Через терни к звездам

***

Несколько дней спустя. Маниса. Дворец санджак-бея. — Я не ломала твое ожерелье! Не ломала! — это было первое, что услышала Ясемин-хатун, переступив порог своей опочивальни. Женщина устало вздохнула и покачала головой, переглянувшись с верной Гюльфем-хатун. Наложница шехзаде Абдуллы, нахмурившись, направилась в детскую, откуда и доносились звонкие голоса.       Едва она переступила порог детской, ей открылась следующая картина: плачущая Бахарназ Султан судорожно сжимала в правой руке подаренное отцом ожерелье и протягивала его старшей сестре. Девочка имела до того несчастный и напуганный вид, что у Ясемин перехватило дыхание от страха. Иссиня-черные кудрявые волосы Бахарназ пришли в полный беспорядок и теперь торчали в разные стороны, кругленькое личико покраснело, а карие глаза застилала пелена слез. — Это все ты! Ты! — вскрикнула Бахарназ вытирая с щек слезинки. — Ты его сломала, потому что папа мне подарил ожерелье, а не тебе! — А вот и нет! — упрямо вскрикнула Мелек Султан, которая напуганный вид, на ее лице было такое выражение, словно девочка вообще не понимала, что происходит. — Я его не трогала! — Ты просто завидуешь, что папа любит меня больше, чем тебя, — слишком не-по-детский сказала Бахарназ Султан. — Он тебя совсем не любит! — злобно заключила девочка, позабыв, что перед ней ее родная сестра. — Что здесь происходит? — пришла в себя, наконец, Ясемин-хатун, строго глядя на вмиг притихших дочерей. Мелек уязвленно посмотрела на мать и втянула голову в плечи, краснея от эмоций. Бахарназ же, воспользовавшись ситуацией, ринулась к матери и, обняв ее за ноги, разразилась надрывным плачем. Ясемин-хатун, вздохнув, погладила маленькую султаншу по черноволосой голове, после чего мягко отстранила ее от себя и посмотрела в покрасневшее личико. — Что случилось, девочка моя? — ласково спросила наложница, глядя в карие глаза, полные непролитых слез. — Она, — Бахарназ указала пальчиком на старшую сестру, которая не знала, что ей делать и что говорить. — Сломала мое ожерелье, — девочка всхлипнула и показала матери сломанную драгоценность, цепочка которой была порвана, а крупные рубины обезображены. — Это не правда, мама, — жалко проскулила Мелек Султан, не смело подходя к матери, которая строго на нее посмотрела. — Мелек, — устало начала Ясемин, по-прежнему обнимая младшую дочь, которая продолжала беззвучно плакать. — Сколько раз тебе говорить, чтобы ты ничего не ломала и не трогала без разрешения, — хатун строго посмотрела на светловолосую султаншу. — Я не трогала ее ожерелье, валиде, — заливаясь слезами пробормотала Мелек, вздрагивая от рыданий. — Почему ты мне не веришь? — спросила она. — Корону Элиф Султан ты тоже не трогала и не ломала, а что в итоге, Мелек? — спросила снисходительно Ясемин, вспоминая случай годичной давности, когда некто сломал корону любимой жены шехзаде Абдуллы. Элиф так расстроилась тогда, что шехзаде Абдулла приказал найти виновного. В конце — концов во всем обвинили служанку, которую бросили в сырую темницу и оставили без еды на несколько дней, хотя девушка клялась, что не виновата. К счастью для несчастной, настоящая виновница произошедшего была совестливой. Мелек Султан стало так жаль бедную служанку, что она отправилась в покои Элиф Султан и призналась во всем султанше. Элиф простила девочку и закляла ее никогда не брать ничего чужого и всегда говорить правду, какой бы горькой она не была. — Это не я сломала ожерелье, — пробормотала Мелек, вытирая слезы с щек. Она сделала шаг навстречу матери, желая, чтобы и ее пожалели и обняли, но Ясемин не сдвинулась с места, продолжая утешать Бахарназ. — Извинись перед сестренкой, — строго изрекла наложница шехзаде Абдуллы и холодно посмотрела на дочь, которая уязвленно вздохнула и затравленно посмотрела на мать. — Нет! Я не виновата! — резко изрекла маленькая султанша, после чего выбежала из детской, закрывая личико руками. — Мелек! Вернись немедленно! — вскрикнула Ясемин, но ответом ей послужил звук закрывающихся дверей.       Мелек Султан бежала по коридорам дворца Манисы, не видя ничего перед собой от слез. Ее светлые волосы пришли в полный беспорядок, а платье измялось. Девочка была крайне обижена на мать, которая не замечала ничего и никого вокруг, кроме проблем гарема, и на сестру, которую вроде как должна защищать и оберегать. Но разве Бахарназ Султан нужна защита? Это от нее нужно защищать.       Мелек Султан ясно понимала, хотя ей было всего семь лет, ее подставила младшая сестренка. Сестренка, которой всегда доставалось все самое лучшее. Сестренка, которую любили родители. Сестренка, которая была всегда и во всем лучше нее. Девочка настолько была поглощена в свои мысли, что не заметила одиноко бродящую по коридору дворца Эмине-хатун, которая была настолько погружена в безрадостные мысли, что так же не заметила султаншу.       Очнулись обе только тогда, когда врезались в друг друга. Эмине-хатун машинально придержала влетевшую в нее Мелек Султан и обеспокоенно посмотрела в заплаканное личико девочки. — Вы не ушиблись? — спросила Эмине, напряженно смотря в покрасневшие голубые глаза, точно такие же, как и у нее самой. — Нет, — пробормотала султанша, отступив назад и смотря на наложницу исподлобья снизу — вверх. — Что-то случилось, султанша? — мягко спросила Эмине, ощущая некую неловкость. Мелек отрицательно покачала головой, скользнув взглядом по фигуре наложницы и остановив взгляд на животе рабыни, скрытом юбками простого голубого платья. Эмине-хатун, поняв, куда смотрит маленькая госпожа, побледнела и сжалась, желая стать меньше и незаметнее. — Мама сказала, что у меняя скоро будет братик или сестренка, но я не хочу сестренку, — вместо ответа проговорила Мелек. — У меня есть Бахарназ, а лучше бы не было… Я хочу, чтобы она умерла, — жестко заключила Мелек Султан, ожесточившись лицом и обиженно посмотрев на наложницу. — Нельзя так говорить, госпожа, — мягко проговорила Эмине, протягивая руку к девочке и ласково погладив ее по светлым волосам. Мелек Султан замерла, наслаждаясь этой минутной лаской. Что не говори, родители редко баловали ее вниманием.       Эмине-хатун тяжело вздохнула, ощущая, как в душе поднимается тоска. Она смотрела на светловолосую султаншу и испытывала весьма двоякие чувства. С одной стороны, она была не прочь стать матерью такого прекрасного ребенка, как Мелек. А с другой… Мысли об этом вызывали в ней глубокое отвращение. Особенно если вспомнить при каких обстоятельствах был зачат ее ребенок. Эмине не хотела быть матерью ребенка шехзаде Абдуллы, особенно после того, что он с ней сотворил за закрытыми дверьми главных покоев. Эмине до сих пор иногда просыпалась с криком и в холодном поту, поскольку события той жуткой ночи до сих пор преследовали ее, ходили тенью по пятам. Они отравляли ее, подобно самому медленному яду. Медленному, но без сомнений смертельному.       Эмине боялась шехзаде Абдуллу, он порождал в ней практический животный страх. Страх же порождал ненависть страшной силы. Эмине желала Ему смерти, он не может ходить по этой земле вместе с ней, особенно после своего чудовищного поступка…       Еще Эмине страшно боялась повторения той ужасной ночи, когда она оказалась в объятьях чудовища, когда ее столкнули в бездну ада. Но, к счастью, после той ночи шехзаде Абдулла о ней больше не вспомнил. Он отправил ей сундук с красивыми и дорогими подарками, словно желая выпросить прощения. Но Эмине не была глупой, она понимала, что наследник в первую очередь пытается утешить и успокоить себя, спастись от мук совести. Подтверждало мысли девушки отчасти то, что больше Абдулла о ней не вспоминал.       Такой расклад совсем не расстраивал Эмине. Ей наоборот было чуточку легче от этого. Ее поселили на этаже фавориток в отдельную комнату, поскольку после хальвета девушка была настолько в безобразном состоянии, что на нее смотреть было страшно. Около месяца Эмине не могла оправится от случившегося, не переставая плакала и проклинала судьбу за все страдания, скучала по старшей сестре, которая хоть и обладала резким характером, но всегда защищала ее и оберегала от дурного.       Эмине-хатун не выходила из комнаты, практический ничего не ела и не пила. Из-за этого наложница осунулась и сильно похудела, ее тело утратило соблазнительные и волнующие изгибы, стало костлявым, несуразным и непривлекательным.       Спустя два месяца, когда Эмине-хатун уже примирилась со всем происходящим, когда решила прозябать на задворках дворца пренебрежение едой дало о себе знать. Она упала в обморок в комнате фавориток. К счастью, ее обнаружила служанка, которая позвала лекаря. А уже через час во дворце раздавали золото. Повод был довольно счастливый: фаворитка главного претендента на Османский престол, Эмине-хатун, носила под сердцем ребенка.       Эта новость выбила из-под ног наложницы почву. Она была в глубоком шоке от происходящего и, что уж скрывать, почти сразу прониклась к нарождённому малышу неприязнью. Шехзаде Абдулла только усугубил ситуацию. Тем же вечером он пришел в комнату фавориток и поблагодарил ее за такую чудесную новость, после чего наследник подошел к вставшей с кровати фаворитке, которая, склонившись в поклоне, пыталась унять страх перед мужчиной. Абдулла посмотрел в перекошенное от страха личико Эмине, после чего притянул ее к себе и поцеловал в лоб.       Этого оказалось достаточно, чтобы пробудить в памяти несчастной хатун неприятные воспоминания о той самой ночи, когда был зачат их ребенок. Эмине с силой вырвалась из объятий шехзаде и, заливаясь слезами, забилась в угол комнаты, выставив руки в защитном жесте перед собой.       Шехзаде Абдулла был весьма удивлен этой реакции и, приказав молодой лекарше присмотреть за наложницей, покинул комнату фавориток. Оставшуюся часть ночи и последующие ночи Эмине-хатун рыдала в подушку, проклиная судьбу. А после в ее голове начало зреть болезненное решение. — У тебя все в порядке? — вырвала Мелек Султан наложницу из воспоминаний. Девочка уже стерла с щек слезы и теперь напряженно смотрела в лицо фаворитки отца. Та, вздрогнув, улыбнулась, понимая, что слишком увлеклась, гладя султаншу по мягким волосам. Почему-то в голову Эмине пришла мысль, что будь у Мелек Султан черные волосы, как у Абдуллы, она к ней даже не прикоснулась бы. Настолько сильно шехзаде вызывал в ней отторжение. — Все в порядке, — проговорила Эмине-хатун, натянуто улыбнувшись. — У тебя глаза красные, значит, ты плакала, а еще ты почему-то ходишь одна по коридорам, — пожала плечами девочка, рассуждая не по-детски. — Я просто гуляю, — нервно проговорила Эмине, поправив подол платья. В этот момент у нее из рукава выпал маленький пузыречек с какой-то жидкостью желтоватого цвета. Девушка, побледнев, торопливо его подняла. — Что это? — спросила тут же Мелек Султан, глядя на пузырек, который Эмине тут же спрятала обратно в рукав. — Лекарство, — лаконично ответила Эмине-хатун. — Ты заболела? –полюбопытствовала девочка. Эмине вздохнула, проклиная себя за то, что пересеклась с любопытным ребенком и уронила флакончик. — Это для моей подруги, -ответила наложница, не искренне улыбнувшись. Топкапы. Покои падишаха. Султан Баязид стоял на террасе и, оперившись о перила, напряженно смотрел вдаль. На город опустились сумерки, и лучи заходящего солнца окрашивали небо в кроваво-красный цвет. Мужчина был напряжен, это красноречиво показывали его плечи. Султан несколько раз шумно вдохнул и выдохнул воздух, надеясь вернуть себе душевный покой. Но, увы, эффекта это не дало.       Султан Баязид прислушался к ночной тишине, после чего его губы тронула едва заметная улыбка. Она была здесь, она была с ним. Она явилась к нему, не опасаясь его гнева, чтобы поддержать, чтобы уберечь от импульсивных поступков. Падишах прислушался к тихим торопливым шагам, но не обернулся. Он знал, что она встанет у него за спиной, что будет молчаливо стоять в тени, наблюдая за ним, что по прошествии определенного времени несмело, робко приблизиться к нему и коснется нежными руками его спины. Она всегда так делала. Баязид прикрыл глаза, стук сердца отдавал в голове, а к горлу подступала тошнота — верный признак перенапряжения. Когда Баязид нервничал, у него всегда были одни и те же симптомы. Наконец, Дефне Султан приблизилась к мужу из-за спины и дотронулась маленькими ладошками до спины супруга. Баязид вздохнул, понимая, что с ее появлением стало как-то спокойнее. — Есть новости? — сухо спросил Баязид, пытаясь скрыть дрожь в голосе. «Мужчины не плачут» — твердил он себе. Но разве можно не плакать, когда твой ребенок в столь плачевном состоянии? — Мустафа по-прежнему не пришел в себя, -проговорила Дефне Султан устало. — Уже вторые сутки на исходе, неужели надежды нет? — пробормотал потерянно султан, чувствуя, как в его сердце стремительно проникает жуткая, невыносимая боль. Боль, от которой не найти исцеления. — Тише, мой султан, тише, — нежно прошептала Дефне, обнимая своего господина и мужа за плечи и прижимаясь лицом к его спине. — Не нужно думать о плохом. Мустафа сильный, он выкарабкается… — Уповаю на это, — ответил падишах мира сего. Мужчина потер переносицу и поморщился от неприятной боли в области грудины. Со всей этой нервотрепкой он снова забыл принять лекарства, прописанные лекарем. — Баязид, — начала осторожно Дефне Султан, не сумев побороть любопытство. Плечи султана под руками хасеки ощутимо напряглись. — Что будет с Ибрагимом? — спросила осторожно женщина и тут же прикусила язык, опасаясь вспышки гнева. Но, к счастью, кажется, обошлось. — А что может быть с ним? — зло вопросил султан. — Пусть сидит пока взаперти в своих покоях и молится, чтобы его брат выжил. От того, будет ли жить Мустафа, целиком и полностью зависит мое решение.       Дефне Султан вздрогнула всем телом и резко отпрянула от мужа. Султан Баязид, не понимая в чем дело, обернулся и посмотрел на жену, которая смотрела на него с неописуемым ужасом. Никогда до этого он не видел в ее светло-карих глазах столько страха. — Что случилось? — спросил падишах. Дефне неопределенно мотнула головой, отказываясь верить в то, что супруг способен убить собственного ребенка. Ведь еще несколько дней назад он планировал отдать шехзаде Ибрагиму в управление Конью, а теперь… — Ты казнишь его, если Мустафа погибнет? — спросила хасеки плохо слушающимся языком. Султан Баязид промолчал, обдумывая ответ. Он не привык, чтобы любимая супруга смотрела на него, как на зверя в человеческом обличии.       Да, Дефне Султан часто не одобряла вспыльчивые поступки султана. Да, она всяческий пыталась в случае чего смягчить его гнев. Да, султанша опасалась характера султана, но никогда, ни при каких обстоятельствах Дефне его не боялась. И вот теперь, услышав про намерение мужа, она пришла в настоящий ужас. Если Баязид однажды прольет родную кровь, пути назад больше не будет. Запах крови сводит Правителей с ума, заставляет видеть в каждом врага и предателя. Если султан казнит одного сына, за ним могут последовать и остальные. Дефне Султан опасалась, что однажды, в гневе, султан казнит кого-то из ее детей. Особенно султанша боялась за Мехмеда, поскольку он доставлял больше всего беспокойства обоим родителям.       — Я не хотел бы этого, но любой поступок имеет последствия, — проговорил султан Баязид, вспомнив свое восстание против брата Селима и последовавшую за этим борьбу за существование.       — Баязид, прошу тебя, не надо. Представь какого будет Эсманур, потеря сыновей убьет ее, — проговорила Дефне Султан, пытаясь надавить мужу на жалость. Возможно, ей это удалось бы, если бы у падишаха были чувства к второй супруге. Но увы.       — Она должна была воспитать сыновей, сделать их достойными престола, но что в итоге? — продолжал гневаться падишах. — Хотя, признаюсь, я тоже виноват… — неожиданно признался Султан странно тихим голосом. Дефне вскинула на него удивленный взгляд. — Я плохой отец. Я большую часть времени провел в походах, не уделял детям достаточного внимания, из-за чего они начали соперничать между собой, стараясь показать себя с лучшей стороны, чтобы заслужить мое одобрение. Так уж устроены люди: соперничество дарует достижение, достижение — зависть, а за завистью следуют жестокость и ненависть…       Дефне Султан слушала мужа, но не спешила его перебивать. Баязид редко говорил ей что-то сокровенное, и, что уж скрывать, про свои ошибки он предпочитал молчать. Но теперь и эта стена между ними пала. — Я должен был заметить яд вражды, пролитый между братьями, я должен был пресечь все это, но вместо этого я все дальше погружался в государственные дела, — продолжал монолог падишах. — Не говори так, Баязид, — собравшись с мыслями, мягко возразила Дефне Султан, подаваясь навстречу мужу, чтобы обхватить его лицо своими мягкими руками. — Ты — великий правитель, ты завоевал много новых земель, благодаря тебе Империя Османов процветает, — уверенно, глядя в серые глаза мужа, изрекла Хасеки Султан. — Возможно, я хороший правитель, но отец из меня никудышный, — устало изрек Султан, отстранив от своего лица руки жены. Мужчина некоторое время держал супругу за руки, после чего неожиданно сжал хрупкие запястья. Дефне Султан поморщилась, но не подала виду, что ей больно. Она знала, что падишах, ведомый сильными эмоциями и чувствами, бывает порой не сдержан. Даже прошедшие годы не смогли это изменить. Султан Баязид, посмотрев в глаза супруги, поцеловал поочередно руки возлюбленной. — Спасибо тебе, моя госпожа, — вздохнул он устало. Топкапы. Покои Шехзаде Ибрагима.       Шехзаде Ибрагим сидел на тахте, глядя в одну точку. На небольшом столике стоял поднос с нетронутым ужином, а на тумбочках горели многочисленные свечи, но ночь была очень темной и толку от свечей ровным счетом не было. Юноша лениво развалился на тахте и был погружен в свои безрадостные мысли. Его темные глаза словно заволокла пелена, а черты лица заострились. Ко всему прочему нос наследника был насыщенного фиолетово-синего цвета. Все же кулак у Мехмеда железный. Но дискомфорт от поломанного носа мерк на фоне душевных переживаний.       Нет, шехзаде Ибрагим не сожалел о том, что покалечил родного брата-близнеца. Он вообще не испытывал мук совести по этому поводу. Гораздо больше его беспокоила собственная участь. Участь, которую определит для него отец.       Ранее, до разговора с матерью, он не сомневался, что отец помилует его, но после беседы с разгневанной и явно разочарованной в нем Эсманур Султан, уверенность Ибрагима стремительно обращалась в прах. Теперь шехзаде Ибрагим не знал, что ему делать, он проклинал себя за неосмотрительность, за глупость, за вспыльчивость.       Почему-то один вид вечно улыбающегося Мустафы действовал на него, словно красная тряпка на быка. Хватало только одного косого взгляда со стороны близнеца, чтобы Ибрагим пришел в бешенство.       И почему между близнецами, которые пришли в этот мир с разницей в несколько минут, которые наделены одной внешностью, одной кровью, пролегла пропасть ненависти и презрения? Что послужило поводом для этого?       Шехзаде Ибрагим всегда считал себя лучше братьев. Отчасти этому способствовала слепая любовь матери, которая всегда потакала всем его стремлениям и желаниям, которых, к слову, день ото дня становилось все больше и больше. Количество желаний росло по мере взросления наследника. И основным его желанием, естественным желанием для каждого ребенка, было заслужить одобрение отца и матери. И, если с Эсманур, слепо любившей старшего сына, проблем не возникало, то с Султаном Баязидом возникали трудности.       Трудности в лицах старших братьев. Да и младшие так же доставляли хлопот. Поскольку Эсманур Султан часто говорила сыну, что они все братья только до той поры, пока на горизонте не появится трон, что братская любовь мгновение ока может испариться, когда кто-то из них взойдет на престол.       И этим Эсманур Султан настраивала шехзаде Ибрагима против братьев, заставляла видеть в них врагов, даже если они таковыми не являлись. И Ибрагим, ведомый мудрыми советами матери, презирал и завидовал каждому брату.       Покойного шехзаде Османа любили в народе, его боготворили янычары, султан Баязид был весьма благосклонен к старшему наследнику, но, к счастью Осман надолго не задержался на этом свете. В 1573 году в Османскую Империю пришла Черная смерть, именно она забрала жизни шехзаде Османа и четверых его малолетних детей.       Следующим был Абдулла, который всегда проявлял добрый, спокойный нрав, никогда не говорил лишнего, чем заслужил одобрение отца. Шехзаде Махмуд стал, на счастье Ибрагима, разочарованием отца, поскольку не учился и не желал учиться, не обладал большим умом, а предпочитал большую часть времени проводить в компании наложниц и вина.       Следующим на очереди был Мехмед. Первенец Дефне Султан, которому многие завидовали. Ибрагим же ненавидел брата за расчетливый ум, за смелость, за самостоятельность.       Но самым главным объектом для ненависти, как ни странно, стал для Ибрагима шехзаде Мустафа. Его полнокровный брат, его зеркальное отражение, его тень, которая медленно, но верно, год за годом, затмевала его. Мустафа, будучи только пятым сыном, пробился в любимчики падишаха. Он был старателен в учебе, много читал, был добрым и ласковым, его сердце было полно благородных помыслов. Даже в воинском искусстве, в котором Мустафа был весьма посредственен, он умудрился достичь успеха. А все благодаря недюжинному упорству, с которым наследник приступал к каждому начинанию.       Все вышеперечисленное очень сильно раздражало и злило Ибрагима, поскольку он не был так образован, как Мустафа, он не был так благороден, как брат, он не был так чист и добр, как брат. Шехзаде Ибрагим в глубине души завидовал шехзаде Мустафе, завидовал его успехам и понимал, что брат-близнец намного лучше него.       Наверное, именно из-за зависти и осознания собственной никчемности в глазах царственного отца заставляло Ибрагима раз за разом совершать подлые, ничтожные поступки. Он каждый раз с извращенным удовольствием готовил для братишки ловушки и каждый раз радовался, когда Мустафа попадал в них, позорясь перед отцом-султаном.       Сердце шехзаде Ибрагима полнилось мрачным злорадством каждый раз, когда Мустафа обвинял во всех своих бедах его при султане Баязиде, а сам падишах не видел очевидных вещей, считая, что Мустафа просто не хочет казаться слабым и голословно обвиняет во всех своих неудачах старшего брата. Что-что, а заметать следы Шехзаде Ибрагим научился еще в детстве, перекладывая всю ответственность за совершенные проступки на близнеца.       Это привело к некоторым последствиям. Если Ибрагим ревновал Мустафу к отцу, то Мустафа ревновал Ибрагима к матери. Между братьями развязалась самая настоящая негласная война в абсолютно каждой сфере жизни наследников. Топкапы. Покои шехзаде Джихангира       Шехзаде Джихангир не мог заснуть. Он стоял на террасе и задумчиво смотрел на объятый тьмой город. Юноша был настолько погружен в безрадостный мысли, что не замечал никого и ничего вокруг. Порывы прохладного ветра ласкали его светлые, вьющиеся волосы, но наследник не обращал на холод никакого внимания. Он, наоборот, был рад прохладе.       Мысли Джихангира то и дело крутились вокруг шехзаде Ибрагима и шехзаде Мустафы. Юноша искренне переживал за брата Мустафу, а неприязнь к его брату-близнецу, наоборот, росла в нем с чудовищной скоростью. Джихангир сам удивлялся своим чувствам, раньше он никогда не подумал бы, что способен так ненавидеть кого-то. Взгляд серых глаз шехзаде скользнул по небольшой террасе, расположенной чуть ниже и в стороне от его покоев. Юноша с волнением смотрел вниз, ожидая, когда, наконец, сможет ее увидеть.       Шехзаде Джихангир как мог боролся с удушающими его чувствами, но не мог ничего с ними поделать. Теперь, когда объект обожания, был каждый день близко, запретные чувства, посеянные в его сердце, давали первые ростки. И шехзаде уже не мог с ними бороться, они травили его, словно медленнодействующий яд. Яд, который сладок и горек одновременно. Сладок, потому что будоражит кровь и дает веру в лучшее. Горек, потому что чувства обречены сгореть в бездне.       Наследник вцепился руками в перила и нахмурился, не понимая, почему же она не выходит на террасу. Каждый вечер Гюльбахар Султан выходила подышать свежим воздухом. И каждый раз Джихангир украдкой, тайно, любовался наложницей, восхищался ее красотой и грацией. И, конечно же, завидовал своему более удачливому брату, который даже не подозревал, какое сокровище увядает в его гареме, лишенное ласки и любви. Джихангир, волнуясь, словно девушка перед первым хальветом, потер переносицу.       «Может она заболела?» — подумал он, но тут же отогнал эту мысль подальше. «Или ее позвал Мехмед», — наследник, едва его голову посетила подобная мысль, с силой сжал руки в кулаки, пытаясь сдержать ослепляющую ревность. Он понимал, что ревновать Гюльбахар Султан глупо, что она принадлежит его брату, но ничего не мог с собой поделать.       В себя Джихангира привело невесомое прикосновение к плечам. — Господин, позвольте согреть вас в эту холодную ночь, — раздался ласковый девичий голос. Наследник нахмурился, чувствуя раздражение. Он не очень-то любил, когда его одиночество нарушали без разрешения. А эта рабыня, отправленная в покои наследника Дефне Султан, явно не знала, что у кого=то может быть личное пространство. — Бирсен, — устало отозвался Джихангир, подумывая над тем, чтобы отправить девушку обратно в гарем. Но он понимал, каким ударом это будет для наложницы. — Иди в покои, на улице, действительно, прохладно, — наследник мягко отстранился от наложницы и посмотрел на нее.       Бирсен-хатун робко улыбнулась ему, став еще больше милой и нежной, хотя изначально таковой не являлась. Черты ее лица были резкими, но благодаря стараниям слуг и косметике, рабыня была весьма хороша собой, а иссиня-черные, кудрявые волосы, лежащие на точенных плечах, придавали образу Бирсен очарования. Но больше всего нравились шехзаде ярко-синие глаза наложницы, точно такие же, как у Гюльбахар Султан. — Я хочу с вами, — упрямо сказала Бирсен, надув смешно губки и насупившись. Взгляд Джихангира невольно смягчился, и его губы тронула нежная улыбка. Юноша по-хозяйски приобнял Бирсен и уткнулся носом в макушку фаворитки. Взгляд молодого человека скользнул по террасе, прилегающей к покоям первой жены шехзаде Мехмеда, и из его груди вырвался шумный вздох. Бирсен-хатун тут же хотела отстраниться, но Джихангир посильнее прижал к себе фаворитку, чтобы она не заметила ту, за которой он тайком наблюдал. Все же девушки бывают на редкость болтливы. — Что там, господин? — спросила Бирсен, попытавшись отстраниться. Шехзаде Джихангир, закатив глаза, поспешил заткнуть наложницу требовательным поцелуем. Хатун тут же расслабилась в объятиях наследника, бережно обнимая его в ответ и робко отвечая на поцелуй.