***
Стамбул. Топкапы. 1582 год. Ноябрь. Шехзаде Мехмед, пребывая в весьма скверном расположении духа, вошел в покои матери. Еще утром в них раздавался смех, звонкие голоса и царил мир и покой, сейчас же все встало с ног на голову. Опочивальня была погружена в зловещий полумрак. Двери на террасу плотно закрыты, единственный источник света — камин с тлеющими в нем поленьями. Едва Мехмед пересек порог комнат матери, на него сразу же уставились несколько пар женских глаз. Чей-то взгляд был затуманен слезами, чей-то грустью, а кто-то не плакал вовсе. Члены султанской семьи чинно поднялись, поклонились и снова заняли места у ложа, на котором возлежала хасеки. Мехмед, проглотив вставший в горле ком, подошел к постели сраженной горем матери и осторожно опустился на кровать. Он с силой сжал челюсти, как делал всегда, когда испытывал такие сильные эмоции, как гнев, ярость, ненависть и боль. Айше Султан, сидящая рядом с ним, в знак утешения положила руку на плечо брата, от чего тот мгновенно напрягся, стрельнув на нее холодным взглядом. Они не были близки с сестрой, хотя до замужества Айше их частенько можно было увидеть вместе, но после их пути разошлись раз и навсегда. Мехмеда поглотила учеба и тренировки, Айше — семейная жизнь. — Как она? — спросил тихо Мехмед, чувствуя, как от подступающих слез жжет глаза. Он порадовался полумраку, царящему в покоях. Никто не увидит его слабость, не увидеть боль в его глазах. — Лекарь дал ей отвар, он успокаивает и усыпляет. Я даже не знаю, что будет, когда мама проснется, — всхлипнула Хюррем Султан, сидящая по другую сторону от брата. Девушка сжимала в маленьких ладошках руку матери и тихо всхлипывала. — Ей придется смирится с произошедшим. Шехзаде Ферхата ничто уже не вернет, а у султанши есть и другие дети, — раздался равнодушный голос Михрумах Султан. Мехмед раздраженно на нее посмотрел. Из всех братьев и сестер больше всего его раздражала именно старшая сестра. Шехзаде чувствовал, что Михрумах отчего-то презирает его мать и сторонился ее. К счастью, они жили под одной крышей всего ничего. Михрумах Султан вышла замуж и уехала. — Как это случилось? — глухо спросил шехзаде Мехмед, пытаясь вложить в голос уверенность, но он предательский дрогнул. Мужчина поспешил быстро смахнуть с щеки одинокую слезинку, доказывающую, что вопреки всему у него не такое каменное сердце, как хотелось бы. — Алкиле-хатун по отправилась забрать шехзаде от учителя, и, когда они спускались по лестнице, Ферхат, как говорит служанка, споткнулся и покатился по ступенькам. Лекарь ничего не смог сделать, — промолвила Айше Султан. — Значит служанка, — зачем-то промолвил шехзаде Мехмед, прикрыв на мгновение глаза. Он чувствовал себя паршиво. Осознание того, что брата больше нет, больно жгло душу и от этой боли Мехмед готов был выть, но сдерживался. Вместо того, чтобы страдать от потери, шехзаде подсознательно искал виновного в произошедшем. Та служанка, она должна была внимательно следить за Ферхатом. Она должна была быть осторожной. — Где она? — вернув голосу привычную холодность, спросил Мехмед. Хюррем Султан вздрогнула от голоса брата и уставилась на него. Султанша неплохо знала его нрав, и это внушало в нее самый настоящий ужас. — Хатун в комнате для слуг, Мехмед. Она рядом с опочивальней Дефне, — ответила Айше Султан, которая даже не подозревала, какие мысли сейчас множатся в голове шехзаде. Мехмед резко поднялся с кровати и устремился прочь из покоев. Он вышел в коридор и, хищно оглядевшись, уставился на небольшую и неприметную дверь, за которой, очевидно, находилась комната для слуг. Отворив дверь, шехзаде вошел в затемнённую комнатушку, единственным источником света в которой служил факел. Его внимание привлекла хрупкая фигурка, сидящая на кровати. Девушка сидела, сгорбившись и закрыв лицо руками, ее тонкие плечи вздрагивали от приглушенных рыданий. Мехмед равнодушно смотрел на служанку матери и осознавал, что она, именно она, виновна в смерти Ферхата. Если бы хатун была внимательна, если бы грамотно выполняла обязанности, то маленький и невинный шехзаде был бы жив, но… Он мертв. Его не вернуть, а в душе шехзаде Мехмеда тем временем стремительно разгоралось пламя ненависти и злобы. Мехмед сделал несколько шагов к служанке, которая продолжала лить слезы. Она была облачена в ночную рубашку, ее темные волосы пришли в полный беспорядок, очевидно, хатун готовилась ко сну, но вина не дала ей покоя. Под ногами у шехзаде жалобно скрипнула половица. Алкиле-хатун резко подняла голову, и вскрик сорвался с ее губ. Темно-карие глаза расширились в ужасе, девушка быстро задышала и замерла, словно окаменев, глядя в светлые глаза шехзаде. — Ты была с моим братом, когда это случилось, — промолвил обманчиво спокойно Мехмед. — Да, — подтвердила Алкиле, чуть ли не икая от ужаса. Она мелко задрожала, когда Мехмед приблизился к ней почти вплотную. Девушка втянула голову в плечи и сдавленно всхлипнула. — Почему же ты была невнимательна? — спросил Мехмед. — Тебе доверили наследника. — Простите меня, — жалобно всхлипнула Алкиле, даже не пытаясь оправдаться. Все же это она толкнула шехзаде, это она его убила. Осознание этого точило ее изнутри, и девушка совсем забыла про тот факт, что никто, ничего не знает об ее участии в трагедии. — Простить?! — вскрикнул Мехмед и, подаваясь вспышке ослепляющей ярости, схватил служанку за руку и потащил к выходу. Алкиле даже не пыталась сопротивляться, по ее впалым щекам катились крупные слезы, она дрожала от рыданий и боли. — В темницу ее! — приказал шехзаде, толкнув девушку в руки двух охранников, которые поспешили выполнить приказ, не желая навлекать на себя гнев господина. Шехзаде Мехмед, все еще ощущая боль, двинулся следом. Они спустились в подземелья, где охранники толкнули Алкиле в одну из темниц. Девушка упала на холодные камни и даже не попыталась встать. Она затравленно посмотрела на мрачного шехзаде Мехмеда, который с равнодушием наблюдал за ней. — Приведите садовников, — промолвил Мехмед, даже не взглянув на охранников. Те молча удалились. Алкиле-хатун, услышав фразу шехзаде, вздрогнула и зарыдала в голос. Она хотела бы подползти к ногам Мехмеда и молить его о пощаде, но их разделяла решетка. — Прошу, пощадите, я не виновна, я не виновна. Клянусь! — молила девушка, но шехзаде остался глух к ее мольбам. Он одиноко стоял у стены и не шевелился, взгляд его серых глаз был устремлен куда-то вдаль, но он не выражал ничего, кроме холода и злости. Раздались шаги. Мехмед посмотрел на двоих мужчин, облаченных в черные одежды и против воли в его голове вспыли воспоминание о том, как когда-то давно его душили палачи, как шелковый шнурок, который один из слуг султана теперь сжимал в руке, затягивался на его маленькой шейке. Однако воспоминания, от которых Мехмед всю жизнь бежал и которые изменили его раз и навсегда, не смогли изменить его решение. Шехзаде дал знак двоим палачам, и они отворили дверь темницы и вошли в нее. Алкиле-хатун издала чудовищный крик и забилась в самый дальний угол камеры, размахивая хаотично руками, пытаясь предотвратить неизбежное. Наконец, один из палачей схватил ее за руку и поставил на колени, заломив за спину хрупкие девичьи руки. — Пощадите, во имя Аллаха, прошу! — кричала Алкиле, пока второй палач накидывал ей на шею белый шнурок. Девушка забилась в руках немых убийц, вопя от ужаса. Веревка затянулась на нежной шее, Алкиле продолжала дергаться, пыталась освободиться, глядя с ужасом и мольбой на стоящего у стены шехзаде. Мехмед молча наблюдал за убийством, совершенным по его приказу. Крики девушки резали слух, но он не отменял приговора. Мужчина не спешил уходить, он смотрел на смерть, омывал руки в крови, но делал это не из жажды крови. А из собственных соображений о совести, долге и чести. Это он отдал жестокий приказ, это ему нести ответственность за каждую жизнь, значит он будет смотреть, не отводя глаз. Очень скоро все было кончено. Безжизненное тело служанки упало на холодный и грязный пол, палачи сняли с шеи убитой девушки веревку и вышли из камеры. — Тело в Босфор, — промолвил Мехмед и покинул мрачные подземелья, в которых только что по его приказу пролилась женская кровь. По-хорошему нужно было бы наведаться к матери, но шехзаде не хотел слушать нотации сестер, находится в их обществе. Он предпочел одиночество. Придя в султанские покои, Мехмед тяжело опустился на ложе и прикрыл на мгновение глаза. Крики Алкиле-хатун все еще звучали у него в голове, переворачивая все в душе. Но содеянного не изменить. Стало ли ему легче о мести? Утихла ли боль? Нет. Она на мгновение притупилась, когда он увидел безжизненное тело виновной, а потом вспыхнула с новой силой, сжигая остатки разума и совести. Маниса. Дворец санджак-бея. Ниса-хатун шла по пустынному коридору дворца, опираясь руками о стену. По ее щекам катились крупные слезы, из-за которых они ничего не видела перед собой, но все равно упрямо продолжала идти, сжимая в руке шелковую ленту от платья. Она была прочной и широкой. Как раз для того, что наложница, съедаемая муками совести, задумала. Девушка вошла в прачечную, заперла дверь и, оглядевшись, заметила балку, подпирающую невысокий потолок. Подойдя к ней, она пододвинула один из ящиков, встала на него, перекинула ленту через балку, завязала ее, после чего сделала петлю и накинула ее на шею. — Что ты творишь?! — вскрикнула Нургюль-хатун, служанка Эмине Султан, которая по приказу госпожи принесла в прачечную грязную одежду. От увиденного Нургюль-хатун замерла, а после кинулась к рыдающей Нисе-хатун, уронив на пол корзину с бельем. — Отпусти меня, отпусти меня, я не хочу жить! — кричала, отбиваясь, Ниса-хатун, пока Нургюль-хатун пыталась с ней совладать. Служанка султанши попыталась перехватить девушку поперек талии и обездвижить, но Ниса-хатун оступилась и, коротко вскрикнув, повисла на ярко-желтой ленте, потеряв опору под ногами. Нургюль, попыталась поднять тело за ноги, не замечая ни остекленевших глаз служанки, ни характерного хруста шейных позвонков. Нургюль в ужасе отошла назад и закричала, выбежав в коридор. Там она тяжело прислонилась к стене и от нервного потрясения лишилась чувств. На ее крик через некоторое время прибежали слуги.***
В это время светловолосая Эмине Султан сидела за столом и ужинала. Девушка то и дело поглядывала на мрачную и тихую Бахарназ Султан, которая в столь юном возрасте перенесла страшные потери. Девочка была угрюма и грустна, что на жизнерадостную и непоседливую султаншу было совсем не похоже. Эмине устало вздохнула и осторожно положила руку на худенькое плечо девочки. Та вздрогнула, подняла голову и, как это бывало в последнее время, молча уставилась на Эмине. Светловолосая султанша побледнела по гипнотическим взглядом карих глаз. Ей до сих пор было не по себе от того, насколько Бахарназ Султан и ее собственный сын похожи на шехзаде Абдуллу. К счастью, после рождения шехзаде Сулеймана кошмары с участием шехзаде Абдуллы перестали терзать Эмине, но все равно искра ненависти и злости продолжала жить в сердце девушки. Она не забыла ту ночь, которая дала жизнь ее сыну. Но все же Эмине Султан готова была преодолеть ненависть, позабыть о боли и муках. Ради сына и ради Бахарназ. Они просто маленькие и невинные дети. Из-за болезни Ясемин-хатун, вызванной нервным потрясением, Эмине взяла на себя заботу о Бахарназ Султан. Все же малышке будет лучше рядом с маленьким братом, а не рядом с болезненной матерью, которая никак не могла оправится от утраты. — Почему вы ничего не съели? — спросила тихо Эмине Султан, нарушив повисшую в опочивальне тишину. Бахарназ промолчала и отвернулась от нее. Девушка вздохнула, понимая, что контакт наладить будет не просто. — Я хочу к маме, — промолвила Бахарназ. — Почему она постоянно спит? — спросила девочка. Эмине Султан удрученно промолчала. Что она могла сказать? В голову ничего путного, как назло, не приходило. — Твоя матушка заболела, но скоро она поправится, — промолвила Эмине Султан, ласково погладив девочку по черным, вьющимся волосам. Но та резко отпрянула от нее, словно от прокаженной. — Про Ильяса тоже говорили, что он обязательно поправится, но он умер! И Мелек умерла. И Зеррин. И даже Касым. Все умерли! — истерично вскрикнула Бахарназ, вскакивая из-за стола. Девочка торопливо стерла с щек слезы и убежала в детскую. Эмине Султан поспешила подняться, чтобы утешить девочку, но в этот момент в покои забежал бледный, как сама смерть, евнух. — Беда госпожа! — вскрикнул он. Сердце Эмине Султан пропустило удар. Ясемин-хатун. Что-то с ней случилось? — Служанка Атике-хатун найдена мертвой. Она повесилась. Недалеко от нее нашли бесчувственную Нургюль-хатун, вашу служанку. Девушка в лазарете. Вздох облегчения вырвался из груди Эмине Султан, что пострадала не Ясемин. Неизвестно, как перенесла Бахарназ весть о смерти матери. К тому же управляющая гаремом очень нравилась Эмине. Она столько месяцев оберегала ее и поддерживала, что султанша просто не могла быть равнодушной к ее беде. Но гибель служанки Атике-хатун почему-то мгновенно насторожила Эмине Султан. Что могло произойти? Ее убили, или она сама свела счеты с жизнью? Глупости, зачем идти на такие меры. Султанша побледнела, вспомнив, как сама много месяцев назад пыталась наложить на себя руки и выпила яд. Тогда ее спасла Мелек Султан, неосознанно, но спасла. Бедная девочка, та жаль ее. — Начни расследование, опроси прислугу и наложниц, мы должны все выяснить, — промолвила Эмине Султан, чувствующая, что что-то в этой истории не так. У нее всегда, в отличии от старшей сестры, была хорошая интуиция. Она не раз ее спасала. Вот и теперь интуиция не давала султанше покоя. — Но… — хотел возразить евнух. Эмине Султан подавила желание закатить глаза и, прекрасно зная, что именно сказать слуга, произнесла: — Начни расследование. Пока Ясемин-хаутн больна, дела гарема буду вести я, и я приказываю, начать расследование. — Но султанша, — в очередной раз возразил евнух. — Есть правила. — Как думаешь, ага, шехзаде Абдулла, узнав о беззаконье в своем дворце, похвалит нас? — негромко спросила Эмине Султан, прекрасно зная, что почти все обитатели дворца бояться господина. Нужно сказать, есть за что. — Как скажете, госпожа, — промолвил евнух и покинул опочивальню.***
Атике-хатун тем временем, услышав шум, вышла в коридор и столкнулась с одной из наложниц. Она, не задумываясь, схватила девушку за руку и остановила. — Что случилось? — спросила фаворитка с напряжением в голосе. Она все эти дни провела, как на иголках, опасаясь разоблачения. К тому же Эсен-калфа как-то странно на нее смотрела, что заставляло Атике впадать в панику. — Госпожа, ваша служанка, Ниса-хатун, повесилась, — промолвила наложница, и Атике-хатун оцепенела. Нет, не может быть. Эта глупая, эмоциональная девчонка все испортила, к сожалению, она оказалась слишком слабой и совестливой. Если Атике все же смогла справится с содеянным и встать на ноги, то Ниса так и не оправилась. Девушка ходила бледной, таяла на глазах и постоянно плакала, что могло вызвать подозрения. — Понятно, — глухо промолвила Атике и поспешила вернуться в покои. Там она тяжело прислонилась к дверям, пытаясь унять бешенный стук сердца. Что же ей делать? Как быть? Ниса-хатун могла оставить предсмертную записку или еще что-то. А если она не избавилась от яда? Похолодев от ужаса, Атике побледнела. Ее раскроют и казнят как заказчицу, в то время, как истинные заказчики останутся в тени. Атике-хатун никто не станет слушать, убьют без суда и следствия, она не сможет выйти живой из этой борьбы. К тому же Атике до ужаса боялась Шах Султан, которая была жестокой и мстительной, хотя прикрывалась маской добродетели. Бежать. Нужно бежать. Решение пришло мгновенно. Только так можно спастись. Атике-хатун торопливо подошла к большому сундуку и открыла его. Необходимо было собрать какие-то вещи и драгоценности, чтобы выжить. Фаворитка накинула себя теплый плащ, после чего схватила платок и завернула в его кое-какие драгоценности и одежду. Страх заставлял ее держаться, не впадать в панику, хотя ужас сковывал тело. Наложница то и дело оглядывалась на дверь, ей постоянно чудилось, что кто-то подходит к покоям. Необходимо срочно покинуть замок. Но как? Атике-хатун до того, как стать фавориткой, работала в швейной мастерской. Оттуда можно было покинуть дворец. Можно попытаться, в конце концов подкупить стражника. Когда Атике была готова к побегу и хотела навсегда покинуть дворец, из детской раздался тихий плач Нилюфер Султан. Девушка замерла, прижимая к груди сверток с одеждой. Как она могла забыть о дочери? Как могла бросить ее? «Так будет лучше. Она –часть Династии», — ответил внутренний голос. «Она — часть меня», — ответила мысленно Атике и направилась в детскую. Там, взяв одеяло, она быстро завернула в него султаншу, а после вышла из опочивальни, моля всех богов, чтобы отыскать желанное спасение.