i won't lie (i knew you belonged here)

В отличие от большинства, любимым временем в году Чуи было не Рождество. Не из-за зимних праздников в частности, а потому что все постоянно спешат, лишь бы поскорее закрыть праздничный сезон. Для подобного события, якобы нравящегося людям, это требует слишком много мучений из-за бюджета и вынужденных дарений подарков. Чуя в этом довольно хорош и никогда не заморачивается с формальностями вручения, потому что это то, что он должен делать. А лишние деньги просто уйдут на благотворительность или банковский счёт. Чуя не понимает, почему люди так озабочены тем, чтобы купить действительно ценный подарок, такой, что обязательно понравится. Йокогама, к слову, не исключение. Улицы города просто переполнены людьми, бегающими от магазина к магазину, охотясь на распродажи. И всё это только способствует головной боли Чуи. Мигрень у него появилась из-за просто невероятного количества людей, звонящих в магазин и спрашивающих, не упаковывают ли они цветы в подарочные коробки (чего они не делают, если что). Коё и Чуя скорее перебьют весь город, чем начнут этим заниматься. Он раз за разом берёт трубку, снова и снова повторяет одно и то же и в какой-то момент уже просто перестаёт слушать людей на другом конце провода, слова вылетают изо рта на автопилоте. Сделайте уже хоть один нормальный запрос, пожалуйста. — Если вы звоните, чтобы узнать, упаковываем мы цветы в подарочные коробки или нет, то прошу прощения, мы этим не занимается. Но если вы думаете заскочить, у нас есть омела. Спасибо. — Чуя вздыхает. За сегодня это уже двадцатый звонок, а его перерыв ещё не скоро. — Хмм~ Ты на что-то намекаешь, Чиби-сан? — Голос на том конце буквально мурлычет, и Чуя обречённо стонет. Он ведь хороший человек. Что такого он сделал, чтобы заслужить это? Мысли Чуи тут же возвращаются к той ночи, когда он признал — Господи, зачем он это сделал, — что, возможно, не так уж и ненавидел то, что Дазай донимает его, и от мыслей об этом он невольно заливается краской. С того момента что-то между ними изменилось. В какой-то момент Чуя почувствовал постепенный сдвиг в своём отношении к Дазаю, теперь он находил его скорее привлекательным, чем раздражающим. (И это только больше напоминает, что пора уже задуматься о том, что творится в его жизни.) — Я ни на что не намекаю, ты, долговязый кусок дерьма. Как будто я позволю поймать себя под омелой с тобой. Понижать голос во время телефонных разговоров с Дазаем уже вошло в привычку, потому что никогда невозможно предугадать, какие ещё компрометирующие вещи этот ублюдок мог заставить его сказать вслух. — Авв, Чуя зовёт меня долговязым только потому, что сам маленький? Не говоря уже том, что он прекрасно знал, на что я намекаю. — Клянусь Богом, однажды я тебя задушу, и никто не найдёт твоё тело. Например, это. — Ты вообще сможешь дотянуться до моей шеи? — спрашивает Дазай. Как человек, который, вероятно, уже не раз получал ранения, он, кажется, не боится переломанных костей. — Почему ты…! Я сбрасываю! Уверен, другие люди скажут мне что-то получше, чем ты. — Чуя, честно говоря, знает, что Дазай сбросит первым, и его ужасно раздражает, что он сам этого никогда не делал. — Я позвонил, просто чтобы сказать привет, ты так груб!!! Я как раз собирался воспользоваться твоим предложением об омеле. — Чуя на это фыркает, потому что Дазай никогда ни за что не платит, он просто оставляет чек на свой воображаемый счёт, а Чуе приходится возмещать расходы из собственного кармана. — Ты хоть планировал заплатить за неё? Или стащишь у меня из-под носа? — О, ты, должно быть, ошибаешься, я бы не смог опуститься так низко. — То, что Дазай подчёркивает слово «низко», — уже отличный повод, чтобы Чуя пошёл в кафе напротив и буквально задушил ублюдка, но нет, он отказывается доставлять тому такое удовольствие. — Знаешь что, хорошо. Я доставлю тебе омелу, просто убедись, что заплатишь за неё в этот раз! — Чуя не знает, кажется ему или нет, но внезапно его мигрень переросла в тупую боль. — Видишь, Чуя, разве это было так трудно? Пожалуйста, доставь её в кафе двадцать пятого! Пока! — Двадцать пятого? Блять, Дазай, ты здесь?! Ты же не серьёзно! Магазин будет закрыт на Рождество! Эй! Ты ещё там? Тишина в ответ говорит только о том, что Дазай уже положил трубу, и прежде, чем Чуя успевает подумать, что надо перезвонить, телефон звонит опять. — Алло! Я звоню узнать: не упаковываете ли вы цветы в подарочные упаковки?

✧✧✧

Именно двадцать пятого декабря Накахара Чуя не без боли признаёт, что Дазай Осаму его поимел. День начинается нормально. Акутагава и Гин присылают ему сообщения, благодаря за подарки. (Старинные кисти для каллиграфии, которые Акутагава собирает с незапамятных времен, и каблуки, потому что Гин не могла купить их себе сама, смущаясь, что люди осудят её за то, как она время от времени любит наряжаться.) Чуя всегда уделял много внимания деталям, не говоря уже том, что всегда считал персонал магазина в первую очередь своей семьёй, поэтому ему не сложно было запомнить их размеры и предпочтения или потратить чуть больше денег. Он знает, что, как только босс вернётся домой, она ему позвонит. В подарок Коё он подобрал пару когаев и гребень для волос с нарисованной на его поверхности сакурой. Чуя подумал о ней, когда проходил мимо района, где купил набор кистей для Акутагавы. Это немного дороговато, но он уверен, что ей понравится, и это единственное, что имеет значение. Чуя тоже получает свои подарки. По большей части это дорогой алкоголь, чай, шляпы или перчатки, и он ценит то, что люди, с которыми он общается, настолько хорошо его знают. Это был хороший год, учитывая всё, что случилось. Солнце уже начинает садиться, когда он опускается на диван, полностью настроившись провести ночь в тёплых стенах своей квартиры, наслаждаясь стаканом, или даже двумя, Бордо, как вдруг его взгляд цепляется за холодильник, где сейчас хранится ветка омелы, которую надо было доставить в кафе ещё сегодня утром. Блять. Чуя сразу же подрывается, хватает омелу и способностью распахивает дверь своего дома. На улице идёт снег, Чуе приходится управлять гравитацией, чтобы не соскользнуть в снежный сугроб, и сметать снег со своего пути. Он бежит через заполненные толпой городские улицы, и, пока мерцающие огоньки слепят глаза, рождественские колядки оглушают и люди смеются в окружении своих близких, Чуя осознаёт, сколько усилий вкладывает ради одного конкретного мудака с бинтами по всему телу, которого уже вообще может не быть в кафе. Эта мысль нисколечки не успокаивает бешено бьющееся от такой пробежки сердце. Именно двадцать пятого декабря Накахара Чуя с нежностью разглядывает спящего Дазая Осаму, сидящего на лавочке возле кафе, в которое он впервые зашёл ровно восемь месяцев назад. Разглядывает того самого человека, на которого кричал, злился, которому доверял, человека, держащего сейчас в руках букетик цветов, очень напоминающих красные камелии. Чуя думает, что умрёт от того, как сильно у него щемит в груди. Он подходит к Дазаю, чтобы разбудить его, бесконечно благодаря небеса, что тому как-то удалось согреться на этом морозе. Лацканы его пальто подняты, чтобы защищать от ветра, и у Чуи сердце замирает, когда он думает о том, как долго Дазай мог ждать его здесь. Надеюсь, не весь день? Он несильно пихает Дазая в грудь, ожидая, что тот тут же упрекнёт его за то, что заставил так долго ждать в такую погоду, но, когда брюнет наконец открывает глаза и смотрит на него, Чуя не находит в них ни малейшего намёка на гнев. Вместо этого Дазай ладонью касается щеки Чуи, дарит ему букет камелий и улыбается. Мудак. Бесстыдный придурок. — С Рождеством, Чуя. Это слишком, слишком для него. Чуя осознаёт, что даже не может начать возмущаться из-за руки на щеке и нелепости всей ситуации. В голове он сейчас перебирает все возможные варианты подарка для Дазая. И когда не остаётся ничего, что Чуя мог бы предложить, Дазай Осаму получает чмок в щёку под небольшим пучком омелы, поднятым над их головами. Чуя получает свои подарки. По большей части это дорогой алкоголь, чай, шляпы или перчатки, и он ценит то, что люди, с которыми он общается, настолько хорошо его знают. Но только один человек во всём городе дарит ему цветы и заставляет землю под ногами вздрогнуть, так, что никакая гравитация не сравнится с этим. — С Рождеством, ты, грёбаный придурок.