Гринвальдия

      После визита Лу и Криса Пак Чанёль думал, что на сегодня приёмный день окончен, но он ошибся. В его пещеру, освещённую косой полоской лунного света, вошёл мужчина, которого Чанёль узнал не сразу. — Здравствуй, Чанёль, — пожилой человек ступал медленно, направляясь к центру комнаты, и по-турецки сел перед ним. Мужчина был прикрыт куском ткани, так что у Чанёля не возникало дискомфорта при взгляде на него. В глазах старика было что-то отдалённо знакомое Чанёлю. — Здравствуйте, — Чанёль продолжил рассматривать черты лица незнакомца. — Ты меня не узнал? — старик понимающе кивнул, скорее утверждая, нежели спрашивая. — Наверное, так даже лучше. Может, начнём знакомство заново? — мужчина игриво посмотрел на Чанёля, и в его глазах засияла надежда, с какой смотрит собака на хозяина, который держит в руках мячик. — Меня зовут… — старик не успел продолжить, потому что Чанёль, наконец, догадался, кто перед ним. — Джиён? — ноздри Чанёля раздулись от подступившей к горлу порции гнева. — Верно. Ты всегда был смышлёным мальчиком, — старик тепло улыбнулся, заставляя Чанёля почувствовать к нему ещё большую холодность. — Для чего ты здесь? — Я пришёл, чтобы извиниться, — Джиён заметно нервничал, временами делая незапланированные паузы между словами. — В день, когда на тебя было совершено покушение, я извинился перед Крисом и Сехуном. Тогда я попросил их, чтобы они передали мои извинения и тебе.       «То есть, поэтому тогда Сехун меня нашёл?» — Чанёль насторожился. — Мне очень жаль, что с тобой это случилось… Но я рад, что ты остался жив, — голос старика стал тише и проникновеннее. — Сын, надеюсь, ты сможешь когда-нибудь простить меня.       «О, сегодня прямо-таки день «когда-нибудь извинений», — съязвил сам себе Чанёль. — Ты сделал много ошибок из-за жестокости и жажды власти. Как сейчас себя чувствуешь? — Каждый день я вспоминаю одну из многочисленных ошибок, сделанных мной, — старик сделал глубокий вдох и затем так же обречённо выдохнул. — А про изнасилованного тобой оленя вспоминаешь? — Чанёль не удержался от этого вопроса, потому что злился на отца из-за него даже сильнее, чем за унижения, продолжавшиеся всё его детство и юность. Но, спустя уже пару секунд после того, как вопрос комом повис в воздухе, Чанёль пожалел, что его задал, ведь отец мог бы захотеть узнать, как сейчас поживает Бэкхён, захотеть увидеться с ним и его необычными детьми… — Это одно из моих самых горьких воспоминаний. — Могу сказать то же самое, — Чанёль подумал о том, успеет ли Бэкхён с детьми превратиться в людей, прежде чем его найдёт Джиён, чтобы тот ни о чём не догадался, и пришёл к выводу, что даже если Бён не успеет, он всё равно не позволил им увидеться раньше нужного срока. — Ты знаком с ним? — удивлённо произнёс старик. — Да. — А сможешь организовать встречу? Я хотел бы и перед ним извиниться.       Чанёль задумчиво притих. Ему вдруг пришла на ум незатейливая идея, которая могла бы с лёгкостью избавить Бэкхёна от ненужного внимания со стороны Джиёна и в будущем значительно упростить ему жизнь. — Это вряд ли. Он умер. — О, — изумлённо выдохнул старик. — Что ж, значит, мне не суждено перед смертью замолить все грехи. Этого и следовало ожидать, — пробормотал он себе под нос. — Спасибо, что выслушал меня, Чанёль, ещё раз прости за всё. Мне действительно очень стыдно, — Джиён поклонился ему и вышел из пещеры.       Чанёлю стало не по себе от такой дозы раскаяния и мук совести. «Слишком много для одного дня», — подумал он и со вздохом опустил голову на дубовую столешницу. Этой ночью ему предстояло осмыслить многое, но сильнее прочих досаждали мысли о неожиданном покаянии отца и сказанной лжи. Вдруг Паку пришло в голову то, что, раз уж он стал человеком, как и остальные, значит, чары благих намерений подействовали и на него. Следовало ли из этого то, что каждое принятое им решение или сказанное слово являются правильными, Пак не знал, но искренне надеялся на это.       Прежде чем вернуться в Гринвальдию с Бэкхёном и его детьми, Чанёль собирался подготовить три основных указа, которые повлияли бы на отношение к Бэкхёну со стороны клана оленей. Сначала он принялся за реформу единого законодательства, потому что считал её самой важной. За эту бессонную ночь он подготовил решающие поправки к существующим законам и собирался завтра обсудить их с Кёнсу и главами других кланов. Второй реформой, плавно вытекающей из первой, была реформа равенства в правах для всех жителей Гринвальдии. Это были права на заключение брака, которые раньше могли совершаться только с разрешения главы клана, причём самые красивые представительницы клана всегда были кем-то вроде сексуальных рабынь, с чем Чанёлю также предстояло расправиться. Также реформа касалась равенства в праве на получение работы и других бытовых вопросов, которыми теперь ему придётся заниматься с повышенной активностью, ведь ему предстоит узнать, что значит, быть человеком, и сделать законодательство удобным и надёжным для обновлённых гринвальдцев. Также эта реформа касалась судьбы жертв изнасилования и других видов насилия, освобождая потерпевших от всеобщего осуждения. Заключительная третья реформа гласила о равном доступе для всех кланов на участие в выборах. Чанёль решил допускать до пяти кандидатов от каждого клана. Наметив основные пункты плана дальнейшей работы, Пак, наконец, смог уснуть, уставший и озадаченный.

***

      Чонин был так рад повышению и возвращению правителя, что решил устроить ужин-сюрприз для Кёнсу, чтобы разделить с ним свою радость. — Та-да-а-ам, — протянул Чонин, открывая Кёнсу глаза. Мужчина украсил их пещеру цветами и фруктами, а в центре, на столе стоял гвоздь программы — купленный им у клана насекомых нектар, который в Гринвальдии приравнивался к алкоголю, потому что действовал даже на львов. Увидев сюрприз, Кёнсу восхищённо распахнул глаза, а затем повернулся к Чонину, всё это время стоявшему за его спиной, и обнял, чувствуя, что вот-вот расплачется. — Спасибо, — пробормотал он в плечо Кима и после того, как постарался незаметно вытереть слёзы о тёплое плечо Чонина, посмотрел на него красноватыми глазами. — Тебе спасибо, — Чонин почувствовал прилив нежности, которая его наполняла всякий раз, когда он смотрел в глаза Кёнсу. Но сегодня всё было немного иначе. Нежность стало медленно разбавлять что-то ещё, когда Кёнсу коснулся мягкой ладонью его щеки, а затем запустил пятерню в его чёлку, разглаживая пряди и убирая их со лба, который покрылся капельками пота от охватившего Кима волнения. Кёнсу смотрел ласково, но тревожно. В его глазах всегда было что-то немного печальное и таинственное, что Ким никак не мог разгадать. Как ни старался смотреть, Чонин лишь глубже тонул в собственном отчаянии, ни на йоту не приближаясь к разгадке. Они были друзьями достаточно, чтобы Чонин успел понять, что просто дружба его тяготит, но он боялся, что Кёнсу видит в нём лишь младшего брата, и опасался из-за своей спешки потерять До. А такие касания от друга делали ему ещё больнее. — За эти две недели, прожитые вместе, ты стал для меня очень дорогим человеком, Ким Чонин, — Кёнсу смотрел на него, не отрываясь, заставляя сердце Чонина биться бешено, подгоняя удар за ударом. — Рад это слышать. Ты тоже стал мне близок, Кёнсу, — Чонин улыбнулся, также неотрывно следя за взглядом Кёнсу, и стал медленно двигаться в его сторону, вынуждая парня отходить назад. — Ты рано потерял семью, как и я, — взгляд Кёнсу на мгновение расфокусировался, словно парень потерял мысль, но затем снова восстановился. — Но я хочу, чтобы ты знал — пока я жив, у тебя всегда будет семья. Ты можешь прийти ко мне в любое время по любой причине, и я никогда… — Кёнсу почувствовал спиной холодную стену пещеры, и в этот момент его губ коснулись чужие, бережно накрывая и наслаждаясь каждой пролетающей минутой долгожданного прикосновения. В этот момент Кёнсу почувствовал, будто два кусочка паззла соединяются воедино. Его захлестнули спокойствие и облегчение, пришедшие на смену тревоге. — Я хотел сказать, что… — торопливо пробормотал Кёнсу, когда поцелуй прервался, и ему стало немного не по себе. Но парню снова не дал завершить предложение Чонин, который на этот раз торжествующе улыбался в поцелуй. Он не знал, что делать дальше, но одно было очевидно — то, что Кёнсу не оттолкнул его — самая значимая вещь в его жизни, и он сделает всё, лишь бы продлить это мгновение. Традиция — завершать фразы за Кёнсу поцелуями — пришлась Киму явно по душе, так что он поспешил обнять парня за талию, окутывая теплом своего тела, от которого До бросило в жар. Чонин давно мечтал о том, чтобы прикоснуться к нему не как друг, а как человек, которого взаимно любят, что едва сдерживал себя от того, чтобы не напугать парня своей напористостью. На самоконтроль уходили все имеющиеся силы, и Чонин действительно неплохо держался, но не смог сдержать удивлённого «Ммм?», когда Кёнсу поменялся с ним местами, рывком прижав Кима к стене и начиная покрывать его шею трогательными поцелуями, от которых по телу бежали мурашки. — Тебе не щекотно? А то мне обычно… — Кёнсу прикусил губу, замечая, что сболтнул лишнего. — Ого, насколько обычны для тебя поцелуи в шею? — Чонин, неожиданно для обоих, рассмеялся. — Ну, я ведь говорил, что достаточно старый для тебя, — многозначительно улыбнулся Кёнсу, становясь на колени перед Кимом. Уверенным движением стягивая с него юбку, он продолжал смотреть прямо в глаза Чонина, который в этот момент буквально сходил с ума от того, насколько Кёнсу был сексуален. Ким был счастлив, что запасы огня, что таились внутри До всё это время, мужчина предпочёл потратить именно на него. — Что ж, такая старость мне только в радость, — усмехнулся Чонин и в следующее мгновение ойкнул, чувствуя, как непонятной детали его собственного тела, расположенной чуть ниже последних кубиков пресса, коснулся влажный язык Кёнсу, а затем и прохладные губы парня, вероятно, остывшие за время, пока Чонин их не целовал. — Рад это слышать, — загадочно ухмыльнулся Кёнсу и вогнал детальку в свой рот на полную мощность, с интересом переводя взгляд с неё на Кима. Чонину оставалось только стоять, вжавшись в стену, как в единственную опору, которая сейчас способна была удержать его на этой планете. Один взгляд Кёнсу грозил свести его с ума, и Ким не знал, что ему с этим делать. — Можно тебя поцеловать? — неожиданно спросил Чонин, когда Кёнсу на секунду прервался, чтобы лизнуть и вернуть на место слюнку, которая сползла с его нижней губы и направилась к подбородку. — М? — только и успел пикнуть Кёнсу, прежде чем Чонин опустился перед ним на колени и осторожно приблизился к его губам, затем переходя на шею. Едва он её коснулся, Кёнсу начал безудержно хохотать, становясь розовым, как поросёнок. — Я же… ой… ай… говорил! — рассмеялся он Чонину в лицо, едва тот отстранился от его шеи, а затем ухватился за плечи парня, укладывая Кима на пол, и усаживаясь верхом на его бёдра. — Тогда я вынужден извиниться, — лукаво произнёс Чонин, проводя рукой вдоль торса парня, от шеи до низа живота, а затем притянул его к себе, и их тела полностью соприкоснулись в этот миг, который казался Киму самым совершенным из того, что с ним случалось за всю жизнь. Кёнсу целовал с полной отдачей, не забывая приятными касаниями уделять время каждой части его тела.       По завершении поцелуя Кёнсу выпрямился и сделал лёгкую волну, проезжаясь пахом по теперь-любимой-детальке Чонина. Ким отреагировал трепетным стоном, и До понял, что он на верном пути. Продолжая увлечённо елозить по паху Чонина, Кёнсу не заметил того, на что обратил внимание сам Ким и не упустил шанс воспользоваться ситуацией. Возбудившийся орган Кёнсу в процессе его верховой езды заявил о себе лёгкими ударами по животу Чонина. Вверх-вниз. Ким перехватил член у середины, упираясь большим пальцем в головку. Подозревая, что для гладкого скольжения чего-то не хватает, он запустил свой большой палец в рот ни о чём не подозревающего Кёнсу и следом вновь опустил его на головку, от мягких движений по которой у До закружилась голова, и он со вздохом откинулся назад, съезжая с члена Чонина и вынуждая его встать между ними, как дорожный знак. Через несколько секунд Ким убедился, что намочил свой палец недостаточно и решил исправить ситуацию с помощью жидкости, которая осталась на его детальке. Намочив ладонь достаточно, Чонин задвигался по члену парня, размазывая свою сперму по стволу Кёнсу. От этих простых движений До стало трудно дышать, и через несколько минут удовольствия его инстинкты сами подсказали следующий шаг. Он снял с тела Чонина остатки костюма, а затем быстрым движением и сам избавился от лишней одежды. Теперь в каждом касании попой о пах было больше смысла и, наблюдая за действиями Чонина, от которых телу До разливалось наслаждение, Кёнсу интуитивно домыслил, что нужно сделать, чтобы Киму стало так же хорошо. Он подождал, пока в его рту наберётся достаточно слюны, а затем разомкнул губы, и вся жидкость полилась на член Чонина, на который за следующие несколько секунд Кёнсу аккуратно забрался, опираясь на свои колени и руки, сжимающие талию Кима. Чувствуя в себе чужую деталь, Кёнсу инстинктивно сжался, срывая с губ Чонина уже более насыщенный стон, от которого по внутренностям До прокатилась новая волна возбуждения, и он с силой сжал кожу на талии Кима, оставляя вдоль рёбер красные отметины. — Господи… как же… хорошо, — шумные вдохи чередовались со стонами вместо выдохов, наполняя пещеру, помимо запаха цветов, запахом животной похоти, которая заставляла Кёнсу прижиматься всё ближе, насаживаясь на Чонина с каждым разом всё быстрее и быстрее, с очередным рывком вызывая всё более громкие стоны с его губ. — Я люблю тебя, — прошептал Чонин, улыбаясь и кончая в Кёнсу. — Ты такой милый, особенно, во время секса, — хохотнул Кёнсу ему в щёку, следом целуя и сползая с тела парня, чтобы лечь рядом. — Давай обсудим это завтра за стаканчиком нектара.