее от меня придёт через неделю-полторы, как получится закончить всё самое срочное и неотложное.
Не забывай: мысленно я рядом.
Искренне твой, Том.
В ту ночь Гарри спал так, как не спал ещё ни разу за всё время пребывания в Хогвартсе. И дело было далеко не в снотворном: полученное у профессора Снейпа лекарство стояло на тумбочке у кровати не тронутым.
