***
Во дворце было тихо. И темно, пахло сырой землей, как в усыпальнице. Пустые коридоры наводили на дурные мысли, словно в тусклом свете свечей по углам пряталось множество любопытных глаз. Они тихо хихикали, шипели ей в след проклятья и гадости. Дефне Султан медленно шла по коридорам дворца, который за двадцать лет стал ей домом. О, сколько всего видели эти стены? Свидетелями скольких трагедий и несчастий были? Сколько девичьих судеб было сломано в этих величественных стенах? Не счесть. Хасеки Султан босиком ступала по холодному полу, она была одета в темно-синее ночное платье и халат. Султанша неспешно брела по дворцу, и чем дольше она шла, тем сильнее понимала: что-то не так. Дворец опустел, в гареме не были слышны разговоры девушек, евнухи по углам не считали золото, слуги не сновали туда-сюда. Казалось, что все умерли. Умерли. Дефне остановилась, мысленно содрогаясь от ужаса, который сковал ее сердце стальным обручем. Умерли. Нет, не может быть. Женщина, превозмогая боль в сердце, побежала в султанскую опочивальню. Она бежала со всех ног, не обращая внимание на слабость… Пока она бежала ей казалось, что дворец препятствует ей, не дает добраться до цели. Словно коридоры бесконечно петляют, стены сходятся, воздух становится вязким и тягучим, а в углах таятся, готовясь нанести сокрушительный удар змеи. Наконец, султанша добежала до заветных дверей. Она даже не обратила внимание на то, что у них нет стражи. Чувствуя страх, Дефне толкнула их и вошла в главные покои дворца. В них было темно, лишь лунный свет, проникающий из террасы, освещал османский трон. Трон, на котором горделиво восседал человек в султанском тюрбане. Дефне нахмурилась, поскольку этот человек не был похож на султана Баязида. У него были похожие черты лица, но все же комплекция была не та… Внезапно раздался женский смех, он напоминал своим звучанием о смерти, он вселял ужас. Дефне замерла у самых дверей, вглядываясь в темноту за султанским троном, там было шевеление, но некто не спешил показываться на глаза. Наконец, когда страх достиг апогея из тени вышел некто. Это была Нурбану Султан — любимая женщина покойного шехзаде Селима, мать шехзаде Мурада… Она была облачена в платье кроваво-красного цвета… Дефне не любит этот цвет, он напоминает ей о том дне, когда эта дьяволица хотела убить ее маленького сына… В тот день Нурбану была в этом платье. Дефне смотрела на давнего врага и не понимала, что происходит. Селим и Мурад мертвы, Нурбану вот уже двадцать лет в Старом дворце, она состарилась, ослабела и не напоминает прежнюю себя, она вообще не напоминает человека… От некогда красивой и умной женщины осталась лишь жалкая, серая тень. Внезапно Нурбану перестала смеяться и посмотрела прямо в глаза Хасеки, положив руку на плечо человека, который восседал на троне. Дефне едва не вскрикнула, поскольку рука эта была в крови. Лунный свет озарил покои падишаха, разгоняя тьму, и супруга султана Баязида увидела лицо падишаха. Это был не ее муж. На троне османов восседал Селим, и руки его тоже были в крови. Дефне огляделась и протяжно закричала, хватаясь за сердце. Свет луны разогнал тьму вокруг трона, а она скрывала в своих мрачных объятьях шесть гробов. В первом лежал султан Баязид, он был облачен в белую рубаху, и в грудь его был воткнут острый кинжал. Дефне хотела подбежать к телу мужа, начать кричать, звать на помощь, но вскрик так и застрял у нее в горле, когда она перевела взгляд на гроб, стоящий по соседству. В нем находился шехзаде Мехмед. Он лежал, широко распахнув серые глаза и смотря в потолок пустым взглядом, из уголка его рта сочилась кровь, но хуже всего было то, что в саване он был не один. На отце лежал маленький Осман, его темные волосы были влажными и окровавленными, глаза ребенка были закрыты, словно он спал, безмятежно и крепко, находясь в объятиях отца. Дефне подбежала к гробу и, дотронувшись до щеки сына, тут же в ужасе отдернула руку: она была холодной, словно камень. — Мех-мед, — по слогам, пытаясь совладать с голосом промолвила женщина, коснувшись головы маленького внука, но тот тоже был мертв. Надеясь развеять сомнения, она посмотрела на соседние гробы… Во всех них лежали ее дети: юная и красивая Хюррем в своем любимом ярко-синем платье с сверкающими сапфирами на лифе, добрый и благородный Джихангир в красном кафтане, запачканном кровью… Маленький и невинный Ферхат, солнечный лучик уже престарелого султана Баязида… Дефне закричала во всю силу легких, падая на колени. Ей казалось, что ее мир рушится до основания, а тысячи, сотни тысяч осколков впиваются в кожу, разрывая ее. Сердце пронзила страшная боль, но хуже всего было не это, а то, что Дефне ясно осознавала: они все мертвы, их не вернуть… Султанша закрыла лицо руками, чтобы не видеть своих любимых детей в гробах, но эта страшная картина все еще стояла у нее перед мысленным взором. — Дети, мои дети! — закричала Дефне Султан, запуская пальцы в свои распущенные светлые волосы. В следующий миг ее мир померк и погрузился во тьму. — Султанша, госпожа! — отчаянно пыталась разбудить свою хозяйку служанка, несмело касаясь женщины, что возлежала на ложе. Ее светлые волосы разметались по подушке и пришли в полный беспорядок, на лбу выступила испарина, а на лице застыла гримаса неподдельного ужаса. — Дефне Султан! — наконец, рявкнула служанка. Дефне со вскриком распахнула светло-карие глаза и подскочила в постели, дико озираясь по сторонам. — Дети, мои дети, что с ними, Алкиле? — перепугано спросила султанша первым делом, после чего поспешила встать на ноги. Алкиле-хатун подала своей госпоже халат и с некой настороженностью смотрела за метаниями женщины. — С ними все в порядке, султанша. Шехзаде Мехмед остался в покоях Амрийе Султан, — начала успокаивать разволновавшуюся женщину Алкиле. — Амрийе? А разве после случившегося ей можно проводить с ним время? — с сомнением спросила Дефне. Алкиле смутилась и пожала плечами. — Так в гареме девушки говорили, — ответила она. — Шехзаде Джихангир в своих покоях, госпожа, как и шехзаде Ферхат, — добавила Алкиле, — А Хюррем? — спросила Дефне, облачившись в халат. — Госпожа спит в своих покоях, султанша, — отозвалась Алкиле. — Вам что-то приснилось, да? — с сочувствием в голосе спросила служанка. Дефне устало посмотрела на нее и кивнула. — Вы так кричали во сне, я уже испугалась за Вас, — промолвила хатун, подходя к столику, на котором стоял графин с водой. Служанка налила в стакан немного воды и протянула его своей госпоже. — Ничего особенного, просто тень прошлого нависла надо мной, — проговорила супруга султана Баязида, принимая стакан с водой и делая несколько глотков из него. Это ее более-менее отрезвило, хотя страх все еще жил в сердце. Дефне, вернув стакан служанке, запахнула халат и двинулась на террасу надеясь, что свежий воздух поможет ей поскорее прийти в себя и обдумать сновидение. Султан Баязид был уверен, что сны — это предупреждения, которые присылают им предки. Если это так, то стоит к ним присмотреться и помнить о них. Размышляя в подобном ключе, Дефне Султан вышла на террасу и задумчиво посмотрела в ночное небо, которое уже начало светлеть. На востоке оно приобрело розовато-фиолетовый оттенок. Скоро рассвет. Наступит новый день, взойдет солнце и своим светом разгонит тьму. Хотела бы Дефне, чтобы оно в первую очередь прогнало тьму, опутывающую ее детей. Хоть она ясно не видела опасности, но материнское сердце интуитивно ощущало ее, она витала в воздухе, прочным невидимым саваном оплетая ее троих шехзаде.***
В это самое время в покоях своей госпожи не спала Измир-хатун, которая тайком от Хюррем Султан всю ночь проплакала в подушку, ощущая горькое сожаление и жалость к себе любимой. Девушка мучилась от своих чувств к мужчине, который точно никогда на нее даже не посмотрит, поскольку в его сердце ей нет места. Страдания, вызванные запретными чувствами, отравляли ее душу своим ядом, и Измир с одной стороны пыталась от них избавиться, но с другой стороны она была не готова расстаться со своими глупыми, наивными мечтами. Мечтами, которые преследуют каждое юное сердце. Накануне вечером. Покои Хюррем Султан Хюррем Султан вместе со своей служанкой сидела на тахте и читала очередную книгу на французском языке, позаимствованную из скромной библиотеки Джихангира. Подле нее на большой подушке расположилась ее личная служанка, которая молчаливо зашивала фиолетовое платье своей госпожи. Хюррем то и дело поглядывала на подругу, но та, кажется, пребывала глубоко в своих безрадостных мыслях, которые коршунами терзали ее сердце. — Все еще думаешь о нем, верно? — не выдержала Хюррем. Измир вздрогнула всем телом и посмотрела на госпожу. В ее голубых глазах отразились все ее чувства и переживания. Султанша с недовольством заметила, что очи служанки были влажными и покрасневшими. Девушка уже которую ночь лила слезы в подушку по ночам. — Мне не подобает этого делать, госпожа, — промолвила Измир, опуская глаза на свои руки. — Но я ничего не могу с этим поделать. Я так волновалась, когда шехзаде не прибыл во дворец в срок, слава Аллаху, с ним все в порядке, и господин вот-вот предстанет перед правителем… — Да, слава Аллаху, с Мехмедом все в порядке, — отозвалась Хюррем. Она хотела еще что-то сказать, но двери в ее опочивальню распахнулись и евнух, стоящий за ними, оповестил девушек о приходе шехзаде Мехмеда и шехзаде Джихангира. — Мехмед, здравствуй, — промолвила Хюррем, степенно поднимаясь с тахты и подходя к старшему брату, который за прошедший год возмужал еще сильнее. — Я так волновалась о тебе. — Сестра, здравствуй, как ты, наше сокровище? — удивительно добродушно, с беспокойством в голосе вопросил Мехмед, заключая сестренку в крепкие объятия. — Живу молитвами о твоем здравии, брат, я слышала на тебя напали…– отстранившись от брата, промолвила Хюррем. — Ты, я надеюсь, не сильно пострадал? — султанша с беспокойством посмотрела на шрам на правой щеке наследника. — Отделался испугом и царапиной, но, к сожалению, беда не обошла стороной мою семью, — вздохнул Мехмед. — Хатун, — неожиданно изрек шехзаде, впервые за несколько лет удостоив своего внимания Измир, которая при появлении наследников встала на ноги, отложив в сторону платье, которое до этого зашивала. Девушка, сначала не поняв к кому обращается шехзаде, подняла голову и с надеждой посмотрела в лицо господина. — Принеси нам щербет, -приказал Мехмед. Измир, смущенно покраснев под его взглядом, бросилась исполнять приказ. Она до того торопилась, что, проходя мимо наследника, наступила на подол собственного темно-коричневого платья. С коротким вскриком Измир начала падать, зажмурившись от страха и ожидая неминуемую боль. Но боль так и не появилась. Девушка приоткрыла глаза и чуть не задохнулась от охвативших ее чувств. Шехзаде Мехмед среагировал молниеносно, увидев падающую девушку. Мужчина успел поймать неосторожную служанку, которая едва не расшибла себе лоб. Измир стояла, глядя широко распахнутыми голубыми глазами в серые очи господина, который оставался поразительно спокойным, держа неаккуратную девушку за плечи. Руки служанки покоились на широкой груди наследника, а сама девушка была ни жива ни мертва от своих чувств. Измир приходилось поднять повыше голову, чтобы смотреть в лицо шехзаде Мехмеда, который оказался выше больше, чем на голову. Служанка едва доходила ему до плеч. — Осторожнее, — изрек подчеркнуто вежливо и равнодушно Мехмед. — Ты не пострадала? — спросил шехзаде, глядя в бледное круглое личико невольницы, убирая с плеч хатун свои руки. Измир неловко сделала шаг назад, прижимая к своей груди ладошки, которые мелко дрожали от охвативших ее чувств. — По-моему, она больше испугалась твоего лица, чем падения, Мехмед, — не удержался от ехидного замечания шехзаде Джихангир, который стал невольным свидетелем этой сцены. — Не стоит ходить по дворцу с такой миной, брат, а то умрут все слуги и стражники, будет очень неловко перед отцом, кто нам служить будет тогда? Хюррем Султан, которая до этого сверлила удивленным взглядом Измир-хатун, услышав замечание Джихангира, усмехнулась. Да, при всем своем жизнелюбии и благородстве, Джихангир обладал специфическим чувством юмора. Странно, что Мехмед за эти годы еще не придушил братца во сне за его шутки. — О, надеюсь, мое лицо не такое уж страшное, чтобы слуги умирали от страха, — лениво отмахнулся шехзаде Мехмед, как ни в чем не бывало подходя к тахте и садясь на нее. — Не так ли, хатун? — даже не подозревая о буре чувств, что царили сейчас в душе Измир, спросил Мехмед, взглянув на служанку. Измир не знала, что ответить. Она никогда не была в центре внимания, не любила большие скопления людей, во дворце предпочитала оставаться в тени… А теперь, когда с ней разговаривал шехзаде и не просто шехзаде, а объект ее обожания, Измир мечтала провалиться под землю. Она судорожно перебирала в голове варианты ответа, но ничего адекватного и достойного в ум не приходило. Мысли скакали, бегали, утекали, сплетались в один большой клубок… — Ты решил ее добить, брат? — насмешливо спросил Джихангир, заметив в затравленном взгляде служанки то, что не заметил Мехмед. — Хатун, иди за щербетом, — кивнул Измир Джихангир, садясь на тахту рядом с братом. Хюррем ободряюще улыбнулась служанке, которая тут же побежала прочь из покоев своей госпожи. — Надеюсь, она не расшибет себе лоб в коридоре, — долетел до Измир голос Мехмеда, когда она покидала покои. — С чего такая забота, неужели понравилась? — со смешком в голосе спросила Хюррем Султан. — Нет, сестрица. Просто придется куда-то девать тело, — отмахнулся Мехмед и коротко рассмеялся, хотя в его фразе не было ничего смешного. — Ну, с телом проблем не возникнет, все же воды Босфора отлично скрывают улики, — включился в разговор Джихангир. Продолжение разговора Измир не услышала, потому что покинула покои, и стражники закрыл за ней двери.***
К завтраку Дефне Султан уже успела скрыть свои тревоги за привычной маской жизнелюбия и уверенности. С помощью слуг она облачилась в изысканное платье светло-сиреневого цвета и теперь восседала на тахте, читая очередную книгу. Женщина хоть и скрыла все свои тревоги за очередной маской, но они продолжали грызть ее изнутри. — Султанша, вы просили документацию гарема шехзаде Мехмеда, — поклонилась вошедшая в покои сестры Нефизе-калфа. — Я посмотрю их позже, — отозвалась Дефне, отложив в сторону книгу и посмотрев на калфу уставшим взглядом светло-карих глаз. Нефизе кивнула, взглянув в сторону большого стола, который сейчас накрывали многочисленные слуги. Дефне Султан, проследив за взглядом калфы, жестом приказала Алкиле-хатун и остальным девушкам покинуть опочивальню. — После обеда нужно съездить в вакф, а на обратном пути посетить Старый Дворец, — немного погодя добавила хасеки, когда все посторонние покинули покои. — Необходимо узнать, как там наша общая знакомая. — Нурбану-хатун сильно ослабела. Так сказала лекарша, которая присматривает за ней, госпожа. Я встретила ее вчера вечером, когда заходила в лазарет за отваром. Она говорит, что Нурбану не сегодня, так завтра отдаст душу Аллаху, — поспешила объяснить Нефизе, прекрасно зная о вражде своей сестры и наложницы шехзаде Селима. — Я должна лично убедиться в том, что она не представляет опасности, — мрачно отозвалась Дефне, вспоминая свой страшный сон. — У Нурбану-хатун не осталось ничего от былой власти. Она, как и я, потеряла свой султанат со смертью мужа и сына. Шехзаде Селим и шехзаде Мурад вот уже двадцать лет покоятся в могилах, а ее дочери выданы замуж за пашей и государственных деятелей, которые управляют отдаленными санджаками, — начала успокаивать сестру Нефизе, видя ее взвинченное состояние. Дефне по мере того, как слушала свою помощницу, успокаивалась, но на дне ее разума все еще теплилась тревога. — Вчера Баязид сообщил мне, что призвал в столицу Махмуда-пашу, супруга старшей дочери Нурбану, — сообщила Дефне Султан, посмотрев в глаза преданной служанки. — Так же в Топкапы скоро пребудет Пияле-паша. Вместе с пашами приедут их жены, дочери Нурбану. Ох, чувствует мое сердце, не к добру это все. — Не о чем беспокоиться. У них нет того, кого они при всем желании могут возвести на престол, — проговорила калфа, немного помолчав. Женщина хотела еще что-то сказать, но не успела. Двери в опочивальню распахнулись, и евнух оповестил их о приходе детей Дефне Султан, которая, увидев их лица, сразу же расплылась в теплой и нежной улыбке. — Доброе утро, Валиде! — как самый младший и несдержанный шехзаде Ферхат первым забежал в опочивальню и, подбежав к вставшей с тахты матери, заключил ее в крепкие объятия. Дефне звонко рассмеялась, привычным жестом взъерошив светлые кудри сына. Тот захихикал, уткнувшись лицом в юбку платья матери. — Доброе, львенок мой, — ласково проговорила Дефне и, наклонившись, поцеловала мальчика в макушку. Шехзаде отстранился от матери и широко и ясно улыбнулся ей. — Как спалось в новых покоях? — спросила султанша. — Крепко и хорошо. Мне все нравится, вы все красиво обустроили, — ответил смущенно младший ребенок султана. — Ему нравится больше не это, а то, что теперь он может всю ночь тайком читать книги, — поспешил сказать Джихангир, покачав укоризненно головой. Ферхат взглянул на брата, попытавшись обидеться. Мальчик надул губы и нахмурился, но у него ничего не получилось. Уже через минуту он рассмеялся. — Ферхат, что мы говорили про ночное чтение? — спросила строго Дефне. — Что ночью нужно спать, — ответил понуро мальчик. — Но книга была такая интересная! — тут же вскрикнул он. Дефне Султан вместе с сыновьями подошли к столику и опустились на подушки, чтобы начать завтракать. В это же самое время двери опочивальни вновь отворились, и в помещение вошла Хюррем Султан, которая выглядела сегодня особенно красиво. Ярко-синее платье с золотой вышивкой ей очень шло, а дополняла образ изящная диадема с сапфирами. — Валиде, — почтительно поклонилась Хюррем, улыбаясь. Она лучилась каким-то особенным внутренним светом, и это радовало глаз. — Как ты сияешь сегодня, сестра, мы едва не ослепли, — улыбнулся Джихангир, с лукавой ухмылкой глядя на Хюррем. Султанша ответила на его замечание улыбкой, но в ее голову закралась странная мысль, что он прекрасно знает об ее чувствах к султанзаде Осману. Хюррем бросила взгляд на Измир-хатун, которая тенью следовала за ней и теперь стояла чуть в стороне, пытаясь стать как можно незаметнее. Служанка с опаской покосилась на шехзаде Джихангира. — Погода сегодня хорошая, — ответила Хюррем Султан, присаживаясь на подушку и глядя с вызовом в глаза брата. — Да, хорошая. Настолько, что мы с Мехмедом, Абдуллой и Мустафой решили прокатиться верхом. Султанзаде Осман тоже решил составить нам компанию, если успеет приехать из дворца Хюмашах Султан, — как бы невзначай проговорил Джихангир, внимательно следя за реакцией сестренки, которая подавила в себе восторженную улыбку. Дефне Султан ничего не поняла, глядя на дочь, но зато она заметила, как при упоминании шехзаде Мехмеда мрачная и тихая служанка Хюррем вдруг робко улыбнулась, мечтательно прикрыв синие глаза. — А где Мехмед? — спросила Дефне Султан у своих детей. — Брат, скорее всего, сейчас с Амрийе Султан, — ответила младшая дочь падишаха. — Вот как, — задумчиво покивала головой хасеки, мельком взглянув на стоящую чуть поодаль Нефизе-калфу, которая равнодушно смотрела на членов правящей семьи. Она пожала плечами, мол, ей ничего об этом не известно. На лице у этой мрачной женщины застыло неопределенное выражение, которое можно было охарактеризовать иррациональной фразой: счастливая мука. Нефизе-калфа, казалось, не обращала внимание на происходящее перед ее глазами. Она смотрела сквозь пространство и время и вместо сестры и ее детей видела совсем других людей. 1572 год. Маниса. Дворец санджак-бея Утро выдалось удивительно солнечным и ярким. Двери из террасы были открыты, и солнечный свет заливал всю опочивальню. На тахте восседала светловолосая и голубоглазая девушка в бежевом платье. На лице ее блуждала умиротворенная улыбка счастливого и довольного жизнью человека. Что еще нужно для радости и счастья? Взгляд голубых глаз девушки коснулся играющих рядом с ней, на тахте, детей. Светловолосого и голубоглазого, как мать, мальчика, и темноволосой, как отец, девочки. — Дорогу! Шехзаде Осман Хазретлери, — объявил стоящий за дверьми евнух, открывая перед наследником престола двери в опочивальню. Улыбка на лице девушки стала еще шире, и она попыталась встать, но шехзаде жестом приказал ей сидеть. — Доброе утро, господин, — улыбнулась Нефизе, все-таки поднимаясь на ноги. Из-за беременности она чувствовала себя ужасно неловкой и неуклюжей, но, несмотря на это, с лаской глядела в красивое лицо любимого мужчины. — Папа! — радостно вскрикнула Михришах Султан, оставляя игру с братом, чтобы вскочить на ноги и, подбежав к отцу, обнять его за талию. Мужчина коротко рассмеялся и погладил девочку по голове. Примеру сестры последовал и шехзаде Баязид, который так же, как и Михришах, поспешил обнять отца. — Доброе утро, — улыбнулся Осман, целуя детей поочередно в лоб. После этого внимания мужчины была удостоена их мать. — Как ты, султанша моя? — спросил шехзаде, погладив рукой щеку жены. Та нежно улыбнулась наследнику и, перехватив его руку, поднесла ее к своему большому животу, в котором рос представитель великой династии Османов. — Вы, Михришах и Баязид рядом со мной, и солнце сияет для меня особенно ярко, — проговорила Нефизе. — Скоро я подарю вам еще одного шехзаде или султаншу… Что еще нужно для счастья? — Я получил письмо из столицы от отца. Он с Дефне Султан и моими братьями и сестрой пребудут в Манису, чтобы поздравить нас с рождением ребенка, -проговорил Осман, с нежностью глядя в лицо наложницы. — Дефне приедет? О, Аллах, я давно ее не видела! — обрадованно вскрикнула Нефизе Султан. Из воспоминаний Нефизе-калфу вырвало объявление стражников о приходе Дениз Султан, Назлы Султан и Альфии Султан. Женщина посмотрела на вошедших в опочивальню султанш, которые имели одинаково мрачные лица. И если Дениз Султан, как более старшая и умная, пыталась хоть как-то скрыть свой настрой, то юная и глуповатая Альфия показывала свои чувства всем и вся. Дефне нахмурилась, оглядев вошедших султанш, которые одновременно поклонились ей. — Доброе утро, Дефне Султан, — проговорила первая Дениз Султан, легко и непринужденно улыбаясь. Подле султанши стояла ее дочь Назлы, девочка двенадцати лет. — Доброе, — кивнула хасеки, напряженно оглядывая наложниц шехзаде Махмуда и гадая, что от них ожидать. — Присаживайтесь, — кивнула благосклонно она. Дениз Султан опустилась на подушку рядом с супругой султана, Назлы Султан заняла место подле матери, а Альфия разместилась рядом с Хюррем Султан. — Как ваше здоровье, госпожа? — спросила Дениз, взглянув темно-карими глазами на Дефне. Альфия демонстративно закатила глаза, показывая всем видом свое отношение к любезности соперницы. За это девушка была удостоена надменного взгляда карих глаз дочери Махмуда. — Все в порядке, Дениз, а ты как? — приняла игру Дефне, не обращая внимания на вторую наложницу опального шехзаде, которая сидела с невозможно гордым видом, словно уже была супругой султана. — Мне грех жаловаться, госпожа, — тонко улыбнулась Дениз Султан. — Разумеется, грех. Ты же сама отправляешь в покои господина других женщин, — не удержалась от замечания Альфия, ухмыльнувшись. Дефне Султан укоризненно покачала головой, она знала, что шехзаде Махмуд любит проводить время в компании наложниц, и это, должно быть, сильно ранит юную Альфию, которая еще не успела расстаться со своими чувствами, как степенная и уверенная в себе Дениз. — Господин тебя выделяет за это. Но, признаюсь, таким образом получать его внимание, довольно жалко… — Я хоть не раздражаю шехзаде своими выходками, Альфия, чего тебе советую, иначе он исполнит свою угрозу, — жестко заключила Дениз, не желая больше терпеть нападки глупой наложницы, которой пару лет назад повезло родить сына. Главная наложница шехзаде Махмуда все еще не могла понять, как ее выбор пал на эту девицу, как она не смогла увидеть в жалкой и напуганной девчонке ядовитую змею. В свое время Дениз Султан, слепо любившая шехзаде Махмуда, который на ее чувства не отвечал взаимностью, страдала от его похождений и появления чуть ли не каждый день новых фавориток. Но со временем она научилась блокировать в себе любые чувства, запирать их в глубинах израненной души, где они в последствии и умерли, отравляя ее разум смрадом боли. После того, как несчастная наложница взяла свои чувства под контроль, она начала отдавать всю свою остаточную любовь своим детям: Назлы Султан, шехзаде Амиру и Орхану. Дениз даже смогла побороть свою ревность и начала сама покупать во дворец новых наложниц со всех уголков света. Все-таки Махмуд был знатным любителем женской красоты. Султанша даже знала вкус своего, с позволения сказать, мужа: брюнетки с соблазнительной фигурой, карими глазами и невозможным характером. Дениз старалась отбирать девушек согласно вкусам Махмуда, но предпочитала первые два пункта, не выбирая девушек с невозможным характером. Все же Дениз в свое время, попав во дворец, была неугомонной, дерзкой и свирепой, наверное, именно это темное пламя привлекло внимание Махмуда, но благодаря холодному ветру из ревности и равнодушия супруга, пламень в душе Дениз навсегда погас. Так или иначе Дениз выбирала девушек и отправляла их в покои шехзаде Махмуда, коротая холодные вечера рядом со своими детьми или в одиночестве. Господин был доволен наложницами, что не замечал одной странной вещи: ни одна его новая фаворитка так и не понесла. А после того, как от чумы в возрасте двух лет умер старший сын Махмуда, у шехзаде долгое время были дети только от Дениз Султан. Этот факт никого не волновал. Махмуд был доволен своим положением наследника, каждую ночь проводил в объятьях новой девушки, а после того, как они ему надоедали, бедняжек перепродавали, высылали из дворца санджак-бея или же выдавали замуж… Дело было в том, что Дениз Султан глупой не была, она понимала, что ее сила — дети. А так же султанша знала о законе Фатиха. Фаворитка не хотела проблем своим сыновьям в случае восшествия Махмуда на престол, поэтому Дениз прилагала все усилия, чтобы наложницы, попадающие в покои шехзаде не забеременели. Но однажды система дала сбой. В покои шехзаде попала Альфия-хатун, которая была на хальвете всего два раза, дальше ее ждала ссылка в какое-нибудь дальнее поместье без права на возвращение. Уже у кареты, рыдающая Альфия объявила о своей беременности. Дениз, узнав про это, только посмеялась. Она знала, что лекарство, что по ее приказу по две капли подливали в еду наложницы за несколько месяцев до хальвета, не оставит ей ни одного шанса стать матерью. Но каждое правило имеет исключение. Досадное исключение в виде шехзаде Мурада. Служащие гарема все же отвели ревущую Альфию в лазарет, где ее осмотрела лекарша. Она и сообщила будущей матери, которая была ни жива ни мертва от страха за свое будущее, что она в положении. Радости наложницы не было предела… А вот Дениз Султан рвала и метала за закрытыми дверьми своей опочивальни и уже раздумывала, как ей избавиться от угрозы, что зрела в чреве глупой рабыни. Однако кроткая наложница оказалась вовсе не кроткой. Девушка, ясно понимая, что ее ждет в гареме, в котором правит более умная и сильная Дениз, отправилась прямиком в покои шехзаде Махмуда, чтобы сообщить ему радостную весть. Вот только все мечты Альфии о счастье рядом с шехзаде потерпели крах. Махмуд ребенку обрадовался, приказал раздать во дворце золото и устроить праздник, на котором выбрал себе очередную наложницу… Альфия наивно надеялась, что после рождения сына, удача повернется к ней лицом, но не тут-то было. Пока она мучилась в родовой горячке, едва не отдав душу Аллаху, шехзаде Махмуд наслаждался объятиями очередной рабыни. Наследник явился в покои Альфии только на третий день после рождения сына, о котором ему банально не могли сообщить, поскольку Махмуд сначала развлекался, а затем «болел». Шехзаде взял на руки маленького сына, который родился на месяц раньше срока, едва не уронив его. Альфия тогда чуть не закричала, когда качающийся в разные стороны Махмуд едва не выронил драгоценный сверток. Он даже элементарно не смог прочитать молитву над новорожденным и произнес плохо слущающимся языком, имя ребенка: «Мурлад, Мулад, Муррад» — присутствующие на этом представлении переглянулись между собой и новорожденного шехзаде решено было записать в учетной книге гарема, как Мурада. Дениз Султан наблюдала за перекошенным от удивления и досады лицом Альфии и размышляла о том, что ей в свое время нужно было стремиться всеми силами попасть в гарем к шехзаде Абдулле… Уж он-то не позволял себе напиться до невменяемого состояния.***
В это время шехзаде Мехмед сидел на подушке у столика с завтраком и уговаривал свою законную супругу поесть, но она не обращала на попытки мужа никакого внимания. Амрийе Султан сидела, словно неживая, обычно расправленные плечи были понуро опущены, а идеально прямая спина — сгорблена, словно кто-то вырвал из девушки стальной стержень. Султанша не реагировала на попытки мужа растормошить ее и вид имела до того жалкий и слабый, что Мехмед готов был выть на луну от досады. Мужчина понимал горе жены, но не испытывал его полностью, в конце концов у него уже были дети, которых он любил. А сколько еще будет… Ко всему прочему Мехмед давно научился блокировать в себе чувства, и никак не позволял им взять над ним верх. Амрийе Султан же в противовес мужу, хоть и казалась уверенной в себе и сильной, была на самом деле слабой и уязвимой. Она была единственной девочкой в семье, была поздним ребенком и росла рядом с горячо любимыми ей и любившими ее братьями, которые в ней души не чаяли и готовы были за одну ее слезинку умертвить кого угодно. Она всегда была защищена во всех смыслах этого слова. Сначала ее оберегали отец и братья, после они заботливо передали свое сокровище в руки шехзаде Мехмеда, который в ней души не чаял, хотя никогда прямо не говорил о своих чувствах. Амрийе знала, что она любима и всегда пользовалась этим. Ей многое прощалось, отец учил ее воинскому искусству наравне с сыновьями, и султанша могла за себя постоять, если ей угрожала внешняя физическая угроза. Вот только гораздо страшней оказалась угроза иного рода. И вот теперь Мехмед смотрел в зеленовато-серое лицо жены и ощущал досаду. Ему не хватало ее, как друга и женщины, он привык каждую ночь проводить в объятьях любимой жены, утолять свои физиологические потребности. Но в ближайший месяц по наставлениям лекарей Амрийе не могла ходить к нему на хальветы. Ах, если бы дело было только в хальветах и ночах, можно было элементарно позвать к себе какую-нибудь рабыню, имя которой он не вспомнит на следующий день, или же одарить внимание Гюльбахар. Хотя нет. Гюльбахар Султан — это давно перевернутая страница его прошлого. При всей своей холодности и жестокости Мехмед не мог воспользоваться телом первой жены и забыть о ней на неопределенный срок. Это было бы еще более жестоко по отношению к ней. Гюльбахар смирилась со своим положением забытой жены, и не нужно ворошить прошлое.