Через терни к звездам

***

Апрель 1583 года.       Сознание постепенно возвращалась, но, видит Аллах, лучше бы он так и остался в беспамятстве, поскольку вместе с сознанием возвращалась и боль, обручем сковывающая голову и охватывающая прочными сетями тело. К тому же с рукой явно что-то было не так. Мужчина приоткрыл глаза и попытался сфокусировать взгляд, но получилось плохо. Перед глазами все плыло, а в помещении, в котором он находился царил полумрак. — Матушка, он пришел в себя, — послышался звонкий девичий голосок. Раненый мужчина скривился, поскольку голос был до того громок и звонок, что ему показалось, что ему в виски вонзили копье. Он попытался повернуть голову на звук этого голоса, но боль тут же усилилась и к ней прибавились рвотные позывы. — Выйди, Шаризат, — чуть хрипло промолвила неизвестная женщина в годах и вошла в комнатушку. В руках она держала емкость с водой и тряпку. — Хотя постой… Принеси мне то лекарство, которое я давала ему вчера, — незнакомка приблизилась к кровати и поставила на прикроватную тумбочку таз с водой. Мужчина, кое-как сфокусировав взгляд, со смятением и непониманием наблюдал за действиями уже немолодой женщины, которая сосредоточенно мочила кусочек ткани в воде. — Кто вы? — спросил он хриплым голосом, все так же наблюдая за женщиной. Перед глазами все так же плыло, голова просто раскалывалась, но мужчина усилием воли задвигал дискомфорт в глубины сознания. Он вообще ничего не понимал и не знал. — Ваша спасительница, — промолвила она, взглянув в изнеможённое и бледное лицо мужчины, на котором выделялись покрасневшие темно-карие глаза. — Могу задать вам тот же вопрос?       Больной замер и нахмурился. Действительно, кто он? В голове была прямо-таки звенящая пустота, от которой хотелось выть. Мужчина смотрел на неизвестную женщину, и пытался вспомнить, как он оказался в ее доме. Но бесполезно. Только голова заболела сильнее. — Матушка, я принесла лекарство, что-нибудь еще нужно? — в комнату вошла молодая девушка с черными, как воронье крыло волосами и такими же темными глазами. Ее лицо нельзя было назвать красивым, но оно было, определенно, приятным. Поняв, что на нее смотрит незнакомый мужчина, девушка вздрогнула и отвела взгляд, замерев. — Давай сюда снадобье, — хмурясь, потребовала женщина. — А теперь займись хозяйством, Шаризат, — она строго посмотрела на дочь, недовольная, что девушка привлекла внимание незваного гостя.       Прекрасная незнакомка с красивым именем ушла, а мужчина бессильно откинулся на жесткую лежанку и прикрыл глаза, пытаясь хоть что-то вспомнить, но бесполезно. — Вы помните что-нибудь? — сухо спросила женщина, стянув с груди раненого простыню. Оно ловко размотала повязки, наложенные на его широкую грудь, а после начала промывать рванную рану. — Нет, — прошептал мужчина. — Ничего не помню, — глухо добавил он, а после застонал от невыносимой боли, разливающейся по телу. — Я нашла вас на поле брани, — проговорила женщина. — Вы лежали среди трупов, а вокруг полыхал огонь, — тише добавила она. — Битвы? — изумленно переспросил мужчина, с трудом сдерживая болезненные стоны. — Да, чудо, что вы выжили, не думала, что вы придете в сознание, — промолвила женщина, занимаясь ранами незнакомца. — Наверное, у вас есть ради чего жить, раз Аллах вас уберег в том аду. — Я не знаю, — сказал глухо мужчина, прикрыв на мгновение глаза. Он напрягал память, но бесполезно. Сознание окутала кроваво-красная пелена, а в ушах начали звенеть чьи-то надрывные крики. — В руках вы сжимали меч, на котором на арабском написано чье-то имя, смею предположить, что ваше, — промолвила хатун. Мужчина вновь открыл глаза и нахмурился. — Какое? — спросил он, превозмогая боль, разливающуюся по телу. Женщина встала с кровати и, отойдя на минутку, взяла меч, завернутый в ткани и поднесла раненому войну. Он тут же принял его и, одернув край ткани, в которую он был завернут, и нахмурился, увидев надпись.       «Достойному сыну Абдулле от его отца Баязида», — прочитал мужчина. Отлично, теперь он хотя бы знает свое имя. Но оно ему ни о чем не говорит. — Как вас зовут? — спросил он, взглянув на женщину, которая его спасла от смерти. — Зарифе-хатун, а Шаризат — моя дочь, — улыбнулась хатун.        Абдулла отдал ей меч и откинулся в полном бессилии на лежанку. Ему было так дурно, а все тело ныло тупой болью, которая изредка перемежалась особенно яркими вспышками. От этой боли хотелось выть, но мужчина упрямо сдерживал стоны, которым, кажется, не было конца.       Зарифе-хатун, его спасительница, покинула убогую темную комнатушку, чего Абдулла, конечно же, даже не заметил, пребывая на грани беспамятства. Женщина вернулась в комнату с дымящимся в стеклянном кубке отваром. Склонившись над раненным, она, придержав его голову, влила содержимое кубка в мужчину. Тот закашлялся с непривычки, чувствуя, как горько-соленная жидкости обжигает горло. По его подбородку потек отвар, но Зарифе-хатун упрямо вливала в раненого лекарство, когда дело было сделано, она вытерла с его лица остатки отвара и заботливо положила на лоб холодный компресс. — Почему вы мне помогаете? — спустя некоторое время спросил Абдулла, когда боль стала терпимее. Зарифе-хатун что-то измельчала в ступке и мрачно на него посмотрела. — Лежи смирно, тебе отдых нужен, — промолвила она строго. — Но все же? — упрямо спросил Абдулла. Женщина вздохнула и покачала головой. — Ты мне сына напомнил, он на войне погиб, — ответила она, после чего покинула комнату. Абдулла задумчиво смотрел ей в след, думая о том, кто он и как так вышло, что он, по сути, потерял самого себя. Свои воспоминания. Апрель 1583 года.Дворец Топкапы. Султанские покои. Высокий и статный мужчина сидел на диване, стоящем на террасе и смотрел прямо перед собой неосмысленным, пустым взглядом. С первого взгляда могло показаться, что он созерцает весенние пейзажи столицы, вид на прекрасный Босфор, над которым нависли тяжелые грозовые тучи. — Шехзаде, пришло письмо от Онура-рейса, — проговорил вышедший на террасу султанзаде Осман, у которого была перевязана рука. По его бледному лицу и дрожащим рукам было понятно, что мужчина претерпевает сильную боль, но по какой-то причине не желает находится в постели. Осман нахмурился, видя состояние близкого друга, который был для него ближе брата. Шехзаде Мехмед уже несколько дней ничего не ел, много пил и, что хуже того, пил почти каждый день, словно пытался убежать от боли, самого себя и воспоминаний. — Шехзаде, — промолвил Осман, которого сильно пугало состояние господина. Он осторожно коснулся плеча шехзаде, тот вздрогнул, дернулся, словно вырываясь из оцепенения. Мехмед с таким удивлением посмотрел в лицо друга, потом окинул мутным взглядом террасу, словно не понимал, как он там оказался. — Что?.. — едва слышно спросил шехзаде, потирая виски. — Гонец принес письмо от Онура-рейса, — повторил Осман, хмуро наблюдая за другом. Он протянул ему золоченный футляр, Мехмед принял его, открыл и, вытащив послание, начал читать. По мере прочтения шехзаде все сильнее и сильнее хмурился, а после, смяв письмо, посмотрел вдаль. В его серых, как грозовое небо над столицей, глазах отразилась тень печали и усталости. — Онур-рейс держит путь в столицу, — угрюмо промолвил шехзаде. — И как же я взгляну ему в глаза, Осман? — глухо спросил он, обратив пустой взгляд на друга. Тот натужно проглотил вставший в горле ком и побледнел. Напрасно Осман раньше боялся отчетливой жестокости в глазах господина и ледяного выражения его красивого лица, напрасно. После нападения на Топкапы и всех многочисленных потерь, шехзаде Мехмед сам на себя не походил. В его темно-русых волосах появилась первая седина, на правой щеке виднелся шрам от клинка врага, посмевшего скрестить с ним меч. Но больше всего пугали глаза, абсолютно пустые и полные боли и разочарования в жизни. — Вашу семью постигло большое горе, шехзаде, — задумчиво, тщательно подбирая слова, произнес Осман. — Смерть Амрийе Султан стала для вас большой утратой, но не позволяйте горю сломить вас. — Не позволю, — увереннее кивнул Мехмед, поднимаясь с дивана. Он покачнулся, и Осман уже хотел придержать его под руку, но тот наградил друга таким взглядом, что Осман не рискнул в лишний раз приблизиться к наследнику. — Вели приготовить хамам, и передай Валиде, чтобы она подготовила покои для Онура-рейса, пусть он опоздал на похороны, но должен иметь право проститься с дочерью.       «Я виноват перед ним. Он велел мне заботиться и беречь Амрийе, а я оказался слишком слаб, чтоб осуществить это. Моя султанша погибла по моей вине, и нет мне прощения за это», — подумал он, но не рискнул говорить эти слова. — Дефне Султан беспокоится о вас, несколько раз приходила, но вы не желали никого видеть, — отчитался Осман, все таким же взволнованно наблюдая за другом. — Я позже с ней поговорю, — угрюмо отозвался Мехмед. — Проверь, как там Дервиш, — дважды повторять не пришлось, и Осман покинул опочивальню, оставив своего господина одного.       Шехзаде Мехмед проводил друга безразличным взглядом, после чего вернулся в султанскую опочивальню и, окинув ее равнодушным взглядом, задержал взор на османском престоле. Его губы изогнулись в кривой усмешке, а взгляд похолодел.       Что за ирония? Мехмед никогда не желал трона, хотя знал, что у шехзаде два пути: либо он взойдет на престол, либо окажется в могиле… Однако в сердце Мехмеда жила вера, что Абдулла, его любимый брат, не отдаст жестокий приказ, не убьет братьев. Шехзаде Мехмед, выросший среди интриг и чудом не ставший их жертвой, знал, как никто другой, что трон — это плен, а он так любил свободу.       Да, пожалуй, только свободой Мехмед жил все эти годы. Точнее мечтами о ней. Он женился по любви, нарушив законы Империи и настроив отца против себя, он всегда поступал так, как хотел, не желая находиться в каких-либо рамках. Но все в миг рухнуло. То, от чего Мехмед бежал столько лет, от отца-султана, от бремени-власти, от трона, настигло его совершенно неожиданно. И теперь Мехмед должен был стать султаном. Со дня на день он взойдёт на трон, не желая этого.       Как можно добровольно заточить себя в клетку, пусть и в золотую? Как можно отказаться от простых человеческих слабостей во имя власти, которая постепенно съедает совесть, благородство и честь, превращая человека в послушную марионетку. Ведь, как однажды сказал покойный султан Баязид сыну: это не человек распоряжается властью, а она им. Султан оказался прав.       Мехмед, откинув назад голову, нервно рассмеялся. Боль потери, нервное напряжение и страх перед неизвестностью, от которого так хотелось убежать, выплеснулись смехом. Кое-как уняв сумасшедшее веселье, Мехмед подошел к трону и сел на него. Перед его глазами начали мелькать картины минувших дней, которые он всеми силами пытался забыть, не видя ничего и никого вокруг.       Все рухнуло в ту самую ночь, самую страшную ночь в жизни шехзаде Мехмеда. Шехзаде взглянул на столик, за которым пару недель назад он сидел вместе с беременной женой. Дервиш-ага, который до сих пор боролся со смертью в лазарете, ворвался в покои и сообщил о проникновении во дворец разбойников. Мехмед велел отвести Амрийе Султан в безопасное место, а сам, взяв оружие, собрал охрану и занялся обороной дворца.       Да, ему удалось отстоять дворец и, казалось бы, вкус победы ничто не сможет перебить, но самое страшное поджидало впереди. Оказалось, что по пути в подземелья дворца на Амрийе Султан напали. Охрану убили за считанные минуты, а сама султанша до последнего боролась за жизнь, убив двух разбойников, но силы оказались не равны и ее, законную жену шехзаде Мехмеда, зарезали, как безродную собаку.       О, горю шехзаде Мехмеда не было предела, гнев креп в его сердце, грозясь перейти в бурю, но смерть Амрийе Султан что-то сломила в душе наследника, и боль ослепила его взор. Мехмед долго обнимал бездыханное тело жены, не в силах поверить в случившееся. Они же были счастливы, все было хорошо, его султанша должна была подарить ему сына, но все рухнуло.       Рассвет того дня был окрашен в кроваво-красный. Кровь погибших воинов, защищавших дворец, и безродных разбойников, которые напали на Топкапы долгое время отмывали со стен и каменного пола, казалось, что она пропитала воздух и стены. Металлический запах крови до сих пор преследовал обитателей дворца, переживших ту ночь.       К сожалению, не только для Мехмеда та ночь стала переломной. Ее не пережила Хюррем Султан, в покои которой ворвались разбойники и убили спящую в постели султаншу, которая не успела даже глаз открыть, как была зверский убита.       Пострадала той ночью и Гюльбахар Султан. Служанка султанши разбудила госпожу, услышав подозрительные звуки. Женщины забаррикадировали двери, Гюльбахар, понимая, что не сможет вывести детей, разбудила Ханзаде Султан и шехзаде Османа и спрятала их в сундуке, закрыв его, однако крышка была старой и до конца не захлопнулась так, что маленькие дети стали невольными свидетелями того зверства, которое учинили разбойники. Они вломились в покои госпожи, хищно озираясь. Один из них велел притащить к нему маленького шехзаде, а когда его прихвостни не нашли Османа в постели, главарь группы, приставив нож к шее перепуганной до смерти султанши, велел говорить ей, где она спрятала сына. Гюльбахар Султан, не помня себя от ужаса, сказала: — Зюмлют-ага, стражник, увел моего сына в подземелья по приказу господина, — девушка в ужасе глядела в карие глаза разбойника, который прижимал ее к стене, приставив к шее острый кинжал. Султанша хоть и испугалась до смерти, была полна решимости защитить детей. — Хасан, возьми людей и найди мальчишку, у нас приказ, — хрипло приказал главарь группы, а когда несколько разбойников ушли и в опочивальне остались трое подручных, он самодовольно ухмыльнулся, бесстыдно скользнув рукой по тело наложницу. — Как тебя зовут?       Гюльбахар Султан, вытаращив глаза от ужаса, попыталась убрать руку мужчины со своей груди, но вскрикнула, когда лезвие кинжала сильнее вдавилось в ее кожу. — Гюльбахар, — пролепетала она дрожащим голосом, широко распахнув глаза. — Красивое имя. Интересно, чему вас учат в гареме? — спросил нахально мужчина, а его соратники захохотали, переглядываясь. — Может, оценим их знания? — он взглянул на дружков, которые с радостью закивали, удерживая напуганную и заплаканную Латифе-хатун, которая была предана своей госпоже.       Главный разбойник, убрав кинжал, схватил султаншу за рыжие кудри и впился грубым поцелуем в губы девушки. Гюльбахар Султан начала вырываться и, изловчившись, вцепилась ногтями в лицо мужчины. Тот вскрикнул и, подавшись вспышке гнева, со всей силы ударил султаншу по лицу. От чего та вскрикнула и сползла по стене на пол, чувствуя слабость и дурноту. Пока она приходила в себя от пощечины, ощущая привкус крови во рту, разбойник начал задирать подол шелковой сорочки.       Гюльбахар Султан закричала, начала вырываться, пытаясь сохранить честь, но против мужчин у нее не было шансов. Он взял ее силой, оставляя безобразные следы на нежной коже и терзая губы. Пока султанша кричала и неистово сопротивлялась, двое других разбойников делали то же самое с ее служанкой. — Хороша, но строптива, — довольно потянувшись, со смешком проговорил насильник, начиная одеваться. Султанша, прижавшись к стене, запахнула разорванную ткань сорочки, желая прикрыться и беззвучно рыдала, сорвав голос. — Может мне тоже попробовать, а то эта, как мешок какой-то? — хмыкнул его подельник, пнув ногой потерявшую сознание Латифе-хатун. — Когда все будет конечно, можешь развлекаться сколько влезет, — заметил третий мужчина. Они ухмыльнулись и покинули комнату, желая продолжить сеять смерть.       А Гюльбахар Султан расплакалась пуще прежнего, чувствуя, словно ее втоптали в грязь и вылили на нее ушат помоев. Слезы текли по щекам, губы болели, а все нутро ныло тупой болью. Султанша до такой степени была потрясена собственным горем, что забыла, что в сундуке спрятала детей, которые стали невольными свидетелями беды, приключившейся с их матерью. Покои Гюльбахар Султан.       Хотя после трагедии прошло несколько недель, султанша никак не могла от нее оправится. Ночами она рыдала в подушку, изнывая от бессилия и щемящей душу злобы и ненависти, хотя эти качества не были свойственны ее натуре. Днем женщина не отходила от слабого здоровьем сына, у которого наблюдалось нервное расстройство. События, приключившиеся с матерью, отразились на мальчике. Тот слег в постель, у него поднялся жар, он мало ел и мучился от кошмаров. — Султанша, вы велели принести молоко, — проговорила Фатьма-хатун, новая служанка госпожи, занявшая место Латифе-хатун, которая не перенесла позора и повесилась. Гюльбахар Султан дурно переживала гибель служанки, ставшей для нее близким другом, но она понимала ее. Что уж скрывать, в иных обстоятельствах султанша повторила бы судьбу Латифе, прервала мучения, но у нее были маленькие дети, нуждающиеся в ней. Бросить родных малышей Гюльбахар Султан не могла, как бы больно и мерзко не было. — Поставь на столик, — глухо приказала Гюльбахар, обнимая за плечи сына. Мальчик плохо спал, его мучили кошмары, и султанша теперь спала вместе с Османом, чтобы хоть как-то унять его тревог, хотя сама мучилась от кошмаров. Фатьма-хатун выполнила приказ и удалилась. Она не знала всего, что случилось с султаншей и думала, что она просто переживает за сына и от того плачет почти каждую ночь.       Гюльбахар Султан прикрыла глаза от усталости. Султанша так плохо спала, что почти не отдыхала. Слабость и дурнота преследовали ее, а еще хуже было видеть шехзаде. Неожиданно двери отворились и в опочивальню вошла Дефне Султан, облаченная в черное траурное платье с высоким воротником. В ее светлых волосах, уложенных в низкий пучок, прибавилось седины, на лице появились новые морщины, а взгляд карих глаз потух, словно в душе у слутанши погас огонь жизни.       Гюльбахар Султан хотела встать, чтоб поприветствовать госпожу, но та жестом велела ей сидеть и приблизилась к кровати. Она обеспокоенно посмотрела на внука, а после взглянула в лицо невестки. Дефне Султан сгорбилась и постарела за какие-то несколько дней, она опиралась на трость, словно ей было трудно идти.       Гюльбахар Султан знала, сколько горестей выпало на долю султанши, и невольно восхищалась ее стойкостью и волей к жизни. Дефне Султан за одну ночь потеряла мужа, сына и дочь. Однако боль потери не смогла сломить султаншу, она держалась вопреки всему. Во имя своей семьи. — Как ты, Гюльбахар? — спросила хасеки султана Баязида, угрюмо глядя в лицо невестки. Та удрученно вздохнула и отвела взгляд, чувствуя ком в горле. Она не обладала стойкостью свекрови, была намного слабее ее. — Я не могу спать, — ответила она. Дефне Султан сухо поджала губы и села на кровать рядом с невесткой. Она взяла ее за руку и мягко ей улыбнулась. — Я не могу оценить глубину твоего горя, но ты нужна детям и Мехмеду, — вкрадчиво проговорила Дефне Султан, проникновенно глядя в глаза рыжеволосой султанши. Та грустно усмехнулась, почему-то после той памятной ночи в душе ничего не отзывалось, когда она думала о муже. — Шехзаде погружен в омут горя и боли, но рано или поздно он придет в себя, — ответила она дрогнувшим голосом. — И лучше, чтобы ты помогла ему в этом. Ты любишь его и твоя любовь поможет ему залечить раны, — упрямо заверила Дефне Султан. — Я хочу, чтобы сегодня ты прошла по золотому пути. — Нет! — неожиданно резко вскрикнула Гюльбахар Султан и по ее телу прошла дрожь. Она вырвала руку из руки Дефне Султан и взвилась на ноги. — Я не смогу быть с ним, когда он подошел ко мне после случившегося, я так испугалась… — Мехмед не причинит тебе боли, — мягко возразила султанша. Гюльбахар Султан, не выдержав вспышки боли, охватившей ее душу, закрыла рот рукой и всхлипнула, боясь потревожить сон сына. — Я знаю, но все равно боюсь находится рядом с мужчиной, — покачала она головой. — Выберете наложницу, — посоветовала девушка минутой позже. — Вы должны меня понимать. — Я понимаю, — кивнула Дефне Султан. Она единственная, не считая Нефизе-калфы, знала о том, что случилось с Гюльбахар Султан. Именно Дефне Султан убедила рыжеволосую госпожу рассказать шехзаде Мехмеду правду. И Гюльбахар, которая с трудом пережила случившееся, рассказала, плача, заикаясь, рассказала.       Мехмед пришел в ярость, но не на жену, которая ни в чем не была виновата. Он велел найти тех, кто совершил злодеяние и лично обезглавил их, но покой Гюльбахар это не вернуло. Она боялась мужских прикосновений, не могла находится рядом с мужем, ее воротило даже от его дыхания. Шехзаде с пониманием отнесся к горю жены, он мог бы ее утешить, но султанша отвергла мужа, хотя раньше всем сердцем желала быть с ним. — Наверное, действительно, стоит выбрать наложницу, — задумчиво проговорила Дефне Султан с сочувствием посмотрев на невестку. Она покинула опочивальню, желая навестить сына, который тонул в омуте боли и страданий, но не желал принимать помощь от кого-либо.       Когда госпожа проходила мимо гарема, в котором царила звенящая, противоестественная тишина, к ней в ноги неожиданно кинулась какая-то черноволосая девица. Дефне Султан замерла, глядя на рабыню, которая обратила к ней взволнованный взгляд каре-зеленых глаз.       Султанша нахмурилась, узнав в рабыне служанку Мехрибан Султан, Халиме-хатун. Девушку в гарем брата подарила Айше Султан, но Дефне Султан решила отправить ее в услужение к Мехрибан. — Молю, госпожа, помогите, -вскрикнула Халиме-хатун, если, конечно, это была она. — Я совсем потеряла покой от любви к господину, молю, даруйте мне шанс, — взмолилась она, трогательно подняв темные брови. Взгляд ее был невинен и взволнован, но султанша, повидавшая на своем веку многое, не обманывалась милым личиком. Она прищурилась, окинув цепким взглядом фигуру девушки. — Встань, дитя, — снисходительно промолвила Дефне Султан, позволяя служанке встать. Халиме-хатун повиновалась и встала, взволнованно глядя в лицо госпожи. Она была красивой и очаровательной. Взгляд каре-зеленых глаз привлекал внимание, иссиня-черные волосы вились, а кожа была чуть смугловатой. — Откуда ты? — спросила Дефне Султан, хмурясь. Рабыня ей понравилась, но как отреагирует Мехрибан Султан, узнав о таком предательстве? Султанша-то любит шехзаде, только он на нее уже никогда не посмотрит, как на женщину. Обезображенное лицо кого угодно оттолкнет. — Я из Абхазии, — ответила уже спокойнее Халиме-хатун. — Моя семья была знатной… — Не важно из какой ты семьи, хатун, в гареме все равны, — ответила устало Дефне Султан, понимая, что наложница желает произвести на нее хорошее впечатление. Когда-то и она была такой. — Я знаю одну султаншу родом из Абхазии, — задумчиво проговорила она. — В самом деле? — якобы заинтересованно вопросила Халиме-хатун. Дефне Султан усмехнулась. Да, историю Дениз Султан она знала очень хорошо, султанша уважала хасеки шехзаде Махмуда за ум и спокойствие. — Но, надеюсь, судьба твоя не будет такой горькой, — ответила Дефне Султан. — Тебя, наверное, твоя госпожа заждалась, Халиме, — мягко проговорила султанша и продолжила путь к покоям сына.       Халиме-хатун удивленно смотрела ей в след, ничего не понимая. Уход султанши она восприняла, как отказ, и жгучее разочарование пронзило ее сердце. Наложница, ощутив укол самолюбия, посмотрела по сторонам и увидела, как на нее смотрят другие рабыни и смеются.       «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», — подумала Халиме-хатун, полная решимости изменить свою судьбу. Рабство ее совершенно не устраивало. Она имела благородное происхождение и при рождении получила имя Амра, что означало «солнце». Амра в полной мере вместе с упрямым характером унаследовала амбиции отца. Она хотела внимания и власти, и могла бы их получить, если бы не рабство.       Наложница, попав в плен, уже попрощалась с мечтами и надеждами. Ее продали на невольничьем рынке, как вещь. Купила ее Айше Султан, дочь султана Баязида, вместе с тремя другими девушками. Она наняла учителей, которые вкладывали в головы рабынь знания. Амра-хатун любила учебу и за покладистый, спокойный характер получила от султанши имя «Халиме».       Однако, кто мог знать, что это имя ей совсем не подходило? Халиме-хатун не хотела проблем и решила выждать подходящего времени, чтобы сбежать. Но нужный момент все не наступал, а потом ее отправили в Топкапы, в гарем султана.       Халиме злилась и тайком плакала. Сбежать из Топкапы было невозможно, но потом ее отправили в услужение к Мехрибан Султан, которая родила сына и Халиме поняла, что и в гареме шехздае можно неплохо устроиться. Она начала вынашивать план, как бы ей привлечь внимание шехзаде, который иногда заходил проведать маленького сына и Мехрибан Султан. Она наряжалась, красиво укладывала волосы, подводила краской глаза, но все безрезультатно, шехзаде ее не замечал. Он до помешательства любил законную жену, Амрийе Султан, что целый гарем ему не нужен был.       Однако все изменилось за одну ночь. Хасеки шехзаде Мехмеда погибла, а он никак не мог оправится от горя так, что слуги боялись попадаться ему на глаза, и Халиме-хатун решила попросить помощи у Дефне Султан. Она часто слушала рассуждение Мехрибан Султан о любви, и успела возненавидеть султаншу за слабость, что сделать жалостливое выражение на лице не составило труда.       Однако план провалился. Дефне Султан не прониклась сочувствием к Халиме и не сказала, что поможет ей. И наложница решила действовать самостоятельно. Конечно, она хотела покровителя в лице султанши, но, видимо, не судьба.       Размышляя в подобном русле, Халиме поспешила в свою комнатку, смежную с покоями Мехрибан Султан, где жила вместе со второй служанкой госпожи. Там она вытащила из маленькой шкатулки небольшой мешочек со всеми сбережениями. Это все ее средства, но стоило рискнуть ради будущего. Оставалось понять, как правильно воспользоваться деньгами. Султанские покои. Топкапы       Шехзаде Мехмед, ища альтернативные выходы из пучины горя, понял, что лучшее лекарство — работа. Именно поэтому он развернул на письменном столе, который когда-то принадлежал его отцу-султану, карту и теперь хмуро рассматривал ее, проводя на листе пергамента какие-то расчеты.       Шехзаде знал, что его отец, братья и почти все племянники мертвы. Он получил тревожные вести из санджаков и знал, кто стоит за случившимся. Шах Исмаил, правитель Персии, желая получить власть над Османской Империей отдал кровавый приказ уничтожить всю династию Османов. Однако некоторые ее представители выжили. Шехзаде Мурад, сын шехзаде Махмуда, чудом выжил. Шехзаде Сулейман, сын Абдуллы, тоже невредим.       Мехмед понимал, что пока они живы, они опасны для него и его детей, но не мог отдать жестокий приказ. Не сейчас, когда династия оплакивает потери. А еще он понимал, что грядет грандиозная война с Персией. И Мехмед готов был на все, чтобы она завершилась его победой, а династия Сефевидов была стерта с лица земли.       Сразу после церемонии восшествия на престол, которую он неоднократно откладывал из-за нестабильного эмоционального состояния, начнется подготовка к военной кампании. Стражник, стоящий у дверей, объявил о приходе Дефне Султан, которая хоть и потеряла почти всех детей, но держалась. Мехмед неоднократно восхищался стойкостью матери, понимая, что даже в половину на нее не похож. — Как ты, мой лев? –спросила заботливо султанша, приблизившись к столу. Она положила руку на плечо мужчины, отчего тот напрягся и кинул на нее угрюмый взгляд. — Все хорошо, — ответил Мехмед и нервно ухмыльнулся. Дефне Султан прекрасно знала, что он врет, и молчаливо кивнула. — Тебе нужно отвлечься, — промолвила султанша осторожно, не зная, как сын отреагирует на ее предложение. Было ясно, что Мехмед изменился, но она не понимала, к добру ли эти перемены. — И как же? — спросил шехзаде, взглянув холодно на мать. Его взгляд снова стал пустым и страшным, отчего Дефне Султан поежилась. — Я хочу отправить к тебе наложницу, надеюсь, она поможет унять твою боль, — промолвила султанша. Шехзаде усмехнулся и вернул взгляд к карте. — Сомневаюсь, — глухо ответил он, чувствуя, как стальной обруч снова опоясывает грудь, сдавливая ее. Перед глазами снова появилось обезображенное смертью лицо Амрийе Султан, ее стеклянные зеленые глаза. — Позволь помочь тебе, сынок, тебе нужен отдых, — увещевала Дефне Султан, и шехзаде Мехмед, уставший от всех потрясений, кивнул в знак согласия. На самом деле он снова хотел побыть один, а присутствие матери напрягало. Шехзаде не мог прогнать ее, поэтому так быстро согласился на хальвет лишь бы валиде покинула опочивальню.       Оставшись один, Мехмед снова начал рассматривать карту, но лицо мертвой жены все еще стояло перед глазами, словно он до сих пор держал ее бездыханное тело в объятьях.       Дефне Султан, выйдя из султанской опочивальни, тяжело прислонилась к стене, давая подступающие рыдания. Слезами горю не поможешь, она знала это, но все равно хотелось плакать, но султанша не могла. У нее все еще было ради чего жить. И ради сына она готова быть сильной и стойкой, раз никто больше не может.       Взяв себя в руки, Дефне Султан отправилась прямиком в гарем, чтобы выбрать подходящую девушку. Кончено, она могла бы помочь Халиме-хатун, но что-то пугало ее в этой рабыне. Взгляд у нее был волчий и непокорный, хотя вела она себя смирно. К тому же Халиме без зазрений совести предала госпожу, Мехрибан Султан, ради себя. А предавший раз предаст и дважды.       Девушки с готовностью выстроились в ряд и поклонились. Дефне Султан оглядывала каждую, жалея, что Гюльбахар Султан, которая так долго желала попасть в покои к мужу, отказалась от них. Уж слишком глубоки и свежи были ее раны, чтобы султанша так просто переступила через боль. — Как тебя зовут? — спросила Дефне Султан, подойдя к голубоглазой и черноволосой девушке с круглым лицом. Она имела соблазнительные формы и была недурна собой. — Эмили, госпожа, — ответила негромко девушка, тепло улыбнувшись султанше. Ее голубые глаза сверкнули радостью, а улыбка была теплой и невинной. — Сегодня твоя жизнь изменится, Эмили, — улыбнулась Дефне Султан. — Ты пройдешь по золотому пути и познаешь рай в объятьях моего сына.       Лицо наложницы побледнело. Она слышала о нраве шехзаде, а после смерти Амрийе Султан, как говорили, он вообще помутился рассудком. Эмили хотела возразить, однако побоялась. — Нефизе-калфа, подготовьте девушку к ночи, — промолвила султанша, кивнув верной служанке, которая мрачно улыбнулась, что еще сильнее напугало Эмилию, которая с трудом сдерживала слезы. На втором этаже стояла, прижимая к груди мешочек с монетами, Халиме-хатун, которая раздраженно смотрела на Эмили.       «Ну, ничего, мы еще посмотрим, кто окажется в покоях господина», — думала служанка, а в ее каре-зеленых глазах царила решимость, с которой обычно войны идут на битву. Старый дворец. — Какая она красивая, — ласково вскрикнула Бирсен-хатун, смотря на крохотную девочку, завернутую в белую пеленку, отточенную кружевом. Девушка, успевшая за минувшие месяцы похоронить все надежды вместе с гибелью шехзаде Джихангира, вновь улыбалась, увидев новорожденную племянницу. Да, Оливия-хатун рассказала Бирсен правду об ее происхождении, и наложницы нашли в друг друге опору и поддержку. Однако вместе с радостью от появления на маленькой султаншей, Бирсен испытывала сильную боль. У нее тоже мог родится ребенок, если бы не жестокие законы этой варварской страны. — Да, но, к сожалению, она не шехзаде, — вздохнула удрученно Оливия-хатун, которая все месяцы беременности провела во дворце слез. Шехзаде Мехмед так на нее прогневался, что не позволил вернуться в Топкапы, когда ему сообщили о беременности наложницы. Оливия надеялась, что рождение сына смягчит его, однако родилась девочка. — Радуйся, твой ребенок жив и здоров, — неожиданно серьезно и собранно проговорила Бирсен-хатун, строго глядя на сестру. — А мой малыш даже не успел вдохнуть жизнь, я не прижала его к груди, не вскормила молоком. Я не знаю, какие у него были бы глаза: голубые, как у меня, или серые, как у Господина, я не знаю, какие у него были бы волосы: черные или золотисто-русые. — Не печалься, Бирсен, — тихо проговорила Оливия, укачивая крохотную дочь с пушком светлых, как и у нее, волос. — Твой ребенок в раю вместе со своим отцом. — До сих пор не верю, что шехзаде Джихангира больше нет, — вздохнула Бирсен-хатун, а в ее глазах начали собираться слезы. Да, она держалась из последних сил, ради сестры, но что-то с каждым днем ломалось у нее в душе, и Бирсен чувствовала убивающее отчаянье. Вот почему Аллах так жесток? Он дал ей вкусить любовь, а потом отнял ее у нее.       Наложница тайком плакала в подушку, мучаясь от душевной боли и страшно завидовала сестре, возлюбленный которой жив и, более того, вот-вот взойдет на Османский Престол. У Оливии была прекрасная дочь, так похожая на нее, а она желает чего-то другого, не ведая, что дары Аллаха нужно беречь, иначе он все заберет.       Бирсен-хатун перечитывала немногочисленные письма шехзаде Джихангира и пыталась убедить себя, что он просто ушел в поход, который будет длиться очень долго. Поверить в его смерть было слишком трудно и больно, поэтому наложница занималась самообманом. — Как думаешь, письмо о рождении султанши уже дошло до Топкапы? — спросила Оливия-хатун, смотря в личико спящей дочери. Пусть она и желала сына, но разве можно не любить такого ангела? Девочка была хорошенькой, светленькой, похожей на небесное создание. Оставалось надеяться, что новорожденная султанша сможет растопить ледяное сердце отца. — Наверное, -вздохнула Бирсен-хатун. — Ты очень похожа на покойную Амрийе султан, возможно, шехзаде Мехмед обратит взор на тебя. Оливия-хатун хмыкнула, уже не веря в это. Когда-то сходство с законной женой господина принесло ей столько боли и разочарований, что она уже боялась верить в благополучный исход. Вечер того же дня. Топкапы.       К вечеру Халиме-хатун тайком стащила из сундука Мехрибан Султан платье из синего шелка, понимая, что не сможет привлечь внимание господина в наряде служанки. Она быстро переоделась, расчесала волосы и заколола их гребнями, подхватив пару прядей, чтобы они открывали лицо. Затем девушка подвела глаза черной подводкой, пощипала щеки, чтобы придать им естественный румянец и, оценив отражение в зеркале, довольно улыбнулась. Она была красива и приятна, оставалось надеяться, что план сработает. Иначе ее накажут за воровство платья, если, конечно, султанша заметит его пропажу.       Кого-кого, а Мехрибан Султан Халиме-хатун презирала и иногда посмеивалась над ее глупость и наивностью. Султанша была младше Халиме на два года, а успела родить сына-шехзаде. Впрочем, с такой глупой матерью, жизнь Ферхата будет недолгой.       Вздохнув, Халиме-хатун вышла из комнаты и направилась на кухню, не обращая внимания на недоуменные взгляды слуг, которых встречала по пути. Уж слишком красиво было платье на рабыне, чтобы идти работать на кухню. Войдя на кухню, Халиме-хатун улыбнулась одной из служанок, которая в этот вечер должна была нести ужин в султанские покои. Девушка за несколько часов вычислила Айше-хатун и предложила ей щедрую плату за возможность отнести ужин будущему султану. Польстившись на золотой, Айше-хатун, которая боялась абсолютно всего, уступила Халиме-хатун. Халиме-хатун взяла один из подносов и пошла вслед за евнухом, который нес еще один поднос. Понимая, что вот-вот свершится ее судьба, наложница волновалась, но пыталась казаться уверенной в себе. Говорят, если веришь в что-то, то все обязательно получится. Наконец, переступив порог султанской опочивальни, Халиме проглотила вставший в горле ком и огляделась, ступая нарочно медленно. Шехзаде Мехмед склонился над столом, на котором что-то было расстелено, он был настолько погружен в собственное занятие, что не замечал ничего и никого вокруг. Евнух поставил на столик перед камином поднос с яствами и покинул покои, а Халиме-хатун, помедлив, последовала его примеру, а потом, желая привлечь внимание господина, нарочно уронила пустой кубок. Раздался звон металла, девушка тихо вскрикнула и замерла, ожидая реакции Мехмеда. Тот медленно выпрямился, повернул голову и устремил взгляд на наложницу, стоящую рядом со столиком. Она испуганно на него смотрела, не опуская головы, как делали рабыни обычно.       Мехмед окинул равнодушным взглядом фигуру девушки и неспешно приблизился к ней, оценив красивое платье. Неужели, валиде решила предложить ему ее? Но сделала это как-то странно, приказала принести ужин. Впрочем, мужчине было все равно, кто поможет ему расслабиться. — Как тебя зовут? — спросил хрипло Мехмед. — Х-халиме, — запинаясь и пытаясь придать голосу очарования, промолвила невольница, все так же проникновенно глядя в глаза господина. Тот почти вплотную приблизился к ней, глядя в каре-зеленые глаза. Но проникновенный взгляд и красивое личико не очень-то очаровали его, Мехмед лишь ухмыльнулся. — Кроткая и добрая, значит, — с насмешкой промолвил он, взяв девушку за подбородок. Наложница дернулась, прикосновение будущего падишаха были грубым, а пальцы холодные. — Что же… проверим, — с этими словами Мехмед, не заботясь о чувствах девушки, властно прижал ее к себе и, наклонившись, впился требовательным поцелуем в пухлые губы рабыни. Та неумело ответила на поцелуй, хотя тело сковало напряжение. Но Мехмед не был противен Халиме-хатун, он был красив и хорошо сложен, а значит при определенных обстоятельствах она может полюбить его, но лучше, конечно, не стоит, иначе она превратится в Мехрибан Султан.