Через терни к звездам

***

Военный лагерь.       Султан Баязид сидел на постели и молча глядел прямо перед собой. В его светлых глазах царила какая-то пустота. Мужчина уже несколько дней терзался дурными сновидениями, переходящими в самые настоящие кошмары. Ему снились тела убитых сыновей, рев пламени, шум и лязг мечей. Причем с каждым днем он видел все больше и больше подробностей.       — Отец, — в шатер вошел повзрослевший шехзаде Джихангир, который за прошедший год немного вытянулся, возмужал, его тело оплетали мышцы полученные путем изнурительных тренировок и тяжелых боев. Шехзаде теперь командовал отрядом и командовал весьма недурно.       Острый ум, знания и природная интуиция помогали ему в самых трудных ситуациях, и шехзаде, наконец, нашел применение своим талантам, что не могло не радовать. Джихангир был безумно похож на Мехмеда острым умом, хитростью и твердостью духа, но в отличие от брата он не был жесток и вроде бы казался безобидным.       Баязид, предчувствуя нечто темное и злое, что тяжелыми тучами нависало над ним, анализировал отношения к сыновьям. Да, ему удалось стать сильным правителем, но он больше воин, чем политик. Его дело –война, и этим все сказано. Она с пеленок его влекла в свои глубины, она шептала ему слова напутствия, она столкнула его с братом Селимом. Султан смотрел на повзрослевших сыновей и понимал, что отец из него получился не самый лучший. Баязид когда-то обещал себе, что он будет одинаково справедлив к детям, не будет идти путем своего отца, султана Сулеймана, но теперь с грустью признавал, что путь отца — его путь. Султан годами не видел детей, пропадал в военных походах, а после только ругал их за провинности.       Наверное, дети чувствовали это отношение и отдалялись от него. Абдулла, хоть и был любимцем отца, в котором он видел приемника, но ему тоже не хватило в юности любви, и он всеми силами пытался пополнить эти запасы от наложницы. Как иначе объяснить его чудовищную привязанность к погибшей Элиф Султан? Больше года прошло, а шехзаде все еще страдает.       Махмуд. Когда Баязид вспоминал о втором сыне, в нем просыпалось какое-то темное чувство. Махмуд сломался еще в детстве, когда их держали в плену во дворце Персидского шаха. И Баязид вместо того, чтобы залечить раны, отдалился от сына, уйдя в военных поход. Султан вернулся через два года, когда время было упущено, а раны шехзаде успели зарасти и зарасти неправильно.       Шехзаде Махмуд до того походил характером на шехзаде Селима, что Баязид только за это его недолюбливал, в упор не замечая самого главного, что, несмотря ни на что, Махмуд — его сын.       С Мехмедом дела обстояли иначе, чем с Махмудом. Ему было всего три, когда Нурбану Султан попыталась убить его. Вряд ли шехзаде помни, как за ним пришли палачи, но это все равно изменило его. Баязид не знал сына до произошедшего, поскольку воевал с братом, а после Мехмед поражал его знаниями, непослушанием и холодностью. Он вел себя, как бесчувственная статуя и это настораживало.       Что уж скрывать, достижения сына пугали Баязида, поскольку он видел в нем покойного старшего брата, Мустафу, который готовил восстание против всесильного отца и он, Баязид, помогал ему в этом. Султан Баязид опасался сына, зная, что с человеком такого склада ума не просто совладать, что он не успокоится, пока не получит желаемое, и осознание этого заставляло быть настороже.       Ибрагим и Мустафа были близнецами, но до того не похожими характерами, что понять их было просто невозможно. То, что не нравилось Ибрагиму, нравилось Мустафе и наоборот Из-за различий и недостатка внимания отца и матери братья начали соперничать, а потом все пошло по сценарию шехзаде Селима и султана Баязида, они ополчились против друг друга и готовы были на все, чтобы уничтожить соперника.       Из всех детей к Султану Баязиду были ближе всего трое младших, рожденных Дефне Султан, и Айше Султан, которая со временем, выйдя замуж, отдалилась от семьи. В Джихангире султан Баязид видел будущего правителя. Он идеально подходил на эту роль. Решительный, умный и хитрый, но в то же время не такой твердый и категоричный, как Мехмед. С ним можно было совладать, и он не сжег бы падишаха в случае чего.       Хюррем Султан была очень похожа на мать, Дефне Султан, рядом с которой Баязид после всех побед и поражений нашел покой. Хюррем Султан не оправдывала значение имени, веселый нрав бабушки она едва ли унаследовала, но от этого Баязид любил ее только сильнее.       Ферхат. При мыслях о младшем сыне, белокуром ангелочке, на губах султана расцветала улыбка. Он был лучшем света в царстве мрака, освещал путь уже престарелого султана. И только ради него падишах думал отменить закон Фатиха, чтобы его любимый сын жил.       — Что-то случилось? — спросил обеспокоенно падишах, когда к его кровати подошел Джихангир. Только вблизи султан заметил бледность отпрыска и его взволнованный вид.       — Дурной сон, — мотнул головой шехзаде. — Как ваша рана? — спросил Джихангир, взглянув на отца. Тот усмехнулся.       — Уже лучше, — произнес султан. — Чем заняты твои братья? — спросил он.       — Абдулла, как обычно чем-то терзается, он тоже плохо спал, — доложил Джихангир, заставив отца сухо поджать губы. Траур престолонаследника затягивался, что дурно сказывало на его репутации. — Махмуд сидит в шатре и рисует. А Ибрагим тренируется с султанзаде Мустафой.       — Тренируется? Но у него же рука повреждена! — изумился правитель, поднимаясь на ноги.       — Ему это не особо мешает, — пожал плечами Джихангир. Они вдвоем вышли из шатра, и Баязид, окинув взглядом поляну, увидел сына, ведущего грамотный поединок с султанзаде Мустафой.       Ибрагим за прошедшие месяцы тоже чуточку изменился. Его волосы отросли и теперь едва заметно завивались, как у старшего брата Абдуллы, кроме того он отрастил щетину. Лицо шехзаде украшали пара тонких шрамов, которые совсем не портили его, скорее добавляли мужественности. А сами глаза повзрослели и взгляд их стал тяжелым и цепким, как у отца-султана.       Султан Баязид смотрел на сына и понимал, что из всех сыновей именно Ибрагим больше всего похож на него. Он такой же вспыльчивый, такой же неукротимый, гнев его похож на пожар, сжигающий все на своем пути. Ибрагим, как и отец, знал только крайности.       Шехзаде сделал резкий выпад и выбил меч из рук султанзаде Мустафы, который поднял руки в примирительном жесте.       — Сдаешься? — спросил Ибрагим с надменной усмешкой на губах.       — Никогда, — широко ухмыльнулся Мустафа.       — Даже без меча? — вскинул брови шехзаде, придав голосу удивления.       — Даже без рук или ног, — ответил султанзаде. На этом моменте их диалог оборвался, поскольку они заметили приближение султана. Оба юноши тут же поклонились, причем взгляд темно-карих глаз шехзаде Ибрагима недобро скользнул по шехзаде Джихангиру, который встал рядом с отцом. Черноволосый шехзаде поджал губы, пытаясь усмирить вспыхнувший в душе огонек ревности. Постепенно, учась у таких людей, как Сиявуш-паша или тот же Атмаджа-бей, юноша учился сдерживать бурую эмоций, бушующую в душе. Дворец санджак-бея в Кютахье.       Эсманур Султан не могла сомкнуть глаз, она нервно расхаживала по коридору, заламывала руки и с беспокойством поглядывала на двери в опочивальню шехзаде Мустафы. Женщина никак не могла поверить в происходящее. Как, как ее мир встал с ног на голову за одну ночь. Как она допустила это? Эсманур проклинала собственную самоуверенность, она была уверенна, что контролирует ситуацию, но это было не так.       — Султанша, — побежал к госпоже евнух, Муса-ага, и поклонился.       — Что еще случилось? — спросила устало Эсманур Султан.       — Мне жаль султанша, но Эсма-хатун скончалась, — замявшись на мгновение, промолвил евнух. Эсманур Султан побледнела и прислонилась плечом к стене, словно ей сделалось крайне дурно.       — Да пребудет она в раю, — вздохнула султанша, чувствуя ощутимую горечь во рту. Эта девушка, Эсма, была ей, как дочь, которой у султанши никогда не было. А теперь она мертва. — Где содержался яд?       — Это был не совсем яд, а снадобье, чтобы прервать беременность, — осторожно промолвил евнух. — Одно из лекарств Эсмы-хатун было заменено, у девушки началось сильнейшее кровотечение.       — Что с ребенком? — спросила, вернув самообладание, Эсманур Султан.       — Шехзаде родился мертвым, — промолвил ага, опустив глаза, словно это он был виноват в произошедшем.       — Вот как, — странно тихо протянула султанша и прикрыла глаза, положив руку на грудь. Она была уже немолода, а нервные потрясения, которые посыпались на нее, словно из рога изобилия в эту злосчастную ночь, грозили добить ее. — Что там с Хафизе?       — Хатун потеряла ребенка, она очнулась и пребывает в безумии, — отрапортовал евнух.       — О, мы кажется, прогневали Аллаха, — пробормотала султанша и снова взглянула на двери, ведающие в покои сына. — Моего Мустафу отравили вместе с наложницей, беременная фаворитка погибла вместе с сыном, у второй хатун случился выкидыш…       Муса-ага с жалостью смотрел на госпожу, которой верой и правдой служил много лет. Он вспомнил, как много лет назад он встретил ее на улице. Муса тогда был ребенком, голодным и продрогшим почти до косей, а добрая госпожа помогла ему, определила в дворцовую школу. Муса уже тогда был евнухом и, выучившись, начал службу в Топкапы. Эсманур Султан взяла его в услужение и с тех пор евнух был готов умереть за женщину, заменившую ему мать и давшую кров. Кто бы что не говорил про Эсманур, он всегда знал, насколько она добрая и справедливая.       — Султанша, молю, отдохните, вы с раннего утра на ногах, — промолвил с жалостью слуга, глядя в побледневшее и будто бы осунувшееся лицо госпожи.       — Как я могу отдыхать, когда мой сын сражается с Азраилом? — спросила Эсманур Султан. Она хотела еще что-то сказать, но двери в опочивальню шехзаде отворились и оттуда вышел лекарь. Огонь надежды вспыхнул в черных глазах султанши, и она приблизилась к лекарю, глядя с верой в глаза врача, который стоял бледный и серьезный.       — Что с Мустафой? Ему лучше? — непривычно дрожащим голосом спросила Эсманур, глядя на врача, а тот молчал, отводя взгляд, словно испытывал жуткий стыд.       Султанша заглянула в комнату, и губы ее приоткрылись в немом вопле. Один из лекарей накрывал тело шехзаде Мустафы белой простыней. Не успев осознать происходящее, Эсманур сорвалась с места и, подбежав к кровати, сорвала простыню.       — Нет! — вскрикнула госпожа, увидев обезображенное смертью лицо сына с посиневшими губами и закатившимися глазами. Ноги султанши подкосились, и она осела в руки подбежавшего к ней Мусы-аги. Впервые в жизни Эсманур Султан лишилась чувств от нервного потрясения. Кютахья. Лазарет       Хафизе-хатун лежала на кушетке, глядя заплаканными, покрасневшими глазами в потолок. В голове царила прямо-таки звенящая пустота. Изредка мелькали тревожные мысли, от которых хотелось избавится.Девушка зажмурилась и снова разрыдалась в голос. Как же хотелось убежать из этого дворца, от шехзаде, от интриг, от смерти. Но ангел смерти ходил за ней по пятам. Она и была смертью. Но как так вышло, раз Хафизе-хатун попрощалась с невинностью?       Наложница положила руку на плоский живот, в котором еще накануне существовала новая жизнь, а теперь ее не было, царила только пустота. И эта же пустота отныне властвовала в ее душе.       Хафизе-хатун истерично расхохоталась. Хафизе — означает защитница, это имя дала ей Эсманур Султан, а после султанша даровала ей возможность попасть в рай хотя бы на ночь. Эсманур Султан сама не знала, кого подложила в постель сына. Она не ведала, что над Мустафой нависла смертельная опасность, от которой не скрыться. Помимо Хафизе их слуг во дворце санджак-бея было много, и они следили за ней.        Несколько дней назад. Милая и добрая Хафизе-хатун, воровато озираясь, шла по коридору дворца и в голове ее множились отнюдь не добрые мысли. Она осторожно зашла в лазарет, проследив, чтобы за ней никто не следил. Девушка хотела поскорее выполнить задание, чтобы ее семье ничего не угрожало. Она торопила время, подгоняла его, но ничего не могла сделать. К тому же в списке проблем появилась нежеланная беременность.       Конечно, Хафизе-хатун была бы рада стать матерью при других обстоятельствах, тем более шехзаде Мустафа ей нравился, но свою семью девушка любила намного больше. Именно эта любовь толкала ее на жестокие поступки.       — Кумру-хатун, — обратилась тихо девушка к лекарше, которая что-то измельчала в ступке. Седоволосая женщина подняла голову, оставив занятие и взглянула на вошедшую. — Вы принесли то, что я просила.       — Конечно, — улыбнулась лекарша, отчего ее лицо, обезображенное оспой, исказилось еще сильнее. Хафизе-хатун передернуло. Лекарша тем временем вытащила из шкафчика пузырек с какой-то маслянистой жидкостью и протянула его наложнице. — Добавь две капли в воду и проблема будет решена.       — Отлично, — сжав заветный пузырек в руке, промолвила девушка. — А как же Эсма-хатун? — поинтересовалась Хафизе, нахмурившись. — Господин говорил.       — Я знаю, что говорил наш господин, — резко промолвила лекарша, но тут же смягчилась. — Не волнуйся, о хатун уже позаботились. Впрочем, о шехзаде Мустафе тоже. Наложница замерла и побледнела, это не укрылось от внимательного взгляда Кумру-хатун, которая растянула искаженные губы в кровожадной улыбке.       — Он уже мертвец, и если ты передумаешь, присоединишься к нему, -угрожающе произнесла лекарша, и наложница кивнула, давая понять, что она все прекрасно осознает.       Хафизе-хатун вышла из лазарета, спрятав пузырек в рукав платья. Она должна это сделать ради семьи, иначе ни им, ни ей не выжить. Девушка до последнего скрывала беременность в надежде избежать неизбежного, но пару дней назад она упала в обморок в гареме, Кумру-хатун ее осмотрела, а потом долго-долго бранила ее. Лекарша не поверила, что Хафизе не знала о беременности. Она пообещала не рассказывать ничего господам, но Хафизе должна была избавится от ребенка. Как раз у нее будет железное алиби.       Хафизе подослали во дворец, чтобы убить шехзаде Мустафу. Она даже начала осуществлять план, подливая ему яд в еду. Ни шехзаде, ни его мать, которая ей симпатизировала, не подозревали, кто притаился у них на груди. Сегодня все решится раз и на всегда, а у Хафизе будет алиби.       Девушка открыла заплаканные глаза, и вскрик ужаса едва не сорвался с ее губ. Прямо над ней возвышалась грозная фигура Кумру-хатун, которая тут же зажала ей рот рукой.       — Тише, девочка, тише, — ласково промолвила лекарша. — Не волнуйся, твои муки скоро закончатся, — со все той же улыбкой сказала она. Хафизе в неописуемом ужасе дернулась, но невыносимая боль в череве мешала ей. — Неужели ты думала, что наш Шах оставит тебя в живых?       — Прошу, нет, — просипела Хафизе, когда лекарша вытащила из-за пояса платья какой-то пузырек. Но ее мольбы оказались не услышаны. Кумру-хаутн открыла флакончик и поднесла его к губам девушки, зафиксировав ее руки. Фаворитка закрыла рот и сжала челюсть, замотав головой, которая нещадно болела. Тогда Кумру-хаутн отпустила ее руки и зажала нос, перекрыв доступ к воздуху.       Хафизе открыла рот, чтобы сделать вдох, но ловкая лекарша записала ей в рот горлышко флакончика и терпеливо начала вливать в фаворитку смертельный яд. Наложница сопротивлялась, пыталась выплюнуть, ее слабые руки силились оттолкнуть лекаршу, но бесполезно. Она была слаба после выкидыша, у нее ужасно болело тело, к тому же соперница была чудовищно сильна.       — Глотай, — прошипела зло Кумру-хатун. Хафизе-хатун сквозь пелену слез смотрела на убийцу и не могла ничего сделать. Лекарша закрыла ей рот, а потом и нос. Фаворитка забрыкалась, ощущая жжение во рту. Горькая противная жидкость, яд, похожий на тот, которым она травила шехзаде, скользнул по ее горлу. Воздуха не осталось, и девушка сделала глоток. Сразу после этого Кумру-хатун разжала ее нос, и Хафизе быстро-быстро задышала, чувствуя, как тело наливается тяжестью, а рассудок мутнеет.       — Не волнуйся, наш господин милостив, твоя семья будет жить, — с маниакальной улыбкой промолвила Кумру-хатун, смотря, как огонь жизни угасает на дне карих глаз. Женщина удовлетворенно вздохнула, спрятав пузырек. Оставалось замести следы. Как хорошо, что у Эсманур Султан есть подозреваемый. Рузиля-хатун ответит за содеянное.