Искренне твой, Том.
Гарри, конечно, понимает, что сложившиеся обстоятельства требуют определённых мер, но классическая паранойя Тома на почве его безопасности начинает пересекать интересы, которые раньше с этой самой безопасностью каким-то образом умудрялись двигаться более-менее параллельно. Придётся, судя по всему, на время завязать с тренировками полётов, а ведь летом он практически забросил так и не завершившееся укрощение строптивой метёлки. Что вообще может произойти, если он, допустим, всё равно попробует выйти? Неужели из угла вырулит Снейп, схватит за шкирку, не заметив по близости других преподавателей, и, злобно хохоча, утащит в свои тёмные, страшные подземелья (ходы в которых Гарри выучить успел буквально вдоль и поперёк)? Потом обязательно пожалуется Тому, а Том, в свою очередь, запретит вообще выходить из комнаты, потому что мало ли, дементоры на уроке в окно пролезут, исключительно для того, чтобы его, Гарри, душу вытянуть. Том перегибает палку, ведь теперь за ним по пятам ходит не только Северус, но ещё и декан собственного факультета, про которого, естественно, в письме ничего познавательного не сказано. С другой стороны, не то чтобы Гарри вообще необходимо знать о нём всю подноготную, главное, чтобы Саламандер не следил за ним так же рьяно. Одного сталкера уже хватает за глаза, но двое — определённо перебор. Кроме того, Тома явно взбудоражило появление Люпина. Он же наверняка знает о новом преподавателе защиты, и довольно много, вполне вероятно — следил за ним, или кто-то другой собирал для него полезную информацию. Гарри не знает, что и думать. Непонятные, странные вещи происходят в той самой части жизни Тома, которая постоянно остаётся как бы чуть в стороне, неизменно вне доступа. И Люпин в ней почему-то считается исключительно отрицательным персонажем. Под конец, конечно же, традиционное «не суйся, куда не просят» в совокупности с просьбой не устраивать неприятности. Гарри мог бы даже оскорбиться, если бы не собственный внутренний голос, очень к месту напоминающий, что Том говорит это каждый раз далеко не просто так.***
Вот уже минут пять продолжается один из новых уроков, на которые Гарри с чувством первооткрывателя записывался из необходимости узнать как можно больше. Следуя примеру Гермионы, он выбрал всё, кроме магловедения, и теперь не представлял, запоздало ужаснувшись, как будет успевать выполнять наверняка обширное домашнее задание. Подруга, вытянув из него всю правду по поводу мрачных перспектив относительно успеваемости, предложила помощь, только Гарри не понимал, как она сама-то справится одновременно с пятью новыми дисциплинами. В отличии от него, магловедение Гермиона решила не пропускать, и Гарри даже немного беспокоится за её психологическое здоровье и хвалёную, обманчиво бескрайнюю «продуктивность». Некоторые уроки, к сожалению, пересекаются во времени, и выход из этой ситуации ещё предстоит поискать. Солнце по-летнему рьяно припекало ровно подстриженную чуть высушенную траву внутреннего двора, явно неприспособленного для длительных уроков в это всё ещё жаркое время года. Хагрид, решивший провести вводный урок для третьекурсников всех факультетов одновременно, увлечённо вещал на тему важности своего предмета, пока изнывающие от недостатка прохлады ученики щурились и, каждый по-своему, боролись с ненормально высокой температурой. Все на удивление единогласно избавились от мантий и стояли теперь в одних рубашках, не считая нижней части школьной формы. Самым неожиданным для Гарри было встретить среди кучки прибывших заранее рейвенкловцев молчаливо сложившего руки на груди Драко, косящегося на Хагрида с подчёркнуто-равнодушным, даже где-то недоверчиво-саркастичным видом. Изначально записываться на уход за магическими существами друг не планировал, однако что-то изменило его решение. Драко, никогда не проявлявший видимого, по крайней мере, интереса к животным, честно пытается слушать Хагрида, выглядя при этом так, словно не понимает, что вообще делает в этом дворе рядом со всеми этими заинтересованными в теме людьми. — Опустись на землю, — Гермиона похлопывает Гарри по плечу и подкатывает рукава форменной рубашки до самых локтей, чуть ослабляет как всегда аккуратно завязанный галстук, от чего последний чуть провисает на расправленном воротнике, — Хагрид распинается не для того, чтобы ты мысленно отсутствовал, — из её палочки вырывается струя прохладного воздуха и ощутимо колышет волосы. Если бы не угроза «помешать» патрулирующим округу дементорам своим «неуместным» присутствием, они могли бы проводить занятия на опушке леса, как и планировалось Хагридом изначально. Рассеянно наблюдая за тем, как магический сквозняк приподнимает пушистые волнистые локоны, Гарри почему-то вспоминает сегодняшнее утро, а точнее — поведение Гермионы во время завтрака. Теперь она неизменно занимает место рядом с Джинни, каким-то образом умудрившейся поступить на Слизерин и ещё в прошлом году изумив этим до глубины души. Младшая сестра истинного гриффиндорца-Рона производит впечатление человека доброго, мягкого и одновременно сильного, улыбается, словно намереваясь прожечь лучами позитива буквально насквозь, и, что несколько неожиданно лично для Гарри, смотрит на Гермиону так, будто кроме неё вокруг больше вообще ничего не существует. Иначе говоря — с нездоровым фанатизмом. Теперь они изредка зависают уже впятером, и Джинни старательно держится где-нибудь неподалёку от своего свежеобретённого негласного «учителя», всё такая же добрая и улыбчивая, общительная, подвижная. Гарри теряется каждый раз от странного контраста и ощущения неправильности, когда её глаза превращаются в два гвоздя, готовые накрепко прибить к месту. — …Питается гиппогриф насекомыми, которых выкапывает из земли, может также поедать птиц и мелких млекопитающих. В период размножения самка строит гнездо на земле и откладывает одно большое хрупкое яйцо. Детёныши гиппогрифа уже на второй неделе жизни начинают летать, однако отправиться вместе с родителями в далекое путешествие они смогут только через несколько месяцев, — вдохновенно продолжает явно оседлавший волну ученического внимания Хагрид, пока Гарри, постепенно отходя от посторонних размышлений, всё же включается в новую тему. На самом деле, ему доводилось однажды заглядывать в книгу «Психология грифонов» из домашней библиотеки менора, и в принципе обо всём, что рассказывал Хагрид, он уже в курсе. Рон, естественно, тоже, однако всё равно смотрит на лесничего так, словно раскрывает для себя целый кладезь чистого, новейшего знания. — Гиппогриф — животное чрезвычайно гордое и не терпит по отношению к себе пренебрежения с грубостью. Даже приближаться к нему надо особенным образом, — внезапно Хагрид издаёт воистину лихой свист и за верхушками башен показывается гиппогриф, от чего притихшие было ученики зашевелились и стали тихо переговариваться, изредка тыкая пальцами в приземлившегося на траву гордо приосанившегося зверя. Гарри, заинтригованный и восхищённый, чувствует, как дыхание становится более быстрым и немного рваным, то и дело замирая на несколько суетливо пробегающих мгновений. «Вот уж у кого точно никогда не будет никаких проблем с полётами», — проносится в голове на фоне трепета и мощной волны непреодолимого любопытства, где-то даже зависти. Рон, казалось, напрочь позабыл о дыхании и смотрел на гиппогрифа так, словно до последнего сдерживался от попытки подобраться к нему поближе и хотя бы просто потрогать. Драко за его спиной по-прежнему равнодушно, с долей скепсиса, рассматривал попеременно то гиппогрифа, то восторженно зависшего Рона. Происходящее, вероятно, не нравилось ему от слова совершенно. — Этого красавца зовут Клювокрыл, — широкий взмах большой, на вид и по факту тяжёлой руки в сторону загорцевавшего на месте магического зверя, — Сейчас каждый из вас подойдёт и попробует погладить его. Среди толпы поползли взволнованные шепотки. Одно дело — смотреть издалека, и совсем другое — подходить вплотную. Видимым энтузиазмом загорелся только Рон, остальные же, не желая пробовать налаживать с гордым животным контакт в первых рядах, робко отступили на пару шагов. Драко, не сдвинувшись ни на миллиметр, выразительно хмыкнул. — Следует не спеша подойти к животному, оставив между вами полтора-два метра, и поклониться, глядя прямо в глаза. Ах да, гиппогрифы не верят тому, кто часто моргает. Так что внимательно следите за собственной мимикой. А теперь… — Хагрид окидывает рассеянным взглядом замерших учеников, — Мне нужен доброволец. Гарри стремительно тянет руку, опередив Рона на каких-то пару мгновений. — Отлично, Гарри, давай, подходи сюда смелее, — Хагрид ободряюще похлопывает его по плечу, — Ты должен быть уверен в себе и одновременно уважать его. Тогда Клювокрыл почувствует это и поклонится в ответ, а ты сможешь подойти ещё ближе и попробовать погладить… Гарри на пробу делает пару несмелых шагов, разглядывая топчущееся на месте красивое, величественное животное, но практически сразу уже резко останавливается: Клювокрыл внезапно прекращает гарцевать и замирает, вытягиваясь в струнку, крепко упирается в землю всеми четырьмя напряжёнными конечностями и настороженно вытягивает шею вперёд. Глаза гиппогрифа стремительно расширяются, а вертикальный, до этого чуть расширенный зрачок сужается в узкую нитку. Гарри начинает медленно соображать, что что-то определённо сворачивает не в ту сторону, когда озадаченный увиденным Хагрид прекращает комментировать и просто смотрит на его попытку поладить с гиппогрифом как-то озадаченно. Клювокрыл же медленно опускает голову, не прекращая зрительного контакта, и отступает на один шаг. Второй. Третий. Вот он уже открыто пятится, когда обескураженный Гарри пытается приблизиться хоть немного, но зверь смирно перебирает лапами, не поднимая склонённой практически к самой земле головы. В жёлтых глазах плескалось нечто, смутно напоминающее страх. Хагрид озадаченно сохранял молчание, находясь, видимо, в шоке от странного поведения гиппогрифа. — Он просто не в настроении сегодня, — наконец выдавливает лесничий, жестом попросив отойти к остальным, и Гарри послушно отступает, со смешанными чувствами вопроса и лёгкой обиды наблюдая за тем, как животное свободно выпрямляется, словно сбрасывает со спины тяжкий груз и теперь чувствует некоторое облегчение. На душе с каждой секундой становилось всё неприятнее. Ещё более неприятно стало тогда, когда расслабившийся Клювокрыл свободно подпустил к себе других учеников. Некоторые вещи, с грустью размышляет оставшийся в стороне Гарри, начинают становится закономерностями: то, что играючи выходит у других, у него самого по каким-то неизвестным причинам не выходит.***
Ближе к полудню, благополучно проспав историю магии где-то на задворках класса под монотонное гудение учителя, в одном из переходов Гарри встретился с Гермионой и Роном, чтобы вместе отправится на первый в этом году урок защиты от тёмных искусств. Угрызениями совести по поводу пропущенной во благо сна лекции страдать было крайне глупо — даже в учебниках написано гораздо увлекательнее, чем это преподносит неумолимо нудный тон профессора Бинса. Спустя около получаса шеренга учеников замерла в тишине, заинтересованно прислушиваясь к ведущему инструктаж по укрощению боггарта профессору Люпину и время от времени поглядывая в сторону старого шкафа, расположенного напротив. С момента неудачного знакомства с Клювокрылом Гарри чувствует себя потерянным, даже немного брошенным. Как же так вышло? И, главное, почему? Рону, например, посчастливилось прокатиться, гиппогриф на удивление легко принял присутствие друга на своей спине, хотя Гарри не захотел подпускать на расстояние даже нескольких шагов. Буквально светящийся Рон остался в полном восторге, и его счастливое лицо действовало подобно соли, щедро засыпающей кровоточащий порез. Завидовать не хотелось, и Гарри искренне порадовался за него, но неприятный осадок всё равно беспокоил на протяжении оставшегося урока и полностью отравил настроение, вероятно, на весь оставшийся день. — Выглядишь грустным, — тихо замечает подобравшийся сзади Рон, предварительно растолкав некоторых одногруппников, — Что-то не так? — Не выспался, — универсальная отмазка, появляющаяся в голове сама собой. — Его же гиппогриф отшил, — ухмыляется Гермиона, подошедшая с другой стороны, — Не воспринимай близко к сердцу, Гарри. С кем не бывает? Гарри закатывает глаза, усиленно создавая видимость прилежного ученика, внимательно слушающего всё ещё разглагольствующего на тему боггартов профессора. Несколько ребят уже применили необходимое заклинание, когда Гарри приспичило повнимательнее рассмотреть Люпина — предостережения Тома и Северуса подействовали катализатором особого интереса к явно неоднозначной личности нового профессора. Учтивый, спокойный и не слишком требовательный, на первый взгляд он не производил отрицательного впечатления и не казался каким-то странным или двуличным, но Гарри не привык так легко навешивать ярлыки, решив довериться мнению людей, которые явно знают о нём гораздо больше. Однако слишком долго разглядывать Люпина оказалось тяжело: их взгляды пересекаются, и профессор, не прекращая давать указания очередному ученику, встретившему свой самый ужасный кошмар, не спешить прерывать затянувшийся зрительный контакт. Гарри, не пожелав отворачиваться первым, вопросительно приподнимает бровь, прекрасно понимая, что по отношению ко взрослому человеку, да ещё и преподавателю, это крайне неучтиво. Но ловить на себе долгие, пристальные, изучающие взгляды на протяжении всего урока было неприятно, так что совесть пристыженно убралась в дальние уголки сознания и позволила Гарри мстительно насладиться промелькнувшим в чужих глазах хмурым недоумением. Раз уж новоявленный профессор каким-то образом связан с людьми, представляющими опасность для Тома, да ещё и так открыто акцентирует внимание на Гарри — пасовать или бояться, по крайней мере, открыто, было бы неправильно. Люпин хмыкает, временно прерываясь, и больше на него не смотрит, продолжая комментировать ход урока. Гарри, и без того далеко не в самом радужном настроении, хмурится ещё больше, демонстративно складывая руки на груди. — Ну, я пошёл, — зачем-то предупреждает Рон, выступая впереди шеренги в ожидании очередных метаморфоз внимательно рассматривающего следующую жертву боггарта. В его движениях не было ни страха, ни волнения: сегодня Рону явно улыбалась удача, и он едва заметно, одними глазами, улыбался вместе с ней. — Если у него и есть какой-либо страх, то это точно будет не животное, — тихо замечает Гермиона. И оказывается права. Огромная змея, недолго думая, становится невысокой рыжеволосой женщиной, в которой Гарри без труда, но с изумлением узнаёт Молли Уизли. Единственное, что отличало обличье боггарта от образа мамы Рона, запечатлённого в памяти ещё с праздника на день рождения, — её одежда и общее настроение. Длинная тёмно-зелёная мантия, горделивая выправка и незнакомый холод в чуть прищуренных, наполненных презрением глазах. В руке, обтянутой блестящей на свету кожей чёрной перчатки, она крепко сжимала такую же чёрную волшебную палочку. Бледные губы боггарта приходят в движение, и по кабинету разносится ледяной, властный голос, который Гарри никогда бы не смог ассоциировать с настоящей миссис Уизли: — Я в тебе разочарована, Рон. В тебе никогда не было той силы, что так необходима нашей семье и нашему делу. Негодный, никчёмный мальчишка, мне жаль, что я дала жизнь такому слабому ребёнку, как ты, — её лицо искривляется ненавистью, — Ты не достоин носить фамилию Уизли, ты… — Ридикулус, — желчный монолог обрывается дрогнувшим голосом побледневшего Рона. Гарри чувствует, как оцепенение отпускает скованное шоком тело, и округлившиеся глаза возвращаются в нормальное состояние. Хочется прямо сейчас поинтересоваться у друга, что это вообще было, но частью сознания он понимает: Рону вряд ли понравится разговаривать об этом. Кроме того, что может быть непонятного? Всё до нельзя очевидно. Вполне обыкновенный страх для некоторых детей — не оправдать ожиданий родителей. Заклинание превращает злую пародию на миссис Уизли в ту самую наполненную душевным теплом женщину, которую он запомнил и неизменно считает единственно правильной: на поясе чуть потёртый бежевый передник в розовый цветочек, а в руке половник, которым она увлечённо размахивает, тихо напевая под нос что-то незнакомое. Скорее всего, перед ней должна была стоять плита с кастрюлей, в которой булькал бы какой-нибудь суп. Рон невозмутимо сливается с группой учеников, окончивших своё первое и наверняка запоминающееся знакомство с боггартом, когда вперёд выступает Гермиона. Гарри невольно напрягается, стараясь рассмотреть и запомнить каждую деталь предстоящего подруге испытания. Кроме того, он уверен: как минимум две четверти присутствующих обратились во внимание, потому что Гермиона мало кого оставляет равнодушным. Многие в курсе её теневых увлечений, пусть и на прямой вопрос об этом ответили бы чем-то вроде «ничего не знаю» или «никогда бы не подумал». Она всегда производит впечатление человека бесстрашного и свободолюбивого, так что явление, которого испугается даже слизеринский Серый Кардинал, заинтересовало подавляющее большинство разом примолкнувших ребят. Миссис Уизли прекращает напевать, и Гермиона вынимает палочку. Боггарт некоторое время явно озадаченно глазел на трудную, видимо, жертву, но вдруг решительно приосанился и вытянулся, меняя очертания. Женская фигура становится идеально прямоугольной и плоской, вместо одежды — деревянные полосы в толстой раме с грубой железной ручкой и местами облезшей серой краской. Перед Гермионой появляется обыкновенная старая дверь, совершенно ничем не примечательная — такие по обыкновению устанавливают в сарай или где-нибудь на заднем дворе. Подруга не выглядела удивлённой, однако покрепче сжала палочку, когда дверь стала медленно открываться, поскрипывая тронутыми ржавчиной петлями, миллиметр за миллиметром. По ту сторону не было ничего, кроме непроглядного мрака, только несколько сероватых каменных ступеней, постепенно теряющихся в пустой черноте. Если за дверью находилась лестница, то она с вероятностью девяносто девяти процентов вела глубоко вниз и вряд ли вообще заканчивалась. Гарри почувствовал, как из провала повеяло сквозняком и словно бы запахло то ли плесенью, то ли сыростью. — Редикулус, — бросает совершенно невозмутимая Гермиона, и за дверью появляется вид на хогвартскую библиотеку с библиотекарем, прикладывающим палец к губам и злобно шикающий своё привычное «Тихо!». На самом деле, Гарри так и не разобрался в сути её самого страшного кошмара. Подвал? Сарай? Какое-то заброшенное место? Однако заинтригованы были все, включая Рона. И ещё, может быть, немного разочарованы: никто не понял, чего конкретно боится Гермиона. Наступает его очередь, и Гарри ловит себя на мысли, что это даже любопытно — сам бы точно не смог определить, чего именно боится больше всего. На самом деле, в мире существует множество страшных вещей. Например, огненная саламандра или акромантул (во всяком случае — недружелюбный), драконы, дементоры, полёты на неуправляемых мётлах, Винс, намеревающийся приготовить зелье, Гермиона в плохом настроении… Люпин опять начинает смотреть на него в упор, сосредоточенно и не мигая, а в спину доносится стыдливый шёпот одного из одногруппников: — Меня, например, временами до жути пугает этот его Киви. Появляется, где не ждёшь, прямо из воздуха. Да и размер у него, прямо скажем, внушительный… Боггарт медлит. Гарри застывает в ожидании, с любопытством рассматривая пока что неизменившиеся черты, вытаскивает палочку и мысленно подготавливается к самому неожиданному. Наконец деревянная рама начинает постепенно расплываться, боггарта словно бы «коротит», подобно чёрно-белому фильму на старом телевизоре. Вглядевшись в полностью скрывший его туман, Гарри, ощущая лёгкую дрожь в пальцах, отчётливо видит пару мерцающих алым точек и тёмный, человеческий силуэт. Фигура не была внушительной или высокой и больше всего походила на подростковую. В руке боггарта был зажат длинный, тонкий предмет. «Волшебная палочка?» — мысленно недоумевает Гарри. Из рассеивающегося дыма, под прокатившийся в толпе тихий гомон и редкие смешки, выходит ещё один, практически идентичный натуральному, Гарри Поттер. Только улыбка, жуткая, резкая, неправильно-непривычная, и широко раскрытые, почти что идеально круглые глаза с вертикальной щелью, отличали его от стоявшего напротив оригинала. Гарри шокировано смотрел на свою практически идеальную копию и чувствовал, как холодный пот стекает по напряжённо вытянутой в струнку спине. Это выглядело сюрреалистично, и даже стань боггарт, к примеру, дементором, было бы не настолько дико. По крайней мере, боязнь дементора вполне понятна. Но это… Это — просто что-то с чем-то. Руки продолжали дрожать, но голос, послышавшийся словно бы издалека, чётко, наотмашь произносит уверенное «Редикулус», и боггарт становится одиннадцатилетним перемазанным в саже Симусом со всколоченными волосами. Перед его лицом плавно спланировало то, что осталось от поджаренного неудачной версией левитационного заклинания пера. Гарри, мысленно извинившись перед оригинальным Симусом (хорошо ещё, что сегодня его не было в классе, иначе ситуация оказалась бы неловкой), слышит, как за спиной приглушённо хихикают явно припомнившие этот неприятный казус ученики. Гарри вжимает голову в плечи и, виновато улыбаясь, поспешно сливается с толпой. Никаких идей по поводу странного обличия боггарта не было. Мозг не хотел выдавать хоть какую-нибудь полезную мысль, и, впервые за долгое время оказавшись бесполезным, пристыженно помалкивал. Гарри вспоминает эти круглые алые пятна на лице своего двойника и невольно содрогается — лишь бы теперь кошмары по ночам не замучили. — Что это вообще было? — подобравшаяся ближе Гермиона вопросительно приподнимает бровь, — Над тобой в детстве что, брат-близнец издевался? — Какой близнец, что за бред, — Гарри отмахивается, — У своих родителей я был в единственном экземпляре. — Знаешь, друг, это выглядело эффектно, — Рон, подошедший с другой стороны, похлопывает его по плечу. — Я рад. — Нет, серьёзно. А что, кстати, это значило? — Ничего. Сам не в курсе. Готовящегося высказаться Рона прерывает спасительный звонок с урока. Все поспешно покидают класс, и Гарри пристраивается в конце, намереваясь для начала пропустить скопление ребят, чтобы затем уже спокойно выйти самому. — Мистер Поттер! — в спину летит голос профессора Люпина, — Уделите мне пару минут. Это ненадолго. Даже не притормозив, он делает вид, что ничего не слышит, и, проигнорировав ещё одно, только более громкое, «мистер Поттер?», невозмутимо выходит из кабинета.