Прошёл месяц
— Ты ведь не будешь против, если мы назовём детей Сонун, если родится мальчик, и Сонми, если девочка? — Чонин размеренно покачивался в гамаке, баюкая на коленях хмурого Кёнсу, которому каждые десять минут хотелось писать. Ким даже предлагал ему остаться жить в туалете на время беременности, но Кёнсу ответил ему лишь раздутыми ноздрями и паром из носа. — Сразу видно, что у моего мужа очень богатая фантазия, — фыркнул Кёнсу и, придя к выводу, что ребёнку не нравится, как он лежит, принялся ёрзать попой по гамаку. — С завтрашнего дня вступит в силу реформа о равном доступе для всех кланов на участие в выборах. Как думаешь, это сильно изменит нашу жизнь? — Чонин улыбнулся, когда заметил, что Кёнсу вместо того, чтобы его слушать, бормочет своему животу: «Малыш, я понимаю, что тебе не нравится там лежать, но что поделать, всё равно ты за решёткой и раньше срока тебя отсюда не выпустят». — Что? — Кёнсу перевёл взгляд выпученных глаз на Чонина, замечая его улыбку. — Ничего, — Ким поднял руки, защищаясь. — Прямо-таки ничего? — Кёнсу пристально смотрел на парня своими ярко-оранжевыми глазами, невольно гипнотизируя. — Люблю тебя просто, — Ким зажал лицо парня в тиски своих ладоней и, улыбаясь ещё шире, поцеловал в лоб. А затем в нос. А потом в обе щёчки. И в завершении чмокнул подбородок. — Спасибо. Мне теперь даже можно не умываться на ночь, — Кёнсу пару секунд держался, но затем всё-таки смягчился и позволил себе улыбнуться, копируя выражение лица мужа. — Я тоже тебя люблю, — Кёнсу потянулся к лицу парня, чтобы поцеловать его в ответ, и в этот момент Ким прочувствовал на собственной шкуре смысл словосочетания «абсолютное счастье». Бесспорно, ничто не бывает идеальным, и Чонин это знал, но в маленьких несовершенствах Кёнсу, его заскоках, которые заставляют Кима то нервничать, то смеяться, и было спрятано счастье, как и в том, что скоро появится оранжевоглазый Сонун или малышка Сынми, а, может, им повезёт настолько, что родятся оба. Счастье — слишком мимолётная штука, оно не поддаётся измерению и подсчётам при помощи общеизвестных формул, но кроется счастье всегда в мелочах и деталях, которые успевает разглядеть лишь тот, кто обладает хорошим зрением.***
— Ну, вот и всё, — Чанёль завершил работу над последней реформой и готовился ко сну, чтобы завтра, наконец, привести Бэкхёна в Гринвальдию. В это время сам Бэкхён, как обычно, укладывал детей. — Не хочу спать! — проворчала Мия, кусая брата за хвост. — Папа, почему она меня кусает? — завопил Исин, отскакивая в сторону. — Потому что ты слабак, — отпарировала Мия, но, переведя взгляд на Бёна, увидела угрюмое неодобрение, отразившееся на его лице, и поспешила добавить: «Просто я соскучилась по дому. Когда мы уже вернёмся?» Бэкхёну и самому было интересно, когда это произойдёт, ведь от Пака не было вестей целый месяц, и Бёна стали без всякого разрешения посещать мысли вроде «А вдруг он помирился с женой, и теперь у них всё наладится?», но Бэкхён старался об этом не думать, уверяя себя, что желает Чанёлю только лучшего, даже если это лучшее Пак найдёт в чужих объятиях. — Мия, Исин, я тоже скучаю по дому, но нам нужно ещё немного подождать. Здесь мы в безопасности, и скоро Чанёль придёт за нами. Словно в подтверждение его словам, на улице послышался шум. — Будьте на своих местах, я посмотрю, кто там, — Бэкхён вылизал львят и вышел из пещеры. В темноте ему было трудно найти даже собственные копыта, но он продолжил озираться по сторонам, ведь для дикого животного его внимательность и осторожность исполняют роль спасательного жилета. Снова послышались звуки шуршания и шум шагов. Бён напряг слух. Звуки были с каждой минутой всё ближе. Бэкхён вернулся в хижину и обнял детей, готовясь к худшему. Конечно, всё могло обойтись, и это мог быть просто один из жителей поселения, решивший прогуляться на ночь, но Бён знал, что удача редко радует его своим вниманием, поэтому, прижав детей к себе, спрятался вместе с ними под куском ткани, напоминавшим старые лохмотья, и притих, приказывая детям сделать то же самое. Звук шагов и шорох становился всё громче, и, наконец, Бэкхён почувствовал, что в их хижину кто-то вошёл. — Бэкхён? — неуверенно прошептал чей-то голос, и Бён с максимально допустимой осторожностью сдвинул край ткани в области левого глаза, чтобы посмотреть на незваного гостя, и сглотнул, чувствуя, как все его мышцы наливаются свинцом и прочно врастают в пол, чтобы он никогда не смог сдвинуться с места. — Бэкхён? — он узнал этот голос, и эти глаза. Пусть тело было чужим, но этот голос… он преследует его в кошмарах по сей день, не давая забыть прошлое. — Прости, что потревожил, да ещё и так поздно, но я пришёл сюда, чтобы поговорить и извиниться. Я очень долго тебя искал… — голос мужчины звучал неуверенно, и каждый звук отдавался болью. — Чанёль вообще сказал мне, что ты умер, но я не мог в это поверить, и пошёл в клан оленей, чтобы лично в этом убедиться, и там мне сказали, что Чанёль забрал с собой одного из оленей, Бён Бэкхёна, а затем он пропал, — Бэкхён слышал шорох от соприкосновения подошв мужчины с глиняным полом его хижины и заключил, что тот либо меряет пол шагами, что маловероятно, либо усиленно его ищет. — Но из Гринвальдии ведь не пропадают… только если приходят сюда, — вдруг голос мужчины послышался совсем близко, над самым ухом, и Бэкхён понял, что их вот-вот раскроют, и решил спасти хотя бы детей, жестом приказывая им сидеть тихо и попутно выныривая из-под куска ткани. — Здравствуйте, — сказал Бён громче, чем ожидали оба. — Здравствуй, Бэкхён. Я знал, что ты не умер, — предполагаемый мужчина оказался на вид стариком. Его голос стал звучать радостнее при этих словах. — Я думал, что умру, так и не попросив у тебя прощения за свой ужасный поступок. Прости меня, Бэкхён! — старик стал на колени, и его глаза стали блестящими от наполнившей их жидкости. — Надеюсь, в твоём сердце достаточно доброты и милосердия, чтобы отпустить мне это грех, прежде чем я умру. — А вы собираетесь умирать в скором времени? — неожиданный вопрос Бэкхёна заставил старика нахмуриться. — Как знать, — он задумчиво качнул головой. — В любом случае, я рад, что ты жив, и что теперь у меня есть шанс тебе помочь, чтобы доказать, что я исправился и достоин твоего прощения. — Я не нуждаюсь в Вашей помощи, — храбро пролепетал Бэкхён, чувствуя, что тоже вот-вот расплачется от воспоминаний, крутившихся в голове, как трек, который поставили на репит. — Тогда ответь, пожалуйста, есть ли у меня шанс как-нибудь загладить свою вину и заслужить прощение? — старик с мольбой в глазах посмотрел на него, и Бэкхён задумчиво кивнул. — Есть. Убирайтесь отсюда и больше никогда не появляйтесь в моей жизни или жизни Чанёля. — Что ж, если так ты меня простишь, то я согласен исполнить твою просьбу. Спасибо за доброту и прощай, — старик поклонился и покинул пещеру. Бэкхён ещё несколько раз выглянул из хижины, проверяя, действительно ли старик ушёл, и только после этого позволил детям выбраться из-под куска ткани. — Папа, а кто это был? — поинтересовалась Мия. — Старый друг вашего папы. — Он подходит под это описание, — отозвался Исин. — Что ты имеешь в виду? — Бэкхён недоумённо взглянул на него. — Ну, он ведь действительно старый. Я увидел его через небольшую дырку в ткани. — Тогда пообещай мне, что если ты ещё раз его увидишь или он попытается с тобой заговорить, ты обо всём первым делом расскажешь мне и как можно быстрее от него убежишь, ладно? — Исин кивнул. — Мия, к тебе это тоже относится. Бэкхён тревожно вздохнул, пытаясь найти в этой ситуации хоть что-то хорошее, и нашёл лишь то, что теперь Исин хотя бы будет знать своего отца в лицо. На следующее утро с первыми лучами солнца в их хижину снова вошёл гость. — Кто вы? — взвизгнул Бэкхён, едва завидев незнакомца на пороге. — Ты чего? Не узнаёшь меня? — гость задумчиво прошагал к нему через всю комнату. — А, точно, это всё из-за моего нового человеческого вида, но ничего, через несколько минут он будет и у тебя, если чары ещё действуют. — Какие чары и кто Вы такой, чёрт возьми? — всполошился Бэкхён. — Чанёль. — Какой Чанёль? А, Чанёль… — задумчиво пробормотал Бэкхён, медленно кивая незнакомцу. — Чанёль? — Бэкхён вопросительно взглянул на него, меняясь в лице. — Чанёль! — олень улыбнулся и снова взвизгнул, но теперь уже не от страха, а от восторга. — Как мы тебя ждали! Значит, чары уже распространились на всех гринвальдцев? — Ага. Остались только вы. И я пришёл пораньше, чтобы это исправить. — Как? — Бэкхён с интересом рассматривал светло-русые волосы Пака и большие карие глаза. — Просто находясь рядом с «заражённым» чарами, ты тоже будешь постепенно заражаться, и под конец нашего разговора превратишься в человека. Спустя несколько минут всё, сказанное Чанёлем, сбылось, и перед Паком оказался симпатичный парень с волосами цвета карамельного попкорна и ярко-синими глазами. — Ого, — удивлённо пробасил Чанёль, и Бэкхён смущённо покашлял в кулак, пряча в нём очаровательную улыбку. — Пора, наконец, вернуться домой, — Пак взял руку Бэкхёна в свою и подошёл к месту, где лежали дети. — А почему они не... — протянул Бэкхён, и перевёл взгляд с детей на Чанёля. — Не знаю. Может, на детей магия распространяется не так быстро? Давай спросим у старейшины. Во время разговора со старейшиной Чанёль и Бэкхён узнали о том, что магия действительно распространяется на детей дольше, и им предстоит подождать пару дней до их полного превращения. Эта новость была даже в некоторой степени хорошей, так как справляться со львятами, в отличие от человеческих детёнышей, Бэкхён умел. Он привык, что львята крепко и долго спят, а ещё редко капризничают. По возвращении в хижину Бён разбудил малышей и они вчетвером отправились в путь. По прибытии в Гринвальдию Чанёль решил поселить Бёна с детьми в пещеру, в которой они жили ранее. Несмотря на то, что малыши устали с дороги и вдобавок не выспались, они не упустили возможности погулять по окрестностям. — Они очень скучали по дому, — обмолвился Бэкхён с Чанёлем, когда тот увидел, что, как только дети вернулись домой, они сразу же отпросились на прогулку в любимый лес. — А я скучал по вам, — ответил Чанёль, и Бён снова уловил его тёплый взгляд на их переплетённых пальцах. — Мы тоже по тебе скучали, — Бэкхён сдержанно улыбнулся и отвёл взгляд. Он чувствовал напор Чанёля, его решимость, но не знал, как к этому отнесутся дети, ведь они столько лет жили втроём. Они не ждали ни от кого поддержки, но и не чувствовали зависимости, в которую неизбежно попадаешь, вступая в отношения. Бэкхён размышлял об этом, когда Пак остановился посреди леса и поцеловал его, выдёргивая из мыслей, как вилку из розетки. — Ты чего? — Бён округлил синие глаза, а Чанёль при взгляде на них увидел море. — Да так… — Ты же женатый человек! — выпалил Бэкхён от неожиданности. — Уже нет, — спокойно ответил Чанёль. — Как это нет? — Месяц назад я развёлся и благословил Лу и Криса на счастливую семейную жизнь, а затем погрузился в реформы, чтобы успеть завершить приготовления как можно скорее и подготовить всё для твоего возвращения в клан, — Чанёль взял Бэкхёна под руку и повёл прогулочным шагом в сторону своей пещеры. — Постой. Дети. Их нельзя оставлять там. Уже темнеет. — Тогда давай вернёмся за ними и уложим спать. — Хорошо. Мия, Исин! — крикнул Бэкхён, возвращаясь в лес, и через несколько секунд услышал голоса детей. — Пора домой! — крикнул он ощё раз, и после решительного «нет» на просьбы вроде «ну, пожалуйста» и «ну, ещё прималюсенькую чуть-чуточку» они вместе вернулись домой и легли спать. — Ну, так вот, — Бэкхён и Чанёль вышли из пещеры. — Да, вот так, — определённо ответил Бэкхён. — Пойдём? — Куда? — Туда, — Чанёль качнул головой в первую попавшуюся сторону. — А давай лучше туда, — Бэкхён кивнул в другую сторону, и, Чанёль, возвращая руку Бэкхёна в свою, повёл парня в компромиссную сторону, направление которой почему-то совпало с направлением его пещеры. Пак рассказывал Бэкхёну о реформах, которые тот одобрял, а потом принялся рассказывать Чанёлю о том, что произошло в соседнем поселении за время его отсутствия. — Три дня назад стена, окружавшая поселение, пала, и знаешь, откуда мы об этом узнали? — Пак озадаченно помахал головой. — Старейшина нашёл человека, который выжил. Тот оказался каннибалом, который, чтобы выжить, съел всех своих знакомых и заставил свою семью питаться также. Он заставлял свою жену, сестёр и дочерей рожать каждый год, чтобы он мог выживать за счёт младенцев. Сейчас он живёт со старейшиной, и тот пытается его образумить. Это просто отвратительно. Вчера ночью я думал, что этот людоед гуляет около моей хижины, и ужасно испугался за детей. — Он правда гулял вокруг твоей хижины? — Нет, это оказался тот лев, что меня… — Джиён? — в голосе Пака чувствовалось раздражение и неприкрытая злость. — Бывший правитель Гринвальдии? Как это может быть? — Бэкхён ошарашенно уставился на Пака и остановился, как вкопанный. — Вы знакомы? — Да, Бэкхён, — только сейчас Чанёль осознал, что так и не рассказал Бёну о своей родственной связи с его насильником. — Понимаешь, — Пак сделал паузу, собираясь сказать то, что уже давно рвалось наружу, — Джиён — мой отец. — О-тец? — Бэкхён заикнулся, медленно опускаясь на траву возле пещеры Чанёля, и замер, не в силах пошевелиться. — Как только я узнал, что он это сделал, сразу же изгнал его из Гринвальдии, а потом, когда он пришёл просить прощения, я сказал… что ты умер, — Чанёль сел на траву рядом с Бэкхёном и обнял его руки, зажимая в кольцо из своих. — Прости, что не сказал раньше. По правде говоря, я забыл, — Пак закусил губу. — То есть ты — сын изнасиловавшего меня мужчины, а Исин и Мия — твои дядя и тётя? — вдоль щёк Бэкхёна образовались две влажные дорожки, а его глаза всё ещё были прикованы к траве, словно всю свою жизнь Бён занимался почвоведением. — Да, это действительно так. Бэкхён, — Чанёль коснулся его подбородка, заставляя посмотреть ему в глаза, — я не мой отец, дети ведь не должны расплачиваться за поступки родителей! Кому, как не тебе, это знать, — Пак ухватился за это сравнение, как за спасительную палку, но она оказалась слишком короткой. — Да, ты не твой отец, но ты сын своего отца, и как я могу связывать свою жизнь… как я могу быть уверен в том, что ты не поступишь со мной так же? Поступок твоего отца наложил отпечаток на всю мою жизнь, а ты ведь лев, как и он. Вы привыкли делать то, что хотите, и всегда добиваться своего, чего бы это ни стоило. Что мешает льву причинить глупому оленю много боли и страданий? — Бэкхён откачнулся от Чанёля, вырывая свои руки из его захвата. — Но я не хочу принять тебе боль! — Ты уже причинил, — Бэкхён посмотрел Чанёлю в глаза, и Чанёль заметил, что на синее море надвигается шторм. — Когда обнимал меня ночью так, словно не был женат, а потом ушёл на целый месяц в место, где тебя убили, к жене, пусть и бывшей, зато настоящей красавице, сумевшей околдовать не только тебя, но и брата. Представь себя на моём месте, Чанёль, что бы ты чувствовал? — Чанёль смотрел в глаза Бэкхёна и понимал, что падает всё ниже и ниже в них, оказываясь на самом дне. — А теперь ты говоришь мне, что он твой отец, — Бэкхён судорожно рассмеялся, а затем попытался встать, хватаясь трясущимися руками за каменную стену пещеры. — Мне пора домой, Чанёль, меня ждут дети. — Погоди, — Чанёль перехватил его руку и притянул Бэкхёна к себе, с силой обнимая, боясь, что тот вырвется и больше никогда не подпустит его к себе. — Прости меня, прости, прости, прости! — Пак сжал его ещё крепче, опуская голову ему на плечо и неудобно наклоняя шею, чтобы каждая частичка его тела передала Бэкхёну свою любовь. — Я никогда не хотел, чтобы ты страдал. Мне всегда хотелось, чтобы ты был самым счастливым, я ведь люблю тебя, Бэкхён! — Бён вздрогнул в его захвате. — Я собирался это сделать завтра, но ладно… Бён Бэкхён, — Пак отстранился от него, выпуская из захвата, и, становясь на одно колено, достал из кармана кольцо, в центре которого располагался изумруд, закреплённый в углублении, идеально повторяющем его формы, — могу ли я надеяться на то, что ты простишь мне грехи моего отца и, не опираясь на предрассудки, позволишь каждому из нас попытать шанс на счастливую жизнь (ведь каждый имеет шанс на неё, ты сам мне говорил)? Позволишь ли ты стать твоим мужем, чтобы оберегать тебя и твоих детей от всех невзгод, в частности от своего отца и себя самого? Я люблю тебя и знаю, что мои чувства взаимны, — пока Бэкхён хлопал густыми ресницами, Пак взял его руку и надел на безымянный палец обручальное кольцо. — Не бросай меня, Бён Бэкхён. Только не ты, — Пак поднялся с колен и крепко сжал предплечья Бэкхёна, с тревогой заглядывая в его глаза, полные боли, слёз и сомнений. Чанёль со всей имеющейся нежностью впился в солёные губы парня. Не получая в ответ никакой реакции, он продолжал его целовать, изо всех сил стараясь убедить Бэкхёна в правдивости своих слов. Чанёлю казалось, что прошла целая вечность, прежде чем на его поцелуй ответили. Только не совсем так, как Пак ожидал. — У меня есть время подумать? — Бэкхён сжал губы и холодно отстранился, возвращая взгляд на любопытную во всех отношениях траву. — Конечно. — Я не хочу тебя долго мучить, потому что знаю, как это болезненно, поэтому постараюсь дать ответ в течение трёх дней. — Хорошо, я буду ждать. Давай провожу, — Чанёль заметил, что Бэкхён развернулся и уже направился в сторону своего дома. — Не надо, Чанёль, — Бэкхён обернулся, и его измождённый вид был последним, что сегодня увидел Пак. На следующее утро Чанёль решил во что бы то ни стало не отпускать Бэкхёна и всеми возможными способами доказать свою любовь и преданность ему, но сделать это оказалось затруднительно, потому что, войдя в пещеру Бёна, Пак застал её непривычно пустой и тихой.