Sanctuary

      Хуа Чэн толком не спал всю ночь. Да, кровать была удобной, да, простыни — мягче, чем что-либо, чего он касался за последние чёрт знает сколько столетий. Да, место было идеально тихим и подходящим для сна, не то что те гостиницы посреди шумных улиц.       Хуа Чэн не был склонен к самонакручиванию и нервозности на пустом месте. Если ему удавалось сохранить хорошее впечатление о себе, он улыбался. Если нет — смеялся в лицо тем, кто считал, что с ним что-то не так. Но это был его высочество. Его принц, которого он столько лет искал. И Хуа Чэн нервничал, будто ему снова было восемь, и он часами собирался просто подойти к дворцу, чтобы посмотреть на наследного принца издали, опасаясь, что если он увидит его жалкую фигуру, то будет разочарован, что вообще когда-то его спас.       Хотелось показать себя с лучшей стороны. Когда Хуа Чэн искал принца, он всегда представлял, что предложит служить ему, станет настолько полезен, что буквально незаменим, и перейдёт в разряд кого-то очень близкого. Даже не подчинённого, скорее друга. На взаимную любовь он не рассчитывал даже в мечтах — право слово, куда ему.       Произвести впечатление не получилось. С самой первой их встречи Хуа Чэн только и делал, что влипал в неприятности, из которых принцу приходилось его спасать. И вот прошло восемьсот лет, и ничего не изменилось.       Приятно осознавать, что хоть что-то всегда стабильно.       Хуа Чэн смотрел на проклятый лист бумаги, будто он был его заклятым врагом. Сейчас он в особняке его высочества, хоть сейчас-то он мог как-то показать себя — в мире много вещей, в которых он близок к совершенству. Даже среди таких тривиальных занятий, как ведение домашнего хозяйства.       Но нет, первым его поручением стало составить список, и…       Надо признать, что за восемьсот лет лучше его почерк так и не стал. Хуже — вполне возможно.       Бог невезения понятия не имел, как показывать это надругательство над письменностью его высочеству, потому за ночь просто выучил его наизусть. Может, принц не потребует показать ему это убожество, если Хуа Чэн чётко и последовательно просто озвучит все варианты вслух.       Оставалось надеяться, что хоть в этом ему повезёт, потому что иначе его ждёт позор и окончательное разочарование в своей вроде как удаче.       Небо, как же он себя ненавидел.       Сидеть на месте, дожидаясь прихода принца, не получилось. Во-первых, он слишком нервничал на этот счёт. А во-вторых, не был уверен, что ему стоило ждать. Его высочество вчера и словом не обмолвился об этом, так что, возможно, принц рассчитывал, что он зайдет к нему сам?.. Зачем ещё было показывать, где расположены его покои?..       Потому, едва стало окончательно ясно, что утро вступило в свои законные права, Хуа Чэн привёл свою одежду в порядок и покинул комнату. Память у него была неплохая, способность ориентироваться в незнакомом пространстве — отличная, потому уже спустя пару минут он стоял в коридоре, где располагались комнаты хозяев особняка. Долгое время в коридоре не раздавалось ни звука, пока одна из дверей не открылась. Хуа Чэн хотел было поклониться, но вовремя заметил прищур холодных глаз и ограничился кивком.        Бай Усян с интересом осмотрел застывшую фигуру Небожителя, а после растянул губы в поистине змеиной улыбке: — Так ты нас различаешь, — сказанное не было вопросом, но Хуа Чэн всё равно снова кивнул. — Как?       Глупый вопрос.       — Вы разные.       Бай засмеялся, и от этого смеха у бога невезения волосы зашевелились на затылке.       — Интересно. Большинство запоминает по тому, что у Се Ляня есть меч, а у меня — лента, и страшно паникует, когда мы появляемся без них.       Хуа Чэн пожал плечами, поражаясь человеческой невнимательности. У Безликого Бая лицо было точь-в-точь, как у принца, однако на этом сходства заканчивались. Мимика, эмоции, способ выражать себя… Да даже жесты различались, и всё это бросилось в глаза ещё при первой их встрече.       Как, чёрт возьми, можно было их путать?..       — Ты ждёшь его? — снова кивок. — Зря. Уже довольно поздно, а сегодня пятый день месяца. Он давно на кухне.       — На кухне?..       — Се Лянь любит готовить, — Хуа Чэн не сдержал удивления, — о, не волнуйся, он замечательно готовит.       — Не сомневаюсь, — в конце концов, он не мог ожидать от принца меньшего. Есть ли хоть что-то, что его высочеству не по плечу?       — Не спросишь о своих обязанностях?       — Хуа Чэн служит его высочеству и только ему. И спросит он напрямую у его высочества, — уверенно произнёс он.       Безликий Бай прищурился, но как-то комментировать это не стал.       Узнав, что принц на кухне, Небожитель решил отправиться навстречу к нему.       Как выяснилось, найти кухню было не проблемой. Хуа Чэн вышел из особняка и обошёл его по кругу, выискивая потенциальный источник вкусного запаха или просто место, где бы шёл дым из печи. Вряд ли готовка принца подразумевала отсутствие тепловой обработки.       Место с дымом он и правда нашёл. Вот только густой фиолетовый дым валил почему-то не из трубы, а из окон.       На мгновение усомнившись, точно ли это кухня, Хуа Чэн постучал в дверь и сделал шаг внутрь.       Он не успел преодолеть и порог, как почувствовал у самого горла холод металла.       Возле него стоял Се Лянь, готовый, в случае чего, перерезать ему горло.       Кажется, ему не стоило идти сюда.       — Ваше высочество-       — О, — лицо Се Ляня мгновенно лишилось серьёзности, он слегка смутился и сделал шаг назад, убирая от его горла… Ложку?.. — это ты. Прости, я забылся. Ни Ци Жун, ни Усян не стучатся, и я машинально принял тебя за врага.       — Ничего страшного, ваше высочество, я всё понимаю, — мягко произнёс он и не мог не скосить взгляд на стоящий на столе горшок. Огня вокруг не было, однако это не мешало кухонной утвари задымлять всю кухню. — Этот горшок проклят?..       — Нет, это конги, — Се Лянь смущённо кашлянул в кулак и отвёл взгляд. Выглядело это безумно мило, но Хуа Чэн не мог не думать, что за демоническая разновидность риса была в этом горшке. — Завтрак.       Ох, вот как.       — Ох, вот как. Вы сами готовите?       — Нет, обычно это делает Усян или кто-то из призраков. Но каждый пятый день — мой, — принц улыбнулся, и у Хуа Чэна дрогнуло сердце, — … чаще меня к плите не подпускают. Будешь завтракать?       Хуа Чэн не нашёл в себе силы отказать. Как не нашёл и сказать, что готовит его высочество посредственно.       Кроме них на завтраке никто не появился — по словам Се Ляня, для дней, когда он готовит, это нормально, — и Хуа Чэн не мог не думать о том, что это было сделано специально для него. Вкус в такие моменты совершенно не имел значения.       Наверное, это и было счастье.       После завтрака Се Лянь всё же достал у него список. Вопреки его предположениям, принц не засмеялся. Он замер, едва лист попал к нему в руки, но после улыбнулся и забрал его себе, сказав, что рассмотрит его позже.       После того, как Хуа Чэн помог принцу с посудой, они отправились в город.        Большая часть работы по управлению Призрачным городом лежала на Безликом Бае. Се Лянь же занимался проблемами вне города: нарушителями правил, установленных Белым Бедствием, Небожителями, случайно забредшими туда, куда не стоило забредать, другими демонами и проблемами Ци Жуна. Тем не менее, периодически происходила смена обязанностей, и для этого оба Бедствия должны были быть в курсе дел друг друга.       Се Лянь обошёл весь город, шуганул несколько мутных заведений и выгнал несколько заклинателей, пытающихся разведать атмосферу в городе демонов. Хуа Чэн даже был удивлен — это было настолько нормально. Если бы не причудливый вид местных жителей, Се Ляня было бы не отличить от простого управляющего городом.       Они не спешили. Много говорили, заходили в разные места… Даже пообедали в городе, хотя предварительно Се Лянь забраковал половину местных заведений.        С ним было легко. С ним было просто. И душа пела всякий раз, когда его высочество улыбался или хотя бы просто обращался к нему, спрашивал его мнение. Хуа Чэн чувствовал себя нужным, на своём месте, своим.       Ощущение было диким и непривычным, и он не был уверен, что испытывал что-то подобное прежде. Он до сих пор опасался, что его вышвырнут, как только осознают, что толку от бога неудачи почти нет, тем не менее, с каждым словом принца тревога отступала прочь.       Он не понимал, почему принц так добр к человеку, которого по сути только встретил, почему оказал доверие. Тем не менее, он собирался сделать всё, чтобы оправдать такое отношение.       Пусть обход города закончился поздно, Хуа Чэн не спешил уходить спать. Воспользовавшись случаем и разрешением принца, он решил пройтись по особняку и наконец разобраться, где именно и что находится.       В закрытые комнаты он ломиться не рискнул, но в те, что были открыты, заглянул во все. Так были обнаружены вход в кухню изнутри поместья, библиотека и несколько складов с продуктами и вещами. Се Лянь упоминал, что где-то на территории Дома Водных Каштанов располагалась оружейная, но Хуа Чэн так и не нашёл вход. Вполне возможно, что она была скрыта каким-то заклинанием.       Сделав полный круг по поместью, Хуа Чэн вернулся туда, откуда и начал — к кабинету Безликого Бая. Собственно, на этом его прогулка была окончена, но кое-что заставило его помедлить.       Дверь в кабинет была приоткрыта, и из-за неё доносились голоса.       — Что это?        — Список дел, которые готов на себя взять Хуа Чэн.       — Что ж, рад за вас обоих, но я не понимаю, зачем ты- этот почерк...       — Этот. Почерк, — с расстановкой повторил Се Лянь, и Хуа Чэну стало крайне не по себе от его тона. Повисла тишина, вновь прерванная его высочеством, негромко выдохнувшим. Хуа Чэн легко мог представить, как он устало закрывает глаза и кривит губы, но понять, что он скажет дальше, было выше его сил. Он не знал всей ситуации. — Мне просто интересно, сколько раз судьба сталкивала меня с Хуа Чэном, и почему по-настоящему мы встретились только сейчас. Я не понимаю.       — Ты хотел бы чего-то другого, А-Лянь?       —… не уверен.       Хуа Чэн отступил в тень и медленно двинулся прочь, не зная как это понимать и на что рассчитывать. И его высочеству, и Баю его почерк был знаком, и, если честно, от этого было жутко.        Оставалось надеяться, что он не писал ничего, за что его можно было бы возненавидеть.

***

      В Доме Водных Каштанов было шумно с самого утра. Се Лянь хотел бы сказать, что это из-за радушной атмосферы, праздника или чего-то ещё невероятно хорошего, но по сути у шума была одна конкретная причина и не сказать, чтобы хорошая, хотя плохой её тоже было не назвать, просто… просто шумная.       — И так вы встречаете этого демона? Вина мне!       Се Лянь крепко зажмурился и потёр виски. Пусть у него и было бессмертное тело, нервные клетки у него были вполне себе смертными и с каждым визитом Ци Жуна они понемногу отмирали.       Се Лянь не возражал. Он даже был рад, когда двоюродный брат появлялся в Призрачном городе, но это не значило, что такой уровень шума был ему по душе. Одно его появление, и не то, что особняк, а весь город ходил ходуном и гудел огромным ульем: право слово, ведь приехал сам Лазурный огонь в ночи!       Но у этого были кое-какие последствия. Во-первых, пресловутая головная боль, потому что Се Лянь не любил шум, был стар и не готов к постоянным пиршествам и сомнительного рода увеселениям. Во-вторых, эта головная боль появлялась даже у Бая. Демон ни разу на неё не жаловался, да он и в принципе никогда не говорил о своих проблемах, если только Се Лянь не выпытывал их Фансинем. Тем не менее, после продолжительного нахождения Ци Жуна в поле видимости, Усян начинал чаще щуриться и слегка поджимать губы, что, учитывая его любовь улыбаться по поводу и без, выглядело крайне устрашающе. А потом в поместье начинали происходить странные вещи или даже несчастные случаи.       Ци Жун в упор не чувствовал угрозу — или упрямо игнорировал её в силу своей нелюбви к Безликому, — но каким-то шестым чувством понимал, что что-то не так, потому после этого быстро самоустранялся. Только тогда в дом возвращался покой, оба Белых Бедствия могли вернуться к своим непосредственным обязанностям, а слуги начинали заниматься восстановлением всех разрушений и решением случайно возникших конфликтов и проблем.       Небожители были правы, называя Ци Жуна истинным бедствием. Но они даже не представляли, насколько бедствием он был в быту.       Раньше Ци Жун спорил и возмущался по поводу поведения остальных демонов. Ци Жун ещё в детстве безмерно обожал своего двоюродного брата. Се Лянь надеялся, что с возрастом это пройдёт, однако на деле с возрастом — или, если быть точнее, после смерти — всё только обострилось.       Раньше Се Лянь был для него наследным принцем великолепной страны. Теперь же он был королём всех демонов, не меньше.       А самого себя Ци Жун считал кем-то вроде его наиболее приближённого советника. При этом существование всех остальных Непревзойдённых демонов Лазурным Бедствием начисто игнорировалось. И если Хэ Сюаня, почти не отсвечивающего ни в особняке, ни на мировой арене в принципе, игнорировать было легко, то на Бай Усяне позиция «этого недостойного для меня не существует» несколько не срабатывала. Шёл конфликт точек зрения, противостояние одного демона другому и… перестройка Дома Водных Каштанов.       И Лазурное, и Белое Бедствия, конечно, в один голос утверждали, что дом горит исключительно из-за кулинарии Се Ляня, но принц прекрасно помнил, что четырежды особняк перестраивался из-за этих двоих.       Казалось, им даже повод был особо не нужен: был бы оппонент на месте, а яблоко раздора они найдут.       В этот раз точкой преткновения стал Хуа Чэн. Небожитель наконец окончательно вписался в Призрачный город и даже попросил принца называть его Сань Ланом. Се Ляню имя понравилось — мягкое, доброе, веющее теплом, совсем как сам Сань Лан. Оно шло ему намного больше, чем Хуа Чэн, так что теперь принц только так его и называл.       Демоны это тоже заметили. И не могли не прокомментировать.       Каким именно боком всё это свели к обсуждению его предполагаемого брака, так и осталось для Се Ляня загадкой.       Как ни странно, но на браке настаивал Усян. Причины у него были странные, ибо демон был уверен, что брак — лучшие оковы, в которые только можно заковать человека. Быть уверенным, что он не сбежит, и знать, что что бы ты с ним не сделал, ты будешь иметь на это полное право.       Даже Ци Жуну от такого описания стало не по себе.       Неудивительно, что на любые предложения о браке Се Лянь отвечал категорическим отказом. Как ни странно, но его позицию поддержал Ци Жун. По-началу Се Лянь даже обрадовался, однако когда двоюродный брат озвучил свою позицию, его радость испарилась.       Ци Жун слишком превозносил Се Ляня, потому Хуа Чэн был для него не более, чем мусором.       И Се Лянь злился, не зная, что делать. Сань Лан был смышлёным, исполнительным, остроумным, потрясающим. И когда он улыбался, Се Ляню казалось, что в комнате становилось чуть-чуть светлее. Невероятный человек с невероятно красивой душой.       И никто, кроме него, это не видел, поскольку для Бая он был скорее вещью, которая запала в душу принцу, а для Лазурного огня в ночи — оборванцем из Сяньлэ. Мнение последнего не изменил даже тот факт, что Хуа Чэн смог вознестись.       — Небеса переполнены грязью, так почему вознесение должно иметь значение? — легко пожало плечами Лазурное Бедствие. — Грязь есть грязь, брат, ты легко найдёшь себе кого получше.       И это бесило и заставляло хотеть заявить, что ни черта он не грязь, любой человек был бы рад, если бы Сань Лан полюбил его, потому что он невероятный человек, но приходилось тщательно выбирать слова, понимая, что если он скажет что-то не то — демоны потом от него не отстанут.       И, что более неприятно, всё равно не услышат.       В дверь раздался стук, и внутрь прошёл сам Сань Лан. Он коротко кивнул присутствующим и, проигнорировав пристальные взгляды остальных, протянул свиток Се Ляню.       Принц машинально его развернул.       Пусть, у него была великолепная реакция и он успел быстро свернуть его обратно, доли секунды оказалось достаточно, чтобы написанное увидели остальные демоны.       Се Ляню было плевать: в какой-то мере ему даже нравился почерк Сань Лана, так что он не видел в нём ничего плохого, но это Се Лянь.       Ци Жун мгновенно скривился так, будто увидел нечто невероятно отвратительное: — Этот демон просто не в состоянии понять, как из всех тех, кого притащили на аукцион, брат мог выбрать того, кто даже писать не умеет.       Сань Лан замер.       — Ци Жун, — Се Лянь был в бешенстве, — я советую тебе очень тщательно выбирать, что ты сейчас скажешь.       Демон в ответ только фыркнул: — Правда есть правда.       — А Умин* есть Умин.       Повисла очень долгая пауза, а потом Бай засмеялся. Ци Жун насупился и отвернулся.       Единственным, кто не понял, остался Хуа Чэн: — У Мин? Кто это?..       — Не «кто», а «что», — отозвался Бай. — Умин — жемчужина коллекции оружия Се Ляня, духовный клинок почти не уступающий в своей жестокости Фансиню. И он идеально подчиняется Се Ляню, хотя тот и не является его хозяином. Неудивительно, что-       — Усян.       Демон замолчал, повинуясь неозвученному приказу, и показав, что он капитулирует, покинул помещение.       Ци Жун, всё ещё прожигающий взглядом дыры в боге неудачи, последовал его примеру.       Се Лянь раздосадованно выдохнул, поражаясь, насколько сильно могут демоны задеть кого-то, просто желая развлечься. Впрочем, нельзя сказать, что нечто подобное на его глазах происходило впервые. Просто обычно ему было плевать. Но сейчас…       — Прошу прощения, ваше высочество, из-за Сань Лана вы попали в неловкое положение. Впредь Сань Лан-       — Сань Лан, — Се Лянь постарался звучать настолько мягко, насколько это возможно. Хуа Чэн казался безразличным, но он видел, что его самолюбие это задело, — я уже говорил, что меня вполне устраивает твой почерк.       — Но-       — Но если он не устраивает тебя самого, именно тебя самого, то я могу дать тебе несколько уроков каллиграфии, — Небожитель застыл, во все глаза глядя на улыбающегося принца, — что думаешь?       Сань Лан слабо улыбнулся в ответ: — Спасибо, ваше высочество, я согласен.

***

      Все проблемы Хуа Чэна с почерком шли от того, что изначально он неправильно заучил, как стоило держать кисть. Из-за этого появлялись кляксы, наклон был неровным, а рука быстро уставала писать. Все проблемы шли от того, что Хуа Чэну никогда не показывали, как именно это делать. Он смотрел, запоминал и повторял, как мог, не осознавая, что делает всё немного неправильно.       И за несколько столетий не нашлось никого, кто бы это ему сказал.       Ведь просто посмеяться над чужим недостатком гораздо проще, так? Проще назвать человека бездарностью, скривить нос, сказать, что сам ты справишься намного лучше даже с закрытыми глазами, и с чувством абсолютной удовлетворённости удалиться.       Се Лянь ничего из этого не озвучивал, но у него были немалые претензии ко всем людям, что когда-либо окружали его Сань Лана.       Хуа Чэн же такой добрый, так почему нельзя было относиться к нему чуть добрее? По-че-му.       Сань Лан не говорил, что его жизнь была ужасна. Ни слова об этом. Но это было видно невооружённым взглядом: по сотням мелких шрамов, оставшихся на теле ещё со времён до вознесения, по жестам, по неумению доверять и машинальному ожиданию подвоха. Рядом с Се Лянем он был намного расслабленнее, но принцу всё равно иногда казалось, что Сань Лан словно ждёт, когда его оттолкнут, оттого и пытается стать настолько незаменимым. Полезным. Нужным. Чтобы не оказаться лишним. Се Ляню потребуется много времени, чтобы доказать, что всё это вовсе необязательно.       А пока он мягко, но уверенно сжимал чужую руку и, давая чёткие инструкции, водил кистью по пергаменту. Пусть и под его непосредственным руководством, но иероглифы стали заметно ровнее, и за всё это время на бумаге не появилось ни одной кляксы — небывалая роскошь для Хуа Чэна. Даже когда он очень старался выводить слова, бумага всё равно оставалась в пятнах.       Сань Лан почти не дышал. И пусть сидел он к Се Ляню спиной, принц всё равно видел пунцовый цвет щёк и лица, чувствовал, как подрагивали пальцы. Возможно, именно ему обучать Хуа Чэна и не стоило — в конце концов, он знал, что Небожитель в него влюблён, потому такой эффект стоило бы ожидать. Потому его поведение в каком-то роде было издевательским.       Но Хуа Чэн не протестовал и не хотел отодвинуться, упрямо продолжая выводить на пергаменте слова.       А сам Се Лянь не мог отделаться от навязчивой мысли крепко обнять его и больше никогда-никогда не отпускать.       Но правда, что за глупости лезли в голову.