Через терни к звездам

***

      Светловолосая женщина стояла на террасе, кутаясь в легкую накидку. Взгляд ее светло-карих глаз был устремлен в сторону двух карет, к которым неспешно шли две султанши. Облаченные в платья красных оттенков, они были похожи друг на друга, как мать и дочь, но сходство это было только внешним, к счастью для окружающих, разумеется. Дефне Султан посмотрела на пасмурное небо. Свинцовые тучи нависали над дворцом и давили на его обитателей, как непосильный груз. Султанша сама не могла объяснить это, почему все ее нутро сжималось от страха? Почему казалось, что что-то вот-вот произойдет? Почему было трудно дышать? Может, дело в страхе потери? Когда-то, почти двадцать два года назад, она ощущала подобное. Тогда Баязид из-за неудавшегося мятежа вынужден был ее покинуть вместе с сыновьями, оставить на растерзание голодным волкам. Тогда Дефне Султан чувствовала примерно ту же обреченность, прижимая к груди маленького Мехмеда.       Но почему ей так страшно сейчас, когда все враги повержены? Нурбану Султан обречена на погибель в Старом дворце, хотя за ее состоянием следят лучшие лекаря. Сына своего она потеряла, сбив его с верного пути, сама отдала его в лапы смерти. А ее дочери ничего не могут предпринять. Возможно, они захотят отомстить ей, но было бы за что, да и султану и его шехзаде дочери Селима не должны навредить. — Султанша, к вам пожаловала Хюмашах Султан, — проговорила тихо вышедшая на террасу Алкиле-хатун. Хасеки даже не взглянула на служанку, продолжая неотрывно смотреть на карету, в которую села Эсманур Султан и шехзаде Мустафа, они должны были вместе отправиться в Кютахью, чему Дефне Султан была безмерно рада, хотя никак не выражала этого. Общество Эсманур Султан тяготило хасеки, ей не нравились ее льстивые речи, ее улыбки. Каждое слово черноволосой госпожи было пропитано ядом. — Дефне, радуешься отъезду соперницы? — раздался спокойный голос Хюмашах Султан. Хасеки Султан обернулась и, посмотрев на подругу, поклонилась, как того требовали приличия. — Нет, всего лишь дышу свежим воздухом, — проговорила Дефне Султан, возвращая внимание к каретам, которые неторопливо тронулись. — Дай Аллах, они доберутся до санджаков без происшествий, — сказала она. Из-за непрерывных дождей, которые длились вторую неделю, дороги размыло. Поэтому отъезд Альфии Судтан, Эсманур Султан и шехзаде Мустафы был отложен.       За это время две черноволосые султанши сблизились. И Альфия Султан неосознанно стала тянуться к матери шехзаде Мустафы, считая ее наставницей и помощницей. Этот союз не нравился хасеки, поэтому она всеми силами пыталась поскорее отправить их подальше от дворца. Неизвестно, как поведет себя Альфия Султан, получив поддержку более опытной и мудрой Эсманур. — Как ваше здоровье, султанша? — спросила Дефне Султан, когда кареты скрылись за воротами дворца. Она взглянула на похудевшую и осунувшуюся Хюмашах Султан, которая с меланхоличным спокойствием созерцала красоты сада. — Со мной все в порядке, Дефне, но я пришла по делам вакфа, — проговорила Хюмашах Султан. — Что с ним не так? Я недавно проверила, как идет строительство больницы и сделала крупное пожертвование в фонд, — сказала Дефне Султан, обеспокоенно нахмурившись. — Тебе неизвестно, о распоряжении султана Баязида? — спросила Хюмашах Султан, но увидев ничего не понимающий взгляд собеседницы, помрачнела. — Я хотела бы, чтобы вакф, основанный Великой Хюррем Султан, перешел по наследству к моей дочери Салихе, но, к сожалению, моя наследница не дожила до этого знаменательного дня… — Хюмашах прикрыла на мгновение глаза, словно ей стало совсем дурно. — Теперь же, после моей смерти… — Не говорите так, султанша, — вскрикнула Дефне Султан. — После моей смерти вакфом по приказу султана Баязида будет управлять Михрумах Султан, — заключила измученно Хюмашах. Дефне Султан замерла, не в силах поверить в услышанное.       Почему султана заживо хоронит себя? Она же еще молода, ненамного старше хасеки. Дефне обеспокоенно еще раз оглядела собеседницу, подмечая ее крайне дурное состояние. Хюмашах Султан похудела до такой степени, что казалось, что любое неосторожное движение может навредить ей. В ее некогда русых волосах заметно прибавилось седины, а ввалившиеся серые глаза, окруженные тенями, выражали непередаваемую муку. — Знаю, что ты скажешь, Дефне, но Аллаху видней… Я прожила счастливую жизнь, была любима и любила в ответ, я родила восьмерых детей, из которых по этой земле ходят только двое. Я была счастлива, — едва слышно проговорила султанша и закашлялась, приложив руку ко рту. Дефне Султан обеспокоенно подошла ближе к подруге и с волнением вгляделась в ее лицо. Хюмашах Султан все кашляла и кашляла, задыхалась не в силах вдохнуть воздух, когда, наконец, кашель иссяк, и госпожа отняла руку ото рта, то Дефне Султан вскрикнула от неожиданности. Рука Хюмашах была забрызгана кровью. — Алкиле! Позови лекаря! — прокричала Дефне Султан громко, когда султанша пошатнулась. Она поспешила придержать ее за локоть и осторожно завела ее из террасы в опочивальню. Темноволосая Алкиле-хатун побежала выполнять приказ хозяйки. — Не нужно лекаря, врачи бессильны, — прохрипела тихо Хюмашах, когда Дефне Султан подвела ее к тахте и помогла сесть. — И давно вы болеете? — спросила хасеки, смотря в изнеможённое лицо госпожи. — Два месяца, — ответила слабым голосом султанша династии. — В первое время я надеялась найти исцеление, но потом стало ясно: надежды нет. Болезнь меня съедает, как зверь и ничто не может унять эту боль. Опиум дает только временное избавление, но в последнее время я им пренебрегала, боясь, что брат Осман заметит неладное. — Вы не сообщили Осману? — спросила Дефне Султан, прекрасно зная ответ. Если бы она умирала, то тоже бы не сообщила эту информацию детям. Хюмашах отрицательно покачала головой и снова начала кашлять. Но на этот раз приступ быстро закончился, и султанша бессильна раскинула руки в стороны и закрыла глаза.       Дефне Султан, ощущая полное бессилие, села рядом с подругой на тахту и осторожно взяла ее за руку. Ладонь султанши была холодной, словно лед. Наконец, в опочивальню зашла лекарша, которая тут же поспешила к измученной болезнью госпоже. — Вам необходим постельный режим, зачем вы покинули свой дворец? — спросила тихо Дефне Султан. — Там все напоминает мне о муже и погибших детях, мне невыносимо находиться во дворце. А после отъезда Рустема и Мехмеда в санджаки, я там совершенно одна… — пробормотала едва различимо Хюмашах Султан. -Вакфам будет управлять Михрумах Султан, Дефне, мне жаль, — прошептала тихо Хюмашах Султан. — Она попросила об этом Повелителя.       Хасеки Султан поджала губы, по-прежнему сжимая рукой холодную ладонь смертельно-больной подруги. Наверное, она была в слишком глубоком шоке, чтобы ясно осмыслить слова, сказанные султаншей о новой управляющей вакфом. Да и в сущности, Дефне Султан не особо стремилась к могуществу, она умела довольствоваться малым. Гораздо труднее ей было воспринять новость о смертельной болезни единственной подруги, которая годами поддерживала ее. Они нашли в друг друге опору и поддержку после гибели детей. Горе сблизило их. Топкапы. Главные покои       Шехзаде Мехмед сидел за письменным столом, проверяя многочисленные бумаги, предоставленные пашами и беями. Мужчина уже который день кропотливо работал, пытался взвесить все за и против и вынести верное решение. Да и документов скопилось предостаточно. Шехзаде Мехмед, конечно, удивился, почему его всесильный отец не завершил все дела до военного похода. Наверное, состояние здоровье султана уже не то, раз власть медленно утекает из его рук, и он перекладывает некоторые обязанности на пашей.       Шехзаде Мехмед не желал судить отца, но не понимал его безответственного отношения. Здоровье здоровьем, но ответственность за государство никто не отменял. Конечно, его сильно расстроил, что султан не разрешил ему отправиться в военных поход, но раз уж он доверил ему империю, то Мехмед обязательно оправдает доверие отца.       Наверное, поэтому опальный шехзаде вот уже вторую неделю разбирал многочисленные претензии народа. Больше всего жалоб было на разбойников, которые грабят и убивают на окраинах Стамбула. Это не нравилось Мехмеду до отвращения, и он приказал султанзаде Осману и Дервишу-аге, который за спасение шехзаде был взят на службу во дворец наследника, начать расследование. — Шехзаде Хазретлери, — в опочивальню бесшумно вошел стражник и поклонился, боясь поднять голову и навлечь на себя гнев господина. Мехмед оторвал взгляд серых глаз от пергамента и мрачно посмотрел на нарушителя спокойствия. Ему не очень-то нравилось, когда кто-то отвлекал его от важных дел. Когда шехзаде настолько увлекался работой, даже Амрийе Султан предпочитала не отвлекать его, опасаясь гнева мужа. — Я слушаю, — проговорил Мехмед резко. — Гюлбахар Султан пришла, — проговорил стражник, опасливо глядя на регента. — Пусть возвращается в гарем, — повелел шехзаде, возвращая внимание к бумагам. — Папа! Папа! — не успел стражник и слова вымолвить, как двери в опочивальню вновь распахнулись и в покои забежали шехзаде Осман и Ханзаде Султан. Следом, подобрав юбки ярко-зеленого платья, в покои вошла Гюльбахар Султан.       Шехзаде Мехмед посмотрел на радостных детей, которые остановились в метре от его стола. Его взгляд скользнул по затаившей дыхание Гюльбахар, которая переминалась с ноги на ноги, глядя на него широко распахнутыми голубыми глазами. — Ты занят, да? — спросил шехзаде Осман, надув губки. Ханзаде Султан пихнула брата в бок и покачала головой. — Осман хотел сказать, что мы соскучились по тебе, папа, — проговорила четко маленькая султанша. — Я тоже соскучился, — против воли слабо улыбнулся шехзаде Мехмед, отложив в сторону документы. Он устало потер глаза и жестом подманил к себе детей. В последние дни шехзаде уделял им мало внимания. Из-за этого он тут же ощутил укол совести.       Осман и Ханзаде тут же подошли к отцу и, сев по обе стороны от него, обняли родителя. Шехзаде Мехмед скупо улыбнулся, отчего вокруг его уставших глаз собралась сеть мелких морщинок. Чувствуя, как детские руки обвивают его стан, Мехмед ощутил себя самым богатым и счастливом человеком на этой грешной земле. Шехзаде обнял детей и поочередно поцеловал их в макушке. Ханзаде Султан захихикала. — Мама, иди к нам, — попросила девочка, псомотрев на мать со смешинками в голубых глазах. Гюльбахар Султан замешкалась на пару мгновений, с сомнением посмотрев на господина. С одной стороны ей до безумия хотелось вновь ощутить тепло объятий любимого мужа, как тогда, в лесу после нападения разбойников. С другой — она боялась, что прогневает шехзаде.       Но первое все же победило. Гюльбахар Султан подошла к любимому супругу и, поклонившись ему, села рядом с маленьким Османом, который все еще нежился в сильных отцовских объятиях. — Папа, давай погуляем в саду, — предложил шехзаде Осман. — Я должен работать, сынок, в другой раз, — проговорил устало шехзаде Мехмед. — Но мы совсем немножечко, ну пап, — жалостливо подняв брови домиком попросила Ханзаде Султан, которая, несмотря на нежный возраст, понимала, что обладает над родителем огромной властью. — Ну, хорошо, только не долго, — сдался Мезмед, улыбнувшись. — Скоро пойдет дождь. Не дай Аллах вы заболеете. — Спасибо, папа, — радостно вскрикнула рыжеволосая, как и мать, Ханзаде Султан, широко и ясно улыбаясь отцу.       Гюльбахар Султан, ставшая случайной свидетельницей данной сцены, внезапно ощутила укол ревности. Всего лишь на мгновение ей показалось, что у нее хотят отнять детей. Да, так оно и было. Ханзаде Султан и шехзаде Осман, не замечая слепой любви матери, тянулись к кому угодно, но только не к ней. Даже Амрийе Султан, злейший враг Гюльбахар, женщина, разрушившая ее счастье, стала для детей Мехмеда идеалом. Шехзаде Осман и Ханзаде Султан могли часами рассказывать матери о том, как Амрийе Султан владеет мечем или же верховой ездой. И это очень сильно ранило Гюльбахар Султан.       Вот и теперь она ощущала сожаление. Какой бы она не была хорошей матерью, дети всегда будут больше любить отца. А Гюльбахар Султан рано или поздно отойдет на второй план. В конце концов из сердца Мехмеда ее давно вытеснили, значит и с детьми выйдет так же. Гюльбахар Султан, чтобы унять в душе пламя боли, посмотрела на огонь в камине и тихо вздохнула, думая о своей горькой судьбе. Она давно не сожалела о минувший днях, она давно смирилась с неизбежным. Ее эпоха закончилась, не успев начаться. Рыжее солнце, как ее когда-то называл шехзаде Мехмед, погасло. Гюльбахар Султан сгорела в пламени своей любви.       Султанша, ощущая страшную боль в сердце, приоткрыла рот в немом крике. Да, ей хотелось кричать, биться в истерике, крушить все вокруг, но она молчала, она терпела. Ради детей, ради Мехмеда, ради себя. — Гюльбахар, с тобой все в порядке? — раздался в тишине опочивальни удивленный голос шехзаде Мехмеда, который тут же вырвал наложницу из мрачных мыслей. Султанша вздрогнула и, посмотрев на мужа, натянуто улыбнулась ему. Гюльбахар попыталась скрыть печаль и сожаление, помня о непростом характере мужа. В ее голове мгновенно вспыли воспоминания четырехлетней давности, когда она, только-только отошедшая от тяжелых родов, была сокрушена жестоким ударом в спину. Новость о том, что шехзаде Мехмед заключил никях с Амрийе-хатун, что-то сломало внутри султанши.       Гюльбахар до сих пор помнила, как целую неделю после ужасной новости металась в удушающем бреду. Ей казалось, что у нее из груди вырвали сердце, ее вероломно предали, растоптали, унизили. Султанше не хотелось жить, а равнодушие шехзаде Мехмеда медленно и верно начало убивать все хорошее, что было в девушке. И только дети удержали ее на краю пропасти. Гюльбахар Султан помнила, как спустя неделю после рождения шехзаде Османа, она услышала надрывный плач из детской. Султанша тогда, превозмогая боль, поднялась с постели, в которой металась в лихорадке, и направилась в детскую.       Две служанки и кормилица не могли успокоить новорожденного ребенка. Увидев впервые сына после рождения, Гюльбахар ощутила укол совести. Как она могла забыть про детей? Как она могла поставить чувства выше детей? Девушка взяла сына на руки, и Осман мгновенно затих, а раны на сердце султанши вновь обожгло огнем. Новорожденный шехзаде был невероятно похож на отца…       Тем же вечером в покои Гюльбахар Султан пришел шехзаде Мехмед, непривычно улыбчивый и счастливый. Увидев мужа, султанша уже не сомневалась, кто именно является причиной его хорошего настроения. Амрийе Султан. — Гюльбахар, ты осчастливила меня, — произнес с улыбкой Мехемд, глядя в заплаканные голубые глаза некогда любимой девушки. Султанша промолчала, продолжая укачивать маленького сына, но в ее светлых глазах явно читался упрек. — Как вы могли? Пока я мучилась, давая жизнь вашему сыну, вы… Вы… Амрийе-хатун, — не связанно пробормотала Гюльбахар Султан, начиная дрожать от охвативших ее чувств. Шехзаде Мехмед помрачнел. — Как вы могли? — спросила она с болью в голосе. — Я — шехзаде, Гюльбахар, я имею право, — непривычно резким голосом сказал Мехмед. — Я, пожалуй, зайду позже, когда ты успокоишься, — бросил напоследок мужчина и покинул опочивальню. Беззвучно плачущая Гюльбахар Султан смотрела с мукой в душе ему в след, и по ее щекам текли ручьями слезы. Ах, если бы он ее утешил, если бы успокоил, сел рядом и обнял, если бы сказал, что она по-прежнему много значит для него. Но шехзаде Мехмед никогда не отличался мягкостью, чувства и эмоции были ему чужды. Он словно боялся показаться слабым, что становился равнодушным и жестоким.       И теперь, вспоминая те дни, Гюльбахар Султан постаралась загнать боль в глубины души и закрыть ее там, чтобы Мехмед, не дай Аллах, не заметил ее боли. Султанша научилась скрывать чувства от окружающих, улыбалась окружающим, даже если в душе все пылало от боли и злости. — Все в порядке, — произнесла Гюльбахар Султан, глядя в глаза мужа. Шехзаде Мехмеда ответ наложницы устроил, он тут же вернул внимание к детям, начиная рассказывать им очередную легенду. Гюльбахар же, чувствуя себя лишней в своей же семье, снова посмотрела на огонь в камине. Она уже и не помнила, когда чувствовала себя счастливой.       Неизвестно, сколько прошло времени, но внезапно в опочивальню вошел стражник, объявивший о приходе Нефизе-калфы и какой-то наложницы. Гюльбахар Султан, усылшав о рабыне, нахмурилась, предчувствуя нечто ужасное. Настроение шехзаде Мехмеда от встречи с детьми заметно улучшилось, он пожелал принять калфу и наложницу. Двери вновь распахнулись и в опочивальню вошла неизменно мрачная Нефизе-калфа, облаченная в темно-серое, закрытое платье. Следом за женщиной семенила черноволосая миниатюрная девица, которая опустила голову и нервно теребила золотой браслет на запястье. — Шехзаде Хазретлери, — сухо поприветствовала регента Нефизе-калфа. — Простите за беспокойство, но у Измир-хатун для вас важные новости, — женщина красноречиво просмотрела на наложницу, которая заметно волновалась.       Гюльбахар Султан прищурила глаза. У нее в ожидании худшего засосало под ложечкой, и девушка занервничала. Разумеется. Она вспомнила эту рабыню. Именно она попала на хальвет к Мехмеду несколько недель назад. Султанша взглянула на мужа и чуть заметно ухмыльнулась. С первого взгляда было понятно, что Мехмед всеми силами напрягает память, пытаясь вспомнить рабыню. — Шехзаде, я должна сообщить вам, что ношу под сердцем ваше дитя, — дрожащим от волнения голосом промолвила Измир-хатун, положив руку на пока еще плоский живот. Она робко посмотрела на шехзаде и едва заметно ему улыбнулась. Гюльбахар Султан вздрогнула от слов рабыни. Не может быть, как она могла понести от одной ночи? Почему? — Ее осматривал лекарь? — непривычно резко и холодно спросила рыжеволосая госпожа, глядя с неприязнью на фаворитку. Нефизе-калфа и шехзаде Мехмед с удивлением посмотрели на султаншу, но та непривычно серьезно и собранно смотрела на рабыню. — Да, лекарь осмотрел Измир-хатун. Фаворитка беременна, — ответила за наложницу Нефизе-калфа. — Гюльбахар, — обратился к первой жене шехзаде Мехмед. — Отведи детей в сад, я приду чуть позже, — приказал он. Султанше ничего не оставалось, как подчиниться приказу. Девушка встала с подушек, взяла сопротивляющихся детей за руки и направилась к выходу из опочивальни. Поравнявшись с Измир-хатун, Гюльбахар Султан подчеркнуто неискренне улыбнулась ей и покинула главные покои. — Нефизе-калфа, сообщите радостную весть моей Валиде, пусть организует в гареме праздник, — приказал шехзаде Мехмед. Калфа, поклонившись, отправилась выполнять сказанное господином, Измир-хатун хотела уйти вместе с ней, но Мехмед жестом приказал ей остаться. Шехзаде Мехмед встал со стола и, взяв в руки небольшую шкатулку, щедро украшенную драгоценными камнями, подошел к замершей от волнения наложнице. — Ты осчастливила меня, хатун, — проговорил Мехмед четко и едва заметно улыбнулся. Да, он мечтал о ребенке, но в его мечтах матерью этого ребенка была любимая Амрийе Султан, однако Аллаху было угодно, чтобы госпожа потеряла дитя. Поэтому новость о беременности фаворитку, имени которой шехзаде с трудом мог вспомнить, очень обрадовала наследника.       Измир-хатун неуверенно улыбнулась и, подняв голову, посмотрела в лицо господина. Щеки девушки тут же тронул едва заметный румянец, словно ей стало стыдно отчего-то. На самом деле она вспомнила ту единственную ночь, проведенную в объятьях возлюбленного, вспомнила его умелые ласки, в которых Измир-хатун хотела раствориться без остатка. Тогда она верила, что это была их не последняя ночь, но увы… Слова Амрийе Султан оказались пророческими. Шехзаде забыл о скромной рабыне, готовой отдаться ему всю себя без остатка. И как бы Измир-хатун не пыталась попасть снова в покои Мехмеда, у нее ничего не получилось, и девушка почти смирилась с участью забытой фаворитки, но Аллах даровал ей надежду, утешительный приз. — Я рада, что смогла сделать вас счастливым, — промолвила едва слышно Измир-хатун, нервным движением разгладив складки на подоле платья. Шехзаде Мехмед довольно улыбнулся и, открыв шкатулку, протянул ее наложнице. Измир-хатун, увидев комплект украшений, замерла, а из ее груди вырвался восторженный вздох. В шкатулке, на бархатной подушечке лежали серебряные серьги с мелкими бриллиантами и красивое колье из тех же бриллиантов.       Шехзаде Мехмед довольно улыбнулся. Хотя он и хотел подарить украшение, созданное собственными руками, Амрийе Султан в знак абсолютного примирения, но новость о беременности Измир-хатун так его обрадовало, что мужчина решил обрадовать рабыню подарком. Да и традиции требуют, чтобы он что-то подарил наложнице… А Мехмед в последнее время почти не делала никаких украшений, государственные дела почти полностью поглотили его. — Как красиво, — промолвила восторженно Измир-хатун, и ее глаза заблестели от слез. Девушка с каким-то странным выражением на лице посмотрела на Мехмеда, словно хотела его обнять, что шехзаде на всякий случай отступил назад. — Тебе нужно новое имя, — произнес регент престола задумчиво. — А старое оставить нельзя? — спросила наложница. — Я привыкла к старому, оно напоминает мне о моей семье, — с горечью произнесла Измир. — Ты помнишь своих родных? — с удивлением спросил наследник. Он смутно знал историю Измир, но только потому, что рабыня несколько лет была в услужении у Хюррем Султан, его младшей сестры. — Смутно, помню только образы мамы и младших сестер, больше ничего, — удрученно прошептала наложница и зажмурилась. Было заметно, что мысли о семье доставляют ей невыносимую боль. Шехзаде Мехмед замер, глядя на Измир-хатун. Почему он раньше не задумывался о прошлом своих женщин? Даже прошлое своей матери до плена наследник знал обрывками. А ведь у каждой султанши своя история, история, у которой чаще всего печальный конец. Рабство.       Шехзаде Мехмед нахмурился. И отчего он вдруг стал таким добрым? Неужели на него так подействовала благая весть? — Теперь у тебя будет новая семья, — уверенно изрек Мехмед, глядя в голубые глаза наложницы, в которых стояли слезы. — Новая семья и новое имя. — Как вам угодно, господин, — смиренно прошептала Измир-хатун, утирая рукой с глаз слезы. Она никогда не отличалась сильным характером, а беременность сделала ее совсем безоружной и слабой. Шехзаде Мехмед, подойдя к девушке почти вплотную, осторожно дотронулся до ее щеки. — Я назову тебя Мехрибан, что означает «ласковая», — улыбнулся наследник. Измир-хатун забавно округлила глаза. — Красивое имя, — прошептала она. — Ме-хи-бан, — по слогам повторила девушка, но Мехмед ее перебил: — Ме-хри-бан, — наложница несколько раз повторила новое имя и улыбнулась. — Если ты родишь мне сына, я осыплю тебя золотом, Мехрибан-хатун, — уверенно проговорил шехзаде Мехмед, целуя фаворитку в лоб. Да, у него уже был сын, которого он очень любил, но Осман, к сожалению, был похож на отца только внешне. И Мехмед в тайне жалел, что Ханзаде Султан родилась девочкой. Ее характер больше подошел бы мальчишке. Шехзаде Мехмед хотел сына. Сын — продолжение рода, продолжение династии. — Я буду счастлива подарить вам и дочь, господин, — промолвила смирено Мехрибан-хатун. — Главное, чтобы малыш был здоровым.       Мехмед промолчал, все же зерно истины было в словах наложницы. Но наследник был немало удивлён. Он знал, как важно фаворитке родить сына и стать султаншей, без сына ты ничто во дворце. И даже Гюльбахар Султан, узнав о первой беременности, твердила всем, что родит сына. Но султанша родила дочь.       Тем временем новость о беременности Мехрибан-хатун стремительно разлетелась по всему дворцу. Дефне Султан, дежурившая рядом с постелью больной подруги, несказанно обрадовалась благой вести. Женщина очень переживала, что у ее двадцатитрехлетнего сына только двое детей.       Радость Хасеки Султан не разделила Амрийе Султан, которая пришла в самое настоящее бешенство. Султанша в порыве гнева разнесла в пух и прах покои и даже разбила зеркало. Кинувшееся к госпоже Фериде-хатун испуганно начала молиться, глядя на рассыпанные по ковру осколки зеркала и на Амрийе Султан, смотрящую в эти осколки. — Ох, быть беде, султанша, быть беде, — промолвила в ужасе служанка. — Да, быть беде, — злобно прошептала Амрийе Султан и посмотрела исподлобья на Фериде. Служанка испуганно пискнула, глядя в свирепые глаза госпожи, которая казалась безумной в этот момент. — Я с трудом терплю выходки Гюльбахар, но это не значит, что я вытерплю какую-то рабыню, — жестко заключила Амрийе Султан, обведя развороченную комнату яростным взглядом. — Она пожалеет о том, что родилась на свет. Я уничтожу ее.       Фериде-хатун испуганно вздрогнула. Она и раньше замечала за султаншей скрытную жестокость, но теперь она раскрылась в полной мере. Служанка отступила назад и побледнела. Если султанша перейдет к крайним мерам, то всю грязную работу придется делать ей, Фериде. И наказание в любом случае падет на прислугу.       Ни ослепленная болью, ревностью и завистью Амрийе Султан, ни перепуганная Фериде-хатун не заметили, что двери в покои слегка приоткрыты, а стража куда-то удалилась. Они даже не заметили слежки. Оливия-хатун, все еще прислуживающая на кухне, стояла за прикрытыми дверями в покои госпожи и в ее голове стремительно созревал план по нейтрализации сразу двух соперниц.