Далила

I slip into the falls again.

— Доброе утро, мистер Шелби. — Здравствуй, Гарриет. В «Гаррисоне» было спокойно и тихо, из посетителей — не считая владельца кофейни, только студентка, корпевшая уже полчаса над огромным конспектом, и китайский турист, со всех сторон запечатлявший свой латте на телефон. — Как тебе новое место? — заказав двойной эспрессо, спросил не слишком заинтересованно Томас. — Успела освоиться? — Не совсем, но думаю, мне здесь нравится, — пожала плечами Гарриет и протерла тряпочкой холдер. — На каком зерне вам сварить? — Выбирай на свой вкус. — Как скажете. Девушка старалась на Шелби особенно не смотреть: теперь, занимая позицию подчиненной, в его присутствии она ощущала себя как-то неловко, если не сказать неприятно. Конечно, он платил ей хорошие деньги, даже очень, и все-таки она к нему навязалась, ведь если бы не то ее заявление о «переспать за такую работу», сам ей место в своей кофейне он навряд ли бы предложил: в «Гаррисоне» уже работала восхитительная команда, и Уайлдмур, если честно, чувствовала себя не в своей тарелке, но взять слово обратно было уже слишком поздно. — Двойной эспрессо, — произнесла она, ставя перед Томасом чашку и полный стакан воды. — Хорошего дня. — Я еще не ухожу, — кинув беглый взгляд на часы, Шелби сделал аккуратный глоток и кивнул: — Неплохо. Девушка вопросительно приподняла бровь. — Неплохо?.. — Кофе не виски, Гарриет, я в нем не разбираюсь. — Ясно. Повисла неловкая пауза, и Уайлдмур, делая вид, что она ее не напрягает, принялась протирать и так уже сухие стаканы. — Нам нужно поговорить. — О чем? — дверь приоткрылась — как непривычно, что в «Гаррисоне» нет колокольчика, — и внутрь зашла, отряхнув от дождя зонт, новая посетительница. — Извините, сначала приму заказ. — Конечно. Вошедшая девушка заказала себе капучино, и, едва она опустилась за столик, а Гарриет принялась за работу, Шелби продолжил: — У тебя есть планы на завтра? — Зачем вы спрашиваете? — Я задал вопрос. Уайлдмур напряглась. Помня, чем кончались их прежние немногочисленные беседы, особенного желания снова встречаться с Томасом в каких бы то ни было обстоятельствах она не испытывала, однако, обреченно вздохнув, честно ответила: — Завтра я работаю. — Предлагаю тебе выходной. — Очень заманчиво, но такая щедрость явно неспроста, — переливая молочную пену в стакан, девушка взглянула боковым зрением на начальника и испортила рисунок. — С нашим делом это не связано, — Шелби поставил на блюдце уже опустевшую чашку. — Мне нужно сопровождение. Кто-то, кто будет хорошо выглядеть и не слишком много болтать. Скрыв удивление, Гарриет усмехнулась. — Не знаю насчет первого, — сказала, закрывая крышкой стаканчик, она, — но со вторым у меня есть проблемы, в чем вы не единожды убедились. — Я убедился, что ты не желаешь общаться со мной не по делу, поэтому и выбрал тебя. Ну так что? — Ваш капучино, пожалуйста, — Гарриет улыбнулась заказчице и пожелала хорошего дня, пользуясь короткой заминкой, чтобы подумать. — Не хотите сказать, куда мы пойдем? — Значит, ты согласна. — Я задала вопрос. Томас не удостоил шпильку даже секундой многозначительного молчания. — Благотворительный аукцион. Слышала о Майкле Борсоди*? — Тот самый Борсоди, у которого миллиарды на счету и целая коллекция импрессионистов? — Миллиарды есть, насчет импрессионистов не интересовался. — В любом случае, я его знаю, — Гарриет так и хотелось спросить, с чего бы вдруг Шелби пригласили на благотворительный аукцион — этот человек слабо ассоциировался с вложением денег во что-либо, что не принесло бы хороший процент, — но это противоречило бы его утверждению о ее нежелании с ним разговаривать, так что она прикусила язык. — Если будут выставлены импрессионисты, я могла бы сходить. — Разбираешься в живописи? — Скорее, интересуюсь. — Отлично, — поправив манжет, Томас взглянул на часы. — Тогда посоветуешь, что покупать. — Но я все еще не… — Будь готова к полудню, — перебили ее. — И надень платье. До завтра. Коротко попрощавшись, Гарриет долго смотрела, как Шелби, небрежно накинув на плечи пальто, выходит, не застегнувшись, на улицу и садится в свой черный Бентли. Шикарный мужчина, только, к счастью, она не умеет влюбляться в таких: на примере родителей поняла, что с человеком, готовым ради своей цели убить — а в том, что руки Томаса замараны кровью, она ни капли не сомневалась, — счастья построить нельзя. Если счастье вообще существует. Едва закрыв за собой дверь уборной, Гарриет со стоном вселенского облегчения скинула туфли с отекших ступней. У нее болели голова, спина и желудок — и ей жутко, до одури хотелось курить. Итак, они пробыли в Вудкрофте* всего два часа, а она уже готова была лезть от скуки на стену. Светские разговоры, вежливые улыбки, дорогое шампанское, незнакомые люди, подходившие поздороваться с Томасом и непременно бросающие на нее, как на зверушку, не то любопытный, не то откровенно оценивающий взгляд — все это раздражало просто до невозможности, но она продолжала послушно следовать тенью за Шелби и старательно делать вид, будто все хорошо. Только сейчас, в перерыве между актами аукциона, она вырвалась на минуту, чтобы перевести где-нибудь дух — места лучше женского туалета, к сожалению, не нашлось. — Черт. Оперевшись руками на раковину, Гарриет с наслаждением прикрыла глаза. Кафельный пол холодил уставшие ноги, обтянутые тонким капроном чулков, но еще приятнее была долгожданная тишина, лишь где-то на периферии нарушаемая шумом негромкой музыки и голосов, и легкое головокружение от только что выпитого шампанского. Девушка медленно досчитала до десяти и, нехотя подняв веки, взглянула на свое отражение. Оно не порадовало: под глазами синело, помада скаталась, а волосы, тщательно завитые перед выходом, растрепались и были похожи теперь на солому; глухое черное платье же висело на ней, как на вешалке, хотя в последний раз она надевала на Рождество, и лежало оно как нельзя хорошо. — В гроб краше кладут, — буркнула Гарриет и, оторвав кусочек бумажного полотенца, принялась так увлеченно оттирать из-под глаз осыпавшуюся тушь, что даже не заметила, как открылась бесшумно дверь, и все еще не отводила взгляда от зеркала, когда за спиною появился облаченный в темное силуэт. То была женщина, невысокая, красивая, статная, пахнущая дорогими духами и растягивавшая в странной улыбке губы. — Элизабет Грей, — представилась, не дождавшись вопроса, она и, подойдя еще ближе, достала из сумки помаду. — Гарриет Уайлдмур. — О, я знаю. Оглянувшись зачем-то через плечо, незнакомка сняла крышечку с тюбика и… Гарриет замерла. — Извините, это чт… — Кокаин, — как ни в чем не бывало ответила женщина, прежде чем зажать пальцем одну ноздрю и, наклонившись, другой быстро вдохнуть порошок. — Ох… И отличный, — смахнув ладонью немного остатков на пол, женщина выпрямилась и поправила выскользнувшую из прически кудрявую прядь. — Не хочешь? Гарриет пробормотала невнятное «нет» и, до предела выкрутив кран, принялась зачем-то мыть руки. — Ну и зря, — в зеркале было видно, как Элизабет поправляет салфеткой подтекшую тушь. — Томми тебе уже все объяснил? — Что «все»? Невесело ухмыльнувшись, женщина покачала отрицательно головой. — Не здесь, — она закрыла тюбик с помадой и бросила его в сумку. — Ты хоть куришь?.. Спустя несколько минут они уже стояли внизу, на улице; Гарриет куталась поплотнее в пальто и нервно крутила колесико зажигалки, а Элизабет, выпуская дым из темно накрашенных губ, внимательно наблюдала за ней. — Вы мне расскажете наконец, зачем мы сюда пришли? — спросила негромко Уайлдмур, изловчившись с третьей попытки зажечь сигарету. Она откровенно злилась и нервничала: эта концепция, в которой каждый вплетает ее в свои планы и ни черта ей при этом не объясняет, начинала порядком уже раздражать. Воистину, ей не с курением пора завязывать, а с привычкой думать после того, как уже дала слову сорваться со слишком длинного языка. — У Томаса есть враги. — Спасибо, я догадалась. Элизабет фыркнула и затянулась. — Перебивать старших невежливо. «И уходить, не попрощавшись, тоже», — невольно вспомнились слова Алфи Соломонса и следы его пальцев, синевшие несколько дней на предплечье. — Простите, конечно, но от этого разговора ни одна из нас не восторге, поэтому давайте закончим его как можно быстрее, здесь холодно. В воздух вновь поднялся тонкой ленточкой дым. — Тебе бы не помешал порошок, девочка. Помогает расслабиться. Гарриет сжала зубы и шумно выдохнула. — Скажите, а это у вас семейное? Вести себя так, как будто вам должен весь чертов мир? — Лучше задай этот вопрос Томасу, если к концу вечера он еще будет жив, — Элизабет изящно сбила кончиком пальца пепел. — Не смотри на меня такими глазами, ты должна была знать, на что шла. — Хватит говорить со мной загадками! — не сдержалась Гарриет и, в последний раз затянувшись, озлобленно отшвырнула докуренную сигарету. — Что я в этот раз должна сделать? Пристрелить императора Шелби? В ответ раздался смешок. — Слишком большая честь для тебя. Просто, когда мы вернемся, очаровательно улыбайся и прилипни к Томасу. Поняла? Не отходи от него ни на шаг. — Зачем? Без меня с ним может что-то случиться? — А это тебя уже не касается. Гарриет, подойдя к женщине ближе, скрестила руки на груди. Внутри у нее уже все клокотало. — Либо касается, либо я не участвую. Элизабет долго на нее посмотрела — внимательно, даже оценивающе, — а потом в неприятной улыбке скривила тонкие губы. — Этой семье не ставят условия. Гарриет, не отводя от нее взгляда, ответила тем же. — Пошла к дьяволу ваша семья, — тихо, но четко произнесла она и сразу почувствовала, как от этих слов ей становится легче. — Я не ставлю условия — я защищаю себя. Через пару долгих секунд молчания ей в лицо выдохнули дым — сладкий до омерзения, наверное, какой-нибудь «Cherry & rum», — а после длинными узловатыми пальцами больно вцепились в щеки и подбородок. — Жаль, что Томас не выбрал кого-то, кто умеет держать язык за зубами, — голос Элизабет, низкий, прокуренный, опустился до жуткого шепота. — Мог бы и поответственнее подойти к своей безопасности. Вместо ответа Гарриет перехватила запястье женщины, костлявое, тонкое, и с силой оттолкнула его от себя. Освободившись — кожа от жесткой хватки горела огнем, — она развернулась и быстрым, стремительным шагом, чудом удерживая равновесие на неустойчивых каблуках, вошла в замок. — Мисс, все в порядке? — вежливо поинтересовался дворецкий, принимая у нее пропахшее табаком и морозом пальто. — Все нормально, — рассеянно кивнула она, — спасибо. Все еще чувствуя, как бешено колотится за ребрами сердце, и тяжело дыша, девушка поднялась по крутой светлой лестнице и вернулась по длинному коридору в заполненный людьми душный зал. Была то обида или бессильное возмущение — неясно, но от желания плеснуть в наигранно улыбающееся знакомым лицо Томаса Шелби игристым было столь велико, что просто дрожали руки; тем не менее, Уайлдмур заставила себя успокоиться и выглядеть так, будто ничего только что не произошло. — А вот и Гарриет, — едва заметив ее появление, Томас отвлекся от беседы с какими-то ранее ей не представленными людьми и с плохо скрываемым неудовольствием на нее посмотрел, тем не менее, сохраняя весьма дружелюбный тон. — Мы как раз о тебе говорили. Что случилось? Девушка выдавила из себя вежливую улыбку и благодарно кивнула, принимая протянутый ей бокал. — Заблудилась, — ответила, прежде чем сделать глоток, она. — Столько лестниц, дверей, поворотов… Точно больше не буду оставлять тебя одного. Кто-то из собеседников Томаса сдержанно улыбнулся, кто-то — посмотрел на нее, как на дуру, но ей, говоря откровенно, было уже все равно. Она хотела дать Шелби понять, что все знает и восхищения особого не испытывает — и у нее это, судя по всему, получилось. Он представил ее — «Гарриет Уайлдмур, хорошая знакомая», как и всегда, — они потратили пару минут на шампанское и светскую болтовню, а потом, когда наконец был объявлен вынос последних лотов, заняли в зале свои места. — С кем ты была? — наклонился к ее уху Томас, едва кто-то на задних рядах предложил первую тысячу долларов за оригинальное полотно Родена. — Мне сказали, тебя видели с кем-то снаружи. — Элизабет Грей, — шепотом ответила Гарриет и дернула неловко плечом, когда горячее дыхание опалило висок. — Думаю, вы ее знаете. — Знаю. И что она говорила? — Полагаю, то, что я должна была услышать от вас. — Замечательно. Ты услышала? Девушка скривила губы. — Если мое присутствие так вам необходимо, то было бы разумно хотя бы пять минут не напоминать мне о том, что считаете меня дурой. Реплика ее осталась без ответа: Томас уже не слушал; взгляд его обратился влево, туда, где сидел человек, которому только что за баснословные деньги достался Роден. Заметив это, Гарриет тоже скосила глаза и, увидев щедрого покупателя, поняла: она его знает. — Это он? Томас кивнул. — Лука Чангретта. Алфи сказал, вы знакомы. — Вроде того. Можно вопрос? — Не наглей. Ты и так слишком многое знаешь. До конца аукциона оставалось три лота; ведущий представил картину Дега, и очаровательная помощница стянула скрывавшую его ткань, но Уайлдмур все еще неотрывно смотрела на итальянца: он вызывал у нее чертовски плохое предчувствие. Такой человек не мог быть настолько наивен, чтобы напасть в людном месте. Возразить Томасу, однако, Гарриет не могла: тон, которым ей отказали, был безапелляционным — оставалось только закрыть рот и строить теории. — Разумеется, мистер Шелби, обращайтесь со мной, как с прислугой, — тихо сказала она, — но имейте в виду, что однажды это мне надоест. Мужчина на ее слова никак не отреагировал: Лука Чангретта, перстни на пальцах которого в искусственном освещении привлекали больше внимания, чем представленные на продажу картины, и чей идеально сидящий светлый костюм выделял его среди множества одетых в темное зрителей, занимали Томаса Шелби куда больше угроз безобидной бариста. До конца аукциона, казавшегося бесконечным, Гарриет сидела как на иголках. Она пыталась перебить ощущение мерзкого страха шампанским, но от него начинало только сильнее тошнить — не отступало и чувство использованности, второсортности, унижения, выливавшегося в бессильный, заглушенный шипением пузырьков алкоголя гнев. Честное слово, Элизабет была права: кокаин бы сейчас ей не помешал. — Леди и джентльмены! — наконец-то раздался хрустальный звон удара ножа об бокал, и у Гарриет внутри все как будто скрутилось. — Последний лот продан! Наш фонд благодарен за все… — Сделай лицо попроще, Гарриет, — обратился к девушке Томас, чуть касаясь ее руки — от этого прикосновения ее словно обдало огнем, но, сдержавшись, она не вздрогнула: видела, что с соседних рядов на них неотрывно смотрят. — Сейчас мы спустимся вниз и чего-нибудь выпьем. — Как скажете. Вслед за мужчиной встав, Уайлдмур недовольно поджала губы, однако, когда в поле ее зрения вновь показался Лука Чангретта — медленным шагом он приближался к ним, — заставила себя растянуть их в улыбке. — Нам так и не довелось поздороваться, мистер Шелби. Не изменяя своей безупречной невозмутимости, Томас повернулся к итальянцу лицом. Короткие секунды молчания, напряженного, красноречивого, повисшего между ними, бросили Гарриет в дрожь. — Мистер Чангретта. — Не представите вашу прелестную спутницу? Девушка почувствовала, как широкая ладонь Шелби невесомо легла ей на талию, и неслышно вздохнула; ей хотелось содрать с себя кожу, но она подняла выше голову и посмотрела Луке в глаза. Он узнал ее — и, судя по тому, как ответил на этот взгляд, чего-то от нее ожидал. — Это Гарриет, — спокойно ответил Томас, произнося ее имя так, будто оно ничего не значило. — Единственная из всех моих друзей, кто разбирается в импрессионизме. — Очень приятно, — выдавила из себя Уайлдмур, подавая Чангретте руку. — Поздравляю с покупкой, у вас потрясающий вкус. — Благодарю. Жаль, что вы ничего не посоветовали мистеру Шелби: фонду защиты вымирающих животных очень не хватает пары миллионов из его кошелька. — На мой взгляд, помогать выживающим детям более рационально, — перебил Томас девушку, не успевшую даже открыть рот. Лука покачал головой. — При всем уважении, — он сделал небольшой шаг вперед, — сейчас вы особенной рациональностью не отличились. У Гарриет противно, до боли засосало под ложечкой; она обернулась через плечо, чтобы увидеть: зал пуст, и кроме нее и мужчин в нем остались лишь люди Чангретты, недвижно стоявшие чуть позади. — Aiutarla lasciare, — сказал Чангретта по-итальянски, — e pagala più che l’abbia Solomons*. Когда один из итальянцев, кивнув, подошел к Уайлдмур, та даже не шевельнулась, словно вмерзнув ногами в паркет, и только взглянула на Томаса в надежде на то, что он ей что-нибудь объяснит. — Оставьте девушку в покое, мистер Чангретта, — обратился тот к Луке. — Это невежливо. В ответ улыбнулись. — Гораздо невежливее было впутывать ее в эти дела, мистер Шелби. Горячие сильные пальцы вцепились Гарриет в локоть — прямо туда, где все еще заживали синяки от стальной хватки Соломонса, — и ее с раздраженным «vai» бесцеремонно потащили к выходу. Оглянувшись на полпути через плечо, она увидела все тех же мужчин, неподвижно стоящих посреди опустевшего зала, и лишь за секунду до того, как раздался до звона в ушах оглушительный выстрел, заметила, как один из них резко дернулся вправо — а потом у нее потемнело в глазах.