***
Се Лянь проклинал тот день, когда вознёсся на небеса. Это не принесло ему ни счастья, ни силы, ни возможности спасти близких. Только беды. Его родное королевство пало, родители покончили с собой, не вынеся бедности, а друзья отвернулись, хотя клялись всегда быть с ним. Се Лянь остался один: без еды, денег, людей, что были ему дороги. Один, без возможности даже назвать собственное имя, справедливо опасаясь, что жители погибшей страны попробуют выместить свой гнев на нём. Что ему оставалось? Давать уличные представления, копить духовные силы и надеяться на повторное вознесение. Помогать простым людям, которых он так любил. Защищать их от демонов. Это ли не его предназначение? Как смешно, что именно эти люди сделали всё, чтобы убить его, и именно демон, которого он так опасался, в итоге вытаскивал его с самого дна. Бай был странным, и это объективное мнение. Некоторые его действия не подвергались логическому объяснению, но Се Лянь мог понять его мотивы. Были вещи, которые демон любил, и если ты попадал в их число, то он готов был сделать ради них всё. Безликий Бай уничтожил Сяньлэ только потому, что его встретил один из мятежников. Он согласился помочь им, более того, сам предложил своё участие только потому, что ему было скучно. А вот Се Лянь почему-то сразу запал ему в душу. И пусть у него не было никаких особых причин принимать участие в судьбе принца, даже более того, он вполне мог его добить — что сложного для демона, вышедшего с Тунлу? Но он этого не сделал. Се Лянь понятия не имел, почему. Бай, скорее всего, — тоже. Казалось бы, одно проявление доброты, а связало оно их сильнее, чем кровные узы. Несколько лет спустя Се Лянь наткнулся на Ци Жуна. Обычно демоны меняли свои имена и прятали прошлое, опасаясь, что их узнают, но его не отличающийся благоразумием двоюродный брат оставил своё имя. Это было глупо. О-очень глупо. Неудивительно, что он поплатился за это даже после смерти. Се Ляню пришлось вытаскивать его из такой дыры, что вспоминать страшно. Живой человек бы точно не выжил. Демоны — тоже не факт. Тем не менее, Ци Жун, пусть и стал безумнее, но всё же выдержал всё. Се Лянь боялся с ним встречаться. Всё же по его вине королевство пало, сам он проиграл и превратился в недо-бога, сотрудничающего с демоном. Что может быть более жалким?.. Тем не менее, Ци Жун при его появлении улыбался так, будто увидел возрождение Сяньлэ, не меньше, хватался окровавленными руками за его одежду и, как заведенный, повторял «брат наследный принц». Се Лянь не мог даже посмотреть на него, чувствуя жгучий стыд и вину за то, что не спас, не сохранил, не попытался лучше. Чувствовал, что единственный родственник стал ещё более жестоким и безумным. Но Ци Жун не отвернулся от него, хоть и доподлинно знал, что он совершил. И понимание этого грело его сильнее любого огня. Се Лянь помнил, как ему пронзали шею. Как дробили кости, пытаясь дорваться до сердца. Как уничтожали внутренние органы. Как говорили «это твоя вина, это ты не спас, не сохранил, навлёк на страну беду, чудовище, как мы тебя не-на-ви-дим». И правда в этих словах жгла его больнее калёного железа. Потому он так нуждался в людях, которые могли его поддержать. Которые встали бы рядом с ним, которые не прогнали бы его, разделив бремя напополам. Из Ци Жуна поддержка была так себе. Он заносчиво смеялся, мнил себя царём мира и в голос бранил любого, кто посмел бы просто косо посмотреть на его брата, и ждал за это похвалы. Безликий Бай криво улыбался, обнимал его, заставляя чувствовать первобытный ужас от заметной жажды крови призрака, и предлагал уничтожить всех его врагов. Это было странно. Жутко. Неправильно. Но Се Лянь привык, начал считать это нормальным и только благодаря им не сломался. Наверное, у него и правда была странная семья. Но он всем сердцем ей дорожил. Люди забыли о нём быстрее, чем угасли огни войны. После неё вслед его имени звучали лишь проклятия и обещания страшной судьбы. Он привык. Прошли годы, забыли и это. Но один голос всё никак не унимался. Боги не слышали молитв, но на самых задворках сознания они могли почувствовать лёгкую щекотку — признак того, что им кто-то молился. И Се Лянь чувствовал её столетиями, не понимая, кто мог помнить о нём так долго. Поначалу в голову пришли его бывшие слуги, но, слушая о головокружительной славе обоих богов, он сильно в этом усомнился. Вряд ли они даже вспоминают о бывшем наследном принце. В принципе, загадка оставалась нерешённой по сей день, пока Се Лянь не увидел на аукционе Хуа Чэна. Всего несколько слов, и он был уверен. Именно он молился все эти годы. Неужели он и правда мог кому-то запасть в душу настолько, чтобы его не забыли?.. Он был груб. Он говорил, как есть, прекрасно понимая, что, узнав правду, Хуа Чэн будет крайне разочарован. Подумать только, восемьсот лет памяти, и кого? Падшего бога, связавшегося с демонами?.. Какая чушь. Но Хуа Чэн продолжал смотреть на него так, будто видел семнадцатилетнего только что вознёсшегося принца. Это было… странно. Его решительность, вера, желание быть полезным. Создавалось впечатление, что Хуа Чэн — такой же сломанный, как и он сам, и потому хватающийся за единственную соломинку, что он видел. Се Лянь хотел сказать ему, что он выбрал в качестве бога не того Небожителя, но не смог выдавить из себя ни слова. Не смог отказать, глядя в полные восхищения глаза. Хуа Чэна не испугала даже сомнительная перспектива попасть в Призрачный город, потому Се Лянь намеренно потащил его самой длинной и сомнительной дорогой. Может, хотя бы по пути передумает. Более того, путь займёт всю ночь. Они оба боги с высокой выносливостью, потому останавливаться Се Лянь был не намерен. Пока в конечном итоге не услышал глухой стук. Когда он обернулся, Хуа Чэн лежал на земле. На какой-то миг Се Лянь решил, что он притворяется, но быстро понял, что сейчас уже поздняя осень, и даже для Небожителя лежать на холодной земле — удовольствие сомнительное и не несущее никакого смысла. Потому он тут же приблизился к Хуа Чэну. Поначалу он решил, что богу неудачи просто нравился облик под мороком. Но сейчас он осознал истинное его предназначение: Хуа Чэн пытался скрыть лихорадку. В голове бился вопрос: зачем? Зачем это скрывать? Неужели настолько не доверял Белому Бедствию, что решил утаить свою слабость? … нет, вряд ли. Скорее всего он опасался, что его бросят ещё по пути, как обузу и мусор. Се Лянь закусил губу, решая, что делать. Хуа Чэн даже будучи без сознания заметно дрожал. Он взял его руку, почувствовав жуткий холод и шершавую кожу — явный признак обморожения, причём, не первого. Он и правда мог бы просто бросить его в лесу и отправиться дальше уже без нежданного спутника, но… Пусть и Бедствие, но он всё равно не чудовище. Се Лянь имел свойство пропадать на целые месяцы, потому из особняка без зимней — сразу — одежды его попросту не выпускали. В такие моменты Се Ляню казалось, что ему снова десять лет, но он не возражал. Забота есть забота. И сейчас он был искренне рад такой предприимчивости, ибо у него было тёплым и нижнее ханьфу, и верхнее. Одно вполне можно было пожертвовать. Он аккуратно обернул мальчишку белой тканью и поднял на руки. Лёгкий. Морок не может менять вес человека, так что тот весил столько и в обычном своём облике. Се Лянь сделал себе мысленную пометку разузнать, нормально ли он питается, и продолжил путь вперёд. Пожалуй, он всё же вернётся на нормальную дорогу и остановится на этот раз в гостинице. Тащить куда-то человека с лихорадкой было форменным издевательством.***
Была почти ночь. С неба начали опускаться первые снежинки. В целом зимой редко бывает снег, поздней осенью — тем более, но, кажется, невезение Се Ляня действовало вопреки законам природы. Не помогал и бог неудачи в его руках. А может, их взаимные неудачи и дали такой эффект. Из-под белого ханьфу Се Ляня было видно лишь лицо и руку Хуа Чэна, так что ухудшения состояния Небожителя принц не опасался. Но его только-только перестала бить дрожь. Лучше найти ночлег до того, как посыпется полноценный снегопад. А уж в последнем Се Лянь не сомневался. С его-то удачей. Тем не менее, один раз в жизни ему повезло, и довольно скоро показалась деревня. Когда он добрался до гостиницы, судя по табличке, единственной в округе, была уже глубокая ночь. Свет внутри не горел, но волшебный стук локтем в дверь донёсся до хозяина, живущего в соседнем доме, и он всё же вышел встретить двух путников. Несмотря на то, что Се Лянь назвал это место «гостиницей» по назначению её особо не использовали. По сути это был обычный дом, рассчитанный на чужаков. Единственное что, чужаков особо не наблюдалось, потому внутри не было ни продуктов, ни дров, ни даже готовых комнат. Две из них использовали как склад для старых вещей и мебели, а оставшаяся третья имела только одну кровать. Кажется, на комфорт можно было особенно не рассчитывать, но Се Лянь жил по принципу «не на улице, и то хорошо», потому в целом был доволен и этим. Единственное что, это земляной пол и в целом довольно холодное помещение. И… одна кровать, да. Се Лянь спать на полу не собирался, класть туда Хуа Чэна — тем более. Так что, кажется, им придётся потесниться. Благо хоть это кровать, а не просто циновка на холодной земле. Се Лянь хотел уточнить по поводу еды, но услышав волшебную фразу про отсутствие денег, энтузиазм в помощи чужакам испарился. Хозяин лишь скривился и заявил: — Скажите спасибо, что я вас вообще внутрь пускаю. Если б не снег, оставил бы на улице. Подумать только, такие молодые, а уже нахлебники. Только поженились, да? — Что? — Се Лянь застыл, не сообразив, почему это вообще спросили. Но потом осознал, что он и правда нёс Хуа Чэна как невесту, из-под его ханьфу виднелось только симпатичное лицо, которое в темноте легко можно было принять за девичье, да рука в красном рукаве, в красном, свадебном рукаве. О, небо. Се Лянь неловко засмеялся. — Да, буквально на днях, да… — Ладно, заходите уж. Но не шумите. С едой подсобить не смогу — это к управляющему деревней, но можете остаться, пока девушке не станет лучше. Коротко поблагодарив, Се Лянь отправился заселяться внутрь. В теории он мог бы просто надеть маску Бая, и получить всё, что считал нужным. Многие годы именно так он и делал — одного взгляда на знаменитый демонический клинок у него на поясе хватало, чтобы люди бежали, бросив всё. Но со временем его отношение к жителям городов и деревень изменилось. Он всё ещё помнил, что именно обычные жители воткнули ему нож в спину, уничтожив в нём всю любовь к людям и заставив перестать доверять другим. Но сейчас он был… терпимее, что ли. Если люди согласились бесплатно помочь странствующему заклинателю или просили за кров и ночлег помощь по хозяйству/услугу, он без проблем соглашался. С простым отказом — не спорил. Но если в ответ на его просьбу шли презрение и насмешки, желание унизить просто за то, что у него нет денег, то дальше с этими людьми разговаривал не заклинатель Се Лянь, а Белое Бедствие, притворившееся обычным человеком. Бай считал его избирательность смешной. Тем не менее, никогда не оспаривал. Се Лянь сделал всё, чтобы плотно закрыть окна и залатать дыры в стенах, однако лёгкое ощущение сквозняка не исчезло. Маловероятно, что он заболеет — в конце концов, это не первый раз, когда ему приходится спать чёрт знает где, однако приятного всё равно мало. Се Лянь лёг на кровать. Места было мало, но к этому он относился равнодушно. А вот ощущение чужого тепла под боком было… Странным. Непривычным. Но не отталкивающим. Се Лянь давно отвык доверять людям. В полной безопасности он чувствовал себя разве что рядом с Баем или с Ци Жуном, и то благодаря сотням лет искреннего доверия. Он неплохо общался со многими демонами, как с обитателями Призрачного города, так и с жителями других мест. Не сказать, что это дружеские отношения, но хоть что-то. Однако, окажись он в подобной ситуации с тем же Хэ Сюанем, например, Се Лянь очень сомневался, что смог бы полноценно расслабиться в его присутствии. С Хуа Чэном было… иначе. Чёрт знает, что именно было тому причиной: невозможность действительно навредить в его текущем состоянии, редкая доброта по отношению к на тот момент незнакомцу или же эта нереальная искренность в глазах. Может, всё сразу. Чёрт знает. Но только итог в том, что бывший наследный принц всем своим естеством чувствовал, что этому мальчишке он мог доверять. Впрочем, какому «мальчишке»? Несмотря на его внешний вид, Хуа Чэну давно перевалило за восемь столетий. Бог неудачи хмурился во сне и беспокойно шептал несвязные фразы и предложения. Се Лянь несколько раз порывался его разбудить, опасаясь, что он видит во сне кошмары, но каждый раз останавливался. Хуа Чэна всё ещё лихорадило. Стоило дать ему поспать. Лишь сейчас, в тишине, не прерываемой порывами ветра и шумом ночного леса, Се Лянь смог разобрать слова. Это были клятвы и отчаянные мольбы. Всё для одного человека. Се Лянь сказал бы, что это шокирующе, но на деле это ужасало. Хуа Чэн восемьсот лет был зациклен на одном человеке, хотя давно уже не мог вспомнить ни его имени, ни лица, ни голоса. Полностью очарован кем-то, о чьей дальнейшей судьбе не знал ничего. И тем не менее, все восемьсот лет он не терял надежды снова его найти. Это должно было бы звучать шокирующе, но на деле ужасало, потому что Се Лянь прекрасно понимал, что такая зацикленность могла быть только в одном случае: больше у Хуа Чэна никого не было. Это должно было ужасать своей фанатичностью, но на деле заставляло сожалеть и невольно задумываться, что было бы, если бы в то роковое время его нашёл не Бай, а Хуа Чэн. Стараясь ни о чём не думать, Се Лянь крепко зажмурился и обнял Небожителя одной рукой, притягивая к себе и делясь теплом собственного тела. Стоило попытаться уснуть, но в ушах упрямо стояли свист ветра, доносимый с улицы сквозь недостаточно плотно закрытое окно, и лихорадочный шёпот. Остаться равнодушным просто не было возможности.