Через терни к звездам

***

      Султан Баязид пришел в себя от тупой боли в голове, которая вытесняла из черепа остальные мысли. Все тело болело, словно падишаха нещадно избили. Султан попытался пошевелиться и ощутил только, как боль пронзает грудную клетку, перехватывает дыхание. «Что происходит?!», — хотел спросить Баязид, но с губ сорвался хрип, он приоткрыл глаза, но ощутил, как боль в висках стала сильнее. Судя по всему, на голове у него была какая-то грубая ткань. Султан попробовал пошевелить руками, но с удивлением понял, что руки связаны за спиной.       Баязид напряг память и вспомнил, что произошло. Посреди ночи его разбудил шум, рев пламени и лязг мечей. Падишах, ничего не понимая, встал с постели и в этот момент в его шатер забежал взволнованный Атмаджа-бей, сообщивший о нападении на лагерь. Понадобилась пара секунд, чтобы правитель понял суть происходящего и, подавшись вспышке гнева, схватил меч, выбежал из шатра и вступил в неравную схватку с врагами. Еще никогда он так не жалел с поспешным решением отправить треть войска в столицу для помощи шехзаде Мехмеду с многочисленными разбойничьими группировками властвующими на всей территории государства. Возможно, эта треть солдат спасла бы их от нападения персов.       Баязид сражался на пределе возможностей, но запоздало понял, что возраст и количество врагов не оставят ему шансов. На его глаза вражеская стрела сразила наповал Атмаджу-бея, который до последнего вздоха был предан султану. Султан видел, как его люди отступают, как полыхают шатры, в безумии он пытался найти взглядом сыновей, но увидел только лежащего на земле Абдуллу, не подающего признаков жизни. Мучительный, страшный крик сорвался с губ султана, а в следующий миг он ощутил, как кто-то сильно ударил его по голове и провалился в спасительную темноту.       Баязид дернулся, когда кто-то грубо схватил его за шкирку, как провинившегося котенка, который когда-то был у Хюррем Султан, и куда-то потащил. Султан попытался вырваться, но бесполезно.       Его грубо толкнули в спину, но падишах удержался на ногах и с трудом удержал болезненный стон. Наконец, с его головы стянули зловонный мешок. Баязид зажмурился от яркого света, бьющего прямо в глаза, а потом приоткрыл их, оглядывая обстановку вокруг. Они находились в каком-то большом шатре, перед ним на троне сидел черноволосый и черноглазый мужчина в самом цвете лет, облаченный в дорогие одеяния, что говорило о его благородном происхождении.       Баязид нахмурился, поскольку человек, сидящий на престоле до того был похож на шаха Тахмаспа, что становилось дурно. В голове у султана всплыли болезненные воспоминания о времени заключения во дворце шаха.       Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, султан скользнул взглядом по шатру и судорожно вдохнул, увидев сыновей, которых держали слуги шаха. Шехзаде Ибрагим с трудом стоял на ногах, взгляд его был мутным, а лоб рассекала рана, из которой сочилась кровь. Выглядел сын Эсманур Султан не лучшим образом, бледных и взъерошенный, он, кажется, из последних сил сражался с дурнотой.       Рядом с Ибрагимом поставили черноволосого и сероглазого шехзаде Махмуда, который глядел на Шаха широко распахнутыми светлыми глазами с неописуемым ужасом в них. Он прекрасно помнил о заточении во дворце Тахмаспа. Баязид вгляделся в лицо сына, на котором застыла какая-то ледяная маска и ощутил укол совести. Больше двадцати лет назад его сыновья попали в плен по его вине, из-за его вспыльчивости и гордыни.       Не желая ощущать всю полноту вины, султан посмотрел на светловолосого и Джихангира, который тоже выглядел не лучшим образом. Но правой скуле виднелся кроваво-красный ожог, золотисто-русые волосы — всколочены, а под левым глазом синяк. Помимо трех сыновей султана в шатер Персидского правителя притащили и сыновей Атмаджи.       Султанзаде Мустафа, черноволосый в отца и сероглазый в мать, пытался вырваться, шипел, словно змея, но безуспешно. Несмотря на физическую подготовку, справиться с двумя мужчинами он не мог. Рядом с братом поставили султанзаде Баязида, который был до боли похож на мать, Михрумах Султан, он в отличии от брата не сопротивлялся, в его взгляде читался животный ужас.       Правитель Османов еще раз оглядел членов семьи, не видя старшего сына, а потом вспомнил, что Абдулла лежал на поле битвы. Баязид, ослепленный вспышкой боли, исподлобья уставился на Шаха Исмаила, сына Тахмаспа, с которым они заключили мир пару лет назад. Как он посмел вмешаться в чужую войну?!       — Добро пожаловать, султан Баязид, — улыбнулся Исмаил, но улыбка его была ненастоящей. — Я рад тебя видеть, — говорил несносный мальчишка.       — Вы только что нарушили мирный договор между Персией и Османской Империей, — прорычал Баязид.       — Верно, но мне ничего за это не будет, — самоуверенно заметил Шах, сделав вид, что задумался. — Вы пытались когда-то отравить моего отца, а я не прощаю ошибок.       — Ваш отец хотел убить меня и моих детей, — прорычал в бессильном гневе султан, но Шах только снисходительно ухмыльнулся ему в лицо.       — Жаль, что он не преуспел в этом, — промолвил Исмаил. — Но я исправлю его ошибку.       — Ты не посмеешь, если со мной или с моими шехзаде что-то случится… — начал говорить султан, но ответом ему послужил каркающий, леденящий душу, смех. Баязида передернуло, настолько новый правитель Персии был похож на отца.       — Уже случилось. Я приложил много сил, чтобы посеять смуту на ваших землях, проспонсировал разбойничьи группировки, и мои люди проникли в каждый ваш дворец, в Амасью, в Акшехир, в Манису, в Кютахью. Даже в самое сердце, в столицу подлунного, в Топкапы. Сегодня ночью все будет кончено. От династии Османов не останется никого. Баязид с ужасом в глазах смотрел на Шаха, понимая, что находится в безвыходной ситуации, но он не привык сдаваться просто так. Смерти Султан не боялся, но одно дело умереть самому, а другое — отдать в лапы смерти собственных детей, твою родную кровь.       — Будь ты проклят, — нарушил воцарившуюся тишину шехзаде Махмуд, глядя злым взглядом на шаха Исмаила. Тот смерил шехзаде заинтересованным взглядом и растянул губы в маниакальной улыбке, видимо, наслаждался триумфом.       — Подведите его ко мне, — промолвил шах, взглянув на слуг. Те выполнили приказ, потащив пленника к трону господина. Махмуд сопротивлялся, а Баязид дернулся, опасаясь за сына. Впервые в жизни он ощущал болезненную привязанность к этом высокомерному, порочному и холодному человеку. — Дерзишь? –усмехнулся шах. — На колени, — приказал он. Слуги шаха попробовали поставить шехзаде на колени, но тот начал неистово сопротивляться.       — Я только перед одним человеком преклоню колени, и это не вы! Только перед отцом, султаном Баязид Ханом я склоню голову, — прорычал Махмуд. Видимо, страх за детей, которые теперь находились в смертельной опасности, делал его сильнее и злее.       — Отлично, — промолвил снисходительно шах Исмаил. — Всех шехзаде все равно убьют, а султан немного поживет, пока я не получу вести, что все наследники мертвы. Баязид вновь побледнел. В том, что дворцы санджаков не так хорошо охраняются, он не сомневался, но вот Топкапы вряд ли получится взять просто так. Впервые в жизни султан надеялся на непутевого, опального сына, у которого были таланты к военному делу и который при нужных обстоятельствах сможет стать сильным правителем.       — Что-то я затянул беседу, — криво усмехнулся Исмаил, а после сделал жест слугам в черных одеяниях, стоящих у стен шатра. Те приблизились к пленникам, отчего перепуганные шехзаде заволновались и попробовали вырваться, но безуспешно.       — Не смей их трогать, они ни в чем не виноваты! — вскрикнул султан Баязид, душу которого захлестнуло отчаянье. Но, разумеется, его не услышали.       — Так уж быть, ты храбрый и умрешь от меча, — обратился правитель персов к бледному и дрожащему от гнева Махмуду. — А вас задушат, как котят, у вас, вроде, так принято с лишними наследниками? — издевательский заметил Исмаил, окинув взглядом детей султана. Он дал отмашку, что послужило сигналом.       Слуги поставили сыновей султана на колени. Джихангир пытался сопротивляться, брыкался, но безуспешно. Один из слуг зафиксировал его голову и палач накинул на шею шелковый шнурок. Лицо шехзаде покраснело от недостатка воздуха, а потом начало стремительно бледнеть. Джихангир открывал-закрывал рот, пытаясь сделать спасительных вдох, но палачи, затягивающие веревку, не оставили ему шансов.       Шехзаде поднял глаза и посмотрел в лицо бледного отца, по щекам которого потекли злые слезы, и султан уже не стеснялся собственной слабости. Его заставляли смотреть на смерть сыновей и начали с самого любимого сына, с того, кого он видел приемником. По телу шехзаде прошла судорога и взгляд его остекленел. Перед смертью он видел красивое лицо Гюльбахар Султан и сожалел о том, что так и не смог ей признать в чувствах. Палач стянул с шеи убитого наследника шелковый шнурок и сделал шаг назад. Безжизненное тело шехзаде Джихангира упало на дорогой ковер, а взгляд остекленевших глаз продолжал сверлить отца.       — Продолжайте, — промолвил удовлетворительно Шах, которому, очевидно, нравилось происходящее. Он словно наслаждался увиденным. Палачи шагнули к дрожащему от ужаса шехзаде Ибрагиму, который выглядел сломленным и напуганным. Вся его смелость и вспыльчивость вмиг куда-то провалились, явив миру слабого и жалкого юношу. Перед лицом смерти все видят наше истинное лицо.       Его тоже поставили на колени, но Ибрагим не сопротивлялся. Тело одеревенело от страха, а во взгляде царило смирение и животный ужас. Палач накинул ему на шею шелковый шнурок, и юноша зажмурился, а по его щекам заструились слезы.       Шехзаде Ибрагим оплакивал неосуществившиеся мечты и надежды. Ему никогда не стать султаном, а мать его не будет Валиде Султан при нем, но ничего у матушки еще есть шехзаде Мустафа, он станет ее опорой и поддержкой, он поможет ей пережить горе от потери сына. Больше всего на свете Ибрагим сожалел, что враждовал с братом, они так похожи внешне и могли бы стать хорошими друзьями, но семя вражды проросло между ними, оттолкнув братьев. Ибрагим сожалел, что не увидел первых шагов сыновей, Ахмеда и Селима, над которыми тоже нависла опасность. Он не взял впервые на руки ребенка Салихи Султан, маленького Коркута. Казалось, впереди целая жизнь, полная побед и поражений, но за одну ночь все стало с ног на голову.       Доступ к воздуху перекрыли, отчего разум бился в агонии, легкие жгло невыносимым огнем, а по телу раз за разом проходила мучительная судорога. О, Ибрагим больше всего на свете мечтал, чтобы эта боль померкла, чтобы все прекратилось. Сквозь агонию он слышал голос отца, который рыдал, не стесняясь, наблюдая за смертью своих детей. А потом… потом мир померк.       — Будь ты проклят! — прокричал султан Баязид, плечи которого тряслись от рыданий. Исмаил даже не обратил внимания на его слова, он сделал жест воинам, которые, вытащив мечи, подошли к бледному и взволнованному Махмуду.       Последний шехзаде осмотрел на тела братьев и не мог поверить, что происходящее — не сон, что это правда. Он так долго бежал от прошлого, от той темницы, в которой его, семилетнего мальчишку держали, как животное, но в итоге прибежал туда же, откуда всеми силами пытался убежать.       О, он неоднократно проклинал, что родился шехзаде. Махмуд знал, какова участь шехзаде, либо трон, либо смерть, третьего пути не дано. Однако Махмуд верил, что с воцарением брата Абдуллы, все изменится. Мир придет в Османскую Империю, матери больше не будут хоронить сыновей, но все его мечты оказались глупостью и вздором. Это ложь, что перед смертью человек видит всю свою жизнь, в голове у Махмуда царила звенящая пустота, ничего не отзывалось от неминуемой участи. Наконец, он увидел, как один из убийц занес меч. Махмуда даже не пытались поставить на колени, видимо, помнили его слова, оказали честь. Шехзаде презрительно улыбнулся в лицо убийце, а после его живот пронзила невыносимая боль. Ослепительная вспышка боли заволокла красной пеленой сознание, раздался оглушительный, безумный крик. Меч прошел насквозь через легкую одежду, а неимоверно сильная боль прошлась по телу.       Тело шехзаде Махмуда упало на залитый кровью ковер. Остекленевшие светлые глаза смотрели в никуда, а из уголков красив очерченных губ сочилась кровь. Шехзаде Махмуд, любящий свободу и развлечения, умер с презрительной ухмылкой на губах, словно ухмылялся смерти в лицо.       Султан Баязид стоял посреди этого безумия, глядя на тела троих сыновей. Глаза жгло от слез, а в голове царила звенящая пустота, только душа пылала адским пламенем от осознания случившегося. Султан оторвал взгляд от тела шехзаде Махмуда и перевел невменяемый взор покрасневших глаз на врага. — Ты заплатишь за это, — прорычал султан. — Не в этой жизни, — издевательский заметил шах Исмаил. Поверженный падишах хотел еще что-то сказать, но его лицо исказила гримаса боли, и он начал оседать на залитый кровью ковер.       Грудную клетку султана Баязида пронзила страшная боль, застилающая сознания, и он провалился в спасительную темноту. — Унесите его, киньте в яму и охраняйте, — приказал Исмаил. — Когда придут вести, я лично сообщу ему, что османская Династия повержена. Кстати, избавьтесь от внука шехзаде Селима, насколько мне известно, дочери покойного Селима готовили мятеж, как жаль, что я опередил их, — с усмешкой заметил шах. Слуги схватили бесчувственного падишаха и поволокли его к выходу. Кто бы мог подумать, что история правителя, двадцать лет сидящего на троне, закончится так печально. Кютахья.       Солнечный свет заливал просторную поляну, на которой только-только расцветали первые цветы. Апрель в этом году был теплым и солнечным, погода несказанно радовала жителей.       Эсманур Султан стояла у свежей могилы сына, которого только-только предали земле. Взгляд темно-карих глаз неотрывно смотрел вдаль, а каждый новый вдох казался противоестественным. Родители не должны хоронить детей. Эсманур Султан не спала всю ночь, проведя время перед камином и плача в одиночестве. Ее каменное сердце оказалось не таким каменным, как она хотела, и смерть сына что-то сломала в ее измученной душе. Она устала бороться, она устала сражаться за будущее. Ради сыновей султанша готова была идти по головам. Зная о законе Фатиха, Эсманур пообещала себе, что ее дети, ее долгожданные сыновья, будут жить. И ради них она готова была на все, даже забрать жизни невинных…       Султанша прикрыла глаза в изнеможении и судорожно вдохнула свежий воздух. Так невыносимо светлило солнце и пели птицы, что это казалось неправильным в такой ужасный день. Мустафа любил солнце и весну, а Ибрагим в противовес брату всегда любил осень и дожди. — Госпожа, вам нужно немного отдохнуть, — подошел к Эсманур Султан верный евнух, Муса-ага, который тенью следовал за ней всюду. — Все готово к отъезду? — спросила султанша безразличным голосом, она посмотрела на слугу, и тот натужно проглотил вставший в горле ком. Настолько взгляд карих глаз госпожи был пуст. — Да, гарем шехзаде распустили, — промолвил Муса-ага. — Рузиля-хатун заперлась в покоях вместе с дочерью, и никого не впускает, боюсь, как бы беды не случилось… — О, Аллах, этой глупой девчонки мне не хватало для полного счастья, — злобно процедила Эсманур Султан и, еще раз взглянув на могилу сына, направилась в сторону дворца, в котором провела несколько месяцев рядом с сыном.       Она никогда не подпускала близко к себе шехзаде Мустафу, в отличии от старшего брата, он не доверял настолько матери, зная ее характер. Мустфаа был слишком благородным и честным для этого мира, слишком правильным для Эсманур и для достижения власти она выбрала Ибрагима, которым можно было с легкостью управлять благодаря многочисленным порокам.       Но за эти месяцы Эсманур Султан, управляя гаремом сына, сблизилась с ним, изучила его вкусы и пришла к поразительному выводу, что Мустфаа намного больше похож на нее, чем Ибрагим. Он, как и она, любил теплую погоду и лимонный щербет, он, как и она, жил своим умом, в то время, как шехзаде Ибрагим — чужим.       Эсманур Султан, думая о погибшем сыне, у которого была вся жизнь впереди, вошла во дворец и устремилась к покоям нелюбимой невестки. Султанша после смерти сына пребывала в каком-то трансе, но она отчетливо понимала, что Рузиля точно не убивала Мустафу. Наложниц она могла погубить из ревности, но причинить вред шехзаде — никогда. Но кто же его убил? На ум приходили только два кандидата: Дефне Султан и Шах Султан.       Первая идеально подходила на роль убийцы, возможно, она узнала о планах Эсманур избавиться от ее сыновей, к тому же султан Баязид потерпел поражение в сражении. Может, Дефне расчищает путь старшему сыну?       Шах Султан всегда преследовала собственные цели. Это Эсманур поняла уже позже, но решила держать все под контролем, лучше бы султанша династии считала ее другом, чем врагом.       Размышляя в подобном русле, Эсманур дошла до покоев Рузили-хатун и увидела маленькую Хандан у дверей. Девочка, заметив госпожу, побледнела и поклонилась. — Как твоя сестра? — спросила султанша без интереса, запоздала вспомнив про маленькую внучку, о которой ее мать не в состоянии позаботиться. — Она никого не запускает в покои, султанша, — промолвила Хандан, склонив черноволосую голову. Она, как и все, была облачена в простое черное платье и пребывала в печали, хотя едва ли знала Мустафу.       Эсманур Султан приблизилась к двери и попробовала открыть ее, но бесполезно. Ее заперли изнутри. Зная со слов Мусы-аги в каком тревожном состоянии пребывает Рузиля, Эсманур заволновалась, опасаясь за здоровье внучки.       — Рузиля-хатун, открой дверь, — пытаясь вернуть голосу твердость, приказала черноволосая султанша. Но ответом ей послужил только громкий всхлип. — Я понимаю твои чувства, ты потеряла любимого мужчину, а я сына… — тщательно подбирая слова, говорила султанша. Она никогда никого не утешала, но всему нужно учиться. Повисла гнетущая тишина, а затем щелчок замка. Дверь приоткрылась и перед Эсманур предстала бледная фаворитка в ночной сорочке и с всколоченными темно-русыми волосами, светло-карие глаза потухли, под ними залегли серые тени, а губы дрожали. Эсманур Султан вошла в опочивальню. Шторы были задернуты, а дверь на террасу заперта, таким образом, света в покоях почти не было. Из детской доносился тихий плач маленькой султанши, и Эсманур, укоризненно взглянув на невестку, направилась в смежную комнату. Рузиля, кусая губы, чтобы сдержать всхлипы, двинулась следом за самым ненавистным человеком. Еще несколько дней назад Рузиля ненавидела черноволосую султаншу, которая без зазрений совести готова была проливать кровь невинны, но теперь все встало с ног на голову. Привычный мир изменился, погрузился во мрак. Погасло солнце этого мира в лице шехзаде Мустафы. И Рузиля металась в кромешной тьме в поисках спасения, но его не было. Теперь она готова была принять помощь даже от Эсманур, лишь бы не сойти с ума от горя и боли.       Султанша приблизилась к колыбели и, наклонившись, взяла на руки маленькую внучку, которая так устала от собственного крика, что почти сразу замолчала, получив внимание. — Тише, Нуртен, тише, — ласково проговорила Эсманур Султан, покачивая девочку. Голос султанши дрожал, а в горле стоял болезненный ком. — Рузиля, жизнь наносит нам удары, но мы должны быть стойкими, — пытаясь сдержать слезы, Эсманур взглянула на невестку, которая удрученно вздохнула. — Я… — Я знаю, как тебе больно, сама горю в этом же огне, но у тебя все еще есть ради кого жить, — заметила негромко султанша. — Я заберу тебя в Акшехир, там, дай Аллах, Нуртен Султан вылечит твою душу. Стамбул. Топкапы.       В это время ни о чем не подозревающие обитатели Топкапы занимались своими делами. Нефизе-калфа отчитывала наложниц, которые затеяли битву подушками из-за чего вся главная комната гарема была в перьях. — Неделю будете жить на одной воде да хлебе, — шипела зло калфа, глядя на провинившихся девушек, которые стояли, склонив головы и втянув головы в плечи. Нефизе все боялись. Калфа укоризненно покачала головой и хотела уже продолжить гневную тираду, но ее окликнул голос: — Нефизе-калфа, — женщина, хмурясь, обернулась и увидела Мехрибан Султан, облаченную в темно-синее платье с серебристой вышивкой на лифе. Султанша вошла в гарем, и наложницы тут же ей поклонились. Все знали, что лицо у Мехрибан обезображено и что она не пользуется любовью шехзаде, но относились к ней почтительно. Во-первых, Мехрибан Султан была доброй и спокойной, во-вторых, за ней приглядывала Нефизие-калфа, злить которую себе дороже, а в-третьих, шехзаде Мехмед ненавидел распри в гареме. — Да, султанша, — поклонилась со снисходительной улыбкой на губах женщина, посмотрев на черноволосую девушку. — Приготовьте, пожалуйста, для меня хаммам, — произнесла Мехрибан Султан. — Будет сделано, госпожа, — промолвила Нефизе-калфа. Если бы кто-то посмотрел в ее глаза в этот момент, то заметил бы доброту и теплоту во взоре синих глаз. Так она смотрела только на Мехрибан Султан, которая до боли напоминала Нефизе ее покойную дочь. Мехрибан Султан, улыбнувшись, удалилась. А наложницы долго глядели ей в след, не зная, какая судьба уготована девушке с обезображенным лицом. Покои Хюррем Султан.       Светловолосая госпожа, названная в честь известной бабушки, уже несколько дней чувствовала страшную тоску и слабость. Девушка сама не понимала, с чем это связано, наверное, она простыла, пока ждала Османа в саду. Конечно, Хюррем посещала завтраки в покоях матери, но чувствовала себя при этом отвратительно. Мучительная слабость и дурнота наполняли ее тело, и султанша не знала, как спастись от этого.       Вот и в это солнечное утро Хюррем Султан еще не встала с кровати. Ночью ей приснился дурной сон, будто бы всех ее братьев убили, а в Топкапы вторглись разбойники, себя всюду смерть. На моменте, когда ее тело пронзили мечом, госпожа проснулась и долго не могла уснуть, глядя в потолок. — О, Аллах, что со мной, неужели я так расстроилась из-за Османа? — спросила вслух султанша и прикрыла глаза. Образ Османа предстал перед внутренним взором, но вместо любви девушка теперь ощущала мучительную боль вперемешку со злостью. Хюррем Султан даже поделилась переживаниями с Мехрибан, спросив, что она чувствует, глядя на Мехмеда. Но Мехрибан только покачала головой и грустно улыбнулась. Она все еще любила шехзаде, но понимала, что взаимности ей никогда не добиться. Она мать его сына и не более.       Двери в распахнулись, и в опочивальню вошла Дефне Султан, облаченная в платье из фиолетового шелка. Султанша, увидев дочь в постели в такой час, нахмурилась и поспешила приблизиться к постели. — Что с тобой, доченька? — ласково спросила Дефне, дотронувшись рукой до лба девушки. Та затравленно на нее посмотрела и грустно улыбнулась. — Уж не захворала ли ты? Осман вчера простудился, Гюльбахар всю ночь не спала… — Все в порядке, валиде, просто дурной сон приснился, — старательно вытворяя из мыслей образ шехзаде Османа, промолвила Хюррем Султан и улыбнулась. Дефне Султан улыбнулась и села рядом с дочерью. — Что за сон? — спросила она без особого интереса. — Будто бы нас всех убили разбойники, — промолвила девушка. Хасеки Султан побледнела и сжала руку дочери в знак поддержки. — Не волнуйся, нам ничего не грозит, — промолвила Дефне Султан, не зная, что смерть уже занесла костлявую руку с косой. Вечер того же дня. Топкапы.       Мехрибан Султан сидела на широкой скамье и, прикрыв глаза, наслаждалась массажем головы. В хамаме присутствовала только она и ее верная служанка, Халиме-хатун, которая расторопно выполняла все обязанности, развлекая госпожу рассказами про родную Абхазию. — У тебя остались родственники, Халиме? — спросила тихо Мехрибан Султан. Она сама смутно помнила родню, но теперь ее это сильно не волновало. У нее была большая семья. — Всех убили, — помрачнев ответила Халиме-хатун. — Но у меня была сестра, дочь отца от первого брака, Асида, но ее постигла та же участь, что и меня. Ее похитили почти пятнадцать лет назад. — О, Аллах, надеюсь, она жива, -проговорила испуганно Мехрибан Султан, она хотела еще что-то сказать, когда в хамам вошла Гюльбахар Султан со своей верной служанкой. Женщина сухо кивнула сопернице и заняла место в противоположном конце помещения. Она прижимала к груди полотенце, и служанка, Латифе-хатун, начала терпеливо омывать ее тело водой. Мехрибан Султан ощутимо напряглась. Она опасалась первых жен шехзаде, но радовалась, что они вряд ли навредят ей. Однако слова зачастую намного опаснее физических травм. Султанша помнила, как плакала от обиды, когда Амрийе Султан говорила ей что-нибудь гадкое. Она вообще не понимала, что Мехмед нашел в Амрийе. Законная жена шехзаде не отличалась большим умом и яркой красотой, как Гюльбахар, но тем не менее именно она пленила его, сделала своим рабом. Шехзаде Мехмед, безусловно, был сильным человеком, и влиять на него сложно, однако Амрийе обладала влиянием на господина, раз смогла женить его на себе. Думая об удачливой сопернице, Мехрибан Султан ощущала досаду и ревность. Как жаль, что ее сказка закончилась не успев начаться. — Интересно, чем занимается всеми хасеки? — спросила Гюльбахар Султан. — Наверное ревет в подушку, двери в покои господина для нее отныне закрыты… — злорадно промолвила султанша, а в ее голубых глазах промелькнула ненависть. — Не отгадала, — послышался надменный голос Амрийе Султан, вошедшей в хамам. — Это для тебя двери в покои шехзаде навек закрыты, а меня ждет чудесная ночь в его объятьях, — заметила девушка и прошла к скамье, опустившись на нее, Амрийе Султан наградила ехидным взглядом Мехрибан, отчего та смертельно побледнела. — О, как все совпало, все жены шехзаде собрались вместе. Хотя вас женами-то не назовешь, — улыбнулась она. — Ты же беременна, не жалко ребенка? — спросила Гюльбахар Султан презрительно. — Открою тебе секрет, Гюльбахар, с женщиной можно не только спать, — улыбнулась снисходительно Амрийе Султан.       Мехрибан Султан, слушая перепалку первых жен господина, поняла, что не выдержит этого и, сделав жест Халиме-хатун, встала и покинула хамам.