Далила

…and won't you mend my broken bones.

Домой Гарриет после произошедшего вернулась позже обычного: у велосипеда сдулось заднее колесо, так что пришлось тащиться с ним на автобусе; чуть не пропустив свою остановку, на ногах, не гнущихся от усталости, — от клиентов в тот день просто отбою не было, — девушка добралась до квартиры и, едва скинув в прихожей пальто и обувь, рухнула без сил на кровать, да так, что пружины жалобно скрипнули под спиной. Остаток рабочего времени после разговора в кладовке она провела в каком-то подвешенном состоянии. Прощения у Эбигейл пришлось выпрашивать долго и очень неловко, и закончилось все обещанием выйти на ее смену в четверг, не претендуя, разумеется, на зарплату; все еще дуя обиженно губы, та согласилась, но упорно продолжила игнорировать Гарриет до самого конца смены. Лишь выходя уже на крыльцо, около которого остановился роскошный Астон Мартин ее жениха, она наконец-то сменила гнев на милость и даже обняла напарницу на прощание. «Но это последний раз, когда ты можешь рассчитывать на мою доброту». Уайлдмур и самой себе дала обещание: теперь она будет вставать хоть в четыре утра, лишь бы прийти на работу вовремя; ей-Богу, она не дура, и ей уже хватило одного убедительного раза, чтобы понять, какие у искушений судьбы могут оказаться последствия. Но беда никогда не приходит одна. Когда прямо под ухом раздался телефонный звонок, Гарриет даже не стала смотреть, кто ее беспокоил — сразу ответила, не поднимая голову с жесткой подушки. — Гарри?.. Знакомый голос заставил ее мгновенно вскочить, чуть ли не продавив коленом матрац. — Кристофер! — воскликнула она, крепче прижав телефон к уху. — Тебя что, уже выпустили? — Угу, — на другом конце, как и всегда, раздавались помехи, но Гарриет уже привыкла не обращать на них внимания. — И слава Богу, потому что еще бы неделя — и я чего-нибудь наглотался. — Не болтай ерунды. — Ой, ладно, прости, мам. Уайлдмур фыркнула. — Ты хорошо себя чувствуешь? В трубке раздался короткий смешок. — Собственно, поэтому я и звоню, — девушка непонимающе нахмурила брови, однако почти сразу же выдохнула. — Есть хорошие новости. — Да? Ты говорил с врачем? — Да я не об этом, — словно боясь быть услышанным, Кристофер вдруг понизил едва не до шепота голос. — Я говорил с адвокатом. Меня могут освободить по УДО. Гарриет неверяще нахмурила брови. Будто это почувствовав, в трубке продолжили: — Нет, конечно, будут еще заседания, комиссии, всякая прочая херь, но разберемся. Я вернусь домой, Гарри! — говорил Кристофер сбивчиво и взволнованно, дыхание его прерывалось, однако, услышав в ответ лишь молчание, он осекся и встревоженно спросил: — Эй? Ты слышишь меня?.. Разумеется, она слышала — просто эмоций брата не могла разделить. Три года назад ему вынесли приговор: одиннадцать лет за кражу, которую он не совершал — в особо крупном размере, со взломом и рядом отягчающих обстоятельств. Последние их адвокату еле удалось опровергнуть, скинув часть срока, но большее сделать было нельзя. Гарриет предоставила Кристоферу безупречное алиби, но доказательства исчезли, едва успела она о них заявить; они не смогли ничего доказать — достали лучшего адвоката во всем королевстве, заплатили огромные деньги, но все было тщетно. За приговором стоял кто-то слишком влиятельный, кто-то, кому ее брат перешел дорогу и в итоге сел за решетку на восемь лет. Гарриет помнила судебный процесс наизусть. Помнила долгие разговоры с юристами, и бессонные ночи, проведенные за документами и компьютером, и бесконечные заседания, и еще более бесконечное ожидание. Помнила — и до сих пор не могла смириться, но все же ей хватало ума признать: против того, кто давил на прокуратору и судей, ее семье было не выстоять. И, безусловно, сейчас она как нельзя хорошо понимала, что брату надеяться не на что. — Милый, послушай, — начала Гарриет осторожно, сама не уверенная в том, что ей это следует говорить. — Ты ведь помнишь, через что мы прошли. Помнишь, что ничего не смогли сделать, как бы мы ни пытались. — Гарри… — Нет, подожди, — перебила она, — подожди, я скажу. — Гарриет, заткнись, я знаю, что ты мне хочешь сказать! — рявкнул Кристофер в трубку, не давая ей даже открыть рта. — Ты спрашиваешь, помню ли я? Да, блять, я прекрасно все помню! И именно поэтому я выйду на свободу, чего бы мне это ни стоило. А до тех пор звонков от меня можешь больше не ждать: я отлично, я просто восхитительно тебя понял. — Крис, я… — Я закончил. До встречи. Связь прекратилась. Тяжко выдохнув, Гарриет отбросила телефон и закрыла лицо ладонями. Потом, посидев так еще несколько минут, поднялась на затекшие ноги и добрела до прихожей; всунув мелочь в карман джинсов, набросила, не застегивая, пальто и вышла из дома прямо под дождь. — Снова куришь? Без особого наслаждения сделав очередную затяжку, Гарриет шумно выдохнула изо рта дым. — Однодневная акция, — мотнула она головой. — Да, знаю, что перед сменой нельзя, но мне, если честно, сейчас очень хреново, так что извини, Джер, поговорим потом. Они с Джеральдом сидели за столиком у кофейни, ежащиеся от ветра, как пара растрепанных воробьев — рабочий день начинался через десять минут, но Джер, пришедший раньше на час, уже сделал внутри все необходимое, и у них было появилось свободного времени, так что Гарриет, не успев даже надеть фартук, схватила из сумки купленный вчера блок сигарет и выбежала на улицу. — Да, конечно, — смущенно зардевшись — для своей профессии он был чертовски застенчив, — Джеральд всунул ладони в карманы и встал. — Я пойду внутрь. Почувствовал укол совести, Гарриет взяла его за рукав. — Я тебя не гоню. Парень вежливо улыбнулся. — Но ты хочешь, чтоб я ушел. Знаю я это твое настроение. Тебе лучше побыть одной. Уайлдмур благодарно кивнула. Ей было неловко за то, что приходилось вести себя так, но Джеральд был прав: больше, чем одиночества, ей хотелось только куда-то сбежать, что, в принципе, имело под собой все те же причины. Начиная с понедельника, того самого дня, когда все началось, она была сама не своя: мало ела, плохо спала и непрерывно изводила себя полупараноидальными мыслями. Соломонс в кофейне больше не появлялся, да и у нее было два подряд выходных, так что, казалось бы, переживать о случившемся разговоре было незачем, но при каждом воспоминании, терзающем назойливо мозг, у нее все противно скручивалось внутри. Ее раздражала собственная трусость, даже если, по сути, от ее бездействия ровным счетом ничего не зависело. Она была свидетельницей разговора, действительность которого не могла доказать, и все же с завидным упрямством ела саму себя, хотя клятвенно обещала о произошедшем забыть. Не выходил из головы и Крис, чей звонок обернулся еще одной нервотрепкой. Сейчас Гарриет понимала, что упрекать брата в наивности, пусть и косвенно, было просто неблагоразумно, даже если это имело резон; как хорошая сестра, она должна была просто его поддержать — только словом и мнимым участием, необязательно больше, — но что толку было теперь рассуждать, когда ничего невозможно исправить?.. С неба начал медленно падать снег. Гарриет, которой расхотелось уже курить, не спешила тушить сигарету, целиком погруженная в мысли. Серые хлопья опускались на волосы, и она натянула на голову, а потом и едва не до самого носа капюшон. — Извините, — раздался рядом с ней голос, когда хлопнула дверь кофейни. — Я где-то оставил свою зажигалку. Вы не будете так добры?.. Словно выдернутая из сна, Гарриет подняла на обращавшегося к ней мужчину глаза. Он улыбался и доставал из пальто, слишком легкого для английской зимы, пачку каких-то никогда ей не виденных сигарет. Судя по всему, иностранец — не то чтобы Гарриет было особенно интересно, она просто подметила. — Да, секунду. Покопавшись в карманах, она вытащила со дна одного из них зажигалку и протянула ее незнакомцу. Тот коротко поблагодарил и, зачем-то вдруг оглянувшись, присел на другой край скамейки. Он молчал, от него вкусно пахло — даже когда закурил, — но что-то чисто инстинктивное в Гарриет напряглось. Она свалила это на собственное нежелание взаимодействовать с любыми людьми, и все-таки присутствие кого-то второго вопреки здравому смыслу выводило ее из себя. — Кажется, я вам мешаю, — усмехнувшись, заметил мужчина и глубоко затянулся. — Мне лучше уйти? Уайлдмур растянула в притворной вежливости губы и ответила: — Что вы! — а сама пожелала, чтобы поняли наоборот. — Это же не моя скамейка. — А откуда мне знать? Гарриет сделала вид, что не услышала. Уже без желания докурив — просто ради приличия, — она затушила окурок и не глядя швырнула его в урну. Не вставая, попыталась найти в рюкзаке упаковку жвачки, но, вдруг припомнив, что забыла ее перед выходом на столе, чертыхнулась и дернула резко замок. — Это вам, — обратился к ней вновь незнакомец, и когда она на него посмотрела, то увидела: на протянутой к ней загорелой ладони лежала, сверкая яркой оберткой, конфета. — Вы выручили меня, а я выручаю вас. Гарриет невольно приподняла уголки губ и взяла леденец. — Спасибо. До двери ее проводили взглядом столь пристальным, как если бы вместо конфеты она положила в рот яд. В следующий раз они встретились через неделю, в дождливую серую среду, когда Гарриет за неимением клиентов обслуживала саму себя. Тихо мурлыкая песню, играющую по радио, она методично протерла от влаги холдер и, наполнив его свежесмолотым зерном, темперой выровняла порошок; пропустив из машины струйку воды, закрепила группу и, щелкнув кнопкой, подставила теплую чашку. Гарриет знала: эспрессо не терпит спешки, и поэтому каждый этап процесса доставлял ей почти медитативное удовольствие. Впрочем, не меньше любила она и вкус, хотя сам ритуал был важнее: именно в нем для нее была прелесть напитка, именно он раскрывал его суть. Впрочем, в этот раз насладиться она не успела: едва поднеся ко рту чашку, услышала звон колокольчика. — Добрый день, — поприветствовала она почти механически и растянула в притворной улыбке губы, оставив посуду в сторону. — Добрый, — порог размеренно перешагнул тот самый мужчина, все в том же пальто и все с той же улыбкой — словно само существование Гарриет до жути его забавляло. Кивком поздоровавшись, он стянул на ходу перчатки, обнажая загорелые тонкие пальцы, и медленно подошел, оглянувшись по сторонам, к стойке. — Американо, пожалуйста. — Вам с собой или… — Здесь. У него был сильный акцент; Гарриет заметила это и в прошлый раз, но почему-то теперь из-за этого насторожилась. Иностранцы в кофейне бывали часто, да и Лондон был полон туристов и эмигрантов, но еще ни один не вызывал парой слов эту нервную дрожь, пробежавшую у нее по спине. — Хорошо. Стараясь не выглядеть озабоченно, Уайлдмур принялась за работу. Зерно, холдер, темпера, кипяток — все как обычно, но взгляд, который она прямо физически чувствовала у себя на затылке, не давал сосредоточиться даже на самых простых вещах. Уже подавая мужчине кофе, Гарриет осознанно на него не смотрела — просто поставила чашку и озвучила сумму. Надежда на то, что он, расплатившись, пересядет за столик, предсказуемо не сбылась. — Вы узнали меня. Это был не вопрос — утверждение, и девушка не стала ему возражать: — Разумеется. Вы угостили меня конфетой, разве это можно забыть? Пригубив свой американо, иностранец широко усмехнулся. — Я рад. А вот вы, как мне кажется, не очень. Гарриет вопросительно приподняла бровь. — Почему вам так кажется? — Вы ни разу не улыбнулись. Ни тогда, ни сейчас. За окном опять начинался дождь. Это значило, что больше никто не придет, и уйти от этого странного разговора никак не получится. — Вы не единственный, — изобразила вежливость Гарриет. — Я не улыбаюсь мужчинам. — Думаете, я с вами заигрываю?.. — Нет, — на нее выжидающе посмотрели, — иначе вела бы себя по-другому. — И как же? — Попросила бы прекратить. Мой начальник не одобряет флирт на работе. Иностранец почти рассмеялся. — Он ревнует? Гарриет готова была взорваться. С ней явно играли: дразнили, как кошку, и упрямо испытывали терпение. Будь она хуже воспитана, уже сорвалась бы на грубость, но хорошие манеры, увы, в нее с детства вбивали слишком надежно. — У него очень строгие нравы. — Неужели? — раздалось язвительное в ответ. — Тогда он, наверное, будет очень расстроен, узнав, что я вам предложу. Наслаждаясь реакцией — Уайлдмур нервно сглотнула, вцепившись руками в столешницу, словно в щит, — мужчина сделал глоток и, лукаво прищурившись, хотел уже что-то сказать, но тут вдруг заметил, что она смотрит куда-то мимо него. За окном было видно, как у кофейни остановился черный внедорожник и из него вышел, не открывая зонта, Алфи Соломонс. Воистину, вчера бы Гарриет и не подумала, что однажды будет так рада его присутствию. — Лучше поговорите с ним лично, — куда более смело сказала она, взглянув наконец иностранцу в глаза. Не меняясь в лице, тот обернулся через плечо — ровно тогда, когда распахнулась, разбудив колокольчик, входная дверь. — Друг мой, я правда в душе не знаю, чего они от тебя хотят, — Соломонс громко разговаривал с кем-то по телефону, и поначалу никакого внимания на единственного посетителя не обратил. — Давай поговорим с тобой вечером, в спокойной приятной обстановке; ты не будешь стеснен трезвостью, а я… Гарриет отвернулась, чтобы вымыть чашку, в которой оставался не допитый ей кофе. — Синьор Чангретта, — расслышала она через шум воды, — вы таки усмирили свое итальянское высокомерие и подумали над моим предложением? — Вы излишне уверены в своей важности, мистер Соломонс. Я всего лишь зашел выпить кофе. — Ну, и как вы его находите? — Не хотелось бы обижать вашу очаровательную бариста… но в своем американо я почувствовал лишь кипяток. — Кипяток? Возмутительно. Тогда зайдите в «The Roasters». Это как раз недалеко, можете начать с двери за моей спиной. Уайлдмур еле сдержала ухмылку и, делая вид, что в упор не слышит этого диалога, вернулась за стойку. На начальника она не смотрела — просто коротко поздоровалась и принялась, серьезно нахмурив брови, невесть зачем распаковывать коробку со стаканчиками на вынос. — Благодарю за совет, мистер Соломонс, — иностранец аккуратно отодвинул от себя чашку с едва тронутым напитком и надел на левую руку перчатку. — Передайте Томми Шелби мой горячий привет. — Ничего не могу обещать: мой дорогой друг, знаете, в последнее время не слишком общителен. Говорят, у него умер брат — ужасная история, просто ужасная; мáлого расстреляли на пороге собственного дома, да еще и в Сочельник, вы разве не слышали?.. Спустя еще пару неясного содержания реплик загадочный гость, высоко подняв воротник, вышел из кофейни под мокрый снег. В последний момент обернувшись, он зачем-то попрощался с Гарриет, но та притворилась, будто не слышит, и поспешила убрать со столешницы его чашку. От внимания Алфи это, разумеется, не укрылось — и, едва захлопнулась дверь, он небрежно бросил на стойку пальто и прямо спросил: — Что этому макароннику от тебя было нужно? Силясь казаться невозмутимой, девушка только пожала плечами. — Ничего особенного. Кипяток. Давая понять, что сказать ей больше нечего, она повернулась к Соломонсу спиной. Страх уступал место банальному раздражению: какого черта ее вообще допрашивают, будто есть, в чем подозревать? От внезапно накатившего раздражения захотелось швырнуть еще горячую чашку на пол, и, кто знает, возможно, она бы это и сделала, если бы ее вдруг не схватили сзади за локоть. — Девочка-бариста, я дам тебе важный совет. Не разговаривай с чужими серьезными дядями — и, ради своего же блага, не пытайся от меня что-то скрыть. Сказав это, Алфи отпустил ее руку и, в разговоре больше не заинтересованный, направился к кабинету, оставив Уайлдмур с ее возмущением наедине. — Иди к черту, — неизвестно кому пожелала она, и твердо решила: уволится. Завтра же. И думала так, пока обещанное завтра не наступило.