***
Ноябрь 1582 года. Военный лагерь. Султан Баязид, восседая на троне, слушал верных пашей, которые многие годы верой и правдой служили ему. Но престарелый правитель даже не ведал, что некоторые из окружающих его людей, подчиняются далеко не ему. Сиявуш-паша, муж Фатьмы Султан, и Махмуд-паша, муж Гевхерхан Султан, стояли рядом с шехзаде Ибрагимом и иногда давали ему советы и поддерживали юношу. Ощутив за собой хоть какую-то силу и поддержку, опальный шехзаде воспарил духом, почувствовал собственную значимость и, что уж скрывать, общество пашей пошло ему на пользу. Ибрагим начал потихоньку избавляться от юношеской вспыльчивости, учился слушать окружающих и обучался военным хитростям. Паши замечали, что Ибрагим довольно способный ученик, в отличии от Махмуда. Воинственный шехзаде за необдуманную храбрость начал нравится янычарам, но, стоит заметить, не все воины признавали его, поскольку помимо Ибрагима был еще Абдулла и Джихангир, который набирался опыта и готов был вот-вот превзойти в военной стратегии старшего брата Мехмеда. Но в отличии от Мехмеда Джихангир никогда не ослушивался приказов отца и действовал в установленных родителем рамках. Хоть повелитель и находился среди подданных, и вроде бы прислушивался к ним, но все это — иллюзия. Мысли падишаха сейчас были очень далеко от военного лагеря. Правитель поочередно взглянул на троих сыновей. Шехзаде Абдулла по какой-то причине таял на глазах, становясь все более незаметным, бледным и слабым. Он до такой степени похудел, что на него смотреть было жалко. Его черные волосы теперь были пронизаны сединой, а под глазами находилась сеть тонких морщин. Да и авторитет Абдуллы среди янычар стремительно таял. Они, словно волки, чувствовали слабость, чувствовали кровь, и не могли признать предводителем слабака. Султану Баязиду больно было признавать это, но Абдулла теперь не тот человек, которому он может доверить престол. Шехзаде Махмуд стоял рядом со страшим братом. Султан Баязид мельком на него посмотрел и поджал губы. Махмуда он давно списал со счетов. Сначала он до такой степени напоминал ему Селима, что Баязид сам его отталкивал, не понимая, что причиняет сыну боль и поступает низко. После это вошло в привычку, да и шехзаде, лишенный внимания, повзрослел и нашел утешение среди женщин и вина. Шехзаде Махмуд был слабым, ведомым человеком, не мог противиться порочным желаниям. Султан знал, что даже в военном походе шехзаде Махмуд прикладывается к кубку. И от этого он даже не пробовал наладить с ним контакт. Шехзаде чувствовал отторжение со стороны родителя и еще сильнее ударялся в порок, желая заполнить пустоту в душе. Султан Баязид понимал, что второму сыну престол доверить нельзя. Он погубит государство, станет марионеткой в чужих руках. Да и морская болезнь принца, от которой Махмуд недели напролет не выходил из каюты, не прибавляло очков. Каким он будет правителем, если не может ступить на корабль без последствий для здоровья? Никакой. Да и в советах он никак не проявлял себя, постоянно молчал, ерзал, но, к счастью, в последнее время даже не ссорился с Абдуллой. Скорее всего, причиной этому послужило состояние старшего шехзаде, он настолько ушел в себя, что с ним невозможно было говорить. Шехзаде Ибрагим жадно слушал пашей. Его глаза азартно блестели, и юноше не терпелось вступить в бой. Баязид улыбнулся. Да, именно в Ибрагиме он видел свои военные стремления, он был так же вспыльчив, как и он, так же свиреп, как и он, думал так же, как и он. Вот только амбициозное влияние Эсманур тоже присутствовало. Шехзаде не думал, а действовал, и зачастую его необдуманные поступки приводили к ужасным последствиям. Султан все еще помнил о том, как Ибрагим со спины напал на брата. И поэтому держал сына на расстоянии от себя. Однако с каждым днем, видя горящие глаза сына, потихоньку таял. Джихангир. Взгляд султана остановился на младшем светловолосом и светлоглазом сыне. Его он любил больше всех сыновей. Джихангир был чем-то неуловимо похож на Мехмеда, в нем тоже присутствовала железная воля, вот только, если Мехмед был внешне холодным и жестоким, а в глубинах души у него происходило черте что, то Джихангир был совершенно другим. Мягкий и добрый на первый взгляд, Баязид знал, что внутри у юноши стальной стержень. Шехзаде Мехмед в будущем, если станет правителем, может ударится в тиранию и жестокость, утопить империю в крови. А Джихангир, что-то подсказывало Баязиду, сможет удержать чашу правосудия в равновесии. Светловолосый шехзаде напоминал султану воду, вроде бы мягкую, способную обтекать препятствия, но тем не менее смертельно опасную, если в нее окунуться с головой. Джихангир никогда не доводил отца до гнева, держался уверенно, твердо, но почтительно. Слова его были полны уважения, он имел спокойный и добрый характер. К тому же внешностью юноша пошел в мать, в Дефне Султан, которую Баязид любил всем сердцем. И только одно беспокоило султана. Этой ночью ему приснился сон. Он вошел в опочивальню и увидел свой престол, который был обрызган кровью. На троне восседал шехзаде Джихангир в султанском тюрбане, облаченный в белые одежды, на которых отчетливо выделялись алые капли крови. У ног его лежали тела убитых шехзаде Ибрагима, Мустафы и Мехмеда, причем грудь последнего пронзал меч, рукоять которого Джихангир сжимал в руке. — Ты их убил, — в ужасе промолвил султан Баязид, глядя на убитых сыновей. Джихангир поднял голову и посмотрел в глаза отца, и султана пронзил страх. Серые глаза шехзаде были полны злобы и ненависти, они казались такими чужими, словно сидевший на троне человек не был его сыном. — Нет отец, их убил ты, — ответил Джихангир и рассмеялся. И смех его звенел и креп секунда за секундой, в нем было столько холода и пустоты. Баязид хотел подойти к сыну, но не смог сдвинуться с места. Он увидел, как со спины к Джихангиру подходит некто в черном плаще. В полумраке блеснуло лезвие кинжала, и шехзаде перерезали горло. Алая кровь хлынула из раны, но Джихангир продолжал смеяться. Проваливаясь в черную бездну, султан Баязид разглядел длинные рыжие волосы убийцы сына, лицо которой оказалось скрыто сумраком. И теперь, вспоминая кошмар, от которого проснулся со вскриком, Баязид внимательно присматривался к младшему сыну, который был сосредоточен и внимательно слушал пашей. «Их убил ты», — набатом звучало в голове султана. Неужели он поднимет меч на сыновей? Пойдет путем своего отца, султана Сулеймана? Султан Баязид молился, чтобы Аллах забрал его душу раньше, чем он отдаст жестокий приказ. — Не думаю, что это хорошая идея, Сиявуш-паша, — раздался уверенный голос шехзаде Джихангира, который вмиг привлек всеобщее внимание. Ибрагим неодобрительно покосился на брата и поджал губы. — Что же вы предлагаете? — с насмешкой спросил Сиявуш-паша, приглянувшись с Махмудом-пашой. — Три полка слишком много, воины растянуться, и враг заметит нас слишком рано. Мы лишимся главного преимущества — внезапности, — уверенно произнес шехзаде. — Если полков будет меньше, мы проиграем, — возразил Махмуд-паша, нахмурившись. — Шехзаде Джихангир прав, — подал голос Атмаджа-бей, который вместе с сыновьями так же присутствовал на совете. Черноволосый султанзаде Мустафа и светловолосый султанзаде Баязид, словно верные цепные псы, стояли по обе стороны от родителя и с одинаково хмурыми выражениями на юных, почти детских лицах, внимали словам пашей. — Мы на чужой территории, и наше главное оружие — внезапность, если мы не используем его, то понесём большие потери, — промолвил уверенно Атмаджа.***
Через несколько часов военный совет закончился, и паши, беи и члены правящей семьи собрались в шатре перед большим костром. Султан восседал на широком сидении и рядом с ним разместился шехзаде Джихангир, который о чем-то тихо переговаривался с султанзаде Баязидом. Юноши удивительно быстро подружились и сошлись интересами и характерами. Шехзаде Махмуд занял место подальше от отца и сидел, держа в руках какую-то тетрадь. Мужчина сосредоточенно что-то рисовал на листе бумаги, прищуривая взгляд, поскольку было темно. — Не думал, что ты увлекаешься искусством, — презрительно проговорил шехзаде Ибрагим, заметив рисунки брата. Махмуд цокнул языком и раздраженно возвел глаза к небу. Он был замкнутым и скрытным, а еще он не любил, чтобы к нему в лишний раз лезли. — От скуки и не такое будешь делать, — промолвил Махмуд, со смешками в глазах взглянул на Ибрагима, который разместился рядом с ним. — Абдулла больше не реагирует на провокации, и я лишился единственного развлечения, — вздохнул шехзаде, покосившись на старшего брата, который лениво ковырялся ложкой в вареве, но не ел. Махмуд смотрел на Абдуллу и в нем тут же вспыхивало раздражение и презрение. Как можно так зависеть от чувств? Как можно так изводить себя переживаниями за кого-либо? Мертвых не вернешь, а тебе будет хуже. Жалкий и ничтожный вид главного наследника вызывал смешки и иронию, и Махмуд чувствовал, что брат сильно ослаб. Он с каждым днем все сильнее и сильнее погружался в себя, хотя с трагедии прошел почти год, и боль должна была угаснуть. Видя, как низко пал Абдулла из-за чувств, Махмуд каждый раз радовался, что не сильно привязан к своим детям и женам. Если с ними что-то случиться, для него это не будет великой трагедией. Но шехзаде Махмуд даже не подозревал, что это «что-то» уже случилось. Топкапы. Дворцовый сад. Султанзаде Осман, пребывая в мрачных мыслях, вышел из дворца и одиноко побрел по петляющей дорожке, вдыхая холодный и свежий осенний воздух. Взгляд его серых глаз блуждал по увядшим клумбам, на которых еще несколько месяцев назад буйно цвели яркие цветы. Мужчина вздохнул, подумав, что человеческая жизнь похожа на цветок. Сначала он прорастает через слой почвы, после набирается силы и расцветает, а дальше… дальше увядает и исчезает, как и человек. Осман в раздражении нахмурился. О, Аллах, что это с ним? В последнее время, после смерти старшей сестры султанзаде сам на себя не был похож, и это пугало. Ему было почти пятнадцать, когда от чумы умерли его родители. Это был переломный момент в его жизни, и юноша, не ожидавший трагедии, был ошеломлен. Да, он знал, что родители не молодеют, знал и даже видел, как их лица постепенно исчерчивают морщины, но все равно ему казалось, что до того дня еще далеко. Он даже не думал, что все произойдет так внезапно. Как-то раз, после визита к Хюмашах Султан, Михримах Султан почувствовала дурноту, у нее началась сильная лихорадка, вызванная лекарша диагностировала чуму. Рустем-паша, пребывая в ужасе от происходящего, отдал приказ изолировать сына, и не подпускать того к матери, к которой мальчик был искренне привязан. Султанзаде окружили врачами и заперли в одном из домов Рустема-паши. Уже после Осман узнал, что черная смерть волной прокатилась по Империи, не щадя на своем пути никого. Михримах Султан умерла спустя два дня. Рустем-паша пережил жену на три дня. Во время болезни своей госпожи Великий визирь не отходил от нее ни на шаг и тоже заразился. Старость, усталость и тяжелая болезнь сделали свое дело. Султанзаде Осман даже не смог проститься с родителями. Их похоронили без него. В доме, в котором пребывал султанзаде, долгое время не знали о смерти Великого визиря и его жены. Спустя месяц эпидемия отступила так же внезапно, как и началась, оставив после себя сотни жертв. Осман, ничего не подозревая, вернулся домой и… застал только рыдающую на тахте сестру Хюмашах Султан и утешающую ее Дефне Султан. Обе были облачены в черные одежды. Хюмашах, заметив брата, зарыдала пуще прежнего, и страшную весть султанзаде сообщила Дефне Султан, по щекам которой текли слезы. Осман, не поверив в новость, кинулся в спальню родителей, но застал там только запустение. Мебель оказалась накрыта тканью, окна зашторены плотными портьерами, а на кровати одиноко возвышалась любимая корона Михримах Султан. После случившегося Осман замкнулся в своих покоях и в одиночестве страдал по потерянному детству. Хюмашах Султан, страдающая от гибели детей, совсем позабыла про младшего брата. Однако Дефне Султан позаботилась о судьбе султанзаде, и с позволения правителя забрала юношу в Топкапы. Поначалу Осман сторонился султанши, повелителя и их детей, но спустя месяцы все же каким-то непостижимым образом нашел общий язык с шехзаде Мехмедом, который был чуть старше Османа. Таким образом, очень скоро у султанзаде появилась новая семья, но это не означало, что он позабыл старую. Воспоминания о родителях вызывали боль, Осман жалел, что мало знал отца, слава о хитрости которого гремела на всю империю, он мало времени проводил с матерью, предпочитая ее общество книгам или же мечам. Но вместе с этим Осман держал обиду на старшую сестру. Султанша отвернулась от него, когда ему так необходима была ее поддержка, она с головой ушла в собственное горе, даже позабыв про собственных сыновей. Но стоит заметить, что обида эта не переросла в ненависть, и Осман по-прежнему дорожил сестрой, хотя и без зазрений совести покинул ее и вместе с Мехмедом уехал в санджак, чтобы оберегать товарища на пути к трону. Внезапная смерть Хюмашах Султан вывела холодного и рассудительного султанзаде из равновесия. Он сам того не ведая страдал от потери и ощущал большое горе, которое день от дня вытягивало из него последние силы. Хюмашах — это последняя ниточка, связывающая его с погибшими родителями, но она оборвалась раз и навсегда со смертью султанши. От этого Осман чувствовал себя крайне одиноко. Султанзаде Осман остановился посреди дорожки, не заметив, как отошел на приличное расстояние от дворца. Он забрел в глубину сада, со всех сторон от него возвышались деревья, голые, лишенные зелени. Внезапно ему сделалось тошно от собственный печальных воспоминаний и дум. О, Аллах, ведет себя как слезливая султанша… Из мыслей Османа вырвали приглушенные голоса. Мужчина огляделся и увидел силуэт девушки, которая шла по дорожке, о чем-то переговариваясь со служанкой. Разумеется, он ее сразу же узнал. Айлин Султан, дочь Михрумах Султан, которая в последнее время почему-то слишком часто начала появляться во дворце. Ее почти всегда сопровождали дочери Айлин и Рана. И если последняя всегда следовала за матерью, то Айлин Султан делала все, чтобы подчеркнуть различия между ними. Осман сам не зная почему улыбнулся, глядя на султаншу. Однако, когда она подняла голову и увидела его, поспешил спрятать искреннюю улыбку за самодовольной ухмылкой. Султанзаде не заметил, как глаза султанши вспыхнули радостью, которую она силой подавила. — Султанша, — проговорил Осман, глядя на девушку, которая поравнялась с ним. — Султанзаде, — передразнила Айлин Султан. — Не рада вас видеть. — Взаимно, — хмыкнул в ответ Осман. Подобные перепалки стали для них традицией. Каждый раз пересекаясь где-либо, они начинали баталию, и если сначала это было настоящее противостояние, то со временем что-то изменилось. Султанзаде Осман, сам не понимая почему, ощущал, как раздражение поведением наглой султанши сменяется неясной радостью от встреч. Теперь он часто искал ее взглядом, хотя старательно делала вид, что ничего необычного не происходит. Ему нравилось доводить ее, раздражать, в такие моменты в Айлин вспыхивал огонь жизни, и Осман тянулся к этому огню, желая, чтобы он опали теплом и его. Ссоры с султаншей стали традицией, и никто даже не подозревал, какие чувства скрываются за этим. Айлин Султан же откровенно скучала без общества отца и братьев. Она тосковала по лесам Трабзона, по охоте и поединках на мечах, н овсе это было ей недоступно отныне. Общество матери и младшей сестры тяготило девушку, и она чувствовала себя загнанным в угол зверем. С Михрумах Султан у нее были тяжелые отношения, поскольку та ее не понимала и пыталась загнать в рамки приличий, и Айлин Султан, обладающая от природы свирепым и непокорным характером, бунтовала, за что часто получала наказания. Встречи и перепалки с султанзаде Османом хоть как-то скрашивали однообразную жизнь султанши, и если сначала он раздражал ее и злил только из-за того, что родился мужчиной, а ее приходиться быть женщиной, то после она сама ждала с нетерпением встречи с ним. Каждая встреча была навес золота, и Айлин Султан казалось, что только рядом с ним она живет и получает живительный глоток свежего воздуха. Ради этих встреч султанша даже смирилась с запретами матери, вела себя тихо и учтиво, чему Михрумах Султан была рада, даже не подозревая, что это не ее слова повлияли на дочь. Айлин Султан же все чаще и чаще ловила себя на мыслях о нем, была задумчива, а в карих глазах ее царило большое чувство, которое она скрывала, не желая признавать свое полное поражение перед силой любви. — Я вижу шехзаде забыл про вас? –спросила скучающим тоном Айлин Султан, не желая покидать общества Османа. Тот усмехнулся. — Маленьких шехзаде Осман приболел, — ответил султанзаде. — Шехзаде обеспокоен состоянием сына. — Да пошлет Аллах ему исцеления, — промолвила Айлин, и краем глаза заметила идущих по дорожке младшую сестру в обществе Хюррем Султан и Мехрибан-хатун, лицо которой было скрыто платком. Светловолосые Хюррем и Рана о чем-то переговаривались, а тихая и спокойная Мехрибан-хатун молча слушала их, кутаясь в черный плащ. Девушка в защитном жесте держала руки на округлившемся животе. Айлин Султан внимательно посмотрела на черноволосую рабыню, которая по какой-то причине привлекла внимание шехзаде. Не было в ней ничего примечательного, ни ума, ни красоты, ни соблазнительных форм. Мехрибан была худенькой и низкорослой, у нее были черные блеклые волосы да и лицо теперь уже не могло похвастаться миловидностью, все же яд сильно обезобразил девушку. Единственное, что привлекало внимание — большие голубые глаза, в которых плескалось смирение и какая-то несвойственная нежному возрасту мудрость. Айлин Султан не понимала, почему выбор шехзаде после Амрийе Султан пал на эту наложницу. В ее глазах рабыня выглядела жалкой и никчемной, а Амрийе, ставшая девушке единственной подругой, была куда более достойной внимания наследника. Айлин было неприятно видеть терзания Амрийе Султан, когда она узнавала, что шехзаде навещал наложницу. К счастью, их отношения не могли зайти слишком далеко. Безобразные шрамы на лице Мехрибан отталкивали абсолютно всех. Хюррем Султан первая заметила Айлин Султан да еще и в обществе Османа. Султанша замедлила шаг и сузила серые глаза, пронзительно глядя на соперницу. Что она делает в саду? Да еще и в обществе Османа? Где охрана? В сердце Хюррем Султан в один миг вспыхнула искра ревности, и девушка, подаваясь ей, приблизилась к паре. Рана Султан тревожно взглянула на помрачневшую сестру и, проглотив вставший в горле ком, последовала за Хюррем Султан вместе с Мехрибан-хатун. — Султанши, — поклонился Осман, мельком взглянув на дочь правителя. Та остановилась и впилась в него каким-то странным взглядом, но султанзаде был слишком увлечен собственными переживаниями, чтобы распознать в глазах Хюррем Султан большое чувство. Однако это чувство заметила Айлин Султан благодаря чисто женской внимательности. И это открытие ей очень не понравилось. Султанша, чувствуя раздражение, исподлобья посмотрела на Хюррем Султан. — Прогуливаетесь? — спросила Хюррем Султан с до тошноты милой улыбкой. Айлин ехидно улыбнулась. — Как вы догадались? — спросила она, приподняв густые темные брови. — Вы очень проницательны, — Хюррем Султан наградила ее колючим взглядом и подчеркнуто вежливо улыбнулась, продолжая излучать тепло и свет. Если Айлин Султан благодаря черным, как воронье крыло, волосам и таким же черным глазам и характеру можно было сравнить с ночью, то Хюррем Султан в противовес ей из-за мягкого характера и внешности часто сравнивали с днем. — А вы, ка всегда, весьма вежливы, — улыбнулась Хюррем, хотя в ее глазах не было и намека на веселье, а в душе стремительно разгоралось пламя злости. Почему она часто видит эту выскочку в компании ее Османа? Почему в компании Айлин он проявляет куда больше чувств, чем с ней? Но одно успокаивало Хюррем Султан чаще всего взгляд Османа, направленный в сторону Айлин Султан, был полон негодования и злости. И осознание этого грело Хюррем Султан душу. Однако в своей влюбленности султанша и не заметила, как злость в глазах османа постепенно сменилась интересом, а затем каким-то теплым чувством. Топкапы. Покои Гюльбахар Султан. Она вошла в просторные и светлые покои, которые, несмотря на время года и вечер, оставались таковыми. В них царил настоящий домашний уют, хотя в воздухе явно ощущался горьковатый запах лекарств. Амрийе Султан, оглядевшись, помрачнела. Она никогда не бывала в покоях соперницы. Да соперницы ли? Гюльбахар Султан ничего из себя не представляла и ничего не могла. Она была подвержена влияниям душевных тревог и часто действовала по велению сердца, что и спровоцировало ее крах. Амрийе Султан давно не видела в ней угрозу. Шехзаде воспринимал ее только как мать своих детей, и в его сердце царила только она, Амрийе, несмотря на других фавориток. Гюльбахар Султан могла только плакать, страдать и тратила время на бездумные нападки на Амрийе, желая причинить ей как можно больше боли. Но все было бесполезно. Слова не действовали на султаншу, и она смотрела на первую наложницу Мехмеда как на назойливую букашку под ногами. Из детской доносились приглушенные голоса. Амрийе Султан, ощутив укол ревности, направилась в смежную комнату и замерла на пороге. Шехзаде Осман сидел рядом с отцом на подушке за столом и о чем-то пытался говорить. Гюльбахар разместилась по другую сторону от господина и вся сияла от счастья, ее голубые глаза полнились искренним обожанием, когда касались шехзаде Мехмеда. Амрийе Султан ясно ощутила зависть и положила руку на живот, удрученно вздохнув. У судьбы специфическое чувство юмора. Она имеет то, о чем мечтает Гюльбахар, любовь шехзаде, а у Гюльбахар есть то, чего всем сердцем желает Амрийе. Материнство. Амрийе Султан завидовала Гюльбахар Султан и каждый раз, видя Мехмеда с детьми, испытывала боль. Она четыре года, как законная жена шехзаде, однако до сих пор не смогла стать матерью. — Амрийе? — спросил удивленно Мехмед, вырвав жену из мрачных раздумий. Султанша поклонилась и прошла вглубь покоев. С лица Гюльбахар Султан сразу же сползла улыбка, и рыжеволосая султанша нахмурилась, враждебно глядя на соперницу. — Что ты здесь делаешь? — Я хотела узнать о самочувствие шехзаде Османа, — взгляд зеленых глаз коснулся маленького мальчика, который выглядел бледным и болезненным. — Надеюсь ему лучше, дай Аллах. — Благодаря твоим молитвам наш с шехзаде сын поправился, Амрийе, — внезапно проговорила Гюльбахар, случайно перебив наследника. Мехмед неодобрительно взглянул на жену, которая улыбалась, глядя в глаза Амрийе. — Прекрасно, — промолвила султанша и взволнованно посмотрела на Мехмеда. С вести о болезни Османа прошло пять дней, и почти все свободное время Мехмед проводил в покоях Гюльбахар Султан рядом с сыном. Он даже велел перенести в покои часть бумаг, чтобы не покидать сына, чему маленький Осман был несказанно рад. Не меньше радовалась и Гюльбахар Султан, проводя столько времени в обществе любимого мужчины. Этот факт очень сильно злил Амрийе Султан, она беспокоилась от таких перемен и опасалась, что между ними снова что-то будет. Но, к счастью, шехзаде никогда не оставался в покоях Гюльбахар на ночь. Он возвращался к себе, однако и Амрийе к себе не звал. — Шехзаде, сегодня священная ночь четверга, — промолвила Амрийе Султан, ищя в глазах Мехмеда понимание. К ее облегчению, во взгляде шехзаде промелькнула искра. — Я помню, — благосклонно кивнул он. — Пусть приготовят хамам, — отдал приказ шехзаде. Амрийе Султан самодовольно улыбнулась, а увидев уязвленный взгляд Гюльбахар Султан надменно на нее посмотрела. — В таком случае я пойду готовиться, — поклонилась девушка и покинула опочивальню. Шехзаде Мехмед вздохнул, обняв одной рукой сына, прильнувшего к нему. Он с нежностью поцеловал мальчика в макушку и вздохнул. К сожалению, из-за болезни брата Ханзаде Султан временно переселили в покои Дефне Султан и запретили видеться с ним. Надо бы навестить малышку. Мехмед посмотрел на помрачневшую и затихшую Гюльбахар и с недовольством заметил, что глаза ее заволокла пелена слез. Шехзаде поджал губы, понимая, что жена точно не изменится. — Что случилось? — спросил он без особого интереса. Султанша промолчала, борясь с неожиданными эмоциями. Как же она была счастлива в эти дни, не смотря на болезнь Османа. Мехмед чуть ли не круглосуточно был рядом с сыном, а значит рядом с ней. Она могла наблюдать за ним, разговаривать, и на секунду ей даже показалось, что в глазах господня она снова видит чувство. Но нет… — Простите, — пролепетала Гюльбахар и несколько раз вздохнула. Шехзаде Мехмед, ненавидевший слезы и слабость, покачал головой. Он давно понял, что жену не исправить, и поэтому неосознанно старался оградиться от общения с ней. Его тяготило общество вечно печальной султанши, потому что холодный и жестокий шехзаде просто не мог понять ее печалей. — Я, пожалуй, пойду, — промолвил он, поднимаясь с подушки. Гюльбахар вынужденно встала следом за ним. — Конечно, ночь четверга, — прошипела она. Шехазде на мгновение замер, хмурясь. Ему показалось или?.. — Гюльбахар, — устало проговорил он. — Я зайду утром, — с этими словами господин покинул опочивальню. Гюльбахар Султан же снова села на подушку и, зажмурившись, тщетно пыталась подавать слезы. А она ведь размечталась, что шехзаде… Глупость какая. Ощущая тяжесть в груди и сожаление, словно она стояла перед злотыми вратами рая, но была снова возвращена на грешную землю, Гюльбахар тщетно боролась со слезами. Но боль в одно мгновение ушла, когда она ощутила невесомое прикосновений маленькой детской ручки к рыжим волосам. Султанша подняла голову и увидела личико сына, который смотрел на нее серыми глазами отца и нежно гладил по голове. Рвано вздохнув. Гюльбахар посадила ребенка себе на колени и обняла его. Дети — вот источник силы для нее. Именно они даруют ей покой и исцеление. А Амрийе Султан, дай Аллах, останется совсем одна, лишится любви мужа и не познает счастье материнства. Тогда и восторжествует справедливость. Маниса. Дворец санджак-бея. Воровато озираясь служанка Атике-хатун, Ниса, вошла на кухню. Сердце гулко стучало в висках, а руки девушки мелко дрожали, когда она вспоминала, что именно должна совершить по приказу госпожи. Ниса-хатун вздохнула, пытаясь успокоиться, но страх не отступал. Еще бы! Она должна пролить кровь невинного ребенка, иначе прольется ее кровь. Атике-хатун, которой Ниса верой и правдой служила несколько месяцев, отчего-то решила погубит шехзаде Ильяса. Вот только зачем ей это? Можно было объяснить такое рвение фаворитки, если бы у нее был сын. Но она родила дочь. Но Ниса, опасаясь за собственную жизнь, не задавала лишних вопросов. Она знала, что смерть шехзаде повлечет за собой бурю и молилась, чтобы ее не зацепило. — Атике-хатун желает, чтобы подали ужин, — промолвила Ниса-хатун, улыбаясь. Она тщетно пыталась скрыть волнение, но руки продолжали дрожать, а язык заплетался, но никто не заметил ее состояния, поскольку повара и слуги суетились, готовя ужин для господ. Батур-ага, главный повар, махнул рукой в сторону столика, на котором стояло несколько подносов. — Крайний справа, — буркнул он, продолжая что-то мешать в кастрюле. Ниса приблизилась к подносам и натужно проглотила вставший в горле ком. Ах, как она хотела избежать этого. Но страх прочно завладел ее сердцем. Рядом с подносом для Атике-хатун стояло еще два подноса. Стола суетилась одна из служанок, в которой Атике без труда узнала рабыню, прислуживающую Ильясу. Хатун поставила на поднос тарелку со сладостями, и Ниса догадалась, что именно этот поднос для шехзаде. Дождавшись, когда девушка отойдет еще за одним блюдом, Ниса вытащила из рукава платья пузырек со смертельным ядом и, быстро открыв его, дрожащей рукой щедро полила два блюда. Сладости и мясо. После этого она, спрятав пузырек, схватила поднос с ужином для Атике-хатун и поспешно вышла из кухни. Ниса-хатун вошла в покои госпожи, которая ходила по опочивальни, укачивая маленькую дочь. Служанка поставила на столик поднос и хотела уйти, но Атике-хатун остановила ее. — Сделала? –спросила она, сузив голубые глаза. Ниса, опустив голову, кивнула. — Может не стоит? — со слезами в голосе спросила Ниса-хатун, вскинув на госпожу умаляющий глаз светло-карих глаз. Однако взор Атике-хатун по-прежнему был тверд и холоден. — Стоит, хатун, только попробуй проболтаться, и… — Атике не закончила угрозу, поскольку Нилюфер Султан снова расплакалась. Но и без всяких слов было ясно, проболтается — ей не жить. В это время ничего не подозревающая Ясемин-хатун занималась делами гарема, склонившись над учетными книгами. Рядом с госпожой находилась ее верная служанка Гюльфем-хатун. Ясемин устало потерла переносицу, чувствуя слабость. Действительно, управление гаремом большая ответственность, не каждый с ней справится. Ясемин с тоской вспомнила сильную и мудрую Элиф Султан, которая ловко справлялась со всеми трудностями и была неизменно энергичной. Из воспоминаний об Элиф Султан Ясемин отвлек шум из детской. Устало переглянувшись с Гюльфем-хатун, управляющая встала с тахты и направилась в смежную комнату, в которой играли султанши. — Папа меня больше любит, чем тебя! — кричала в гневе Бахарназ Султан, глядя сверкающими черными глазами на обиженную сестру, которая стояла напротив нее и плакала. — Это не так, — возразила дрожащим от слез голосом Мелек Султан, утирающая с щек слезы. — Что произошло? — устало спросила Ясемин-хатун, привыкшая, что между дочками часто вспыхивают ссоры. Не проходило и дня, чтобы они не ссорились. — Она первая начала, — взбудоражено проговорила Бахарназ Султан, покачав черноволосой головой. — Она обманывает, — возразила Мелек Султан, светлые глаза которой были полны слез. Ясемин сухо поджала губы. Старшая дочь была слишком похожа на нее и, к сожалению, не только внешне. Такая же мягкая и изнеженная. К тому же девочка имела очень обидчивый характер, отчего в первую очередь страдала она сама. — Бахарназ сказала, что маленького Сулеймана папа любит больше меня. — Бахарназ, — укоризненно покачала головой Ясемин-хатун, подходя к старшей дочери и обнимая ее. Бахарназ Султан насупилась, видя пренебрежение со стороны матери, обычно все было наоборот. — Мелек, ваш отец любит вас всех одинаково, вы же его дети, — проговорила она, стерев с щек девочки слезы. — Мам, мы пойдем к Эмине Султан? –спросила внезапно Бахарназ Султан, которой не понравилось, что мать уделяет внимание сестре. — Да, конечно, — кивнула Ясемин-хатун. — Но мы хотели пойти к Ильясу, -возразила Мелек Султан, нахмурившись. Девочки снова смерили друг друга обиженными взглядами и, предчувствуя очередную ссору, Ясемин-хатун вздохнула: — Тогда Мелек пусть идет к Ильясу, мы пойдем навестим Сулеймана. А Ильяс и Мелек придут позже, хорошо? — Ясемин посмотрела на дочерей, которых, похоже, такой вариант устроил. Мелек Султан, успокоившись, поспешила в покои брата. Ясемин проводила дочь задумчивым взглядом, не зная, что только что отправила ребенка в лапы смерти. После того, как Мелек Султан ушла, Ясемин-хатун, взяв за руку Бахарназ, отправилась в покои Эмине Султан, которая все еще не совсем оправилась от родов. Войдя в небольшую, но уютную опочивальню, Ясемин-хатун увидела Эмине Султан, которая сидя на тахте, склонилась над колыбелью так, что ее длинные светлые волосы закрывали от взора посторонних новорожденного шехзаде. Эмине Султан была так увлечена воркованием над сыном, что не заметила прихода гостей. Она с лаской в светлых глазах глядела на малыша, держа его за крохотную ручку. Девушка даже не подозревала, что, взяв на руки сына, откроет для себя большое чувство чудовищной силы. Эмине Султан, открыв для себя новый мир, всю себя посвящала ребенку, не замечала никого и ничего вокруг, и впервые за долгое время была по-настоящему счастлива. Она с любовью смотрела в темные глазки сына, касалась пушка черных волос, наследованных от отца, целовала маленькие пяточки мальчика, слушала его дыхание, и не могла поверить, что все это происходит с ней в реальности. Но вместе с тем в ее душе поселилась вина. Как она могла желать этому малышу смерти? Как она могла испить яд, который чудом не лишил его жизни? Эмине Султан точила совесть, но она тщетно гнала от себя плохие мысли. Аллах отвел беду, ее сын родился здоровым и сильным, но, к сожалению, был очень похож на отца, что ранило Эмине. Она помнила о той кошмарной ночи, когда был зачат Сулейман, но пришла к выводу, что ночь в аду — самая малая цена за счастье материнства. — Из тебя выйдет хорошая мать, — произнесла с улыбкой Ясемин-хатун, глядя на Эмине. Она-то боялась, что девушка отвергнет ребенка, но, к счастью, доброе сердце наложницы одержало верх над страхом и ненавистью к шехзаде Абдулле. Эмине Султан вздрогнула и подняла голову. Девушка хотела встать, чтобы поприветствовать гостей, но Ясемин-хатун жестом велела ей сидеть. Бахарназ Султан подошла к колыбели и посмотрела на крохотного брата, который не осмысленно смотрел прямо перед собой и причмокивал губами. — Какой же он хорошенький, да пошлет Аллах шехзаде благополучия, — промолвила Ясемин-хатун, с лаской глядя на ребенка. — Аминь, — прошептала Эмине Султан. Ясемин умиротворенно вздохнула. Печали и беды отступали с рождением шехзаде Сулеймана. Она очень надеялась, что, вернувшись из похода и увидев детей, шехзаде Абдулла найдет покой. Шехзаде Сулейман и Нилюфер Султан даруют отцу счастье и заполнят пустоту в его сердце. Но Ясемин-хатун даже не подозревала, что темные времена впереди. Очень скоро все снова встанет снова на голову и небеса рухнут на землю. Ясемин умилялась новорожденному шехзаде, даже не зная, что в эту самую минуту ее старшая дочь Мелек Султан вкусила смертельный яд вместе со сладостями в покоях брата, который так же не подозревал, что проживает последние часы.