Sweet Delilah, come inside…
Раздавите ногой мышь — это будет равносильно землетрясению, которое исказит облик всей Земли, в корне изменит наши судьбы. Р. Брэдбери, «И грянул гром»
В феврале две тысячи девятнадцатого Гарриет Уайлдмур должно было исполниться двадцать пять — и она все еще не знала, зачем живет. К своему бытию она, впрочем, относилась по-философски: еще жива — и слава Богу, а отсутствие за плечами каких-либо достижений ее не особенно волновало. У нее были чистая совесть, стабильный доход и относительно целая крыша над головой, и, не привыкшая врать, она с гордостью заявляла: этого ей достаточно, а если захочется приключений, всегда можно наведаться в бар. В предшествующим этим событиям вечер, однако, она пропустила пару бокалов вина в безрадостном одиночестве, потому что с десяток ночей не могла спокойно заснуть, только ни белое полусухое, ни убаюкивающая морось за окном от бессонницы не спасли — и наутро ее последствия, выражаясь буквально, были на лицо. Важно и место, с которого все началось: работала Гарриет в «The Solomons' cups» — одной из самых, пожалуй, претенциозных кофеен центрального Лондона, куда за прекрасным эспрессо или кунжутными булочками по субботам порою стояли целые очереди; пару раз здесь заказывал декафф сам министр финансов страны и брал иногда двойной латте на безлактозном какой-то актер, но и от гостей из числа простых смертных тоже отбоя не было. За это Гарриет и любила свою профессию: она заставляла быть постоянно в движении, не давала скучать за стойкой, да и цифры в зарплате были довольно приятные. В общем, ей, влюбленной и в дело, и в место, всегда было сложно понять, почему до ее прихода бариста увольнялись один за другим, не проработав иногда даже месяца; коллеги рассказывали, будто все дело было в непредсказуемом нраве хозяина, с которым Уайдмур повезло ни разу не встретиться — на должность ее принимал управляющий, впрочем, тоже ушедший с поста через пару недель после того, как она устроилась. Но даже наслушавшись жутких рассказов и убедившись, что, проштрафившись на какой-нибудь мелочи, она, как и многие до нее, может впасть в немилость, Гарриет беспечно испытывала судьбу, через раз греша опозданиями. Так случилось и в это промозглое, серое утро: в старом многоквартирном доме, где она снимала жилье, во второй раз за месяц кроме ее похмелья случился перебой с электричеством, так что на работу пришлось добираться с влажными волосами и на пустой желудок; злая, уставшая, полностью рассредоточенная, Гарриет пронеслась по двум пешеходным «зебрам» на красный свет, но все равно приехала еще позже, чем обычно. Наскоро припарковав велосипед на заднем дворе, она пролетела мимо напарницы, Эбигейл, в совмещенную с раздевалкой для персонала кладовку, стянула влажную куртку, наскоро протерла испачканные кроссовки бумажной салфеткой и бросилась к зеркалу, — и именно в этот момент где-то за дверью раздались тяжелые, шаркающие шаги. — Я, сука, не позволю им забрать у меня ни гроша! Глядя в свое отражение, Уайлдмур замерла. Ни этот голос, ни более спокойный, ему ответивший, не были ей знакомы, она могла только понять, что говорили двое мужчин. — Тише, Алфи! Хочешь, чтобы об этом услышал весь Лондон? «Алфи». Гарриет тихо выругалась: не дай Бог Альфред Соломонс — владелец кофейни, герой жутких рассказов коллег, не находивший до сей поры времени явиться сюда, слишком занятый управлением еще целым рядом компаний. Не самая лучшая получилась бы встреча. — А ты думаешь, не услышит? — громко хлопнула дверь кабинета управляющего, смежного с кладовой, и противно заскрипел по полу стул. — Скоро все ваше блядское королевство только и будет судачить о том, как Соломонс проебался с налогами! «The Sun»* уже точно надрачивают материал. Гарриет, прикусив губу, тихонько постучала по стене кончиком ногтя: гипсокартон. Меньше всего на свете ей хотелось подслушивать разговоры, явно ее не касавшиеся, и все же у нее не было выхода: лучшей слышимости не пожелаешь, да и дверные петли в последний раз смазывались, наверное, при предыдущем владельце — уйти, не наделав шуму, она не могла. Это был пат. — Поговори с Шелби, — в кабинете раздался тихий щелчок зажигалки. — Он тебе должен. — Во-первых, здесь стоит сигнализация, поэтому потуши эту дрянь. Во-вторых, что может сделать Томми с прокуратурой? Ну, что? Перестрелять их? Спасибо, это я сам. — Но подумай: у него проблем нет, а у всех остальных и тебя они есть, — повисла короткая пауза. — Это значит… В ответ смачно сплюнули. — Это значит, что этот мудак либо тоже чего-то не знает, либо сам же нам эти проблемы устроил. — Алфи, мы с ним партнеры. Он не дурак, чтобы нас подставлять. — Он не дурак, чтобы нас не подставить! — по столу ударили кулаком. — Я сам его сколько раз подставлял? Дохуя. Так почему Шелби не ответить тем же? Это бизнес, мой дорогой, и большой бизнес, блять, тут не существует всяких партнеров и лучших друзей, есть только деньги и репутация, а свою репутацию Алфи со дня на день может красиво просрать! — Очень мудрое замечание, Алфи, но не со всеми партнерами вы опрокидываете премьер-министра нашего, как ты сказал, блядского королевства. Так что перестань, Бога ради, орать и принеси нам чего-нибудь выпить. О налогах на трезвую голову я не думаю. Краем уха Гарриет слышала еще, как все чаще и чаще звенит над входной дверью колокольчик; посетителей, наверное, уже было много — утро буднего дня, в конце концов, — а напарница, Эбигейл, на них всех одна, но… — Твою мать, — снова выругался за стеной Соломонс, похлопав дверцами ящиком. — Здесь ничего нет. — С каких это пор у тебя в кабинете не найдется бутылки? — С тех пор, как я больше не пью. — Ты променял виски на кофе? — Я смотрю, ты в настроении шутки шутить? Сиди здесь, я сейчас, может, в кладовке… Дверь кабинета открылась, и мужские шаги утонули в шуме доносящихся из зала музыки и гудения эспрессо-машины. Облегченно выдохнув, Гарриет уже собралась было выходить, но тут же задумалась, как это будет выглядеть. Ее на рабочем месте не видели, а сейчас она выйдет вдруг из кладовой, и этому будут лишь два объяснения: либо она опоздала на почти полчаса, за что ей точно влетит, — либо сидела здесь все это время и слушала разговор, не предназначенный для ее ушей — и последствия могут быть еще хуже. «Не со всеми партнерами вы опрокидываете премьер-министра»… И хотя, по правде говоря, все было не так серьезно, как она думала, рисковать ей хотелось меньше всего — только время, увы, оказалось не на ее стороне. Ручка двери резко дернулась вниз. От страха застыв на все том же месте, девушка не сразу сообразила, что делать; очнулась только тогда, когда Алфи громко поинтересовался, почему «эта чертова кладовая не открывается». Нервно оглянувшись по сторонам, Гарриет зацепилась взглядом за кучу ящиков из-под молока, составленных в стопку в углу, и, не совсем еще осознавая абсурдность решения, рванула туда. — Родная моя, в заведении Алфи Соломонса не может не быть хорошего виски, — дверь распахнулась. — Кофе ирландский вы с чем готовите? — У нас нет такой позиции, мистер Соломонс. — Теперь, значит, будет. — Хорошо, но позвольте, мне нужно вернуться за стойку. Вы же видели: много клиентов… Не окажись она в таких обстоятельствах, Гарриет непременно стало бы стыдно, но угрызения совести в этой конкретной ситуации были совсем некстати. — Ладно, иди. Сам найду. Эбигейл упорхнула обратно в зал, а Соломонс, недовольно бормоча себе что-то под нос, перешагнул порог и уверенно направился к полкам. Гарриет не ощущала биения собственного сердца; он стоял теперь буквально в полуметре от нее, она видела носки его замызганных чем-то ботинок, и поэтому не решалась выглянуть из-за ящиков и просто сидела на корточках, согнув в три погибели спину, но все же догадывалась, что Алфи пришел что-то искать — судя по предыдущему разговору, какую-нибудь выпивку. Помнится, в одной из пустых коробок Джеральд оставил бутылку хорошего виски, которую они не допили на рождественской вечеринке… И эта коробка стояла, ничем не прикрытая, прямо около ящиков, за которыми пряталась Гарриет. — Так-так-так, — протянул Алфи, постучав пальцами по стеллажу, и, как назло, наклонился именно к этой дряной коробке. Уайлдмур нервно сглотнула. — Что это тут у нас? — мужчина поднял бутылку и, любовно смахнув с нее пыль, вслух прочитал этикетку. — Шотландец… Хорошая выдержка. Гарриет сжала плечи и ниже склонила голову, подбородком почти прикасаясь к груди. Она даже скрестила, как в детстве, пальцы обеих рук, до последнего веря, будто ее не найдут; положение было глупым настолько, что хуже не вообразишь. Но худшее все же случилось — оттолкнув пыльным носом ботинка одну из коробок, Алфи Соломонс обнаружил ее укрытие и, слегка наклонившись, спросил: — Бог ты мой, у нас что, завелись мыши? Вся пунцовая, Гарриет медленно поднялась, потащив за собой прилипшую к джинсам серую паутину, и, прекрасно осознавая всю безысходность своего положения, честно взглянула мужчине в лицо. Наверное, когда-то оно было очень красивым, без шрамов от давних ожогов, протянувшихся вниз от виска и задевших скулу, и без морщин, залегших в уголках таких жутких, внимательных глаз, что от их взгляда с лукавым прищуром по спине пробежала дрожь. Будучи едва ли на сантиметр ниже его, Уайлдмур все же почувствовала себя рядом с этим мужчиной крохотным кроликом, оказавшимся перед удавом, который, судя по сложившимся обстоятельствам, был вовсе не прочь ее съесть. — Ну же, мисс, перестаньте так пялиться, — с издевательским добродушием произнес Алфи, делая шаг вперед; между ними теперь оставалось столь малое расстояние, что она могла слышать запах его парфюма, а он — ее бешеное сердцебиение. — В конце концов, это невежливо. Попятившись, Гарриет заставила себя поднять выше голову и ответить: — Я опоздала на смену, мистер Соломонс. Эти пробки… Больше не повторится, — и, чуть запнувшись, добавила: — Честно. Мистер Соломонс насмешливо приподнял одну бровь. — И тебе стало так стыдно, что ты спряталась от меня за этими ящиками? Его украшенные несколькими крупными кольцами пальцы все еще нежно сжимали горлышко пыльной бутылки, и Гарриет невольно представила, как они так же непринужденно смыкаются вокруг ее шеи. — Я уронила браслет, — голос ее не слушался. — Начала искать, а потом пришли вы. — Ну и как? Нашла?.. — неуверенный кивок — и Алфи продолжил: — А ну покажи. У Уайлдмур внутри все похолодело. Украшений она не носила, только старые, с потертым уже ремешком часы, — оставалось, немного помешкав, протянуть вперед мелко дрожащую руку и сбивчиво оправдаться: — Часы. Я имела в виду часы. Щелкнув выразительно языком, Соломонс покачал головой. В правой ладони держа бутылку, пальцами левой, теплыми и шершавыми, сжал он ее запястье — Гарриет лишь слабо дернулась, вырываться не стала. — Знаешь, такой частый пульс, девочка, бывает только у тех, кто боится, и тех, кто врет. Девушка тут же выпалила: — Я боюсь. — Верю. И врешь. Ее руку выпустили из несильной хватки, и она опустилась безвольно вниз; кожа слегка покраснела, а под следами пальцев как будто пульсировала. — Я услышала то, чего не должна была слышать, — произнесла она негромко на выдохе. — Случайно, конечно, я не хотела подслушивать. — Ну вот, уже лучше. И что же ты слышала? — Ничего, — вырвалось у девушки хриплое, — я ничего не слышала и ничего не скажу, — и, немного подумав, она еще тише добавила: — Мне все равно никто не поверит. Уголки губ мужчины чуть дернулись вверх. — И правда. Только глазки у тебя слишком честные, милая; правда ли ты боишься?.. Уайлдмур нервно сглотнула. — Если я ничего не знаю, зачем мне бояться? Соломонс хохотнул. — Ну, допустим, я тебе верю… Как тебя звать-то, моя бесстрашная? — Гарриет. — Хорошо, Гарриет, — погладив задумчиво бороду, Алфи сделал пару шагов назад. — Очень хорошо. Мы поступим вот так: ты молчишь, потому что ничего не слышала, а если и слышала, то никто тебе не поверит, а я тебя милосердно не увольняю. Но! — сделав выразительную паузу, он поднял вверх указательный палец. — Если ты хотя бы вздохнешь так, будто что-нибудь все-таки знаешь, я буду сильно разочарован, и тогда… И тогда мы поговорим с тобой гораздо серьезнее. Ну как, уговор? Облегченный вздох девушки снова его рассмешил, но заметно это было лишь по странному блеску его глаз. — Уговор. — Вот и отлично. А это, пожалуй, я заберу себе. Больше ничего не сказав, рукавом безупречно белой рубашки вытирая бутылку, Алфи Соломонс направился было к двери, но почти у порога вдруг обернулся через плечо: — И вот еще что, — от ожидания худшего у Гарриет засосало под ложечкой. — Не опаздывай.