Sanctuary

      Хотелось бы сказать, что он проснулся от первых рассветных лучей, коснувшихся его лица. Или от шевеления любимого человека, спавшего рядом с ним. Или от запредельной неги, которую хотелось растянуть на как можно более долгий срок.       Но нет. Хуа Чэн проснулся из-за того, что снаружи храма доносились голоса.       Паники или настороженности не было. Эмин лежал буквально на расстоянии вытянутой руки, а его высочество, всё ещё крепко его обнимавший, тоже проснулся и открыл глаза. Может, от Хуа Чэна ещё можно было скрыться, но от бога войны и Белого Бедствия по совместительству — никогда.       Дверцы храма резко распахнулись. В глаза ударил солнечный свет, явно намекая на то, что проспали они с Се Лянем минимум до полудня, но, учитывая, сколько они говорили ночью, это было неудивительно. На пороге стояли трое. Хуа Чэн по голосу узнал мужчину, что привёл их вчера в храм. И два силуэта…       О, нет. Почему из всех Небожителей верхних небес это обязательно должны были быть эти двое?..       — Простите, но это всё, что есть. Надеюсь, господа заклинатели не будут против потесниться-       — Хуа Чэн?.. — ему не нужно было видеть лицо Фэн Синя, чтобы знать, что на нём написано презрение напополам с удивлением. В конце концов, его собственное лицо сейчас наверняка выглядело так же. — Так ты жив?!       Обычно ему это было несвойственно, но Хуа Чэн не смог не закатить глаз: — Какая поразительная наблюдательность. А что, не должен быть?       — Агх, не делай так. Мне этого придурка хватает, — он кивнул в сторону Му Цина, — да и не с твоими глазами их закатывать. Выглядит уб- хмпмхмхмм!       Что бы ни собирался сказать Фэн Синь, его вовремя заткнули, чтобы избежать мгновенного убийства. Впрочем, всё равно недостаточно быстро. Угроза, исходящая от Се Ляня, была уже вполне ощутима.       Деревенскому хватило ума по-тихому удалиться, а вот Му Цину — нет: — Кто ты? — спросил он, в упор глядя на принца. Неудивительно — в отличие от Хуа Чэна, его духовная энергия чувствовалась, да и сам бог неудачи ранее не был замечен ни в чьей компании. Тем более, настолько тесной. Загадка на загадке.       Се Лянь поправил сползшее за время сна на плечи ханьфу и ласково улыбнулся, приподнимаясь на локтях: — Тот, кто отрубит твоему другу язык.       Не зная, как спасать ситуацию, Хуа Чэн поспешил вмешаться: — Гэгэ, у тебя слишком длинный меч. Это будет неудобно.       Се Лянь снова улыбнулся: на этот раз совсем по-доброму и ему лично, однако слова его от этого добрее не стали.       — Не волнуйся, мой милый Сань Лан, у меня есть опыт в подобных вопросах.       Наверное, спасать тут было уже нечего, да и не стоило, но Хуа Чэн всё же надеялся, что Цзюнь У выполнит свою часть договора и снимет проклятую кангу с его шеи, потому решил сдержать конфликт самым приятным из возможных образов. Он резко подался вперёд, притягивая принца к себе: — Я не волнуюсь, гэгэ, я просто не считаю, что эти двое стоят твоего внимания, — мягко произнёс он, увлекая Се Ляня в поцелуй.       Оба лишних Небожителя оказались мгновенно забыты. Но, к сожалению, не надолго.       — Господи, да можно делать это не у нас на глазах? Аргх!       Утро было неслабо испорчено, но богам войны хотя бы хватило ума, чтобы понять, что их присутствие несколько нежелательно, и выйти вон, позволив, наконец, другим Небожителям привести себя в порядок и одеться.       Хуа Чэн вздохнул. Несмотря на его внешние спокойствие и пофигизм, ситуация его несколько беспокоила. Из всех Небожителей наткнуться именно на этих двоих…       Потрясающее везение. Причём проблема была не столько в натянутых отношениях между ними и Хуа Чэном, а в общей истории с его высочеством.        Хуа Чэн не знал, что именно случилось восемьсот лет назад. Ему были известны только слухи: принц пал, слуги не захотели пасть вместе с хозяином, пути разошлись. А так ли просто всё было на самом деле? Помнит ли подробности этой истории сам принц?       — Ваше высочество… вы помните, кто это? — наконец решил всё же спросить он.        Се Лянь спокойно расчёсывал волосы, пытаясь соорудить из них что-то приличное, но витающая в воздухе духовная энергия, которая в обычном его настроении была почти неощутима, наталкивала на худшие варианты.       — Нет, — тем не менее, легко ответил Небожитель. У Хуа Чэна слегка отлегло от сердца. — Впервые вижу этих предателей.       … или не отлегло. Это же что нужно было сделать, чтобы Небожитель пронёс память об этом сквозь восемьсот лет?..       — Не хочу показаться бестактным, но есть что-то, что мне понадобится знать при общении с ними?..       Принц мягко улыбнулся. На этот раз и правда спокойно и искренне, хоть и несколько устало. В такие моменты его возраст сильно бросался в глаза, несмотря на вечно молодое тело.       — Сань Лан, что тебе вообще известно о том, что случилось после падения столицы?

***

      Когда Се Лянь был маленьким, ему часто читали книги: это были рассказы о древних временах или самые настоящие легенды. Красивые, красочные, добрые. Легенды, где «навсегда» означало «навсегда», не иначе. Где клятвы приносили на всю жизнь, любили до самой смерти и никогда — никогда! — не посмели бы тебя предать.       Му Цин и Фэн Синь были с ним чуть ли не с самого детства. Прошли вместе огонь, воду, медные трубы… Именно им принц готов был доверить всё: от своих тревог до своей жизни. Именно ему они клялись всегда помогать, что бы ни случилось, следовать даже в ад, если потребуется. Потому, когда пришло время вознестись, Се Лянь ни на мгновение не задумался, кого именно взять с собой в качестве Небожителей средних небес. Потому, когда он пал, когда столица была разрушена, а знать и королевская чета бежали, куда глаза глядят, он верил, что всё это поправимо. Все вместе они обязательно справятся. Потом Се Лянь вознесётся снова и вернёт то, что по праву принадлежит ему и его близким.       Первым от их компании отделился Му Цин. Фраза «я не буду служить простолюдину» не прозвучала — Небожитель сослался на свою старую мать, — однако сути это не изменило. Се Лянь больше не был в милости небес, ловить рядом с ним было нечего, потому он поспешил исчезнуть, надеясь вознестись самостоятельно.       Отчасти Се Лянь понимал его позицию, всё же он и правда был не идеальной компанией — бог, падший из-за вмешательства в мир смертных. И Се Лянь мог бы понять, если бы какой-то фермер покинул разорившегося землевладельца. Но фермеры не приносили клятвы, фермеры не обещали быть с кем-то до самого конца, фермеры не заставляли рассчитывать на них, а потом обманывали это доверие.       Потому какая-то часть принца могла понять Му Цина. Какая-то очень маленькая часть. Остальная же — считала его предателем.       Вторым ушёл Фэн Синь. Он даже не придумывал отговорки — просто честно сказал «извините, я так не могу». И исчез. Се Лянь смеялся тогда весь вечер — чего стоили все клятвы в верности и заявления, что он не такой, как «этот подлец, Му Цин», если на деле при первой же трудности от него отвернулись оба?       Дело было даже не в деньгах — зарабатывать, будучи простым «странствующим заклинателем», было трудно, да, но Се Лянь готов был отдать все свои деньги близким. Работать по двадцать часов в день, лишь бы они были счастливы. Помогать матери, отцу, стараться встать на ноги, делать всё, чтобы хоть как-то приблизиться к своей цели: снова вернуть статус Небожителя и возродить Сяньлэ.       Но это никого не интересовало.       Когда ушёл Фэн Синь, Се Лянь и его родители остались одни. Ци Жун и его ветвь семьи пропали ещё во время падения столицы. Родственники со стороны отца — аналогично. По сути королевская чета и Се Лянь остались совершенно одни, при этом отец и мать были слишком стары, чтобы работать, да и не подходили для тяжелого труда или работы заклинателей.       Се Лянь ещё верил, что его одного будет достаточно, чтобы добиться того, чего он хотел. Чтобы вернуть всё в нужное русло. В конце концов, то, что подчинённые его бросили, — это ещё не повод опускать руки!       Думал так только он. Для родителей же это стало последней каплей. Они не считали жизнь в нищете жизнью, они не готовы были голодать ради светлого будущего, которое могло и не наступить вовсе. Они не хотели умереть, как какие-то крысы. Не хотели, чтобы их сын прожил остатки своей жизни в позоре и ненависти окружающих. С них уже было достаточно.       Потому в ту же ночь, как ушёл Фэн Синь, родители Се Ляня заперли все окна и двери, подожгли дом и повесились, пока огонь не начал пожирать их заживо.       Скорее всего, по их логике, Се Лянь должен был задохнуться и погибнуть тихой и безболезненной смертью. Но они не знали, что Цзюнь У сохранил их сыну бессмертие.       Это была самая первая его смерть. И самая болезненная. Се Лянь потом ещё долго не мог даже видеть огонь.       Однако, по иронии судьбы, именно поджоги давались ему легче всего.

***

      — Не пойми неправильно, я не виню их в произошедшем. В конце концов, если кто и виноват в моём падении, так это я сам, — Се Лянь негромко рассмеялся, но ничего весёлого в его тоне не было, — но видеть их снова у меня нет никакого желания. Если бы Фэн Синь подождал хотя бы пару дней, то… впрочем, что об этом думать. Прошлое в прошлом.       Хуа Чэн поджал губы. Собственно, эта история не сильно отличалась от того, что он слышал. Единственное что — возникли подробности про гибель родителей принца. Ни один слух о двух богах войны не включал в себя истории о самоубийстве. Ни один из них не говорил о том, что если бы не тот факт, что оба бога бросили своего принца, хотя бы два человека могли бы прожить нормальную жизнь. Ни один из них не рассказывал о том, что, возможно, именно из-за них Се Лянь и надел маску демона.       — … ваше высочество, после этого вы объединились с Бай Усяном? — всё же спросил он.       — Нет. После того, как моё тело пришло в норму, я продолжил практиковать путь заклинателя и отправился странствовать по Юнань, желая помогать жителям Сяньлэ хоть как-то. Но… это не самая приятная история, Сань Лан, — принц отвёл взгляд и машинально коснулся шеи. Хуа Чэн был уверен, что случилось что-то ещё. Что-то страшнее, чем участь быть сожжённым заживо. И от этого кровь стыла в жилах, — пока я не готов её рассказывать. Скажу только, что Бай спас мне жизнь. Правда спас, как бы смешно это не звучало из уст бессмертного. И научил снова доверять людям. Ну, как «людям». Я всё ещё не люблю людей. Но мёртвые вернее тех, что ещё живы.       Хуа Чэн сжал кулаки, серьёзно глядя на его высочество: — Я готов отправиться на гору Тунлу. Тот, кто покинет её, станет демоном, даже если изначально он был Небожителем. Ради вас я-       — Сань Лан, — Се Лянь прервал его, не дав даже закончить. Принц подошёл к нему, мягко улыбнулся и обнял, крепко прижимая к себе, — я не сомневаюсь в Сань Лане и не прошу ради меня умирать. Того, кто ты есть, уже достаточно.       — Ваше высочество, почему вы так сильно мне доверяете?.. Этот Сань Лан не заслуживает вашего доверия и доброты, он не сделал ничего полезного…       Се Лянь легонько стукнул его по лбу: — Хватит так говорить о себе. Ты понимаешь, что дело не в полезности? Я уже люблю тебя. Уже ценю такого, какой ты есть. И тебе не нужно ничего заслуживать или доказывать. Просто… просто будь со мной, пока я тебе не надоем.       — Его высочество мне никогда не надоест.       — Может, ты хотел сказать «моё высочество»?       Хуа Чэн засмеялся и поцеловал принца в лоб: — Моё высочество — тем более.

***

      Хуа Чэн и Се Лянь не горели желанием встречать других Небожителей. Эти самые Небожители — тоже, потому по деревне они ходили раздельно и старались не пересекаться. Впрочем, выходило это слабо, потому что боги войны всерьёз решили расследовать какое-то дело здесь, и потому постоянно вертелись где-то поблизости и всем своим видом показывали, дескать «смотрите, мы хотя бы делом занимаемся, а не прохлаждаемся непонятно с кем».       Хуа Чэна такая реакция веселила. А вот его высочество лишь скептически приподнимал брови и с какой-то обычно несвойственной ему жестокостью предлагал наслать на деревню какое-нибудь проклятие — интересно же посмотреть, как этот шумный дуэт будет с ним справляться. Силы бога войны — это, конечно, хорошо, но работа с проклятиями требовала совершенно иных умений и постоянной практики, которая вряд ли была хоть у кого-то из присутствующих, кроме Хуа Чэна, пробывшего в мире смертных больше восьмисот лет.       Они делали всё, чтобы не пересекаться, но в итоге общие интересы всё же пересеклись.       Принц и его спутник даже не думали вмешиваться в местные проблемы — право слово, здесь целых два Небожителя, чтобы спасти кого угодно и от чего угодно, — пока не услышали о проблеме.       Непутёвый сын старейшины продал свою дочь в гарем самому Белому Бедствию, который сегодня должен был явиться за своей собственностью. Хуа Чэн даже не знал, что поразило его высочество сильнее: сам факт того, что ему, оказывается, кого-то продали или наличие у него гарема, — но просто пройти мимо принц не смог.       — Самозванец. Вот жутко ненавижу самозванцев, — раздражённо бухтел Се Лянь, выслушивая рассказы местных девушек об остальных жертвах коварного демона.       — А вы не думаете, что мужчина и правда мог продать девушку Бай Усяну? — шёпотом предположил Хуа Чэн.       Се Лянь посмотрел на него так, будто он сболтнул что-то неизмеримо глупое, и ответил: — Ты всерьёз думаешь, что Бая интересует что-то вроде гарема?.. Я поверю даже в самую безумную идею, потому что ему в голову могло прийти всё, что угодно. Но в гарем — никогда.       — … он настолько не интересуется женщинами?..       — Однажды один очень талантливый кузнец проиграл в казино «самое дорогое, что у него было». Когда Бай пришёл забрать проигрыш, выяснилось, что речь шла о дочери кузнеца — девушке настолько красивой, что слава шла о ней на многие ли вокруг. Я её видел — и правда красавица. Когда Усян понял, что речь шла не о мече, его лицо приняло настолько расстроенное выражение, что девушка, прежде три дня плакавшая из-за участи стать женой демона, была оскорблена до глубины души. Она негодовала так сильно, что в итоге заявила, что после подобного оскорбления он просто обязан на ней жениться. Знаешь, что ответил Усян?.. Что разница между красотой и уродством настолько тонкая, что едва заметна. И раз уж он не собирался жениться на первой встречной, то и её в жёны не возьмёт.       Хуа Чэн едва сдержал смех, заочно представляя уровень негодования барышни. О, это должно было быть феерично. Но в целом история Се Ляня его не удивила. В Бае было что-то такое… не от мира сего. Он был странным даже по меркам демонов.       Демон, который украл лицо прекрасного принца и навеки позабыл своё собственное.       Демон, что знал чувство привязанности, но не знал влечение.       Демон, которому попросту всё равно.       Про Бая ходило много безумных слухов, но ни один из них и в половину не отражал действительность. Потому обвинять его в сборе гарема было по меньшей мере дико.       Ему это просто было не нужно.