***
Дефне Султан нервно расхаживала по покоям управляющей гаремом, заламывая руки и прокручивая в голове события недельной давности, когда почти все наследники прибыли в Топкапы, кроме Мехмеда. Дефне тогда полночи не спала, переживая за сына. Что могло случиться? Почему он все ещё не прибыл? Почему даже Мустафа переступил порог дворца раньше? Воображение султанши рисовало страшные картины: если на Мехмеда напали? Если его похитили или убили? Женщина до такой степени себя накрутила, что у неё начались боли за грудиной. Вызванная лекарша дала ей отвар и посоветовала побольше отдыхать, однако султанша не могла найти покой. Её душа тревожно замирала, и она готова была уже сама отправится в Конью, дабы убедиться, что с сыном всё в порядке. Всю ночь Дефне не сомкнула глаз, а утром, не смотря на уговоры Хюррем и Джихангира, не притронулась к еде. Уже к вечеру был виден результат пренебрежения едой и нервного состояния. Султанша упала в обморок, когда отправилась к Повелителю просить позволения отправиться в санджак к сыну. Женщина пребывала на грани яви и кошмара и видела картины одна страшнее другой: в первой Мехмеду перерезали горло, во второй сыну влили в рот смертельный яд, и он умер, захлебнувшись своей же кровью. В третьей в шехзаде была пущена отравленная стрела… Самое ужасное было в том, что Дефне видела всё своими глазами, но даже закричать не могла, не могла спасти сына. Когда следующим утром Хасеки Султан открыла глаза, она сперва не поняла, где находится. Однако рядом с ней находился Государь, который терпеливо всматривался в её побледневшее и осунувшееся от переживаний лицо. Султанша находилась в покоях супруга. — Моя Дефне, — промолвил он. Сердце матери пропустило удар, а после и вовсе замерло. Стало так страшно и тоскливо… Дефне начала читать молитву, больше всего желая, чтобы муж не сказал ей страшную весть. — Пришло письмо от Султанзаде Османа. С Мехмедом всё в порядке, — торопливо добавил падишах, замечая нервозное состояние жены. — На него действительно напали разбойники, но, к счастью, он остался невредим. Амрийе Султан пострадала, поэтому они временно обосновались в одном из посёлков, пока султанше не станет лучше, — объяснил султан Баязид. Дефне вздохнула с облегчением, а после зарыдала в голос. Да, все эти дни она не смела плакать, понимая, что слёзы не помогут. Но теперь султанша рыдала от облегчения. Баязид поспешил её обнять. Дефне прижалась щекой к кафтану мужа и рыдала, что есть мочи, но вскоре силы покинули её, и Хасеки забылась сном, на этот раз крепким и сладким. И вот теперь по прошествии ещё нескольких дней, Дефне не могла найти себе покоя. Вот-вот Мехмед вместе со своей семьёй переступит порог дворца, а значит все её тревоги уйдут прочь. Султанша год не видела сына и поддерживала связь с ним посредством редких писем. Так уж вышло, что Мехмед не любил излагать свои мысли и чувства на бумаге, он попросту не умел это делать, поэтому его послания были скупы на эмоции и сухи, в них чаще всего содержался краткий перечень событий, произошедших за месяц. К счастью, у Дефне были хорошие отношения со своей первой невесткой Гюльбахар, которая и писала ей обо всём, что происходило с Мехмедом и внуками. Дефне радовалась, что смогла подобрать сыну подходящую девушку, добрую и чуткую, но он этого не оценил. — Валиде, — вырвал султаншу из мыслей голос вошедшего в опочивальню младшего сына. Женщина обернулась и с волнением посмотрела на шехзаде Ферхата, который переминался с ноги на ногу и смотрел на мать серыми глазами отца. Его светлые курчавые волосы как обычно были в полном беспорядке, а синий кафтан немного великоват. Было видно, что мальчику в нём не очень удобно, но он терпел ради матери. — Мехмед приехал, пойдёмте его встречать… — широко и ясно улыбнулся Ферхат и рассмеялся. Дефне не смогла сдержать радостной улыбки, глядя на ребёнка. — Хвала Аллаху, я уже извела себя беспокойством, — промолвила султанша, подходя к младшему сыну, который тут же взял мать за руку. — Идём скорее, — промолвила она, и мать и сын покинули покои, направляясь к выходу из дворца, чтобы встретить сына и брата. Дефне торопливо шла по коридорам дворца, рядом с ней шёл шехзаде Ферхат, который всем своим видом излучал непосредственность и наивность. Дефне с улыбкой смотрела на подпрыгивающего от радости сына, который улыбался и светился от счастья. Почему-то ей вспомнилось, что Мехмед в его возрасте таким не был. Все же события раннего детства оставили на нём своей неизгладимый отпечаток. За это Дефне ещё сильнее ненавидела своего давнего поверженного врага Нурбану Султан. — Мехмед! — радостно взвизгнул Ферхат, отпуская руку матери и кидаясь в сторону брата, который вышел из-за поворота, придерживая под руку бледную и будто бы неживую Амрийе Султан. Рядом с наследником шёл султанзаде Осман, держащий на руках маленького Османа и Гюльбахар, держащая за руку дочку. Замыкала процессию светловолосая и мрачная Нефизе-калфа. Ферхат, не думая ни о чём, обнял брата, прижавшись всем телом к нему. Мехмед же скупо улыбнулся, погладив рукой светлые кудряшки младшего брата. — Я так скучал по тебе, брат! Наконец-то ты приехал! Мы так волновались! Валиде даже заболела, — несдержанно начал говорить младший шехзаде, который покрепче обнял брата. — Тебя хотели убить разбойники? — Хотели, но не получилось, — усмехнулся Мехмед. — Но ты, если будешь меня так сильно обнимать, скоро закончишь их дело, -добавил он. Ферхат неловко разомкнул свои объятия и сделал шаг назад, немного смущённо смотря на брата. К ним подошла Дефне, которая от слабости с трудом передвигалась. — Здравствуй, мой лев, — улыбнулась ласково султанша, заключая сына в крепкие материнские объятия. Мехмед неловко обнял её в ответ. Дефне прижалась щекой к плечу сына и поняла, что её израненное материнское сердце успокаивается. Сын рядом, он в безопасности, и в ближайшие годы они проведут вместе, пока Повелитель будет в военном походе. — Валиде, как вы? — спросил немного погодя шехзаде, отстранившись от матери, которая посмотрела на мужественное лицо сына, держа руки у него на плечах. — Со мной всё в порядке, — улыбнулась султанша. Она обеспокоенно нахмурилась, когда заметила на правой щеке сына глубокую царапину, уже покрытую корочкой. — Что это? — Пустяки, Валиде, не о чём беспокоится, — устало отозвался Мехмед. — Позвольте нам переодеться и отдохнуть. Путь был не близкий и не безопасный, мне нужно ещё предстать перед Повелителем, — изрёк мужчина. Дефне согласно кивнула, после чего переключила своё внимание на Гюльбахар Султан и внуков, традиционно проигнорировав непривычно мрачную и бледную Амрийе Султан. — Как ты, Гюльбахар? — спросила Хасеки у невестки. Та как-то натянуто и вынужденно улыбнулась. Она была бледной и тихой, а под глазами залегли серые тени. — Все в порядке, султанша, молюсь о вашем здравии, — проговорила Гюльбахар с учтивой улыбкой. Дефне задумчиво покивала, после чего посмотрела на Ханзаде Султан, которая с любопытством её разглядывала. — Ханзаде, роза моя, как ты выросла, — проговорила женщина, смотря в голубые глаза серьёзной девочки. — Какая ты красавица, на маму похожа, — с улыбкой добавила она. Гюльбахар благодарно посмотрела на мать мужа и улыбнулась. После внимания бабушки был удостоен маленький Осман, как всегда молчаливый и тихий. Он, устроившись на руках у друга отца, наблюдал за происходящим вокруг, а когда к нему подошла бабушка и ласково дотронулась до его темных волос, Осман вздрогнул и нахмурился. Ему не особо нравилось постороннее внимание. Бабушку он видел в последний раз год назад и мало её помнил. — Львёнок, как же ты похож на своего отца, — с нежностью в голосе промолвила Дефне, посмотрев на сына, который наблюдал за тем, как его мать приветствует членов его семьи. — Амрийе, — сказала Дефне, переведя взгляд на законную жену сына. — Приветствую тебя, дай Аллах, ты здорова… Амрийе ничего не ответила, девушка лишь посмотрела на свекровь ледяным взглядом зелёных глаз и торопливо отвернулась. Дефне нахмурилась. Пусть она и не любила эту девушку, но она была частью семьи Мехмеда, её семьи. Султанша уже смирилась с браком сына и теперь воспринимала Амрийе как неизбежное зло. — С тобой все в порядке? — уже с беспокойством спросила Дефне, посмотрев на светловолосую султаншу. Она заметила, как Гюльбахар с непривычным злорадством во взгляде посмотрела на соперницу. — Валиде, во время покушения Амрийе упала с лошади, — раздался в повисшей тишине напряжённый голос Мехмеда. — Она потеряла ребенка, — добавил он уже тише. Дефне с сожалением посмотрела на невестку, которая прикрыла глаза и пошатнулась. Шехзаде поспешил придержать жену под руку. Как был Хасеки Султан не относилась к Амрийе, она никогда не желала никому зла, особенно членам своей большой семьи. — Думаю, нам всем нужно отдохнуть, — изрёк Мехмед. Дефне решила не спорить. Семья шехзаде разошлась по приготовленным для них комнатам. Дефне Султан проводила сына взглядом серых глаз, после чего перевела взгляд на свою младшую сестру, которая осталась изваянием стоять посреди коридора. — Мам, я пойду сообщу Хюррем о приезде брата, -промолвил шехзаде Ферхат, он хоть и был маленьким, но понимал, что присутствовать при разговорах старших запрещено. Дождавшись благосклонного кивка матери, шехзаде убежал в сторону покоев сестры. — Нефизе, — проговорила Дефне, дождавшись, когда Ферхат скроется из виду. Калфа поклонилась своей старшей сестре, которая была намного выше неё по статусу. — Анна, как ты? — спросила тихо султанша. Нефизе натянуто улыбнулась, чтобы скрыть на дне своих голубых глаз отголоски боли. — Я в порядке, — отозвалась Нефизе-калфа. Дефне поджала губы, ощущая, как в душе поднимается смертельная тоска и горькое сожаление. Даже тогда, девять лет назад, прибыв из дворца Манисы, в котором потеряла абсолютно всё, Анна сказала эту фразу: «Я в порядке». — Пойдем в мои покои, поговорим, попьём чай, как раньше, — промолвила Дефне Султан, беря младшую сестру за руку и ведя её в сторону своих покоев. Нефизе-калфа не сопротивлялась, она шла за старшей сестрой, не ощущающая ровным счётом ничего. К сожалению, вот уже десять лет радости жизни не были ей знакомы. Судьба Нефизе оказалась необоснованно жестокой.***
Шехзаде Мехмед первым делом проводил Амрийе Султан в её покои, которые были оформлены в синих тонах. Это был любимый цвет султанши, он напоминал ей о море, о братьях и о любимом отце. Но на этот раз молодая султанша даже не обратила внимания на интерьер покоев. Она позволила мужу довести её до тахты, даже сразу же села, как только Мехмед мягко нажал на её плечи. Шехзаде напряжённо смотрел на жену. Он впервые видел её в таком ужасном состоянии. Мужчина понимал, что потеря долгожданного ребенка не могла не сказаться на супруге, но все же… Амрийе была сильной, по-настоящему сильной, она не боялась боли, она вообще ничего не боялась и не плакала. За все четыре года брака Мехмед только один раз увидел её слезы. Вовремя их никяха на берегу реки в Конье. И то тогда султанша заплакала от радости. — Амрийе, султанша моя, — самым мягким голосом, на который только был способен, проговорил шехзаде, садясь рядом с женой, которая неосмысленным взглядом смотрела в одну точку прямо перед собой. Она, кажется, совсем не обращала внимание на происходящее вокруг. — Прошу тебя, не расстраивайся. Жизнь наносит нам удары, да, это ужасно… Но надо жить дальше… У нас ещё будут дети, — Мехмед замолчал, смотря на реакцию супруги, которая даже не обратила внимания на слова мужа. Шехзаде с трудом сдержал раздражение. Он не был способен на нежность и любовь, у него было холодное сердце. Вот и сейчас мужчина попросту не знал, что ему делать. Те несколько дней, что они провели в доме учительницы Айше-хатун, были больше похожи на ад. Амрийе Султан долго не приходила в себя, истекая кровью, но, к счастью, целительница вырвала султаншу из лап смерти. Амрийе пришла в себя и первый её вопрос, адресованный лекарше, был: «Он уже знает?». Мехмед знал о гибели своего нарождённого дитя, и в нём поднималась такая ярость, способная испепелить весь Стамбул. Видит Аллах, шехзаде уже представлял, как отправляет к праотцам виновных в случившемся. Лекарша подтвердила опасения Амрийе, после этого у девушки впервые произошла истерика. Султанша плакала, но не так, как плачут женщины. Она молча давилась слезами и пыталась тщетно их скрыть, закрывая покрасневшее лицо руками или же простыней. В конце концов Айше-хатун дала ей снотворное, чтобы девушка не тратила зря силы. Мехмед же все эти дни просидел поочерёдно то у постели законной жены, то у постели маленького Османа, на котором тоже остался отпечаток произошедшего. Мальчику начали снится кошмары, и ребенок не мог нормально спать и мочился во сне. Мехмед переживал за сына, поскольку сам прошёл через это. После того, как его в трехлетнем возрасте едва не убили палачи Нурбану Султан, Мехмед долго приходил в себя и, что уж скрывать, до сих пор до конца не оправился от того кошмара. Он никому не рассказывал об этом, не любил вспоминать свой позор, но шехзаде, который сейчас ничего не боится и идёт на пролом к своим целям, не мог спать в одиночестве, просыпаясь от ночных кошмаров на мокрых простынях. Дефне Султан пришлось много ночей спать вместе с сыном, прижимая мальчика к себе, чтобы он не дрожал от страха в ожидании немых убийц. С той самой поры Мехмед спит очень чутко и встаёт с рассветом, боясь, что во сне снова придут кошмары.***
Топкапы. Покои Эсманур Султан Эсманур Султан сидела в своих покоях перед камином. Она держала в руках книгу в дорогом кожаном переплете из библиотеки Повелителя. Ну хоть в чем-то падишах был мягок. Ей разрешалась брать интересные книги из его библиотеки. Но, вопреки ожиданиям султана Баязида, Эсманур не интересовалась поэзией и философией. Ей больше были по душе пособия по ядам. Вот и сейчас она с интересом читала очерки об ядовитых растениях, произрастающих в их местности. В черноволосой голове султанши роились самые разнообразные мысли. И каждая из них была полна отнюдь не светлых намерений. Если бы кто узнал о них, то Эсманур давно бы отрубили голову. Но, на её счастье, на неё никто не обращал особого внимания. Даже родной сын Мустафа. Женщина любила обоих своих детей. Все же они оба были частичками её души, оба были желанны и выстраданы. Вот только Мустафа совсем не был похож характером на мать. Он был более мягкой копией своего отца: благородный, честный и добрый. Ему не было места рядом со старшим братом и матерью, души которых были полны яда. Вот и теперь Мустафа предпочитал общество Джихангира и Абдуллы. Страшно представить, что будет, когда во дворец пребудет Мехмед. Эсманур, вспомнив пасынка, сухо поджала губы. Ей было приятно наблюдать за страданиями Дефне, когда Мехмед не прибыл в столицу в срок. Ей было приятно видеть её побежденной и раздавленной страхом, она с трудом сдерживала улыбку, наблюдая за ней… Мустафа заметил ее поведение и как-то, зайдя с утра к матери, спросил, причастна ли она к тому, что Мехмед отсутствует во дворце. В его голосе явно ощущалось презрение. Эсманур, с трудом удержав маску равнодушия на лице, заверила сына в том, что она не имеет к случившемуся никакого отношения. К счастью, Мустафа поверил ей. Все же любовь к матери не рушима, как и вера в неё. Как нельзя кстати понадобилось и умении убеждать, в нём Эсманур Султан не было равных. Женщина с нетерпением ждала вестей о смерти шехзаде Мехмеда и маленького Османа. Но она с трудом удержала на лице маску равнодушия, когда непривычно радостная Дефне, встретив свою дочь Хюррем в одном из коридоров дворца, сообщила ей, что Мехмед жив, здоров и скоро пребудет во дворец. Эсманур готова была закричать от досады, но она сдержалась, понимая, что тем самым выдаст себя с головой. Султанша продолжала строить из себя спокойную, уверенную в себе женщину и ничем не выдавала своей причастности. Ну и что, что Мехмед жив. Дважды от смерти не уйдешь, если первый раз тебя не взял меч, во второй раз ты обязательно погибнешь от яда. Из размышлений о кровавых планах Эсманур выдернул стук в дверь. Женщина нахмурилась, но потом вспомнила, как приказала Мусе-аге привести к ней ту самую девушку… Двери отворились, и, действительно, мрачный Муса-ага ввел за руку в покои султанши темноволосую девушку со светло-карими глазами и невинным, круглым лицом. Хатун, не поднимая головы, поклонилась госпоже и несмело посмотрела на неё. — Как тебя зовут? — сухо спросила Эсманур. — Рузиля, — сразу же последовал тихий, но уверенный ответ. Девушка метнула в сторону госпожи напряжённый взгляд и замерла. — Отлично, надеюсь, Шах Султан не ошиблась с выбором, — немного насмешливо проговорила Эсманур Султан. — И я не пожалею о своем союзе с ней, — ухмыльнулась женщина. — Так уж вышло, теперь ты служишь мне, будешь выполнять мои приказы… — султанша неторопливо закрыла увесистый фолиант и отложила его в сторону, после этого она встала с подушки и медленно подошла к рабыне, которая затаила дыхание. — Я сделаю всё, что Вы скажете, госпожа, — неожиданно уверенно произнесла Рузиля-хатун. — Надеюсь, ты помнишь, что будет, если ты нарушишь приказ? — спросила Эсманур насмешливо. Рузиля кивнула, вмиг поникнув. Девушка вспомнила маленькую восьмилетнюю девочку с черными волосами, голубыми, чистыми глазами и очаровательной родинкой над губой. Рузиля с трудом удержала всхлип, который был готов вот-вот вырваться из её груди. Она дотронулась до точно такой же родинки, которая была и у её маленькой сестры. — Да, госпожа, я сделаю всё что угодно, только не делайте больно Хелене, она же такая маленькая, — вскрикнула Рузиля, кидаясь в ноги султанши, которая брезгливо вырвала подол темно-коричневого платья из её рук. — Твоя сестрёнка не пострадает, пока не пострадает, — улыбнулась Эсманур, наслаждаясь отчаяньем, которое заполняло светло-карие глаза невольницы. Женщина вытащила из рукава платья маленький стеклянный флакончик с желтоватой маслянистой жидкостью. — Знаешь, что это? — спросила она. Рузиля покачала головой, смахивая слезы с глаз. — Это яд. Ты должна стать частью гарема шехзаде Абдуллы и подтолкнуть его в объятия Ангела смерти, иначе в этих самых объятиях окажется твоя сестра… — Я сделаю всё, что от меня зависит и даже больше, только не трогайте Хелену, она ещё ребенок, — взмолилась Рузиля, но она уже не была уверенна в том, что хоть в ком-то в этом проклятом мире остались человеческие нравы. — Мне все равно. И кстати, твою сестру теперь тоже зовут иначе. Ее имя отныне Хандан, — проговорила Эсманур, отдавая несчастной девушке пузырёк с ядом. — Подмешивай его в еду по три капли в день, не переборщи, все должны думать, что шехзаде умер естественной смертью. Рузиля обречённо взяла пузырек с ядом и спрятала его в вырезе платья, после чего поднялась на ноги. Муса-ага молча схватил её за руку, чтобы выволочь прочь из покоев госпожи. Но невольница вырвала руку, и сама прошла к выходу.***
Мехмед, побыв с женой ещё некоторое время и проследив, чтобы она выпила некоторые лекарства, оставил супругу на попечение Айше-хатун и направился в покои Повелителя. Он не испытывал особой радости от грядущей встречи с отцом. Да, Мехмед любил родителя, но не так как мать, любил в своей привычной холодной манере. Ко всему прочему в последние годы их отношения стремительно ухудшались. Султану Баязиду не особо нравилась самостоятельность сына и его методы борьбы с несправедливостью. Впрочем, на мнение отца Мехмеду было глубоко все равно. Ничего плохого мужчина не совершал, он не был зависим от любовных страстей, как Абдулла. Не был пленником вина и развлечений, как Махмуд. Не был необоснованно жесток и порочен, как Ибрагим… К чему можно было придраться? Мехмед был холоден и сдержан, он не подавался страстям и не был зависим от них, он здраво оценивал ситуацию и мог добиваться желаемого даже если нужно было кого-то убить. И даже в этом случае Мехмед взвешивал риски и предпочитал действовать ядом, чем чужими мечами. Размышляя в подобном ключе, мужчина подошёл к дверям в султанскую опочивальню. Хранитель султанских покоев сообщил падишаху о его приходе, двери отворились, и Мехмед, вздохнув, вошёл. Повелитель вместе с пятью взрослыми сыновьями восседал за столиком, на котором было множество всяких вкусностей. — Мехмед, здравствуй, — со странным беспокойством в серых глазах произнес султан Баязид, глядя на вечно серьезного сына. — Приветствую Вас, отец, — без особых чувств сказал Мехмед. — Как ваше здоровье? — спросил он из вежливости. — Я полон сил и энергии, — отозвался Баязид. — Сын, присаживайся, — проговорил султан, указывая на самую дальнюю от него подушку. Мехмед не обратил на это особого внимания. Хотя падишах старался быть справедливым ко всем своим детям, но Мехмед упрямо выводил его из себя своим непослушанием и упрямством. Пятый сын султана разместился на указанном месте и окинул братьев равнодушным взглядом, из присутствующих на него с восторгом и восхищением смотрели только Джихангир и Мустафа. Последний с неприязнью смотрел на своего брата-близнеца. Мустафа и Ибрагим были полными копиями друг друга, но оба словно пытались свести это сходство к минимуму. Шехзаде Ибрагима можно было отличить от младшего брата наличием бороды, а у Мустафы бороды не было. Он, как и Мехмед, предпочитал бриться. Мехмед окинул внимательным взглядом серых глаз своих братьев: Абдулла, как обычно, копался в себе, об этом красноречиво говорили сдвинутые на переносице темные брови. Было ощущение, что старший наследник сейчас где-то очень далеко. Махмуд, не стесняясь отца, потягивал вино из кубка, лениво развалившись на подушке. Ибрагим смотрел с откровенным презрением и насмешкой. Мехмед смело встретил взгляд младшего брата, чувствуя, как волна презрения захлёстывает его с головой. Да, он сам был не идеальным сыном, но шехзаде Ибрагим и шехзаде Махмуд позорили династию одним своим существованием. — Абдулла, прими мои соболезнования. То, что произошло в твоей семье ужасно, — ровным голосом произнес Мехмед, даже не изменившись в лице. — Спасибо, брат, — как-то потерянно проговорил наместник Манисы, взглянув на младшего шехзаде. — Как твоя семья? Как ты сам, я слышал, на вас напали? — Хвала Аллаху, всё обошлось. Моя семья не пострадала, только Амрийе потеряла ребенка, — отозвался Мехмед. В его голосе проскользнула грусть. — Как жаль, видно не судьба вам стать родителями, — с насмешкой проговорил Ибрагим. — Аллах покарал вас за то, что ты нарушил закон… Все же шехзаде нельзя заключать никях с свободной мусульманкой, — прямо изрёк он. Мехмед с трудом удержался от того, чтобы не закатить глаза. Ибрагим всегда считал себя самым лучшим, но, к сожалению, этот юнец не был обременён большим умом. С ним даже ссориться было не интересно. — Мой никях касается только меня и моей жены, — жёстко осадил братца Мехмед. — Ты бы лучше так за делами своего санджака смотрел, как пытаешься следить за мной, — сказав это шехзаде налил себе в кубок немного вина и отпил из него. Ибрагим вспылил и хотел что-то сказать в своей излюбленной грубой манере, но его осадил султан Баязид. — Довольно! Что за поведение? — проговорил правитель. — Ибрагим не смей говорить в подобном тоне со старшим братом, — падишах посмотрел на Ибрагима, который покраснел от злости. — А ты Мехмед не ведись на провокации, — сделал замечание Баязид сыну Дефне Султан. — Как вам будет угодно, папа, — спокойно сказал Мехмед. Он, в отличии от младшего брата, не был рабом своих чувств и не особо на него разозлился, вернее не показал никому своей злости. Светловолосый шехзаде Джихангир с сочувствием посмотрел на родного брата. В его карих глазах отразилось немое сожаление. Джихангир не был конфликтным человеком, он не любил большие скопления людей. А султанская семья — это очень много людей. Шехзаде предпочитал уединение и покой. Он мог спокойно говорить с братьями или отцом только один на один. Вот и теперь Джихангир искал повод, чтобы поскорее покинуть султанскую опочивальню. Шехзаде Махмуд ухмыльнулся. Ну наконец-то отец направил свой гнев на кого-то другого. А то всегда все упрёки доставались ему. — Повелитель, разрешите мне отправится в свои покои, — обратился к отцу Джихангир. Султан Баязид молча кивнул. — Я тоже, пожалуй, пойду, — произнес Мехмед, ощущая на себе недобрые взгляды. У него в присутствии отца и братьев вечно возникало ощущение, что его пытаются запихать в рамки или же контролировать. Это не нравилось наследнику до отвращения. — Не важно себя чувствую. — Хорошо, иди, — кивнул Баязид. Два брата покинули султанскую опочивальню. Уже в коридоре Джихангир дал волю чувствам. Он, подойдя к брату, порывисто его обнял, отчего Мехмед только вздрогнул, картинно закатив глаза. — Ты ни капли не изменился, — проговорил Джихангир, отрываясь от брата, который усмехнулся. Мехмед не удержался и взъерошил светлые волосы Джихангира. Тот рассмеялся. — Ты тоже, — улыбнулся наместник Коньи.