***
Спустя несколько дней. Дворец санджак-бея в Амсаье Дениз Султан вошла под своды дворца, ставшего за последние пять лет её домом. Она с легкой улыбкой на губах окинула взглядом встречающих их слуг и кивнула им в знак приветствия. К женщине сразу же поспешила главная калфа гарема Фирузе-хатун, сжимающая в руках кипу каких-то бумаг. — Госпожа, — поклонилась смиренно хатун, после чего робко улыбнулась, глядя на главную жену шехзаде Махмуда. — Мое вам почтение. Назлы Султан, — калфа перевела взгляд на султаншу династии, которая была отчего-то хмурой. — Приветствую, Фирузе-хатун, надеюсь в гареме не было никаких происшествий? — спросила устало Дениз Султан. Однако по взгляду калфы она поняла, что что-то все же случилось. — Назлы, отправлялся в свои покои, отдохни, путь домой тебя, должно быть, утомил, — дочь шехзаде Махмуда, выслушав мать, лишь поджала губы, но подчинилась воле матери. Она до сих пор обижалась на свою валиде за преждевременный отъезд из Топкапы. Девочка желала подольше побыть в этом величественном дворце, все же жизнь в провинции Назлы Султан не особо нравилась. Однако Дениз приняла решение отправиться в Амасью, и Назлы, все же понимая беспокойство матери, последовала за ней. Обе султанши думали, что вместе с ними уедет и Альфия, однако шехзаде Махмуд решил оставить вторую жену подле себя. О чем и сообщил первой супруге прямо перед отъездом. Дениз Султан подобное решение удивило и оскорбило, однако она не позволила своим чувствам взять над ней верх. Женщина, узнав об этом, только надменно вскинула голову и улыбнулась, чтобы никто не узнал о буре чувств, бурлящих у нее в душе. Почему эта выскочка Альфия, не обремененная большим умом, ему дороже нее, первой жены, матери троих его детей? Дениз Султан не знала ответа на этот вопрос. Хотя в глубине души понимала, что Махмуду просто нравится испытывать людей, доводить их до крайней точки, он будто бы питается человеческими эмоциями. Шехзаде доставляет удовольствие видеть сломленных людей и осознавать, что сломал их он. И если Дениз подобные игры не сломали, а сделали сильнее, хоть и опустошили ее от и до, лишили возможности любить своего господина, то неизвестно, как это может сказаться на Альфие. Дениз предпочитал думать, что шехзаде Махмуд просто играет со своей второй женой, наслаждается ее эмоциями и чувствами, что, когда ему надоест эта игра, он забудет о ней. Размышляя о супруге и его второй жене, Дениз Султан направилась в свои покои, чтобы первым делом проверить состояние своих сыновей. Не смотря на внешнюю невозмутимость и холодность, султанша была хорошей матерью. Она словно стремилась отдать своим детям всю свою нерастраченную любовь. Дети, лишенные ласки отца, отвечали ей тем же. И если Назлы Султан все еще тянулась к отцу, то сыновья шехзаде Махмуда не так к нему стремились, как сестра. Переступив порог своей опочивальни, Дениз Султан первым делом посмотрела на тахту и улыбнулась. Её холодное и спокойное лицо, напоминающее безжизненную маску, вмиг преобразилось, став более человечным. К счастью, оба сына султанши пошли характером в мать. Вот и теперь они предпочли играм книги. Мальчики сидели на тахте, прижавшись плечами друг к другу и читали. Оба настолько были увлечены, что не заметили появления матери. Дениз Султан ощутила прилив нежности, глядя на своих мальчиков. Шехзаде Амир так же хмурился, как и мать, а у шехзаде Орхан была материнская улыбка. Оба несли в себе черты своей любимой матушки, и это грело душу Дениз Султан. — И как вам книги, интересные? — не выдержала султанша. Дети вздрогнули и почти синхронно подняли черноволосые головы. Мальчики отложили в сторону книги, переглянувшись. После чего неловко вскочили на ноги и направились к матери, которая тут же заключила их в объятия. — Мои умные шехзаде, — Дениз поочередно поцеловала мальчиков в макушки, оглядывая их. Она остановила обеспокоенный взгляд на старшем сыне, который был каким-то бледный и вялым. — Амир, разве тебе не положен постельный режим? — Матушка, мне лучше, — ответил мальчик и тут же закашлял, тем самым опровергая свои слова. — Ты можешь заразить Орхана, — сказав это, Дениз посмотрела на младшего сына, прильнувшего к ней и уткнувшегося носиком в ее живот. — Мне скучно одному. С Мурадом не почитаешь и не поиграешь, он маленький, глупый и постоянно плачет, он не дает нам спать своим криком, — пожаловался Орхан. — Не говори так о брате, Орхан… — начала было Дениз, но была перебила младшим сыном, который отстранился от матери, хмурясь. — Он мне не брат! У меня уже есть брат, это Амир, -упрямо, со стальными нотками в голосе изрек Орхан. На его смуглом лице проступило упрямство, унаследованное явно от отца вместе со вспыльчивым характером шехзаде Махмуда. — Орхан, — одернула сына султанша, нахмурившись. Шехзаде потупил взгляд и виновато опустил голову, закусив от стыда губу. Он всегда был несдержан в чувствах в противовес спокойному и степенному старшему брату. Впрочем, разве можно винить в подобном восьмилетнего мальчика? — Амир твой старший брат, ты должен во всем прислушиваться к нему, а шехзаде Мурад — младший, ты должен его защищать, — строго отчитала своего ребенка Дениз. Она не хотела, чтобы дети шехзаде Махмуда ссорились между собой, деля власть и любовь родителя, который, впрочем, даже не замечал их. — Но, мама, почему папа тогда не слушается дядю Абдуллу и не защищает дядю Мехмеда? — наивно спросил Орхан, подняв черноволосую голову. Дениз Султан нахмурилась, не в силах найти нужных слов. — Вы ужинали? — спросила султанша вместо ответа, чтобы увести разговор в более безопасное русло. Мальчики покачал головами. — В таком случае нужно приказать принести ужин, — женщина поочередно погладила сыновей по головам и, как всегда, задержала взгляд на болезненном Амире, который был, в отличии от младшего брата, полной копией матери, унаследовав ее темно-карие глаза, кудрявые волосы и спокойный нрав. Шехзаде Орхан же в противовес брату имел серые глаза отца и его темные прямые волосы. Не прошло и часа, как расторопные служанки принесли в опочивальню управляющей гаремом шехзаде сытные блюда. Дениз Султан сидела на тахте в окружении своих детей и разговаривала с болезненным Амиром, в котором видела свое будущее. Мальчик, не смотря на весьма нежный возраст, был неплохо образован и уже мог поддержать некоторые беседы. Вот и теперь она с легкой полуулыбкой слушала сына, повествующего о мифах Древней Греции. Амир имел талант оратора, он мог так преподнести любую историю, что она непременно захватывала дух. Мелодичный, спокойный голос мальчика успокаивал и дарил покой, который был чужд Дениз многие годы. Наверное, поэтому султанша тщательно оберегала старшего сына, хотя старалась не обделять вниманием младшего и дочку. Шехзаде Орхан и Назлы Султан так же, раскрыв рты от восхищения, внимательно слушали брата. Хоть Амир и был везде первым, их все устраивало. Даже слуги не могли сдержать своего восхищения юным наследником. Он был любим всеми, кроме своего родного отца, который иногда после бесконечных ночей с наложницами не мог вспомнить имен собственных детей. — Фирузе-хатун, почему все еще не привели шехзаде Мурада? — спросила тихо у главной калфы Дениз Султан, стараясь не перебить рассказ сына. Калфа сделала страдальческое лицо и вздохнула. — Когда я пришла в покои Альфии Султан и сообщила о вашем приказе привести к вам шехзаде Мурада, его нянечка Айше-хатун начала визжать, кричать и обвинять меня в том, что я хочу убить мальчика по вашему приказу, — вспомнив недавнюю перепалку с горе-няней проговорила Фирузе. Дениз Султан с трудом удержалась от того, чтобы не закатить глаза. Чего-то подобного она ожидала. Почему-то Альфия вокруг себя всегда собирала людей глупых и недалеких, которые могли беспочвенно обвинять окружающих во всех своих бедах. — Я, конечно, пыталась объяснить Айше, что вы не из тех людей, которые могут причинить вред ребенку, но мои попытки потерпели крах. — А как маленький шехзаде? — спросила обеспокоенно Дениз. Она прекрасно знала, что может случится с мальчиком в окружении столь несдержанных особ. — Шехзаде, как обычно, капризничает и не спит ночами, мало ест и пугается собственной тени, — сухо поджала губы Фирузе. — Эта курица, — зло выплюнула оскорбление калфа в адрес нянечки. — Мало того, что посмела вас обвинять в детоубийстве, так еще и ребенка своим воплем напугала. Дениз, выслушав калфу, устало прикрыла глаза. О, Аллах, за что он послал ей такую соперницу? Мало того, что у девицы мозгов нет, так она своей глупостью превращает ребенка в нервного и дерганного человека. Дениз Султан прекрасно понимала, что многие в гареме ее опасаются за строгий и холодный нрав, да и то, что она сама отправляла в покои Махмуда девушек, тоже все прекрасно знали. Ко всему прочему Альфия раструбила всем о том, что злая и плохая султанша заставляет всех возможных фавориток наследника престола принимать отвар против нежелательной беременности. Фирузе-хатун, конечно, пригрозила всем девушкам, узнавшим тайну госпожи, молчать, но это не помогло. Альфия, пользуясь расположением шехзаде Махмуда, рассказала все ему. К счастью, это не принесло нужного результата. Махмуду было глубоко плевать на свое окружение. Он-то уже имеющихся детей особо не любил, что уж говорить о не рождённых. Для него было важно одно — каждый вечер напиваться до беспамятства и принимать у себя новую наложницу, которая не будет обременять его проблемами. Альфия Султан, не получив нужного эффекта, начала плести свои грязные интриги, подлые и низкие, как она сама. Правда получалось это у нее из рук вон плохо. Пока Дениз Султан удавалось поставить зарвавшуюся наложницу на место, но она опасалась ее. Султанша знала, что люди необремененные большим умом, но эмоциональные и импульсивные, могут принести гораздо больше бед, чем те, кто руководствуется разумом. Дворец санджак-бея в Манисе. Ясемин-хатун вышла из покоев шехзаде Ильяса и тяжело вздохнула. Мальчик, не смотря на все принятые меры, опять захворал. У него вновь поднялся жар и появилась слабость. Он уже несколько дней лежал в постели и взглядом, полным боли и страдания, смотрел куда-то вдаль, словно не видя того, что происходит в комнате. Вообще, шехзаде Ильяс сколько помнила Ясемин, всегда был слаб здоровьем. Он, как слышала Ясемин, родился раньше срока и у его матери было недостаточно молока, которое так необходимо недоношенному малышу. Наверное, с этого начались все проблемы маленького шехзаде. Но тогда у него была хорошая, любящая мать, окружающая его заботой. Теперь не было и ее. Ясемин-хатун, помня свою дружбу с Элиф Султан, пыталась всеми силами облегчить боль невинного ребенка, который потерял самое ценное в жизни каждого малыша — мать. Однако каждый раз девушка натыкалась на стену равнодушия. Ильяс никогда не подпускал ее близко к себе. Теперь тем более.Единственным человеком, способным хоть как-то унять боль одинокого ребенка, был шехзаде Абдулла. Только он мог в полной мере разделить с сыном это страшное горе. Однако Абдулла отправился в столицу, а после — в военный поход, который может длится годами. Ясемин-хатун молила Аллаха, чтобы шехзаде Ильяс, заботу о котором ей поручил муж, поправился. Иначе… Если произойдет самое страшное, Абдулла, не задумываясь, отправит ее в ссылку без права видеть своих дочерей. Он прямо ей об этому сказал перед своим отъездом, чем изрядно напугал жену, которая считала всегда своего господина добрым и чутким человеком. Теперь же Абдулла сильно изменился, став тенью прошлого себя. Он больше не улыбался и не смеялся. На его обычно спокойном лице появилось множество морщин от частых гримас боли и ненависти. А темно-карие, добрые глаза, лучащиеся солнечным светом, померкли. Они теперь напоминали стекла, пустые и безжизненные. Раньше, еще год назад Ясемин ни за что не поверила бы, что муж способен разлучить ее с дочерями, теперь же она не была так уверена в этом. Абдулла очень сильно изменился, и эти изменения нельзя было назвать хорошими. Вспомнить только то, как он взял силой бедную Эмине-хатун, которая убиралась у него в покоях спустя месяц после пожара! Ясемин до сих пор помнила, как, подходя к покоям мужа тем злосчастным вечером, чтобы поддержать его в страшном горе, услышала страшные крики служанки, полные отчаянья. Женщина, слушая мольбы служанки отпустить ее, испытывала страх… Да, именно он поселился в ее сердце. Она не могла ничем помочь несчастной, она не имела права вмешиваться. Очень скоро к крикам прибавились надрывные девичьи рыдания. Ясемин-хатун не знала, куда глаза девать. Обычно шехзаде не был так жесток к девушкам, он был спокойным и добрым, всегда готовым прийти на помощь, у него можно было попросить совета. Со всеми своими фаворитками Абдулла был ласков и нежен… Теперь же в наследника будто бы шайтан вселился. Ясемин-хатун, дрожа от волнения, обратилась к Лютфи-аге, который стоял у опочивальни и тоже слышал все то, что происходил о в покоях. Она попросила хранителя покоев шехзаде привести к нему эту бедную хатун после вынужденного хальвета, что Лютфи и сделал. Эмине-хатун имела удручающий вид. Было видно, что она сопротивлялась, за что была награждена многочисленными синяками, которые украшали ее юное тело. Девушка рыдала, что есть мочи, кусая губы. Ее русые волосы пришли в полный беспорядок, а на правой щеке имелась ссадина. Абдулла поднял на нее руку. — Хатун, послушай меня, — проговорила тогда ровным голосом Ясемин, пытаясь скрыть жалость в своем взгляде. — Тебе выпала величайшая честь стать фавориткой главного наследника престола, цени это, — вкрадчивым тоном изрекла женщина, надеясь, что ее слова успокоят наложницу. Но та вскинула на нее взгляд печальных глаз и разрыдалась пуще прежднего. Вспоминая минувшие события, Ясемин потерла виски и обреченно посмотрела на свою верную служанку Гюльфем, которая попыталась улыбнуться своей госпоже, дабы приободрить ее. — Вам бы отдохнуть, султанша, — проговорила Гюльфем. Ясемин вздохнула, у нее даже не было сил, чтобы исправить ее. Гюльфем всегда упрямо называла ее султаншей, хотя Ясемин прекрасно знала, что не имеет права носить этот титул. Она не подарила династии шехзаде, у нее две девочки. — Нет, нужно проверить расчетные книги, — произнесла Ясемин, ступая по коридору в сторону своей опочивальни. У нее болела голова от недосыпа, она уже несколько ночей нормально не спала, волнуясь за шехзаде Ильяса и мужа. Ко всему прочему вечно сорящиеся между собой дочери доставляли хлопот. — Я буду султаншей, матерью его сыновей, а ты, Эмине, родишь девочку и будешь увядать, как Ясемин-хатун, — послышался визгливый женский голос. Ясемин-хатун нахмурилась, переглянувшись с Гюльфем. Они обе двинулись в сторону источника звука, но фаворитка шехзаде Абдуллы уже прекрасно понимала, кому он принадлежит. Ясемин и Гюльфем вышли из-за поворота и увидели следующую картину: Атике-хатун, облаченная в ярко-красное платье, с до невозможности надменным лицом унижала русоволосую и миловидную девушку в нежно-голубом одеянии, подчеркивающем цвет ее печальных и наивных глаз. Эмине-хатун едва слышно всхлипывала, положив руки на свой все еще незаметный живот, скрытый тканью простого платья. Ее губы дрожали от подступающих рыданий, а на щеках пылал стыдливый румянец. — Ты обязана меня уважать и поклонятся мне, когда я иду, — продолжала говорить, гневно сверкая глазами, Атике. — Я рожу сына раньше тебя. — Одному Аллаху известно, кто у тебя будет, хатун, — бесцеремонно оборвала речи зарвавшейся рабыни Ясемин, выйдя из-за поворота и вставая рядом с ревущей Эмине. — Не стоит кричать и гордится будущем, оно еще не наступило. Атике-хатун побледнела и надменно улыбнулась, вскинув голову. — Веди себя тихо, хатун, а не настраивай против себя весь гарем, — дала совет девушке Ясемин, не надеясь, что она ее послушает. — Если шехзаде Абдулла узнает о твоем поведении, он отнимет у тебя дитя сразу после родов, а тебя выкинет из дворца, — спокойно изрекла мать двух султанш. Атике изменилась в лице и в защитном жесте накрыла свой округлый живот руками. — Ты меня поняла? — Да, — прошипела злобно Атике, с неприязнью глядя на Ясемин и стоящую рядом с ней Эмине, которая продолжала дрожать от тихих рыданий.***
Рузиля-хатун расслабленно сидела на скамье в хаммаме и наслаждалась тем, как служанка натирает мочалкой ее спину. Девушка едва не мурчала от удовольствия, позволив себе расслабиться на мгновение. Она все еще переживала за сестру, но, к счастью, Эсманур Султан больше не вызывала ее к себе и не угрожала. Значит ли это, что трудности позади, что ее оставили в покое, а Хеле… то есть Хандан ничего больше не угрожает? Ответов на эти вопросы не было. Рузиля позволила себе расслабиться. Она, хоть и не верила в любовь с первого взгляда, была очарована умным и добрым шехзаде Мсутафой, который был полной противоположностью своей матери и брата. Девушка все чаще ловила себя на мысли, что ей нравится проводить время с господином, который был добр и щедр к ней. Рузиля буквально купалась в его ласке и нежности, это не могло не задеть ее юное сердце. Из рая грез Рузилю вырвали голоса. Девушка дернулась на скамье, но тут же вздохнула с облегчением. В хаммам зашла Измир-хатун, которая, очевидно, решила искупаться перед сном. Девушка, увидев знакомое лицо, мило улыбнулась. Ее круглое личико посветлело от этого, но только на мгновение. — Привет, — произнесла Измир печальным голосом. Рузиля взглянула на знакомую и поджала губы. Эта хатун, хоть и была милой и доброй, имела привычку всегда ходить со скорбным лицом и красными глазами. — Привет, — проговорила Рузиля, в противовес собеседнице лучась радостью и светом. — Что-то случилось? -Нет, — прошептала Измир и зажмурилась, тщетно пытаясь удержать подступающие к глазам слезы. — Это из-за шехзаде Мехмеда? — догадалась фаворитка шехзаде Мустафы. Измир ойкнула и забавно вытаращила на собеседницу голубые глаза. — Да брось, я никому не скажу. — Как ты догадалась? — севшим голосом спросила Измир, все-таки всхлипывая. Она покачала головой, сгорбившись на скамье, словно на ее плечах была непосильная ноша. — Это заметно, ты так смотришь на него каждый раз, что не заметить это просто невозможно, — легкомысленно произнесла Рузиля. Измир же закрыла лицо руками и разрыдалась, жалея себя. Чувства, сперва приносившие радость в ее жизнь, теперь медленно убивали ее. Измир была на грани помешательства от своих переживаний, а равнодушие любимого только добавляли масла в огонь. К всему прочему недавние события, вернее новости, которые донесла до нее Хюррем Султан, буквально раздавили хатун. — Он не замечает меня, — в перерывах между всхлипами бормотала Измир. — Почему к нему идет эта Оливия? Почему? — Оливия? — удивленно переспросила Рузиля, озадаченно смотря на ревущую собеседницу. Неужели шехзаде позвал в свои покои кого-то? Рузиля, вспомнив про подругу, о которой из-за встреч с Мустафой позабыла, ощутила укол совести. Но, видимо, Оливия добилась-таки своего, привлекла внимание шехзаде. Рузиля была рада за подругу и искренне пожелала ей счастья, но ей было жаль и Измир, которая рыдала от удачи соперницы и не знала, что ей делать. — Да, Оливия, — пробормотала Измир, вытирая дрожащими руками слезы со своих покрасневших щек. — Ее выбрала Дефне Султан, — добавила она тихо. Рузиля поджала губы. Вот оно что. Не шехзаде выбрал себе наложницу, а его мать. Значит ли это, что ему безразлично, кто придет к нему этой ночью? Интересно, надолго ли Оливия задержится в фаворитках, когда шехзаде Мехмед столь сильно любит Амрийе Султан? — В таком случае не переживай, — произнесла Рузиля, с жалостью глядя на дрожащую от истерики служанку. — Ее не шехзаде выбрал себе, а его мать. Значит она ему вряд ли понравится. Все знают, что господин твоего сердца любит Амрийе Султан. — Да, наверное, султанша сейчас очень огорчена, — вздохнула Измир, ощутив неожиданно родство душ с женой возлюбленного. Должно быть она ужасно ревнует мужа и ей так же больно, как и Измир.***
Шехзаде Мехмед тем временем, не подозревая, что является причиной слез служанки своей сестры, сидел на тахте в своих покоях и, щурясь в свете свечи, читал книгу. Вернее, пытался читать, но освещение к этому особо не располагало. Мужчина вздохнул и отложил фолиант на тахту, после чего потер виски, которые сковало тупой болью от нервного перенапряжения. Он все еще пытался найти виновного в нападении на свою семью. Но тщетно. Не было никаких следов. Абсолютно. Эти люди, словно под землю провалились. Мехмед даже однажды лично пошел по следам нападавших, когда до него дошел слух о человеке, который в кабаке рассказывал кому попало о том, как совершил нападение на шехзаде в лесу. Когда слух о неизвестном дошел до ушей Мехмеда, он быстро собрал группу и отправился искать этого эфенди, в тайне от отца, разумеется. Но, к сожалению, это принесло больше проблем, чем пользы. Мужчина этот к тому моменту, когда отряд Мехмеда его обнаружил в одном из кабаков, был мертв. На самого наследника на обратном пути во дворец, когда он с соподвижниками шел по рынку, напали неизвестные в черных одеждах. К счастью, покушение не удалось. Чисто благодаря стечению обстоятельств. Бой, конечно, выдался славным, и Мехмед едва не пострадал, но спасла его, как не странно, обычная, деревянная скалка, которой раскатывают тесто. Во время сражения Мехмед бился с двумя противниками, его воины тоже были слишком увлечены своими врагами, чтобы заметить, как один щуплый проныра подбирается к наследнику со спины, чтобы пронзить его мечем. Но, мимо проходящий молодой человек, увидев это подлое действие, не задумываясь, схватил с прилавка одного из торговцев (это был торговец посуды для кухни) скалку и со всей силы ударил подлеца по голове. Наемник повалился на пыльную дорожку без чувств, а под ним очень быстро расползлось темно-красное пятно. Клинок, предназначенный для шехзаде Мехмеда, вспорол наемнику живот, едва он упал на землю. Шокированный шехзаде переглянулся с султанзаде Османом, который выглядел не менее озадаченным, и оба после этого, почти синхронно уставились на человека, который замер изваянием над телом убитого со скалкой в руке. — Э-э-э, -протянул озадаченно спаситель наследника, переводя взгляд карих глаз с Мехмеда на Османа. — Я тут мимо проходил. — Мы тоже мимо проходили, — одновременно ляпнули двоюродные братья и усмехнулись. — Как я вижу, не удачно, — улыбнулся новый знакомый, возвращая скалку хозяину лавки кухонной посуды. Он красноречиво покосился на два лежащих на земле тела. Остальные наемники успели скрыться. Именно так шехзаде Мехмед познакомился человеком, у которого не было имени, у которого было только прозвище. Дервиш-ага. Наследник встал с тахты и подошел к горящему камину. Не смотря на весну, во дворце было довольно прохладно. Мужчина с равнодушием посмотрел на пламя в камине и поджал губы. Валиде должна была прислать в его покои наложницу. Он, конечно, долго упирался, говорил, что его устраивает Амрийе Султан, но Дефне, ценящая традиции, смогла сломать сопротивление сына железными аргументами и столь не вяжущейся с ними нежностью, которой щедро одаривала всех своих детей. Шехзаде Мехмед после недолгих уговоров все же согласился принять рабыню. Возможно, если бы он не соскучился по плотским наслаждениям, матери не удалось бы отправить в покои сына девушку. Но сейчас Мехмеду было не до любовных игр и страстей, он был занят поимкой убийцы своего ребенка. Шехзаде необходима была разрядка, ему необходим был отдых. Ко всему прочему проклятое молодое тело требовало свое, привыкнув к жарким ночам, полным страсти. Мехмед желал отдохнуть в компании наложницы, но сейчас, когда девушка должна была вот-вот прийти к нему, он уже не был уверен в том, что желает этого. Все-таки в его сердце уже несколько лет была только одна женщина. Его законная жена. Приняв решение, шехзаде почувствовал облегчение, чувство вины перед любимой султаншей больше не грызло его изнутри. Мужчина стремительно вышел из своих покоев и столкнулся с процессией, состоящей из Нефизе-калфы, двух евнухов и светловолосой, миловидной девушки, облаченной в фиолетовое платье. Мехмед, остановившись на мгновение, смерил светловолосую наложницу равнодушным взглядом. Да, она была довольно красивой. Ее красота была милой и нежной, а чуть вздернутый носик добавлял личику очарования. Пухлые губки чувственно приоткрылись, когда рабыня посмотрела на него. — Шехзаде, Дефне Султан отправила вам в покои наложницу, — сухо проговорила Нефизе-калфа, глядя без страха в глаза племянника. Она единственная, не считая членов султанской семьи, его не боялась. — Оливия-хатун вам придется по вкусу, я уверенна, — усмехнулась Нефизе, но в ее голубых глазах не было и намека на веселье. — Пусть возвращается в гарем, я сегодня занят, — ответил Мехмед и, больше не глядя на Оливию, ушел прочь, оставив не состоявшуюся фаворитку дрожать от охвативших ее чувств. Она даже зажмурилась, чтобы скрыть подступающие к глазам слезы. — Куда он ушел, что у него за дела? — спросила девушка дрожащим голосом. Она обвинительно посмотрела на Нефизе, словно она могла влиять на решения наследника. Калфе до отвращения не понравился тон этой рабыни. Она, еще не успев попасть в покои Мехмеда, уже вела себя надменно. — Отвечай мне! — это было последней каплей. Нефизе, не заботясь ни о чем, схватила наложницу за руку и с силой сжала хрупкое запястье. — Не смей командовать, хатун, не зазнавайся, — прошипела не хуже змеи калфа, гневно сверкая голубыми глазами, которые могли бы быть добрыми и чистыми, если бы не плескавшиеся в них жестокость и холод. Оливия натужно взглотнула. Девушки из гарема шехзаде Мехмеда предупреждали ее, что Нефизе лучше не злить. Калфа обладала большим влиянием в гареме племянника и пользовалась своей властью неограниченно. Она жестоко карала провинившихся и контролировала всех и вся. — Перед тобой будущая супруга шехзаде Мехмеда и мать его детей, калфа, — злобно прошипела Оливия, попытавшись вырвать руку из цепких пальчиков Нефизе. Та растянула губы в поистине дьявольской улыбке. — Ты сначала в покои Мехмеда попади, хатун, — проговорила она. — Когда я стану султаншей, то прикажу тебя выгнать. Или казнить, — с трудом сдерживая слезы от боли, калфа слишком сильно сжала хрупкое запястье девушки, проговорила Оливия. — Ты сначала прорвись через Амрийе Султан и Гюльбахар. И, если у тебя все же получится, я поглажу тебя по светловолосой головке, когда ты будешь рыдать от его холодности. Твои мечты разобьются об его каменное сердце, — ответила елейным голоском Нефизе-калфа, наконец, отпустив запястье собеседницы. Оливия, всхлипнув, прижала к себе пострадавшую руку. На нежной коже запястья виднелись следы от цепких пальцев злобной калфы. И откуда в ней такая звериная сила? «Вы еще узнаете, кто я!» — подумала униженная наложница, тщетно пытаясь сдержать злые слезы. Она не могла поверить, что ее большие надежды начали рушиться в самом начале пути. Когда ее выбрала хасеки для сына, Оливия возгордилась и сразу же сбросила с себя маску учтивости. Она подалась своим мечтам, которые давно теплились у нее в душе. Теперь же девушка ощущала острую досаду и большое горе, ее надежды потерпели крах. А ведь она так хотела очаровать Мехмеда, родить сыновей и стать госпожой. А там и до трона рукой подать. — Уведите ее, — приказала оторопевшим евнухам Нефизе. Те торопливо закивали, испытывать на себе гнев калфы никто не желал. Евнухи взяли девушку за плечи, но она сбросила их руки и, испепелив обидчицу гневным взглядом, сама направилась в гарем, гордо подняв голову и расправив плечи, словно уже стала наложницей наследника. Нефизе-калфа с ехидной усмешкой на губах проводила взглядом недофаворитку племянника и вздохнула. Как ее сестра могла выбрать сыну такую девицу? Неужели, не увидела в ней гнилого начала? Как же просто некоторые люди скрывают свои истинные чувства за масками. Наверное, Дефне Султан повелась на милое личико этой рабыни и ее лживые улыбки. «Необходимо завтра доложить все Дефне. Да, так и сделаю утром, когда она вернется из покоев падишаха», — подумала калфа и направилась в свою комнату на этаже прислуги.