Наш уютный тихий дом

Девять месяцев спустя — В последнее время ты немного… — Гермиона спотыкается на середине фразы и мнётся, теряет всю свою непробиваемую невозмутимость, — Как-будто чем-то охвачен, что ли? Всё в порядке? Рон отвлекается от своего излюбленного занятия — постоянного штудирования книг по магической зоологии, иногда сменяющихся справочниками по растениям, даже во время обеденного перерыва — и с интересом оглядывается в сторону Гарри. Словно бы тоже заметил в его поведении нечто подозрительное. Гарри же в замешательстве помалкивает некоторое время, мысленно прикидывая, выдавать ли правду или всё-таки выдумать какую-нибудь отмазку. Врать своим же товарищам не хочется от слова совершенно, отмахиваться как-то тоже бессмысленно, да и волновать их ещё сильнее, побуждая на «подпольную» разведку в общем сговоре против него же, было бы недальновидно. Один многообещающий взгляд Гермионы чего стоит: смотрит прямо в душу, прошивая насквозь и как бы намекая — либо скажешь, либо сами разберёмся. Гарри покаянно выдыхает. В конце концов, можно ведь кое-как переиначить некоторые подробности? А то и вообще недоговорить. — Подумываю руны изучать, — он внимательно следит за чужой реакцией, ожидая максимум лёгкое удивление, однако Рон шокировано распахивает глаза, а Гермиона тихонько подвисает. Последнюю простота ответа явно не удовлетворила — она определённо ожидала более распространённого ответа. — Зачем? — Рон по привычке зарывается ладонью в свою ярко-рыжую шевелюру на затылке, — Их и на третьем курсе можно будет выбрать. Почему сейчас надумал? — Это правильное решение, — Гермиона никогда не считала новые знания несвоевременными, — Я уже сейчас начала изучать, потому что руны — сложный предмет и требует большего количества времени по сравнению с остальными. — Тогда ты меня понимаешь, — Гарри сдерживает улыбку облегчения: повезло, что тема плавно перетекает в иное, более комфортное и безопасное русло. — Конечно. К тому же, руны — основа магической письменности. Только, знаешь, — Гермиона снова хмурится и косится в его сторону подчёркнуто подозрительно. Рон занимается тем же самым, только, разве что, менее требовательно и, скорее, участливо: его глаза буквально светятся каким-то непринуждённым мягким любопытством, — никогда не замечала тебя настолько взбудораженным. Дело действительно только в рунах? Некоторое время длится напряжённая тишина. Гарри, на самом деле, мог бы и ответить, но что-то подсказывало: некоторые составляющие его внешкольной деятельности (именно внешкольной, дело уже давным-давно выбралось за рамки простого интереса, да и начиналось оно не совсем от любопытства как такового) должны оставаться сугубо конфиденциальными. Например, то, что вот уже более половины года он усиленно изучает латынь, достигнув немалых успехов, а всё потому, что в прошлое Рождество загорелся желанием прочитать надпись под закрытой дверью в подземельях Гонт-менора. И ведь прочитал. И даже перевёл. На самом деле, уже на следующий день перевёл, ночью пробрался к тому же проходу и попытался открыть, да только ожидаемо ничего не вышло. То ли Гарри чего-то недопонял в латыни, то ли дело было не в надписи (которая, кстати, означает «Хочешь мира — готовься к войне», что бы это ни значило), но тайный вход оказался вне досягаемости. С тех самых пор нестерпимая жажда удовлетворить любопытство, связанное непосредственно с подземельем, немного притупилась, как-будто ушла глубже в голову, в подсознание, однако новая появилась так же внезапно, как и памятный сквозняк в ту самую рождественскую ночь: Гарри всерьёз увлёкся латынью, тайно делая неплохие успехи. А потом в одной из книг по счастливой случайности наткнулся на магические руны. И пошло-поехало. Остановиться Гарри уже не мог. Так что к латыни вскоре прибавилось ещё одно так называемое «увлечение». Только вот о тайном проходе и жгучем любопытстве, том самом неожиданно для него самого появившемся желании знать как можно больше, рассказывать почему-то не хочется. Гарри сей факт понимает и, как результат, дальновидно фильтрует выдаваемую друзьям информацию. — Сама знаешь, руны — интересная штука, да и полезная. Что странного? — Не руны странные, — уже и Рон с подозрением щурится, чем-то вдруг неуловимо напоминая Снейпа, принюхивающегося к очередному подозрительно выглядящему вареву Винсента, — Это ты — странный. — Рон хочет сказать, что в этом году ты немного изменился. — Разве? — Оживился? Увлёкся? По глазам видно, что постоянно обдумываешь что-нибудь, — Гермиона прекращает попытки просверлить в голове Гарри отверстие и опускает свой тяжёлый взгляд в тарелку, — Ничего плохого, правда. Хорошо, что у тебя появился настоящий интерес к учёбе. — Ага, — лицо Рона озаряется широкой улыбкой, — Значит, у тебя найдётся любимое занятие. Да и выглядишь ты теперь оживлённее, смелее. Честно говоря, я ещё на первом курсе считал тебя кем-то вроде трусливого перестраховщика, но теперь… — брови Гарри изумлённо подлетают на самый верх, — Теперь ты другой. Не кардинально, конечно, но всё же. Именно перестраховщик, и никак иначе, так всегда было и не могло поменяться, разве что совсем чуть-чуть, неуловимо. Внешнее, скорее. Знания — они ведь и есть та самая перестраховка, так что Гарри не менялся, просто поднял собственное неуёмное нежелание влипать в гипотетические передряги без возможности выпутаться на качественно новый уровень. Именно так всё и выглядело до одного определённого решения признаться самому себе максимально честно в некоторых вещах. Все без исключения предметы в Хогвартсе выглядели для него привлекательно. Каждая дисциплина притягивала собственной неподражаемой специфичностью, но, кроме того, Гарри отлично понимал: все они накрепко связаны и беспрепятственно проникают друг в друга, запутываются в сложные узоры, составляя обширные ветвистые системы. Гарри понял, что его несоизмеримо завораживают эти хитросплетения, возрождая всё новые порции разнонаправленного любопытства, которое иногда, и это постепенно превращается в настоящую проблему, стало переваливаться через рамки безопасности. А ведь он тот ещё трус, на самом-то деле, именно так и ощущалось на полном серьёзе всю сознательную жизнь, только вот теперь, когда дело начинает затрагивать новую информацию — Гарри начисто срывает тормоза. Прямо как тогда, в кабинете декана Хаффлпафа. Он решился выпустить молодого книзла из клетки только потому что хотел увидеть, как они будут взаимодействовать с Киви и Живоглотом (по всей видимости, Гермиона даже не знает, что её питомец — наполовину книзл, но Гарри в этом уверен процентов на девяносто). Которого хозяйка на тот момент выпустила прогуляться в школьном живом уголке. Конечно же, ничего плохого не произошло. Однако местный книзл оказался не в настроении — сказывалось длительное пребывание в неволе — и, если бы не во время спохватившийся Рон, заметивший в его поведении нотки надвигающегося акта мести за лишение свободы, погромом в помещении живого уголка дело бы не закончилось. Со своих же подопечных профессор Ньют баллы снимать не любит, так что в тот раз ограничился отработкой и предупреждением. Единственное занятие, где Гарри приходилось усиленно сдерживать своё рвущееся с цепей самообладания экспериментаторское начало, было, по вполне очевидным причинам, зельеварение. Уж там-то любая ошибка могла стоить не только баллов с факультета, но и здоровья. А так… Казусы имеют место быть на многих других предметах, но Гарри честное слово каждый раз до последнего сдерживается. Кроме того, за ним же всё равно приглядывает Северус (который в этом году определённо выглядит несколько неуравновешенным, даже дёрганым) и в случае чего может выгородить за какое-нибудь особенно неудачное стечение обстоятельств. Другие преподаватели к нему прислушиваются — это Гарри уже понял. Мысли стали неконтролируемо вращаться вокруг декана Слизерина, и Гарри невольно кидает заинтересованный взгляд в сторону преподавательского стола. Ну, конечно: Северус неизменно переговаривается с профессором Саламандером, эмоционально размахивающим руками и втолковывающим ему, по всей видимости, нечто занимательное. Декан Хаффлпафа оказался человеком добродушным, даже слегка доверчивым, и Гарри до сих пор понять не в состоянии — каким же образом они с Северусом, язвительным, вредным, немногословным, настолько легко находят общий язык. Какие-либо вообще точки соприкосновения. В ответ на длительную тираду декана Северус важно вставляет свои комментирующие пять копеек, и монолог буквально стразу уже начинается по новой. Гарри не удерживается и удивлённо хмыкает, замечая практически невидимую улыбку на лице зельевара: уголки его обыкновенно сжатых губ лишь немного приподнимаются, а взгляд теплеет, пока профессор Саламандер продолжает вдохновенно вещать о чём-то своём, неторопливо копаясь ложкой в тарелке. Гарри даже показалось, что Северус его не особенно-то и слушает — просто смотрит и улыбается. Они частенько попадаются на глаза за совместными делами, и Гарри решительно не понимает, как настолько разные люди смогли так хорошо поладить. С другой стороны… Рон, Гермиона, Драко, да и он сам, тоже не одинаковые. Драко, к слову, опаздывал, что странно. Пунктуальный до мозга костей, сегодня он отсутствовал с момента их общей встречи в обеденном зале вот уже минут пятнадцать. Гарри без конца оглядывается на главный вход, начиная беспокоиться, Гермиона, кажется, остаётся глубоко безразличной, однако Рон отзеркаливал его спустя каких-то пару секунд и явно находился не в своей тарелке. «А вот и Драко», — Гарри всматривается в лицо торопливо зашедшего друга, на вид озадаченного и чем-то подавленного, да ещё и не в одиночестве зашедшего, что вызывает отдельную порцию удивления (в это время они собираются лишь вчетвером): следом за ним, стараясь не отставать, семенили две девчонки, таща под руки третью. Упирающуюся, но всё же поддающуюся. Издалека заметно её пылающее алым лицо, наводящее на определённые догадки. Пусть и не сразу, но всё же. Вероятно, именно поэтому Драко пришёл позже. Вероятно, ему пришлось, судя по выражению усталости на лице, основательно побегать, однако оторваться не вышло. Драко стоял, не желая садиться на привычное место рядом с Гарри, и сохранял железобетонную невозмутимость. Та самая смущённая девчонка на контрасте отчаянно нервничала и тушевалась, заламывала руки и неосознанно прикусывала губу. Гермиона с Роном потихоньку выпадали в осадок. Гарри с интересом наблюдал за развитием ситуации — впервые на его глазах происходило нечто подобное. Подруги втрескавшейся в Драко несчастной (а именно так оно, судя по всему, и было) крепко держали её руки и выжидательно гипнотизировали хмурыми взглядами, как бы предупреждающими незадачливый объект симпатии о возможности жестокой расправы, если вдруг что-нибудь пойдёт по нежелательному сценарию. — Я… Ты не мог бы сегодня прийти в совятню после уроков? — одногруппница Драко, вспыхивая с новой силой, стеснительно смотрит под ноги, и Гарри понимает, что где-то даже жалеет её, неловкую и смущённую, — Я… Ну… На лице Драко не отразилось ни теплоты, ни жалости, ни хотя бы вообще чего-нибудь. Если на первом году обучения все романтические перипетии обошли его стороной по причине отсутствия как таковых, то в этом году он вынужденно подвергался странному по своей обширности наплыву неравнодушных девочек, иногда преследующих его по всему замку с намерением вытребовать согласие на отношения (в двенадцать лет! Гарри иногда поражается амбициозности некоторых девиц — очевидно же, что всё это носило скорее характер заранее спланированного расклада на будущее, чем романтическое влечение, для которого, как ни крути, было явно рановато). Стоит ли упоминать, что самому объекту массового помешательства, увлечённого учёбой и своими личными тараканами в голове, было ну вот совершенно не до этого? «Детское баловство не интересует, — заявляет он однажды на животрепещущий вопрос Гарри, мол, почему настолько резко всех отвергаешь и даже выслушать не хочешь? — Это же ненадолго и несерьёзно. Ладно на третьем курсе, ещё куда ни шло, но сейчас… Бессмысленная возня, занимающая время». И теперь, в очередной неловкий момент из репертуара «бессмысленной возни», Драко неожиданно теряется. Именно подлавливают, ставят перед фактом, Драко крайне редко, так что теперь он, не желая соглашаться и растерявшись, просто не может ничего выдумать. А убегать поздно. Троица подружек напряжённо ожидает хоть какого-нибудь ответа, которого всё не возникает в течении вот уже трёх минут. Пауза перетекает в напряжённую тишину. Рон поднимется со своего места и с удивительной непосредственностью закидывает руку на плечо Драко. Маска равнодушия на лице последнего ощутимо дрогнула, пока глаза Гермионы принимали размеры, раза в два превосходящие нормальный. У парочки подружек безответно влюблённой заметно вытягиваются лица. Впрочем, Гарри не ручается за своё собственное лицо: эти двое не то чтобы притронуться друг к другу брезгуют — просто сидеть рядом опасаются. Гермиона, овладев собой, теперь с любопытством наблюдает ситуацию, как и некоторое другие ученики с соседних столов. — Мой друг, — Гарри давится воздухом, не веря своим ушам. У Драко дёргается левый глаз, а Рон всё так же невозмутимо, даже любезно, улыбается, распространяя вокруг себя чуть ли не ауру благодушия, — Обещал сегодня подтянуть меня по трансфигурации. Завтра же контрольная, так? А я, честное слово, ничего не соображаю… На самом деле, как раз-таки по трансфигурации Рон соображал, на зависть некоторым рейвенкловцам, однако единственная контрольная именно завтра лишь по этому предмету. Девчонки о способностях Рона, по всей видимости, не имели понятия — на их лицах застывает понятливо-скорбное выражение. Только вот та самая, что несчастно влюблённая, странным образом не расстроилась. В её тихом, мягком голосе неожиданно прорезалась настойчивость: — А завтра? — Тренировка по квиддичу, — с ходу выдаёт Рон с поразительной невозмутимостью и незаметно пихает примолкнувшего Драко в бок, чтобы не тушевался и помогал уже. — Э-э-э, да, перед матчем, — он устало выдыхает и, как-будто с трудом определив что-то для самого себя, «по-дружески» похлопывает на мгновение окосевшего от переизбытка чувств Рона по спине, — Ежедневно. Сопровождение поникшей раскрасневшейся влюблённой красноречиво переглядывается. Оценивающе окидывает нечитаемым взглядом всё ещё обнимающихся Драко с Роном и… …Просто уводит свою незадачливую подругу, что-то возбуждённо втолковывая ей на протяжении всего пути до выхода в коридор. «Друзья» синхронно выдыхают, удивлённо смотрят друг на друга и тут же буквально отлетают в разные стороны. Рон брезгливо отряхивает руки, а Драко, поправляя мантию, с вызовом вскидывает подбородок. В итоге, ему всё равно приходится усмирить свою гордость (уж Гарри-то не понаслышке в курсе, как непросто Драко Малфою затыкать собственный эгоцентризм), спокойно сесть на место, игнорируя доносящиеся шепотки свидетелей с других столов, и снизойти-таки до холодной благодарности: — Спасибо, — он уже, вероятно, хотел добавить нечто-то вроде излюбленного «свинка», но сдержался. Видит Мерлин — с огромным трудом. Мысленно Гарри аплодирует его выдержке — прилипчивое прозвище в сторону Рона слетает с его презрительно сжатых во время споров губ с завидной частотой, и выходило это автоматически. — К Мордреду твоё спасибо, — Рон невозмутимо усаживается напротив Гарри рядом с Гермионой, — Ты мне теперь должен. Смекаешь? — а у самого, не смотря на демонстративное недовольство, чуть заметно подрагивают пальцы — Гарри единственный замечает это, когда друг в течении пары секунд держит ладони на столе прежде, чем порывисто спрятать от лишних глаз. Драко, судя по грозно сошедшимся на переносице бровям, уже пожалеть успел и о собственной выдержке вообще, и о принятии от Рона помощи в частности. Только вот благодарность есть благодарность, и сейчас он обязан был, по правилам аристократического рода чистокровных волшебников, с Роном согласиться, пусть и вынужденно. Его челюсть заметно напрягается, а тонкие губы сжимаются в бледную полоску: — Чего ты хочешь? Рон опешил. Видимо, дальше своего последнего заявления он как-то не размышлял. — Как придумаю — скажу. А пока что просто живи с этим и мучайся. Неожиданно напряжённую атмосферу развеивает взрыв громкого, чистого смеха со стороны Гермионы. Не удержавшись, Гарри подхватывает, пока «враги» удивлённо глазеют на них, окончательно растеряв весь боевой настрой. Почему-то очень живо вспоминается последнее лето, где-то середина июля, тогда как раз-таки приключился самый пик жары. Вместе с Малфоями, Уизли и Гермионой они с Томом устроили семейный пикник неподалёку от Гонт-менора, чтобы гости могли комфортно переночевать и продлить визит ещё на несколько суток. Невзирая на идиллистическую атмосферу, хорошую погоду и гармонично общающиеся семьи, эти непримиримые «враги» впервые на памяти Гарри устроили серьёзную потасовку, лишь чудом не покалечив друг друга. С тех самых пор, словно миновав какой-то эфемерный барьер и выпустив наружу нечто по-настоящему сильное, они стали с завидной частотой выяснять отношения. Причём предпочитали делать это сугубо физически — магией там и не пахло. Только вот иногда между ними происходило нечто вроде акта милосердия. Своеобразная чрезвычайная помощь. Насмотревшись на их странноватое, но в чём-то цепляющее поведение, Гарри сам для себя решил, что настоящая дружба — это далеко не всегда сплошной позитив. Бывают и исключения.

***

Сумерки с каждым вечером отвоёвывают у солнца всё больше времени. Гарри с умеренным постоянством посещает квиддичный стадион примерно два или три раза в неделю, и с каждым днём, медленно углубляясь в осеннюю сырую серость, погода портится всё заметнее, а темнота наступает раньше. Забирая постепенно, ненавязчиво, минуту за минутой, понижая градусы и лишая воздух прежней мягкости. Лёгкости. Учебный процесс тем временем стремительно набирал обороты, захватывая количеством новой информации и необходимостью непрерывно усваивать всё это в максимально короткие сроки. Если в сентябре, к примеру, школьникам позволяли халтурить, понемногу отвыкая от летней вальяжности и выходной неги, то в октябре начались натуральным образом самые что ни на есть трудовые будни. Гарри пришлось поступиться со своей медлительной вдумчивостью и в срочном порядке закрывать глаза на возобновившуюся тоску по дому, облегчая душу разве что в постоянных письменных диалогах с Томом и воспитании Киви — с возрастом нунду становился сообразительнее и, что закономерно, хитрее. Ему перестало хватать прежнего количества внимания и заботы: Киви приноровился отвлекать от уроков и незаметно выскальзывать за Гарри из комнаты при первой же возможности, тайно выслеживая своего хозяина, как опытный сталкер, чётко шаг за шагом. Иногда с друзьями, как обычно вчетвером, они собираются где-нибудь в школьном дворе или занимаются в библиотеке, выбираются в Хогсмид, и тогда Гарри получает ещё одну возможность отвлечься от навязчивых воспоминаний о доме. Что не могло не радовать, на втором году в этом смысле стало немного легче. Да и Северус когда-никогда позволял себе обсуждать «Тёмного Лорда» — Гарри из их немногочисленных разговоров уяснил, что между Томом и профессором зельеварения несколько более доверительные отношения, чем у обыкновенных работника с работодателем. Слишком уж много Северус о нём знал, причём довольно давно. Иногда Гарри всерьёз подумывал воспользоваться-таки сывороткой, трепетно хранимой с Рождества там, где Том уж точно отыскать не сможет (а он искал, определённо, учитывая его нежелание раскрывать подробности своей работы или просто отвечать на некоторые вопросы, которых у Гарри со временем накапливается всё больше). Именно на Северусе, но, всё же, передумал. Он преданно хранит чужие тайны, и Гарри просто не может настолько бесчестно с ним обойтись, хотя бы из уважения к необъяснимой верности Тому. Кроме того, зельевар и так уже много делал, часто разговаривая с неуёмно любопытным Гарри на темы, которые с друзьями не обсудишь, будь то зельеварение или, в частности, Том, выгораживал за шалости и даже не снимал баллы за косяки. На Томе, к слову, сыворотку использовать тоже было нельзя категорически — совесть непоколебимо встала поперёк желания удовлетворить непрерывно увеличивающийся интерес. Как бы сильно не хотелось, Гарри отчётливо понимал, что тоже никогда бы не смог поступить с ним вот так, особенно после всего, что Том для него сделал. Это было бы нечто-то, очень сильно смахивающее на предательство. На самом деле, он так и не смог до самого конца определить для самого себя, откуда именно берётся то самое странное чувство, будто бы его обманывают или же просто не договаривают в некоторых местах. И что конкретно хочется узнать — тоже не вполне понятно. Поразмыслив над этой размытой неопределённостью, Гарри решил в конце концов, что лучше всего немного подождать, пока в голове не оформятся полноценные чёткие вопросы, а уж потом решать, от кого и каким именно образом ответов на них добиваться. А пока что он твёрдо решил не совершать целенаправленных поползновений на чужие скелеты, только разве что в плане работы Тома: узнавал у Северуса, сколько на самом деле он проводит времени вне дома и как сильно изводит себя ночными посиделками за документацией. Иногда подробности выплывали на поверхность достаточно легко, а иногда Северус был просто не в настроении. В любом случае, Гарри с завидным постоянством наведывается к нему в кабинет после уроков не чаще, чем на поле для квиддича. Киви с домашним заданием полноправно занимают основной временной объём. Посещать тренировочную площадку в понимании Гарри являлось необходимостью номер один после уроков, Киви, латыни и рун. Животрепещущая проблема заключалась в том, что метла его слушалась на редкость паршиво. Изначально — не слушалась вообще. Гарри, очевидно, просто не создан для полётов и понимал сей прискорбный факт ещё лет в девять, пока наблюдал за Томом, выделывающим в небе головокружительные штуки, обмирая от ужаса. С одной стороны — за Тома, с другой — при мысли, что ему самому кода-нибудь потребуется оседлать одну из этих неугомонных деревяшек и телепаться в воздухе без опоры под ногами на высоте, не совместимой с жизнью. Летать, вопреки нежеланию, всё равно приходилось, но сил это неприятное в понимании самого Гарри занятие отнимало немерено. Том предсказуемо расщедрился в очередной раз, ещё на первом году прислав ему последнюю модель метлы одной из самых скоростных и маневренных марок (у Гарри в тот момент сердце пропустило удар ни то от острого чувства благодарности, ни то от обозреваемых перспектив и связанного с ними панического ужаса). Проблема заключалась в том, что Тому о своём нежелании покорять воздушное пространство сообщить он как-то позабыл, да и незачем было. Все эти его восторженные монологи о Джеймсе вкупе с их совместными выдающимися рейдами на мётлах отбили всё желание откровенничать — Гарри становилось неловко, а то и вовсе стыдно. За самого себя и собственное неприятие полётов. На первом курсе мотивации не хватило, но теперь было решено сознательно улучшить потенциально полезный навык — в будущем умение крепко держаться на метле может сильно пригодиться. Кроме того, как оказалось, Джеймс считался выдающимся охотником в команде Гриффиндора по квиддичу. Может быть, Гарри не такой уж и бесталанный, что-нибудь да получится? Ну, хотя бы средненько: вряд ли у него наследственные способности по линии отца, но уж просто управлять метлой и не падать в процессе он может. Уже может, если точнее, кое-что действительно выработалось за месяц с лишним постоянных тренировок. Самый первый опыт полёта Гарри запомнил во всех подробностях — свидетелем подобного позора Хогвартс, вероятно, не становился уже давно. Мадам Трюк, представительно вставая во главе колонны с нетерпением ожидающих своего первого подъёма в небо первокурсников, произнесла инструктаж, после чего все ученики дружно принялись укрощать «летательные аппараты». У некоторых вышло сходу (метла оказалась крепко сжатой в уверенно стиснутых пальцах Драко после первого же чёткого «вверх!»), у некоторых она побрыкалась, но в итоге всё равно подчинилась (Рону пришлось повозиться около пяти минут и получить в лоб, Гермиона упрашивала свою раза в два дольше, пока не потеряла терпение и не пригрозила проклясть — метла послушалась тут же). Но, как это часто происходит в любого рода занятиях, оставалось несколько процентов совершенно безнадёжных ребят, мётлы которых даже не шелохнулись. Гарри, к своему глубокому сожалению (но не огорчению: летать он по прежнему не хотел), оказался именно среди отстающего контингента. Следующие несколько уроков, пока другие более умелые однокурсники наворачивали над тренировочной площадкой очередной круг под чутким руководством преподавателя, менее способные всё пытались уговорить свои мётлы хоть немного содействовать. Гарри, добившийся послушания среди самых последних (скорее, метла его просто пожалела — столько-то мучиться над одним и тем же), с надеждой оседлал древко, как учили, и попробовал оттолкнуться от земли. На тот момент, все уже привыкли к неизменной тщетности его потуг и перестали обращать внимание. В том числе и занимающаяся по программе с другими учениками мадам Трюк. Сначала, естественно, ничего не вышло. Гарри подпрыгивал на месте от безысходности, чувствуя себя идиотом, раз за разом в течении пяти минут, однако лететь своенравная деревяшка не желала. Проскакав ещё с полчаса и вымотавшись до предела как физически, так и морально, Гарри совсем отчаялся, решив, было, прекратить этот бесполезный цирк: все же, он единственный, кому пришлось пародировать попрыгунчик — остальные спокойно поднялись в воздух, включая даже тех, у кого изначально проблемы были. Однако метла, по всей видимости, имела на этот счёт взгляды несколько иного рода. В итоге, самый первый летательный опыт запомнился походом в больничное крыло, причём далеко не на своих двоих. Метла спокойно и на удивление плавно, сама по себе, поднялась в воздух, игнорируя панику вцепившегося в древко Гарри до побеления костяшек и крепко стиснутых бёдер, пару раз на пробу дёрнулась, видимо, смекнув, что останавливать её никто не собирается, и благополучно ушла в разнос. Мадам Трюк, занятая другими детьми, заметила подвох далеко не сразу. Тем временем Гарри немилосердно мотыляло и кувыркало, вертело как шашлык над огнём, подкидывало и неподвижно подвешивало вниз головой в более чем двадцати метрах над землёй. Всё это непотребство каким-то чудом увидела левая первокурсница, случайно оглянувшаяся по сторонам и чуть вверх, началась паника, но было поздно. Взбесившаяся метла, вероятно решив, что с молодого волшебника уже хватит, взбрыкнула особенно сильно и камнем рухнула вниз, резко притормозив на высоте трёх-четырёх метров: Гарри с оттяжкой швырнуло через голову, он перекувыркнулся в воздухе и кубарем покатился по земле, лишь по счастливой случайности не приложившись затылком о какой-нибудь камень, но потеряв сознания от боли, шока и тошноты. В себя приходил уже на койке больничного крыла со сломанной рукой. И ещё долго, очень долго считал, что легко отделался — могло бы быть и хуже. Оправившись и смирившись с собственной неспособностью найти более или менее общий язык со своей же метлой, Гарри до самого конца первого курса сводил неуклюжие рейды в небо к минимуму — благо, находившаяся под впечатлением возможности более плачевных последствий мадам Трюк сильно на тренировках не гоняла и делала для него единственное исключение. Разрешала длительные перерывы на отдых (остальным же перерывы были без надобности — они и не уставали, чтобы отдыхать). Но в этом учебном году Гарри решительно загорелся желанием: каким же, интересно, образом волшебнику, действительно умелому, успешному и жаждущему развиваться, обойтись без метлы? А вдруг придётся отправиться за редкими ингредиентами для сложных зелий? Или достать артефакт из трудно доступного места? Или убежать от опасного животного, некоторых из которых невозможно побороть даже магией? Наблюдая за ловко, уверенно и подчёркнуто свободно управляющимся с метлой Драко, Гарри таки набрался храбрости и попросил друга немного подтянуть его. Вряд ли можно было увидеть нечто хотя бы отдалённо похожее, наблюдая за кем-либо другим — Драко однозначно считался лучшим летуном и игроком в квиддич среди всех факультетов с первого по пятый курсы, до шестого с седьмым не дотягивал разве что по причине отсутствия многолетнего опыта. Став ловцом, теперь он часто проводит время на поле с командой и без вопросов совмещает собственную тренировку с уроками для Гарри. Первое время команду Рейвенкло, привыкшую в силу особенности факультета как такового к спокойному процессу без излишних встрясок, смущало и сбивало с толку присутствие на поле неловкого хаффлпафца, умудрившегося прославиться среди учащихся уже не только лишь как часть семейства Лорда Риддла-Гонта, но и как один из самых неудачливых летунов за всю историю Хогвартса. Первая попытка, несомненно, оставалась максимально травмоопасной из всех последующих, однако на ней приключения Гарри, увы, не закончились: весь прошлый год его поток наблюдал забавные по меркам сторонних наблюдателей попытки сладить со своенравным летательным приспособлением. Наверное, это даже странно — чтобы метла вот так отбрыкивалась от своего же наездника. Левым делом Гарри подумывал иногда на полном серьёзе, что дело не вполне чисто, пусть и отметая эту сомнительную мысль: Северус проверял её на чары, что не дало ровным счётом никакого результата. Получается, дело заключается именно в Гарри, и только. После нескольких тренировок с Драко, исправно работающего на две стороны (всё это время Гарри не переставал удивляться — способностям Драко можно было лишь позавидовать), команда Рейвенкло пообвыклась и даже в некоторой степени попыталась установить поверхностный отрывочный диалог: пара переброшенных фраз, пустые разговоры ни о чём и осторожные советы как бы между прочим переросли в непринуждённое где-то приятельское общение. Ребята оказались осторожными и сдержанными, но всё равно забавными и как-будто неуловимо свободными. Вежливость и спокойствие удивительным образом перекликались с неординарностью и смелостью взглядов. Гарри не понимал раньше, возможно ли вообще скрестить трезвый взгляд на мир и творческое начало, однако ребятам из команды Рейвенкло это удавалось, причём с парадоксальной лёгкостью. На трибунах время от времени отсиживались заинтересованные в участниках тренировки наблюдатели. Чаще всего наведывался Рон, чтобы удачно подловить момент присутствия Гарри, обычно берущего с собой жаждущего погулять Киви. Друг привычно сгребает покорно поддающееся животное в охапку: размером со взрослого мейн-куна, Киви больше не помещался на коленях, но зато вполне мог обхватить шею массивными лапами со втянутыми крючковатыми когтями. Драко сосредоточенно слушает капитана и выглядит при этом внушающе серьёзным. Размышляя, он словно теряется глубоко в мыслительном процессе и одновременно поразительно твёрдо держится за реальность. Не уходит в мыслеплавание с отрывом, в отличии от самого Гарри. Иногда даже возникает впечатление, что Драко способен успешно разделять сознание на две равноценные части — внутреннюю и внешнюю. Гарри этого не понять, сам он так же не сумеет, пусть и хотелось бы. Часто, увлекаясь, он машинально погружается в мыслительные процессы целиком, начисто забывая обо всём остальном, причём надолго. Драко же оставался реалистом до мозга костей и твёрдо стоял на ногах даже тогда, когда вёл в голове нескончаемые дебаты, высчитывая исходы ситуации или что-нибудь заведомо планируя. Заметив Гарри, он покидает команду, подходя ближе: — Ну что, готов полетать? Гарри, улавливая знакомые ехидные нотки, беспечно улыбается, упрямо не ведясь на тонко завуалированную провокацию: — Сегодня я сам, — он кивает в сторону дожидающихся своего ловца рейвенкловцев, — Тебя команда сегодня не отпустит, скоро же матч. Надо тренироваться в усиленном режиме. — Уверен, что не покалечишься? — глаза Драко мгновенно теряют задорный блеск и наполняются холодной рассудительностью, из голоса улетучивается вся насмешливость, — Я ведь и вправду буду занят, — «Так что не смогу приглядывать за тобой», — мысленно заканчивает чужую фразу Гарри, сдерживая желание скептически хмыкнуть. Драко, конечно, изменился со времён их детской возни с шоколадными лягушками, однако в некоторых вещах всё ещё оставался на удивление предсказуемым. Всё так же считает его чем-то вроде ходячего недоразумения, за которым обязательно глаз да глаз нужен. То, что они ровесники и не так уж сильно отличаются в плане магических навыков, Драко предпочитает игнорировать. — До сих пор же цел? — Так не всегда было, — намёк на перелом руки, интонационно подчёркнутый двумя жирными и выделенный в рамочку, заставляет Гарри поморщиться. — Я поумнел. — Ну, смотри сам, — Драко с деланным равнодушием пожимает плечами, косясь в его сторону, тем не менее, довольно подозрительно, — Тебе виднее. Явно поколебавшись, он возвращается-таки в команду, не без опасения предоставив Гарри целиком и полностью самому себе. На самом деле, он уже давно хотел избавить друга от лишних хлопот и дальше заниматься исключительно самостоятельно. Возможно, сегодня как раз и представится шанс попробовать провести обычную тренировку без чужого надзора? Удачно выполнив несколько вылетов, Гарри принимается за петли с зигзагами, изменяя углы поворотов и постепенно наращивая скорость. Дело шло в гору, что нельзя было не заметить, время растворилось в одном бесконечно растягивающимся моменте настоящего: Гарри выныривает из охватившего тело и мысли азарта только после того, как слышит оклик Драко «Мы закончили!» и немного дезориентированно осматривается вокруг. Команда расходилась, трибуны пустовали за исключением верно дожидающегося своего хозяина Киви. Небо практически полностью растеряло закатные краски — вечер забирал причитающееся, и времени до полноправного начала плотной темноты оставалось совсем немного. — Я ещё полетаю! — громко сообщает Гарри, мягко уходя в очередную петлю. Драко покидает поле, поколебавшись снова, однако всё равно оставляя его отрабатывать управление метлой в одиночестве. Подлетая к земле, Гарри уже приготовился останавливаться, только вот метла почему-то зависла в паре метров и упрямо встала намертво. Успев отвыкнуть от неожиданных «подарков» своего деревянного летательного аппарата, он удивился не на шутку. Прыгая на древке и с ощущением зарождающейся паники мотыляя ногами, насколько позволяло положение, он почувствовал, как по спине побежали знакомые мурашки в качестве преддверия чего-то очень нехорошего. Гарри осторожно оглянулся вниз, попытавшись определить, безопасно ли спрыгивать, однако до конца решиться на эту рискованную идею не успел. Метла дёрнулась, заставляя крепко вцепиться в ручку и с силой стиснуть бёдра (совершенно рефлекторно, благо, опыта имелось предостаточно), и резко взмыла ввысь, стремительно набирая опасную высоту. Зависла на несколько секунд, прежде, чем завертеться волчком, издалека напоминая взбесившуюся стрелку часов на невидимом циферблате, остановиться и понести онемевшего от ужаса Гарри куда-то прочь с тренировочной площадки. Полёт продолжался недолго. Не успев сообразить, что вообще произошло и куда его теперь уносит, тем не менее, он трезво оценивал собственные шансы на спасение и понимал: ничем хорошим вынужденное путешествие не закончится. Внизу мелькала знакомая территория подсвеченного последними лучами ушедшего с неба солнца Хогвартса, медленно проплывала относительно безопасная местность опушки Запретного леса. Метла не останавливалась, всё продолжала и продолжала уносить его далеко за границу дозволенного пребывания для учеников, туда, где деревья искривляются под странными углами, сплетаются друг с другом, закрывая свет над головой даже днём. В это время, обозревая под ногами непроходимую чащу, Гарри уже не хочет останавливаться или спускаться — припоминая Мерлина, он в панике молится кому-попало, лишь бы только пронесло и метла не вздумала «совершить остановку» где-нибудь неподалёку. Всякая надежда, впрочем, бесследно пропала, стоило подлой метёлке, улучшив момент, резко остановиться, подаваясь назад, и ловко скинуть Гарри, порядком обессиленного ещё с окончания тренировки. Жёсткое приземление состоялось прямиком в крону одного из множества деревьев, причём падать было крайне больно: он тут же ободрал себе все открытые и плохо защищённые одеждой участки тела, порвал свитер, зацепившись за особенно острый крепкий сук и, оказавшись в итоге в куче влажных перегнивающих листьев, измазался в дурно пахнущей липкой грязи с головы до ног. Сердце ухало так, словно это последние, прощальные удары. Точно ещё немного, и оно совсем откажет, решив, что с него хватило и пора бы закругляться. Гарри замер, не решаясь двинуться. Болело всё и везде одновременно. Глаза слезились, щека, судя по жжению и стальному привкусу в уголке губ, была порезана. Пальцы всё ещё судорожно сжимались — Гарри попытался расслабить их, приводя в порядок дыхание и настраиваясь морально. Сразу уже после физического успокоения голову начало постепенно затапливать накатывающими волнами начинающейся истерики. Сколько времени он провёл в воздухе? Цела ли палочка и на месте ли она? Где конкретно он очутился? Куда идти? Что делать? Собираясь в кучу, Гарри принимает сидячее положение и осматривается. Вокруг царила зыбкая, плотная ночная темнота, смешивающаяся с туманом и светом недавно вышедшей на небо луны, видимой сквозь переплетение ветвей крайне плохо. Чаща Запретного леса, о которой молодым волшебникам с намерением оградить рассказывали преподаватели, пронзала колким холодом не столько физически, сколько подсознательно: вселяя трепет, навевая безрадостные, тяжёлые мысли. Как никогда остро Гарри почувствовал себя оторванным от мира за его пределами, максимально, глубоко одиноким. Рядом не было ни Северуса, ни Драко, ни Рона, ни Гермионы. Что самое печальное, рядом не было даже Тома. Боли в теле не успокаивались, а ноги от перенапряжения казались ватными, однако Гарри всё равно поднимается и, осмотрев себя, приходит к утешительному выводу — хотя бы ничего не сломано. Одежду можно с лёгкостью заменить, порезы затянутся, да и синяки заживут. Кроме того, со всем этим вполне можно будет выбраться на территорию Хогвартса, так что в целом — ещё неплохо отделался. Палочка оказалась на месте, всё такая же исправная, целая и невредимая. Применив случайно найденное в одной из книг домашней библиотеки заклинание-компас, Гарри потихоньку двинулся в правильном направлении. Он впервые по-настоящему потерялся, и местность вокруг производила, мягко говоря, недружелюбное впечатление. Если точнее — мрачное и зловещее. Вот если бы это была очередная вылазка на природу с Томом, наверное, Гарри бы нашёл в этом что-нибудь по-своему привлекательное. Сейчас же его одолевал страх на грани паники, ужас, наполненный смутными предчувствиями и давящими на голову картинками магических существ, предположительно дожидающихся его, легко доступную жертву, где-нибудь под кустом. И точно: именно из кустов, распарывая треском ломающихся веток глубокую сумеречную тишину, ненормальную для обыкновенного среднестатистически-неволшебного леса, выбирается существо, заставившее Гарри начисто позабыть о том, что лёгкие, вообще-то, созданы для систематического перекачивания кислорода. Восемь огромных мохнатых лап передвигали уродливое тело явно всё ещё достаточно молодого, но всё равно крупного по меркам животных акромантула, уставившегося на него россыпью глаз-бусинок. Зрелище было завораживающе-кошмарным, однако ещё сильнее ситуацию усложняло появление шуршащих и тихо чавкающих звуков, доносившихся теперь со всех сторон. Гарри догадался посмотреть вокруг и вверх, тут же пожалев об этом: вся поляна была усеяна ошмётками и переплетениями паутины, незаметной с первого взгляда среди травы и листьев из-за тумана, смешавшегося с мраком, а кроны деревьев кишели восьминогими существами самой разнообразной величины. Гарри тяжело сглатывает вязкую слюну, тяжко впуская воздух в отказывающееся слушаться тело. Теперь-то он может с уверенностью сказать, что взаправду, по-настоящему попал. За первым пауком, почтительно отошедшим (отползшим? отбежавшим?) немного в сторону, показался ещё один, только гораздо крупнее, размерами напоминая молодого слона. Он всё двигался и двигался, наступая в сторону Гарри, который, попятившись, не удержался и плюхнулся на задницу, не почувствовав боли. Но, когда до предполагаемого ужина оставалось какая-то пара метров, монстр неожиданно остановился. Попятился. Заинтригованный, Гарри неотрывно наблюдает за тем, как огромный акромантул, явно не без труда передвигая толстыми тяжёлыми лапами, медленно двигается в обратном направлении и, наконец, останавливается. — Назад, — прозвучало хрипло, почти человеческим голосом, и приближающиеся монстры с других сторон покорно отодвинулись подальше. Гарри судорожно выдыхает, не веря собственной удаче (или хотя бы временной отсрочки смерти), — Этого не трогать. Главный, видимо, акромантул внимательно разглядывал его в течении минуты. После чего поинтересовался уже гораздо более дружелюбно: — Ты ведь принадлежишь Госпоже, детёныш? Гарри некоторое время обескураженно молчал. Так же молча поднялся на ноги, медленно, чтобы не спровоцировать, поправил разодранный в нескольких местах свитер, выпрямился и глупо переспросил: — В смысле? — Смерть, её энергетика клубится вокруг тебя, — как бы между прочим замечает акромантул, — Ты останешься в живых, нам ни к чему проблемы. Скажи: зачем ты здесь? Гарри, уяснив, что проживёт гораздо больше нескольких минут и не станет ужином магических паукообразных, крепко стискивает кулаки. Выходит, убивать его сегодня не будут, и калечить, предположительно, тоже. А это значит, что можно попробовать наладить диалог: — Я потерялся. — Вот как, — акромантул выдерживает задумчивую паузу, — Тогда мы проводим тебя. — П-проводите? — Гарри обескураженно смотрит на него во все глаза, не в силах осмыслить услышанное. — Проводим. Куда тебе нужно? — В Хогвартс. — Следуй за мной, здесь не очень далеко. — С-спасибо… — хоть его и вызвались проводить вместо того, чтобы оплести слоями липкой паутины и благополучно подвесить вверх ногами на какой-нибудь ветке, было всё ещё до дрожи страшно. Спустя непродолжительный отрезок времени, тёмная чаща сменяется обычной лесной опушкой. Знакомая местность значительно занижала разгулявшийся уровень тревоги, однако Гарри всё равно хотелось буквально каждую секунду припустить со всех ног, лишь бы только побыстрее оказаться под защитой привычных стен и коридоров. Вскоре деревья закончились, и началась поляна, усеянная тыквами. Гарри облегчённо вздохнул. — Спасибо вам ещё раз, э-э-э… — Арагог, — проскрипел его новый жуткий знакомый. — Гарри Поттер. — Не за что, Гарри Поттер. Надеюсь, Госпожа припомнит эту маленькую услугу, когда настанет моё время. А теперь — до свидания, может быть, ещё увидимся. — До свидания. Арагог, огромный монстр, почему-то не сожравший его и даже проводивший к выходу из леса, мирно уползает в темноту. Гарри, временно потерявшись от этого неоднозначного зрелища, вдруг вспоминает, что потерял метлу, оставил на поле Киви, пусть и невольно, но всё же, и выглядит сейчас, мягко говоря, далеко не самым лучшим образом. Твёрдо решив никому ничего не рассказывать о встрече с акромантулами, да и вообще о полёте в Запреный лес, Гарри, пошатываясь от усталости, плетётся через грядки с чуть виднеющимися во мраке вечера бледно-оранжевыми тыквами. Адреналин отпускал, и медленно возвращалось ощущение собственного тела — противно саднила порезанная щека с запёкшейся кровью, болела спина и отбитый при падении на пятую точку копчик. На ногах, казалось, живого места не оставалось. Нужно было попросить кого-нибудь из друзей достать ему из больничного крыла заживляющее средство прежде, чем Северус ненароком увидит его помятую физиономию и доложит обо всём Тому. Или, что попроще, можно воспользоваться мантией-невидимкой и ночью спокойно пробраться к мадам Помфри — тогда уж точно никто не узнает, откуда у него вся эта красота на лице. Остальное можно скрыть под одеждой. Скорее всего, чтобы полностью осознать и принять всё то, что произошло сегодня, потребуется далеко не один день. И даже не два.