Через терни к звездам

***

      В султанской опочивальне султан Баязид, восседая на троне, приветствовал членов семьи. Рядом с троном царственного родителя по обе стороны от него стояли, почтительно склонив головы, шехзаде Джихангир и шехзаде Мехмед. Султан Баязид, облаченный в парадный кафтан, с улыбкой на губах слушал льстивые речи Шах Султан, старшей дочери покойного шехзаде Селима. Помимо Шах Султан падишаха почтили присутствиям ее младшие сестры.       Эсмехан Султан не скрывала мрачного настроения и хмуро смотрела на восседающего на троне дядю. В ее темноволосой голове множились грубые и жестокие мысли о том, что вместо Баязида трон должен был унаследовать ее отец, шехзаде Селим. Только он был достоин престола, только он. Султан Баязид был жестоким правителем, правил твердой рукой и не гнушался никаких методов. С годами, от многочисленных потерь, его благородное сердце затвердело и превратилось в камень. И это могло погубить великую империю, если рядом с султаном Баязидом не будет людей, смягчающих его.       По стечению обстоятельств этим человеком для султана стала законная жена и мать пятерых его детей, Хасеки Дефне Султан. Но даже султанша не могла влиять на решения царственного супруга. Она скорее ненавязчиво давала советы, к которым султан Баязид изредка, но прислушивался. — Как ты Эсмехан? — с добродушной улыбкой спросил султан Баязид у второй племянницы. Женщина сверкнула карими глазами, в которых промелькнула искорка гнева и злости, но султанша под строгим взглядом старшей сестры быстро взяла себя в руки и улыбнулась падишаху. — Молюсь о вашем здоровье, Повелитель, — произнесла Эсмехан Султан. — Как твои дети? — спросил султан Баязид. — Они приехали в столицу? — Нет, Повелитель, султанзаде Селим и Хафизе Султан, к сожалению, слабы здоровьем, и дорога могла плохо сказаться на их самочувствии, — спокойно ответила Эсмехан Султан. И тут же почувствовала, как напряглись ее сёстры. Шах Султан все же смогла скрыть волнение, Гевхерхан Султан покосилась на Эсмехан Султан, и в ее глазах проскользнул испуг. Только рыжеволосая Фатьма Султан осталась равнодушной к волнению сестер. Султанша была крайне далека от интриг и политики, единственной ее заботой был маленький сын, которого она была вынуждена оставить во дворце под присмотром служанок.       Внимательный Джихангир заметил молчаливый диалог дочерей покойного дяди и покосился на старшего брата, лицо которого оставалось бесстрастным и спокойным, он вообще не обращал внимание на слова султанши династии. Или умело делал вид, что не обращает.       Двери в опочивальню распахнулись, и хранитель покоев объявил о приходе Эсманур Султан с сыновьями. Султан Баязид мельком посмотрел на вторую супругу, наградил гневным взглядом шехзаде Ибрагима, который был бледным и напряженным. Юноша, заметив суровый взгляд отца, опустил голову и поклонился ему. Но падишах уже не смотрел на него.       Правитель с беспокойством взглянул на второго шехзаде. Мустафа, несмотря на травму и слабость, все же нашёл в себе силы прийти в султанскую опочивальню. Из-за проблем со здоровьем султан, к досаде юноши, принял решение, что он не отправится в военный поход. Этот факт расстроил шехзаде Мустафу, и он хотел отговорить родителя от такого решения, но Эсманур Султан смогла переубедить сына. шехзаде Мустафа вместе с матерью отправиться в Кютахью. — Приветствую Вас, Повелитель, — мягко проговорила Эсманур Султан, улыбнувшись. — Султанши, — женщина посмотрела на дочерей Нурбану Султан, но ничем не выдала заинтересованности. — Мустафа, как ты себя чувствуешь, лев мой? — спросил падишах, даже не посмотрев на жену. Эсманур Султан сохранила улыбку на лице, не обратив внимание на пренебрежение супруга. Она давно смирилась, что никогда не будет любима. — Все в порядке, — проговорил шехзаде Мустафа и улыбнулся. Даже побывав между жизнью и смертью, юноша не утратил природного тепла и оптимизма. За это его любила вся семья. — Жаль, что я не могу отправится в поход, — проговорил шехзаде Мустафа, глядя на отца темно-карими глазами. Султан улыбнулся. — Не переживай, мой лев, в следующий раз ты обязательно поддержишь меня в походе, — проговорил падишах. После этого он посмотрел на шехзаде Ибрагима, который стоял чуть в стороне от брата и матери. Молодец человек опустил голову, можно было подумать, что он испытывает стыд и чувство вины за подлый поступок, но сжатые в кулаки руки говорили об обратном. Ибрагим боролся с гневом и злостью. Слушая диалог отца и младшего брата опальный шехзаде чувствовал, как в его сердце разгорается огонь ревности. И никто, и ничто не могло погасить его.       Шехзаде Ибрагим, почувствовав взгляд отца, напрягся. Султан Баязид в последние дни не говорил с сыном. Последняя беседа между ними случилась сразу после памятного происшествия в саду. Султан был так разгневан, что Ибрагим опасался за свою жизнь. Последующее заключение в покоях усилило страх опального шехзаде до такой степени, что молодой человек не спал ночами, ожидая прихода немых палачей.  — Ибрагим, надеюсь, что минувшие дни научили тебя многому, — с явным холодом в голосе и нажимом произнёс падишах. Шехзаде Ибрагим посмотрел на отца и натужно проглотил вставший в горле ком. Разве это нормально, что отец вызывает в сыне страх и ужас? Нет. Ибрагим тяжело и быстро задышал, его тело сковал страх, но вместе с ним на задворках сознания мелькнул гнев. Его, конечно, огорчало пренебрежение отца, но более сильным ударом по самолюбию было присутствие братьев. Он кожей чувствовал презрение к себе со стороны Мехмеда и Джихангира, Мустафа же никак не выдавал ненависти. Но миролюбие близнеца только распаляло ненависть шехзаде Ибрагима. — Не беспокойтесь, отец, я понял, что совершил ошибку, и впредь обещаю, что буду действовать более предусмотрительно, — все же сумев совладать с раздражением и гневом, произнес Ибрагим, мельком взглянув в глаза отца. В словах шехзаде Ибрагима скрывался двойной смысл, и большинство разгадали его с легкостью. Все же шехзаде Ибрагима можно было читать, как открытую книгу.       К счастью, никто не успел заострить на необдуманной фразе наследника внимание, поскольку двери в опочивальню вновь распахнулись, и стражник объявил о приходе Дефне Султан, шехзаде Ферхата и шехзаде Махмуда. Маленький Ферхат, словно солнечный лучик, впорхнул в покои и тут же поспешил к отцу. Султан встал с трона и раскрыл объятия. Шехзаде Ферхат тут же поспешил обнять отца, уткнувшись лицом в его кафтан. — Папа, возьмите меня тоже в военный поход, — серьезно попросил мальчик, отстранившись от отца и глядя на него снизу вверх. Султан Баязид рассмеялся. — Твое время еще не пришло, — проговорил правитель, взъерошив светлые волосы. Мальчик нахмурился и вздохнул. Султан снова обнял младшего ребенка и улыбнулся подошедшей к нему Дефне Султан. — Я назначаю тебя хранителем семьи, Ферхат, — заметив расстроенный вид сына, проговорил Повелитель серьезно. — Оберегай маму, сестер и Мехмеда, — султан Баязид посмотрел на регента престола, который с непроницаемым лицом смотрел прямо перед собой, не обращая внимания ни на тетушек, ни на родителей. — Мехмеда? — удивленно переспросил шехзаде Ферхат, забавно округлив светлые глаза. — Но он сам может за себя постоять, — возразил мальчик. — Может, — кивнул Баязид подумав: «Пока может, но необдуманные поступки могут привести к трагедии». — Но даже ему требуется защитник, — произнес султан и в очередной раз посмотрел на шехзаде Мехмеда, поджав губы. Все же его очень беспокоило непослушание сына. Один никях чего стоил? Заключение брака с дочкой командующего флота можно рассматривать как подготовку к бунту. О чем думал Мехмед? Был ли его поступок продиктован чувствами? Или же им руководил холодный расчет?       Зная нрав сына, султан Баязид склонялся к второму варианту. Шехзаде Мехмед всегда был холоден и сдержан даже с членами собственной семьи, поэтому было очень трудно поверить в то, что он вдруг воспылал чувствами к кому-то. Скорее всего, им двигал холодный расчет. Он взял в жены Амрийе-хатун, чтобы заручиться поддержкой флота и двумя корпусами янычар, в которых служили старшие братья его жены.       Султан Баязид вот уже четыре года опасался вероятного мятежа. Он понимал, что с годами моложе не становится, что рано или поздно ему на смену придет один из сыновей. Но что, если дети не захотят ждать? Что если поднимут мятеж? Из всех своих сыновей, султан Баязид больше всего опасался Мехмеда. Присматриваясь раз за разом к сыну, правитель со смятением в душе замечал тревожные знаки. В юном принце были все задатки правителя, он был умен и искусен в военном деле. И только Мехмед поведением и поступками чем-то неуловимо напоминал Баязиду покойного старшего брата, шехзаде Мустафу. Не зря двадцать три года назад, выбирая пятому сыну имя, будущий правитель желал назвать мальчика Мустафой, но вовремя передумал. Тогда эту новость могли плохо принять родители Баязида. Все же султан Сулейман собственными руками подписал первенцу смертный приговор, а Хюррем Султан многие годы беспощадно вела престолонаследника к смерти. И тогда еще шехзаде Баязид назвал сына Мехмедом в честь второго старшего брата, которого его отец любил больше всех своих детей и видел на троне. Но, увы, век Мехмеда оказался коротким.       И теперь, глядя на третьего сына, падишах все еще чувствовал беспокойство и какой-то иррациональный страх, словно шехзаде Мехмед вот-вот поднимет мятеж, чтобы свергнуть отца с престола. Он думал об этом, и этот страх его креп день ото дня. Султан Баязид приказал слугам следить за наследником, отправил в Конью верных людей, чтобы они докладывали ему о малейшем шаге Мехмеда. Но за минувшие годы ничего не изменилось. Шехзаде Мехмед блестяще проявил себя на руководящей должности, народ Коньи восхвалял его и боготворил… Но уже ничего не могло унять пламя сомнений в душе султана.       Больше всего на свете Баязид боялся стать сыноубийцей, каким стал его отец, султан Сулейман. Убив старшего сына Мустафу, султан Сулейман отдал душу шайтану, и своим жестоким поступком показал Баязиду, что власть делает с людьми, что даже отцовская любовь не сможет противостоять ей. И, восходя на престол, чудом выживший султан Баязид поклялся себе, что никогда не прольет кровь сыновей, что никогда не допустит такого, чтобы по его вине гибли близкие люди, но с годами слова клятвы начали стираться из памяти правителя страхом за жизнь. К сожалению, против яда власти нет противоядия. И даже отцовская любовь не поможет избежать трагедии. Маниса. Дворец санджак-бея.       Несмотря на солнечную и теплую погоду, во дворце царила весьма напряженная и мрачная атмосфера. Последние полгода, после всех трагических событий, никто во дворце престолонаследника не мог жить спокойно. Страх паутиной оплел стены дворца, проник в каждый закоулок. И каждый понимал: пожар, забравший жизни султанши и ее детей, не был случайным. Но никто не рисковал выдвигать в адрес кого-то обвинения. Доказательства отсутствовали, поэтому обитатели дворца с растущим беспокойством ожидали очередную бурю, которая либо возродит их из пепла, либо уничтожит раз и навсегда.       Наложницы, отдыхая от работы, обсуждали последние новости, а именно отравление Эмине-хатун и затяжную болезнь шехзаде Ильяса. Лишённые правды, наложницы раз за разом придумывали все новые и новые версии. Так некоторые додумались объявить, что Эмине-хатун отравила Ясемин-хатун. Но, разумеется, эти домыслы не имели ничего общего с правдой. Эмине-хатун, стащила опасное лекарство у лекарши, к которой пришла с жалобами на головную боль, и приняла его в большом количестве в надежде избавиться от ребенка под сердцем. Но, к счастью, маленькая Мелек Султан вовремя рассказала матери, что Эмине-хатун, кажется заболела и ей выписали какое-то лекарство. Султанша в силу возраста не понимала, что доведенные до отчаянья люди способны пойти на жестокие и необдуманные поступки. Ясемин-хатун поспешила в комнату фаворитки, чтобы проверить слова дочери. Женщина до последнего думала, что маленькая султанша придумала очередную историю, чтобы хоть как-то привлечь внимание матери, но то, что увидела Ясемин-хатун, войдя в комнату на этаже фавориток, надолго отпечаталось в ее памяти… Эмине-хатун без чувств лежала на кровати, ее светлые волосы в беспорядке разметались по подушкам, и казалось, что наложница спит, но в руке у нее был зажат маленький флакон из-под лекарства.       Ясемин-хатун вошла в главную комнату гарема, и рабыни встали с мест с мест, чтобы поприветствовать фаворитку шехзаде. Светловолосая госпожа натянуто улыбнулась девушкам, мимолетом вспомнив далекие дни, когда она сама была простой рабыней, одной из сотен красивых девушек, обязанных ублажать господина. За Ясемин-хатун преданной тенью следовала ее верная служанка Гюльфем-хатун, которая строго оглядела девушек и задержала взгляд карих глаз на той, кто не встала для приветствия матери двоих султанш. — Атике-хатун, правила не для тебя писаны? — спросила строго Гюльфем-хатун, сурово нахмурив темные брови. Ясемин-хатун подняла руку, жестом призывая служанку к молчанию. — Я не обязана вставать в ее присутствии, — едко проговорила Атике-хатун, по-прежнему сидя на тахте и лениво поглаживая уже заметный под юбками синего платья живот. Ясемин-хатун с трудом удержалась от того, чтобы не закатить глаза. Как же ее раздражала эта девица. Провела с шехзаде несколько ночей, забеременела, а уже мнит себя султаншей. Как жаль, что Элиф Султан не успела избавиться вовремя от наложницы. — Перед тобой мать двух султанш, Атике-хатун, а ты еще даже девочку не родила, — резко проговорила Гюльфем, делая шаг в сторону Атике-хатун, но та лишь насмешливо приподняла брови и усмехнулась. — Правильно, у меня будет сын, а затем еще сын и еще, — надменно процедила она, с вызовом глядя в глаза светловолосой соперницы. Ясемин-хатун не хотела развязывать конфликт, она вообще сторонилась любых ссор, наученная горьким опытом, что в гареме конфликты весьма опасны. В свое время у фаворитки был очень хороший учитель. Элиф Султан. И этот опыт нельзя было назвать приятным.       К сожалению, Атике-хатун не довелось близко пообщаться с покойной госпожой. Иначе она бы не зазнавалась. Тело несчастной давно служило бы кормом могильным червям. Но увы. У судьбы были иные планы, и ей стало угодно, чтобы в погребальном саване оказалась Элиф Султан. — Мечтай, хатун, но приготовься горько плакать и клясть судьбу, когда твои надежды пойдут прахом, — хриплым от усталости голосом проговорила Ясемин и, не дождавшись ответа, продолжила путь. — Как вы? — раздался следом издевательский голос Атике-хатун. Ясемин ничего не ответила, а только посильнее сжала челюсти.       «Как я», — устало подумала она, поднимаясь по лестнице. В последнее время фаворитка престолонаследника чувствовала себя неважно, Гюльфем-хатун даже предположила, что госпожа беременна. Но вызванная лекарша потушила огонь надежды, вспыхнувший в сердце светловолосой женщины. Она не в положении.       Ясемин-хатун вошла в комнату фавориток и, вдохнув горьковатый запах лекарств, поморщилась. Прикрыв на мгновение глаза от слабости, женщина собралась с мыслями и подошла к кровати, на которой без сил лежала светловолосая девушка. Ясемин-хатун устало оглядела Эсмине-хатун, пытаясь понять, в каком душевном состоянии находится наложница. И пришла к неутешительному выводу, что состояние фаворитки оставляет желать лучшего. Просто чудо, что девушку спасли, а сохраненная беременность — милость Аллаха. Ясемин-хатун не уставала благодарить Бога, что все обошлось. Эмине-хатун необдуманным и импульсивным поступком могла запросто подписать управляющей гаремом смертный приговор. Если бы Эмине-хатун погибла, утянув в могилу нерождённое дитя, то шехзаде Абдулла, сломленный потерями, не задумываясь, выслал бы Ясемин из дворца, лишив ее возможности видеть дочерей. Ясемин-хатун не вынесла бы этого. — С добрым утром, — сказала Ясемин, посмотрев на верную служанку. Гюльфем-Хатун, поняв все без слов, покинула комнату, оставив жён шехзаде наедине. Управляющая гаремом осторожно присела на край кровати и с волнением посмотрела в осунувшееся лицо Эмине. — Как ты? — сухо спросила Ясемин. Наложница промолчала, упрямо глядя куда-то в сторону. — Я не желаю тебе зла, Эмине.  — Я не хочу этого ребёнка, он мне не нужен, — едва различимо прошептала девушка, наконец, сфокусировав взгляд на собеседнице. Ясемин вздохнула, не зная, что сказать. Она впервые столкнулась с такой реакцией. Все наложницы мечтали привлечь внимание шехзаде и подарить ему ребенка, но эта хатун не вписывалась в общую картину. Даже сама Ясемин была бы рада беременности. Она хотела родить еще, подарить мужу сына. И, само собой, женщина мечтала о любви, хотя тщательно скрывала это, словно ее желание любит и быть любимой преступно. — Он нужен династии, — осторожно произнесла Ясемин. Эмине-хатун презрительно хмыкнула. — Если родится мальчик, ты султаншей станешь, будешь жить в отдельных покоях, у тебя будут слуги… — проговорила тихо управляющая то, о чем сама всем сердцем мечтала. — Скажите, а вы, попав в гарем шехзаде, тоже о власти мечтали? — неожиданно спросила Эмине непривычно высоким и резким голосом. Ясемин вздрогнула от ее вопроса и внимательно посмотрела в бледное лицо наложницы. В обычно печальных голубых глазах рабыни вспыхнули искорки гнева. — Нет, я мечтала о любви, — грустно улыбнулась Ясемин-хатун. Ее красивое лицо тронула тень печали. Женщина на мгновение прикрыла глаза, вспоминая минувшие дни. — Вы ее получили? — поинтересовалась Эмине-хатун с интересом. Ясемин посмотрела на нее и отрицательно покачала головой, не желая вспоминать прошлое. — Нет, шехзаде никогда не любил меня, — вздохнула управляющая гаремом, расправив несуществующие складки на юбках светло-розового платья. — Но вы подарили ему двух дочерей, -возразила Эмине-хатун, глядя на госпожу, в которой неосознанно искала утешения. Только она в этом змеином логове была добра к ней, только она помогала. — Чтобы зачать ребенка любить не обязательно, — покачала головой Ясемин. В ее голубых глазах отразилась немая печаль, которую женщина долгие годы скрывала в глубинах души. — Шехзаде привлекла моя красота, но любил он всегда душу Элиф Султан, — проникновенно проговорила управляющая гаремом, вспоминая то, каким светлым пламенем горели глаза шехзаде Абдуллы, когда он смотрел на Элиф Султан. — Султанша не была так красива, как вы, — наивно прошептала Эмине-хатун, о чем-то задумавшись. — Значит, шехзаде Абдулла нашел в ней что-то, что затмевало мою красоту, — вздохнула удрученно Ясемин-хатун. — Так или иначе, меня он так и не полюбил, и Элиф быстро вытеснила меня из его покоев. — И я мечтала о любви. Прислуживая вместе с сестрой Гюльбахар Султан, я слушала ее восторженные рассказы о шехзаде Мехмеде, о его уме и красоте, что начала завидовать. Видя цветущую Гюльбахар, носящую под сердцем ребенка шехзаде, я начала мечтать о материнстве… Но я никогда не была такой решительной и сильной, как Фахрийе. Моя сестра стала наложницей шехзаде Ибрагима, и забрала меня с собой в Акшехир. Однако и там я не нашла покоя, — Эмине-хатун замолчала на несколько мгновений, словно собиралась с мыслями. Ясемин, слушая ее исповедь, осторожно взяла наложницу за руку и слегка сжала ее в знак поддержки. Эмине-хатун посмотрела на управляющую глазами, полными слез и несколько раз тяжело вздохнула. — Однако и там я не нашла пристанища. Шехзаде Ибрагим оказался таким же красивым, как и мать, и очень любит женское внимание. Фахрийе забеременела, и господин утратил к ней интерес. Просто забыл про нее. Каждый день он проводил в объятьях наложниц, покоя моя сестра крушила покои и билась в бессильной истерике, желая смерти очередной сопернице. — Знакомая ситуация, — грустно улыбнулась Ясемин-хатун. Она помнила в каком бешенстве была Элиф Султан, узнав, что шехзаде Абдулла принял подаренную ему сестрой рабыню Розу, которую он нарек Атике. — Знаете, мои руки в крови, — пробормотала Эмине-хатун совершенно потеряно. От былого возбуждения не осталось и следа, теперь ее глаза снова наполнились печалью, а руки мелко задрожали. — Я убивала тех несчастных, кому не повезло привлечь внимание шехзаде. По приказу Фахрийе Султан я убила беременную Айсу-хатун, толкнула ее на лестнице. Бедняжка потеряла ребенка от удара о ступени, а после, не вынеся горя, повесилась. Я отравила Альмас-хатун, она захлебнулась собственной кровью во сне. Еще я изувечила Нурхан-хатун, она провела с шехзаде две ночи, ее поддерживала Эсманур Султан, и Фахрие приказала натереть ее подушку ядом, разъедающим кожу. У бедняжки от лица осталось кровавое месиво, и ее выслали из дворца.       Ясемин-хатун с ужасом слушала Эмине-хатун, чувствуя, как горлу подступает тошнота. О, Аллах, что же происходит. Эмине-хатун всегда казалась ей покорной и тихой. Она никогда не шла на конфликты и чаще всего сама становилась жертвой насмешек, но управляющая даже представить не могла, что за маской невинности и слабости скрывается убийца. Чувствуя, как волнение заполняет все ее существо, Ясемин-хатун опустила руку наложницы и, встав на ноги, в волнении заходила по комнате. Эмине-хатун посмотрела на слушательницу затуманенными от слез глазами и всхлипнула, словно моля о прощении и поддержки. — Зачем ты мне все это рассказываешь? — спросила Ясемин-хатун, кое-как взяв себя в руки. Она посмотрела строгим взглядом на наложницу. Эмине-хатун пожала плечами. — Я устала скрывать это. Я не хотела никого убивать и калечить, но моя сестра, она единственное, что у меня было. Я цеплялась за нее, как за последнее спасение, но в итоге она толкнула меня в бездну. — Не понимаю, — нахмурилась Ясемин. — В какой-то момент шехзаде Ибрагим обратил внимание на меня. А год назад, когда мы были во дворце Топкапы, он отдал приказ, чтобы я пришла к нему на хальвет, — прошептала тихо Эмине-хатун. — Я, конечно, мечтала о любви, но не хотела предавать сестру. Я отправилась к Фахрие Султан и рассказала ей о приказе шехзаде. Фахрийе была в бешенстве. Мне даже показалось, что я повторю участь тех, кого сама убила. Но она вовремя вспомнила, что я ее сестра и выгнала меня, выкинула, как никому не нужную вещь. — И что было дальше? — спросила Ясемин-хатун плохо слушающимся языком. Она догадывалась о продолжении истории, но все же нужно было прояснить кое-какие моменты. — Я шла по коридору Топкапы и, плача от бессилия, столкнулась с Элиф Султан. Госпожа пожалела меня и взяла себе в услужение. Так я стала служанкой третьей султанши, — прошептала тихо Эмине-хатун, вытирая дрожащими руками с щек слезы, которые непрерывными ручьями струились по ее лицу. — То, что произошло в покоях шехзаде — я все это заслужила, — глухо прошептала наложница. — Я не могу ночами нормально спать, мне сниться та самая ночь, — слабо прошептала Эмине-хатун. Ясемин с опасением в глазах приблизилась к постели и обеспокоенно вгляделась в бледное лицо фаворитки, которая, кажется, была не в себе. То она вполне бодрым голосом вела повествование, то переходила на едва различимых шепот. Должно быть, тяжесть совершенных преступлений и памятная ночь в покоях шехзаде начисто лишили ее рассудка. — Я боюсь оставаться одна, поскольку мне кажется, что в углах комнаты прячутся призраки убитых мной девушек, — слабо простонала Эмине-хатун и поморщилась, положив руку на незаметный живот. — Что? Болит? — обеспокоенно спросила Ясемин-хатун, когда наложница звонко вскрикнула и сжалась в постели, пытаясь унять нарастающую боль в чреве. — Гюльфем! — рявкнула Ясемин-хатун не своим голосом. Верная служанка тут же забежала в комнату для фавориток и, увидев бледную и стонущую в постели Эмине, побежала звать лекаря.       Ясемин-хатун, испытывая противоречивые чувства, осторожно присела на край постели страждущей и, подаваясь жалость, погладила плачущую от боли наложницу по светловолосой голове. Топкапы. Дворцовый сад. — И как тебе семья Повелителя? –тихо спросила Шах Султан, посмотрев выразительно на подошедшую к ней мрачную Эсмехан Султан, которая пребывала в весьма скверном расположении духа. И даже солнечная и ясная погода не могли скрасить ее настроения. — Все, как один, вызывают отторжение и злость, — мрачно изрекла султанша. — Но радует одно — скоро эпоха сменится, — проговорила она и, гордо подняв подбородок, хотела пройти прочь от старшей сестры, но та схватила ее за руку и сжала ее тонкими пальцами. — Что ты делаешь? –прошипела зло Эсмехан. Она терпеть не могла, когда ей пытались управлять и давали советы, из всех детей Нурбану Султан Эсмехан была самой нетерпеливой и резкой. — Советую тебе научиться владеть собой, сестра, будь осторожна со словами и жестами, — проговорила с нажимом Шах Султан, по-прежнему сохраняя спокойствие и холодность. — К сожалению, не вся семья Повелителя так беспечна и глупа, как Дефне Султан, — вспомнив про инцидент в Старом дворце, проговорила Шах Султан. Тогда ей в последний момент удалось обыграть происходящее в наиболее выгодном свете. — Ты намекаешь на ее старшего сына, который так не нравится Эсманур Султан? — поинтересовалась Эсмехан Султан, все-таки освободив руку из цепкой хватки сестры. — Не только про него. Эсманур тоже вызывает опасения. Я боюсь, как бы она не вышла из-под контроля, — строго проговорила Шах Султан. — Она может заподозрить что-то, если мы позволим чувствам взять верх над разумом, — назидательно произнесла султанша, глядя в карие глаза сестры. Эсмехан упрямо промолчала. Обычно именно она не могла сдерживать искренние чувства, и это было ее главной слабостью. — Эсманур Султан хотя и мнит себя великой госпожой на деле ничего из себя не представляет, как и Дефне Султан. Я поражаюсь, как Дефне с такими мозгами столько лет смогла прожить в гареме, — резко и жестко проговорила Эсмехан Султан. Ее старшая сестра с трудом удержалась от того, чтобы не закатить глаза. Она только недавно просила собеседницу держать себя в руках, но бесполезно. — Вся власть Дефне Султан держится на ее детях и любви Повелителя. Эсманур же не так глупа, какой иногда пытается казаться, — вздохнула Шах Султан. — Еще меня беспокоит Михрумах Султан, которая, судя по всему, всеми силами пытается задержаться в столице, — женщина прервала разговор, поскольку с другого конца сада им навстречу по дорожке шли Гевхерхан Султан и хмурая Фатьма Султан, которая шла, опустив рыжеволосую голову, словно ей было стыдно. — Посекретничали? — спросила с ехидной насмешкой Эсмехан Султан, взглянув на тихую Фатьму Султан в скромном платье из коричневой ткани. Самая младшая сестра умоляющим взглядом посмотрела на Гевхерхан Султан, словно прося ее о чем-то. Но Гевхерхан сделала вид, что не заметила взгляда сестры. — Мне нужно вернуться во дворец, мой сын мал, я боюсь оставлять его надолго, — проговорила Фатьма Султан и замерла, ожидая ответа старших сестер. Шах Султан сузила карие глаза и наклонила голову в право, словно пыталась прочитать мысли сестренки по глазам и жестам. — Как твои отношения с мужем, Фатьма? — сладким голосом спросила Шах Султан. Фатьма как-то потерянно посмотрела на сестру и тут же отвела взгляд. — Сиявуш-паша весьма привязан к семье, — глухо прошептала Фатьма, нервным движением поправив светло-рыжие волосы, завитые крупными локонами. Она пыталась придать голосу уверенности, но ее выдавал взгляд, в панике блуждающий по цветочным клумбам. — Паша ценный союзник, Фатьма, помни об этом, — назидательно проговорила Шах Султан. — Не буду тебя задерживать. Султанзаде Мусса, действительно, мал, чтобы надолго оставаться без матери, — Фатьма Султан нервно улыбнулась сестрам, после чего поспешила поскорее покинуть их утомительное общество.       Несмотря на то, что женщина любила родных по-своему, но иногда находится в их обществе было просто невыносимо. Фатьма Султан быстро шла по каменной дорожке, уныло глядя себе под ноги. Сегодня она в очередной раз тщетно пыталась изменить горькую участь.       Женщина, не смотря на статус султанши, не нашла в браке счастья. Сиявуш-паша был старше жены на двадцать пять лет, он представлял из себя человека твердого характера, больше похожего на неприступную крепость, чем на любящего мужа. Возможно, Фатьма Султан полюбила бы мужа, если бы сама получила так необходимую сердцу любовь. Но увы. Сиявуш даже не пытался найти общий язык с супругой, и приходил в ее комнату несколько раз в неделю, чтобы исполнить супружеский долг.       Фатьма Султан задыхалась рядом с этим человеком, единственным ее утешением стал маленький сын, рождение которого она ждала всем сердцем в глупой надежде, что паша, наконец, полюбит ее. Но нет. Даже наличие сына не смягчило поведение Сиявуша.       Сегодня Фатьма Султан рискнула заговорить с Гевхерхан Султан о возможном разводе с пашой. Она боялась отрицательно реакции со стороны сестер, именно поэтому выбрала в качестве вероятного союзника Гевхерхан. Шах Султан имела среди сестер нерушимый авторитет и подавляла всех вокруг. У Эсмехан имелся недостаток в виде вспыльчивости и импульсивности. Султанша сначала делала, потом думала, и то не всегда. Гевхерхан Султан же представляла золотую середину между сестрами и так же не нашла в браке, устроенном старшей сестрой и матерью, счастья. Фатьма Султан надеялась сыграть на этом, убедить сестру поддержать ее. Но Гевхерхан Султан отказалась и строго настрого запретила младшей сестре даже думать о расторжении брака. Не сейчас, когда им так нужна поддержка.       В одиночку рыжеволосая султанша боялась выступить против мужа, старших сестер и матери. И этот страх заставлял ее раз за разом отступать. Фатьма Султан, чувствуя, как к горлу подступает ком, а в носу начинает колоть, на мгновение остановилась, чтобы попытаться взять себя в руки. Она несколько раз вдохнула и выдохнула, но не помогло. Женщина нервным движением утерла выступившие на глаза слезы и продолжила путь, желая поскорее оказаться рядом с сыном, в котором видела смысл жизни после стольких разочарований. Топкапы. Гарем.       Непривычно радостная и улыбчивая Измир-хатун вышла из комнаты для фавориток и спустилась в общую комнату гарема по лестнице. Ее появление наложницы восприняли весьма настороженно, некоторые даже зашептались между собой, изредка косясь в сторону фаворитки шехзаде Мехмеда. — Да уж, нашли фаворитку называется, худая, маленькая, вместо лица крысиная мордочка, — презрительно проговорила Оливия-хатун, которая сегодня не дежурила на кухне. Девушка сидела на тахте и с неприязнью разглядывала наложницу шехзаде, но так и не смогла найти в ней чего-то необычного. — Ты права, — с готовность поддакнула подруге одна из рабынь. — Удивительно, что шехзаде ее принял. — Вряд ли он ее принял, скорее всего, прогнал, а Измир-хатун прорыдала в прачечной, а на утро появилась в гареме, делая вид, что провела ночь в объятьях шехзаде, — с насмешкой проговорила третья девушка.       Оливия-хатун промолчала, поджав губы. Слова подруги о прачечной возродили в ней не самые приятные воспоминания. В ночь, когда шехзаде Мехмед прогнал ее, Оливия-хатун, боясь насмешек со стороны наложниц, спряталась в прачечной и беззвучно проплакала почти всю ночь, сидя на холодном полу. Утром она хотела, как ни в чем не бывало, появиться в гареме, делая вид, что стала наложницей господина, но ее план потерпел крах. Все испортила Нефизе-калфа, появившееся в гареме в момент, когда Оливия-хатун хотела начать рассказ о хальвете.       И вот теперь обида, которая день за днем точила сердце наложницы, достигла апогея. Это она, а не Измир, должна расхаживать по гарему в новом платье, это она должна жить в комнате на этаже фавориток и получать дорогие подарки, это она должна была оказаться в объятьях шехзаде Мехмеда и провести с ним незабываемую ночь. Но, к сожалению, все вышеперечисленное совершенно незаслуженно досталось какой-то маленькой служанке. Оливия-хатун смотрела на Измир-хатун и думала, как же Мехмед мог принять ее. Оливия была лучше Измир. От природы высокая и статная, она была обладательницей золотисто-русых волос, светлых глаз и соблазнительных форм, это еще не говоря о красоте ее лица. Но все это проиграло в сравнении с невзрачностью и простотой Измир-хатун.       Чувствуя ужасную обиду и несправедливость, Оливия-хатун прищурила глаза и наклонила голову в право, глядя как наложница шехзаде Мехмеда покидает гарем. В светловолосой голове Оливии стремительно начинал зреть план по устранению вероятной соперницы и завоеванию сердца шехзаде Мехмеда. Раз уж он принял в покоях Измир, значит любовь между господином и Амрийе Султан не такая уж и нерушимая. — Оливия, не смотри так, мне страшно стало, — проговорила тихо Бирсен-хатун, наложница шехзаде Джихангира. Оливия раздраженно посмотрела на нее и поджала губы. Даже простодушной Марии повезло стать фавориткой наследника, теперь даже она занимает положение выше, чем Оливия. А ведь когда-то, кажется, в прошлой жизни, все было наоборот. Оливия-хатун до рабства была единственной дочерью богатого господина, купалась в роскоши и не знала невзгод, а Мария прислуживала ей. Теперь же они были на равных. — Ты всегда всего боялась, Бирсен, — фыркнула насмешливо Оливия-хатун. Бирсен промолчала, не желая спорить с подругой. — Рузиля, как здоровье шехзаде Мустафы? –спросила она у проходящей мимо ташлыка подруги. Рузиля-хатун остановилась на мгновение и вздохнула. За прошедшие дни она похудела и осунулась, под ее красивыми глазами от волнения, слез и недосыпа залегли серые тени, а волосы утратили естественный блеск. — Выглядишь неважно, — проговорила Оливия. Рузиля-хатун на мгновение прикрыла глаза, словно ей сделалось дурно, после чего вымученно улыбнулась. — С шехзаде Мустафой, хвала Аллаху, все в порядке, -проговорила наложница, тщетно пытаясь придать уверенности голосу. — А правда, что он не помнит тебя? — поинтересовалась одна из девушек. Бирсен-хатун тут же пихнула ее в бок и шикнула на нее. Рузиля-хатун потерянно посмотрела на рабыню и кивнула. Да, шехзаде совсем не помнил кареглазую наложницу, словно ее никогда и не существовало. Новость о том, что Мустафа потерял память стала для Рузили настоящим ударом. Раньше она могла спрятаться за спиной шехзаде от гнева его матери, теперь же господи вряд ли защитит ее от злых помыслов матери. И осознание всего этого заставляло Рузилю дрожать от страха, нет, не за свою жизнь. А за жизнь маленькой сестренки. Но надежда все еще жила в сердце Рузили. Эсманур Султан в последние дни не вспоминала о ней, может султанша позабудет о промахе наложницы? Да и Рузиля уедет вместе с шехзаде Мустафой в санджак, там-то она снова попробует привлечь его внимание. Все же однажды у нее случайно это получилось.