***
Последний по расписанию урок проходил в некотором сонном оцепенении, что нехарактерно для часто подвижного и увлекательного ЗоТИ. Сегодня третий курс Хаффлпафа проходили болотных фонариков, ограничившись теоретическими сведениями из учебников, и даже в качестве домашнего задания, традиционно включающего практическое задание, стало выучить пройдённый в классе параграф. Шум срывающейся с неба воды непрерывно доносился с улицы на протяжении всего дня, так же неуловимо успокаивая и умиротворяя: Гарри немилосердно вытягивало из реальности, склоняло к парте, утяжеляя голову, мутную с недосыпа. Гермионы, хмуро тыкающей в плечо, дабы привести в чувство, рядом, к сожалению, не было, так что болотные фонарики свободно шли по боку — Гарри железобетонно пообещал себе, что сядет за эту тему немного позже. Как только получит от Северуса обезболивающее и спокойно, нормально выспится. — На этом урок окончен, — звонок разбавляет словно бы застывший во времени урок движением встрепенувшихся с целью покинуть кабинет учеников, и профессор Люпин, придерживаясь выбранной тактики ненасильственного убеждения, впивается острым взглядом в спину засуетившегося к выходу Гарри. Надо было выбраться в коридор побыстрее, однако затор в проходе давал учителю дополнительный шанс остановить его, — Мистер Поттер, хотя бы в этот раз сделайте мне одолжение и останьтесь ненадолго. Вы нагло игнорируете своего преподавателя, и за это я мог бы лишить ваш факультет нескольких десятков баллов. Гарри останавливается, невольно заколебавшись между честью факультета, в котором его принимали на удивление хорошо и доброжелательно (даже с наличием магического монстроподобного питомца пугающих размеров), и наставлениями Тома, которого ослушаться всё равно что официально подписать согласие на собственный домашний арест. Он действительно неприкрыто игнорировал своего учителя по Защите где-то около трёх-четырёх раз, и теперь это будет выглядеть не просто рассеянностью, а, скорее, настоящим хамством, подчёркнутым и обведённым в рамочку. — Простите, профессор, я не могу задерживаться, меня сегодня ждёт профессор Ньют, — в итоге Гарри выбирает нечто вроде золотой середины. Эдакую полуправду. — Это не займёт много времени… И всё-таки открыто давить на него Люпин не вправе, как и задерживать после положенного уроку времени. Гарри выскакивает в коридор, порывисто захлопывая дверь за спиной. В следующий раз он может и не отвертеться, от Люпина можно ожидать буквально чего угодно. — Мне либо кажется, либо наш учитель по ЗоТИ реально до тебя докапывается, — Седрик, дожидавшийся Гарри у выхода вместе с Винсентом, с подозрением прищуривается. Остаётся лишь подивиться его наблюдательности — Люпин в принципе не ведёт себя подозрительно или как-нибудь слишком странно. Пытается, конечно, оставить после урока, но здесь, скорее, страннее выглядит именно поведение всегда увиливающего от разговора с профессором Гарри. — Разве? — в ответ он изображает удивление, — Я ничего такого не замечал. С одногруппниками он разминулся на подходе к большому залу, направившись в слизеринские подземелья, и всю дорогу в голове роились мысли на счёт Люпина. Докапывается — неправильное слово. Скорее, пытается зацепить, привлечь, попробовать повлиять. Всё именно так, как и предсказывал Том: Люпин исподволь выделяет его среди других учеников, присматривается, во время письменных заданий задерживается у его стола гораздо дольше остальных, почти всегда спрашивает первым, словно бы оценивая способности или манеру мышления. Негативных проявлений в поведении профессора он так и не уловил (специально валить, например, Люпин бы его уж точно не стал) однако Гарри пытается читать между строк со скидкой на бесконечные предупреждения Тома буквально в каждом письме. Люпину что-то нужно, ведь так? Том уже не просил — он откровенно требовал быть максимально осторожным и запрещал без исключения всё, что могло хоть как-нибудь приблизить его к опасности или дементорам. «Я знаю о твоих маленьких похождениях под мантией-невидимкой, — однажды написал он, вызывая мощный прилив чистейшего изумления, — Раньше я мог закрыть на это глаза, но не теперь. Ты сам понимаешь, что ночью не должен высовываться из комнаты. В противном случае, я прослежу, чтобы Ньют позаботился о твоей мантии-невидимке. Будь благоразумен». Нельзя подниматься в совятню — слишком высокая и открытая местность. Нельзя гулять по школе в неурочное время без сопровождения — велика вероятность наткнуться на Люпина или, кто знает, даже Дамблдора. Нельзя-нельзя-нельзя. Бесконечные запреты сыплются на голову из исписанного рукой Тома пергамента, как снегопад в разгаре полярной ночи, и следовать им становится всё труднее. Кроме того, серьёзно задумавшись над его делами вне дома, Гарри больше не может в свете происходящего спокойно воспринимать его секреты и нескончаемую ложь на тему якобы стойкой безопасности. Вполне возможно, что у Тома сейчас тоже трудности на работе — Министерство до сих пор усиленно разыскивает пропавшего преподавателя. Том, конечно же, ничего не рассказывает и по-прежнему темнит. Только предупреждает и грозится запереть в случае непослушания. Гарри от недостатка информации начинает накручивать себя, догадываясь, что отчасти шрам побаливает ещё и от постоянного беспокойства за безопасность Тома. Неизвестность — отличный катализатор для фантазии, а Гарри, не находя себе места, предполагает худшее. Последняя надежда возлагается на Северуса. Что-то подсказывает: Том не за бумажками отсиживается, вопреки уверениям в письмах, а снова неделями отсутствует дома, занимаясь не пойми чем. В коридоре раздавались голоса Северуса и Ньюта, ведущих бурный разговор на явно повышенных тонах. Гарри по-тихому заходит в кабинет зельеварения, попутно навешивая чары неслышимости, которые, вообще-то, должен был выставить Северус, но ему на данный момент определённо не до того. Уж если они с Ньютом начинают препираться, по сути сдержанный зельевар мигом теряет всякое самообладание. Это не заметно постороннему: всё то же непроницаемое лицо и уверенные интонации в спокойном ровном голосе, однако Гарри, научившегося отмечать нюансы, не обманешь. Отсутствие чар неслышимости, потребность настоять на своём во что бы то ни стало, убедив Ньюта принять его точку зрения, а если необходимо — заставить поступать так, как того желает он сам. В Северусе просыпается дух соперничества, либо желание подавить и подчинить. Обычно ему мало до чего есть дело, а тут — очень наоборот. — Я не могу тебе этого позволить, — Ньют в порыве ярости облокачивается на преподавательский стол двумя вытянутыми рукам и наклоняется вперёд, смотря несдвинувшемуся ни на сантиметр Северусу прямо в глаза, — Ты не тронешь Сэмми, она милая и нежная девочка, ты нанесёшь ей моральную травму. Зельевар выдерживает его взгляд и невозмутимо складывает руки на груди, так же подаваясь чуть вперёд: — Мне нужен только осколок. Пара сантиметров с конца. Двуроги полностью отращивают испорченные рога в течении полумесяца, тебе ли об этом не знать. С твоей ненаглядной Сэмми не убудет. — Мне всё равно! Сев, ты просто не получишь его, и точка. Возьми там, где раньше брал, в чём проблема? Почему именно Сэмми? — Если бы мог взять там же — не поднимал бы эту тему. Думаешь, мне так нравится просить, попутно выслушивая твои глупые стенания? Гарри вспоминает, что растёртый рог Двурога входит в состав Оборотного и Бодроперцового. Неудивительно, что этот ингредиент так легко закончился — наступил самый подходящий сезон для простудных заболеваний, и мадам Помфри едва успевает лечить всех заболевших. Бодроперцовое улетает крайне быстро, так что Северус практически только его и готовит в течение всей последней недели. Воспользовавшись собственной незаметностью, Гарри прислоняется плечом к косяку бесшумно распахнувшейся двери. Наблюдать за этими двумя иногда бывает занимательно: они максимально непохожи друг на друга как внешне, так и по впечатлению, но так удивительно хорошо ладят. Интересно, они могли так же хорошо общаться ещё до совместной работы в Хогвартсе? Ньют со вздохом отстраняется: — Я тебя предупредил, — и усаживается на передний стол, легко закидывая ногу на ногу. Выглядело это незамысловатое действие так просто и естественно, словно бы он и не преподаватель вовсе, а нашкодивший дерзкий студент, не стесняющийся показывать характер в присутствии преподавателя. Ньют пусть и хмуро, но всё же в открытую рассматривает внешне равнодушного Северуса, который подобное поведение в своём кабинете не позволяет даже Гарри, имеющему, как ни верти, некоторые «привилегии». — Это для твоих же учеников, — зельевар невозмутимо откидывается на спинку стула, — Каких-то два несчастных сантиметра в обмен на здоровье нескольких десятков ребят. Она даже боли не почувствует. — Вот умеешь же ты… — Ньют обиженно замолкает. — Что? — Перевернуть всё так, что я ещё и виноватым остаюсь. — Это факты, и ничего более. Сам же всё прекрасно понимаешь, а моя миссия в данном случае — лишь напомнить. Присутствие Гарри выдаёт появившийся буквально из воздуха нунду, устроившийся в размере обыкновенного кота рядом с по-прежнему вальяжно восседающим на столе Ньютом. Киви предпочитает в невидимом состоянии следовать за своим хозяином практически постоянно, однако знали об этом далеко не многие — в основном, только лучшие друзья, Северус с деканом и, конечно же, Том. Гарри падает на стул за другим передним столом, справедливо полагая, что скрываться более не имеет никакого смысла. — Ты вовремя, — в голосе Ньюта проскользнули нотки едва различимого тепла, — Я как раз уходить собирался, можем пойти вместе. Сегодня у нас практика по Защите, если не ошибаюсь? Киви в один прыжок преодолевает расстояние прохода, мягко приземляясь точно на колени Гарри, и тихо мяукает, умильно поднимая на него широко распахнутые, откровенно просящие глаза. Пальцы сами тянутся к его мягкой крапчато-полосатой шёрстке, проходятся по спинке, под подбородком и за ушами с торчащими в верх небольшими кисточками. — Можно перенести занятие на завтра? — пропускать уроки, пусть и дополнительные, конечно, не хотелось бы, но сегодня лучше всего будет обратить внимания на проблемы собственного организма. Иначе ничего путного из этого не выйдет. — Что-то произошло? Вместо ответа Гарри оборачивается в сторону Северуса, спрашивая красноречивое: — У тебя не найдётся чего-нибудь обезболивающего? — Для чего, если не секрет? — во взгляде Северуса мимолётно проскочила практически не заметная, явно маскированная тревога. Не любит он показывать эмоции: что раньше, что сейчас пытается выглядеть по максимуму сухим и незаинтересованным. — Долго сижу за уроками и мало сплю. Голова теперь болит, заснуть мешает. Киви ластится к рукам, умильно шевеля удлинёнными ушами, и Ньют, не выдержав, всё-таки спрыгивает со своего насеста, подбирается поближе и гладит его, не скрывая довольной улыбки. Гарри, всё это время наблюдающий за Северусом, замечает, как на мгновение в его глазах совсем немного потеплело, а потом снова будто бы покрылось тонкой ледяной коркой. — Твоё рвение похвально, — он достаёт откуда-то из-под стола уже знакомое с первого курса лекарство, и перед глазами живо замелькали картинки недавнего прошлого, за некоторые факты из которого становится несколько неловко. Гарри могло потребоваться успокоительное только лишь из-за того, что Тома не было рядом и не приходили достаточно подробные письма от него же. Теперь думать об этом без маленького пожара на щеках не получается, — Но тебе не стоит перенапрягаться. — Это разве не то самое средство от стресса? — Я усовершенствовал рецепт. Теперь оно помогает хорошо спать и снимает боли. — Спасибо, — Гарри с благодарностью принимает лекарство, невольно соскальзывая с момента настоящего в ностальгию. В прошлый раз ему тем же вечером довелось прочитать первое нормальное письмо, и было бы просто замечательно получить сегодня ещё одно, — Ну, я пойду, наверное. До завтра, Сев. — Пока, Гарри. Ах, да, едва не забыл, — Северус вынимает из ящика конверт с печатью, и Гарри ощущает, как сердце в груди взволнованно заколотилось о рёбра, — Лорд передал сегодня. Последнее время от него гораздо больше писем, если не ошибаюсь. — Спасибо, — письмо бережно перемещается во внутренний карман ученической мантии, — Он беспокоится из-за дементоров. По сути, в них одни запреты и угрозы в случае непослушания. — Не удивительно. — Да, я тоже так думаю, — Гарри улыбается, помахав рукой у двери, и выходит из кабинета вслед за Ньютом. Киви выбежал последним, пристроился чуть позади и принял своё настоящие обличие, размеренно цокая удлинившимися крючковатыми когтями по каменным плитам. — Знаешь, — Ньют задумчиво закладывает руки за спину, — Что-то мне с трудом верится в твои боли от усердной учёбы. — Почему? — Всегда быстро уроки делаешь, обычно у тебя не бывает с этим серьёзных трудностей. Гарри не вовремя и с сожалением вспоминает, что декан неотступно наблюдает за ним практически везде, но пристальнее всего там, где Северусу гарантированно не достать — в комнатах Хаффлпафа. От Ньюта даже в собственной спальне затруднительно спрятаться, и Том это явно предусмотрел. — Ну и что? — Гарри скептически заламывает бровь, старательно скрывая нарастающее изнутри волнение, — Всякое бывает, чего только на уроках не задают. — Не хочешь отвечать мне — не надо. Лорд самостоятельно поговорит с тобой на эту тему. — А это уже шантаж, — он хмурится, закусывая губу, — Почему ты так уверен, что я лгу? — Я же сам с тобой уроки делаю, — на лице Ньюта расползается лукавая улыбка, — Не всегда, конечно, но частенько. Да и просто наблюдаю за тобой в процессе, чего уж тут. Ты ведь сам приходишь ко мне, если слишком тяжело. Окончательно поверженному Гарри крыть было определённо не чем. Что верно, то верно, фактически декан помогает ему, пусть и не часто, но всё-таки. Но что, собственно, такого страшного произойдёт, если наружу хотя бы в порядке редкого исключения всплывёт немного истины? — Пообещай не рассказывать Тому. Ни о том, что узнаешь от меня прямо сейчас, ни о болях вообще. — Договорились. Гарри закрывает глаза и собирается с мыслями, хотя предчувствие буквально вопило, что он ещё обязательно пожалеет об этом. Как именно — непонятно, но сталкиваться на этой теме с Томом не было никакого желания: — В общем, вот, — он останавливается, приподнимая волосы со лба и тыкая в неестественно аккуратную царапину в виде молнии. Некоторые знакомые спрашивали его, откуда появилась эта необычная отметина, но, сколько бы Гарри не пытался припомнить какие-нибудь подходящие по смыслу эпизоды своего детства, ответа всё равно не возникало. — Шрам болит? — Да. — Часто? — В последнее время. — А Лорд, конечно же, не в курсе. Глаза сами, неконтролируемо, избегают зрительного контакта. Том, что удивительно, принадлежал к числу тех людей, которые ни разу не поинтересовались причиной появления странного шрама. Наверное, это должно было хоть немного, но настораживать, с его-то неуёмной потребностью тотального контроля над всеми сторонами жизни Гарри. — Откуда он у тебя? — Не помню, маленький был. — Сложно будет установить причину боли, если не узнаешь, откуда он появился. Вполне возможно, что это не простой порез, а нечто более серьёзное. Тебе стоит поговорить с Лордом. Так будет лучше, поверь мне. Гарри упрямо сохраняет тишину, выдавив из себя тихое «До завтра», когда они расходятся у тайного входа в гостиную Хаффлпафа. С одной стороны, Ньют говорит дельные вещи, но с другой… Всё ещё не хочется жаловаться и нагружать Тома своими проблемами — судя по всему, у него их и без того на работе с избытком. Из раздумий вырывает грозное шипение вздыбившего шерсть на загривке Киви: нунду отчаянно прижимал уши к голове, напряжённо подбираясь всем телом и заставляя остановиться, прислушаться, внимательно осмотреться. Где-то в отдалении послышался удаляющийся топот нескольких пар ног, совершенно обыкновенный и привычный для коридоров Хогвартса: неизвестно, почему Киви воспринял вполне нормальные звуки чем-то опасным, однако Гарри на всякий случай торопливо заходит в тоннель, поманив застывшего в позе готовности нунду за собой. Спальня пребывала в приятной, расслабляющей пустоте. Ученическая мантия, сложенная в несколько раз, бережно откладывается на кресло вместе с галстуком, и Гарри расслабленно валится на аккуратно заправленную кровать, сминая идеально разглаженное одеяло (несколько лет жизни с педантичным Тёмным Лордом в итоге давали определённые плоды). Письмо, выложенное из кармана на тумбочку, не желает выходить из головы, однако Гарри не торопится с этим, растягивая приятный момент ожидания. Надо бы принять лекарство, выспаться хорошенько и уже потом, на трезвую голову, осмысленно прочитать его. Киви, запрыгивая на кровать, обычным котом сворачивается под боком и тихо мурчит, напрашиваясь на ласку. Гарри поглаживает его по спинке одной рукой, пока другая касается цепочки на груди и плавно спускается ниже, натыкаясь на плоский овал медальона, мягко запульсировавшего теплом. «Жаль, конечно, что сегодня дополнительных не будет», — эта мысль не переставала тревожить голову на протяжении нескольких часов, но терпеть сонливость и боль было бы не вполне разумно. Они уже достаточно много заклинаний отработали, в том числе и те, которые Том написал в одном из писем, кроме, разве что самого последнего. Заклинание снятия неполной трансформации они проходили ещё на втором курсе. — Репарифарго, — тихо шепчет расслабленно откинувшийся на подушку Гарри, воскрешая в памяти несомненно полезную информацию, и неожиданно чувствует, как серебряный овал под пальцами не просто теплеет, но ещё и почему-то шевелится. С трудом осознавая происходящее, он резко садится и, вынимая проявляющий подозрительную активность медальон из выреза рубашки, подносит поближе к лицу. Подарок Тома сильно поменял очертания, буквально до неузнаваемости. С лёгким испугом Гарри рассматривал лежащий на ладони серебряный треугольник с вписанным в него кругом, посередине которого находился тонкий вертикальный прочерк. Самая первая эмоция — пробирающий до костей страх. Сначала Гарри показалось, что он каким-то образом умудрился испортить медальон, расплавил его, случайно превратив в непонятно что. Вторая — недоумение и частичное успокоение: если уж сработало Репарифарго, значит медальон уже ранее подвергался трансформации. Следом образовались вопросы, ответы на которые мог бы дать лишь Том, однако надеяться на его разговорчивость, делая выводы из опыта, к сожалению, не приходится.***
Длинное тело неестественно крупной змеи, стремительно скользящей по отшлифованному камню напольной плиты, тихо шелестело тёмно-изумрудной чешуёй, преданно сворачиваясь в кривоватую спираль и чуть задевая кромку подола чёрного плаща у ног своего сохраняющего тишину хозяина. Некоторые Пожиратели, покосившись на неё краем глаза, испытали, судя по всему, испуг на грани трепета — Нагайна впервые выказала любопытство и интереса ради явилась на собрание Пожирателей, производя на последних неоднозначное, но определённо сильное впечатление. Петляя по переходам подземелья в гордом одиночестве, лишь изредка выбираясь наружу — ощутить на коже дуновение свежего воздуха и тепло солнечных лучей в благоприятное время года — Нагайна предпочитала оставаться безмолвным, но верным и опасным стражем древних пергаментов и магических реликвий. Иногда специально подкарауливала Гарри в одной из комнат на первом этаже и разговаривала с ним о чём-нибудь занимательном, практически каждый раз удивляя Тома и заставляя присматриваться к этой странной парочке с удвоенным интересом. Он так и не понял, каким образом Ужонку выпала возможность понимать змей. Смутно догадывался, но проверить уже имеющуюся версию, к сожалению, нельзя. По крайней мере, пока что. Усталость, нетипичная и странная, окутывает голову давящим чувством смутной тревоги. Хочется накрыть лицо ладонью и как следует потереть глаза, однако в присутствии собственных последователей Тому не с руки выказывать признаки слабости. До тех пор, пока Пожиратели признают его физическую силу и магические способности, признают и авторитет: разум и интеллект хорошо действуют на определённую часть его людей; на другую же требуется в основном крепкий ошейник с качественной цепью. Том облокачивается щекой на чуть согнутые в кулак пальцы опирающейся о крышку стола руки, слегка поддерживая голову. В последнее время его мучает необъяснимое отсутствие сна, даже бодрствование в течение нескольких суток подряд не позволяет нормально, расслабленно отдыхать по ночам. Отголоски как будто чужой, нереальной боли пронзают виски, переползая на лоб и глаза, а диагностические чары не дают никакого эффекта, словно всё в полном порядке и волновать не о чем. Самая же вероятная причина что бессонницы, что боли — магическое истощение. Насколько бы обширным не был его резерв, включая подпитку родовой энергией, требовалось делать перерывы, даже несмотря на то, что, в целом, не располагала ситуация. Постоянные проблемы требуют его личного вмешательства, труднодоступные ингредиенты сами себя не достанут, а сложные зелья без них, увы, не сваришь. Том практически перестал навещать собственный менор, в котором неизменно пусто и уныло — стало нормой не находить себе места дома без Гарри. За длинным узким столом посреди большого, полностью каменного зала с высоким потолком и встроенными в стену готическими арками не было ни единого свободного места. Несколько десятков Пожирателей тихо шептались между собой, используя задумчивую паузу своего величественно восседающего во главе собрания Лорда. Переговоры смолкают, стоило Тому демонстративно выпустить немного энергии, которая плавно, величественно заскользила по полу тяжёлым, ледяным сквозняком. Вся эта шелестящая болтовня не только разлагала дисциплину, но и мешала размышлять, а Тому требовалось обдумать действительно серьёзные вещи. События набирают оборот, и многие чистокровные семейства, так или иначе замешанные в происходящем, намереваются отойти в сторону, предполагая вынужденные, но недопустимые жертвы. Заставлять союзников оставаться замешанными в конфликте с людьми Дамблдора грубой силой Том, к сожалению, не вправе. Времена родовой тирании Гонтов подошли к концу, и грубо подминать под себя других волшебников, по крайней мере — не имеющих метки — чревато возвращением дурной славы и ярлыком сумасшедшего диктатора. В ряды Пожирателей волшебники входили добровольно, фактически подписывая свою безоговорочную принадлежность воле Тёмного Лорда собственной кровью. В отличии от обыкновенных политических союзников, рассчитывающих, в случае непредвиденного, на поддержку и укрытие, Пожиратели получали доступ к закрытой информации, истинному положению вещей, более высокому уровню доверия, своего рода «подаркам» за хорошую службу и, как побочный эффект, подвергались наказанию. Энергия Гонтов сковывала за возможность получения привилегий в глазах Тома по рукам и ногам, воздействуя через метку на само магическое ядро. — Люциус, — в ответ на собственное имя глава Малфоев испуганно вздрагивает. Взгляды волшебников устремляются в его сторону, накрепко впиваясь в демонстративно флегматичное лицо, — Как продвигаются поиски? — Ни единого следа Минервы, Милорд, — в тягучую расслабленность его спокойного, приятного голоса проникает раскаяние напополам с тенью чего-то нервного, — Магические следы стёрты, только отголоски, но и они при контакте с диагностическими чарами быстро исчезают. — Но предположения, теории, я полагаю, уже имеются? — Фениксы явно пытаются повесить это на нас, Милорд. — На нас? — Том усмехается. Министерство лишь создаёт видимость контроля над ситуацией, пока само стоит на ушах. Орден же в смятении и открыто паникует, а Дамблдор от безысходности просто не знает, на кого натравливать своих потусторонних питомцев с Азкабана. — Директор считает вас похитителем, — Северус, не считая Люциуса, — единственный, кому позволено влазить в чужой диалог с Томом, при этом у них обоих полностью отсутствовала метка, но доверия они заслуживали на порядок больше остальных Пожирателей, — Его люди в Азкабане натравили дементоров на ауру вашей магии. — Вот как… — Том скрещивает пальцы в замок, скрывая за ним нижнюю половину лица. Выходит, они действительно ищут его, пытаются обнаружить этот дом, идут по следам его магии. Том принял верное решение, переместив менор несколько лет назад в никому не известное место. — Дементоры окружают Хогвартс ввиду отсутствия Макгонагалл и её щита. Глаза Тома полыхнули ярко-алым — его Ужонок тоже подвергается серьёзной опасности, и одному только Мерлину известно, через какие муки совести и желания скрыть этого мальчишку ото всех он проходит чуть ли не каждую секунду. Единственное избавление — отвлечься на другие дела, но и это помогает далеко не всегда. Мысли сами возвращаются в тревожное русло, потому что дементоры непредсказуемы. — Если позволите, Милорд, — Том кивает внезапно пожелавшей высказаться Молли, — Мне кажется, или у нас действительно появился ещё один недоброжелатель? — Вполне вероятно, — не исключено, что Макгонагалл похитила третья сторона, о которой даже Дамблдор понятия не имеет, — Люциус, не происходило ли ещё что-нибудь непредвиденное? Некоторое время старший Малфой старательно вспоминает все события и выносит окончательный вердикт: — Нет, Милорд. Ничего подозрительного. Значит, это лишь вопрос времени. — Готовьтесь к ухудшению ситуации, — Том кровожадно улыбается, отнимая руки от лица и вальяжно раскидываясь в удобном кресле с высокой спинкой. В свободно свисающую с подлокотника ладонь тыкается тяжёлая морда Нагайны, и пальцы с наслаждением проходятся по гладкой чешуе, вызывая тихое, удовлетворённое шипение. В зале разливается глубокая тишина. Том осматривает явно встревоженных Пожирателей, в ряды которых с недавних времён стали вступать не только тёмные аристократы, но и другие, просто заинтересованные, доказавшие свои силу и преданность волшебники. Раньше ближний круг избирался Гонтами лишь по признаку отрицательной направленности магии и при наличии древних чистокровных корней, однако Тому этот расклад показался значительно устаревшим. Несколько отмеченных в ближнем кругу имели сильную положительную энергетику, используя непростительные с поразительной лёгкостью, а как минимум треть собравшихся сегодня за столом — либо полукровки, либо магглорожденные. Уж кому, как не ему самому, не знать, что чистота крови не всегда является гарантом таланта и хорошо развитого магического ядра? Магия просыпается стихийно, а чистота крови гарантирует поддержку рода и на силу в целом не влияет. Тренировки, знания и опыт — всё ещё основные показатели силы, так было и всегда будет. — Милорд, — первым гнетущую тишину решился нарушить Орион, — Стая оборотней, обнаруженная в окрестностях леса Вистманс на прошлой неделе, отказывается от сотрудничества. Кроме того, они не пожелали отпускать наших людей и заживо задрали троих, ещё пятерых держат в логове в качестве заложников, — его голос становится заметно тише, — Единственному вырвавшемуся удалось донести, что нападения продолжатся. — Молли, — угрожающе низко разносится голосом Тома, и женщина с гордо выпрямленной спиной, в тёмно-зелёной мантии и облегающих перчатках из чёрной кожи, едва заметно напрягается, сводя брови на переносице. В принципе, она и без излишних разъяснений знала, что именно потребуется Тому. — Да, Милорд? — Убрать. Всех. — Будет сделано, Милорд. — Да, вот ещё что, — Том оборачивается в сторону Ориона, — Есть ли в стае несовершеннолетние? Дети? — Две девочки пяти, трое мальчиков шести, восьми и двенадцати лет. Женщины и девушки фактически бесправны, их так же держат в заложниках. — Заложников и детей доставить в Браун-менор, пусть Лаванда с ними поработает. Поверженные враги зачастую оставляют после себя что-нибудь полезное. На протяжении лет ста-ста пятидесяти его семья не ведёт подчинительную и уничтожающую политику, значительно ослабела и потеряла репутацию могущественной, той, которую нельзя игнорировать, с которой все остальные семьи были обязаны считаться в первую очередь. Том же, поднимая с колен былое величие, собирая прежних сторонников и приобретая новых, решительно воскрешал старинные традиции — например, вернул обычай формировать ближайший круг из Пожирателей смерти. Его прапрадед с одного из портретов наставлял стирать с лица земли всё, что оставалось от поверженного врага, плоть до самой души. Накладывать фамильное проклятье Гонтов, «Невозрождение», на целые кланы. Том, конечно же, отказался, уничтожая не всех, лишь физически и только в крайних случаях. А благодаря наладившимся связям он мог бы дотянуться до любого. Только Дамблдор остаётся неуловимым — его практически нереально поймать, отследить вне Хогвартса или доказать вину в подстраиваемых им преступлениях перед Министерством, разделившимся на два лагеря.