Тигр и Дракон

Император вошел — и застыл на мгновение на пороге, мазнув по Шэрхану взглядом. Шэрхан даже ухмыльнулся. Да уж, вид его сейчас к страсти не сильно располагал. Череп бритый в порезах, спина исполосована, губа разбита. Синяки, оставленные молнией, расцвели и теперь гордо отсвечивали на темной коже. Красавец. Было даже интересно. Неужто встанет? В гробовой тишине раздалось глухое буханье. Это кукла намалеванная лоб свой об пол отбивала. Ровно девять раз. Громко, со старанием. Так и до сотрясения недалеко. Шэрхан же с места не сдвинулся. Шею как замкнуло. После первой секунды замешательства лицо императора стало выражать эмоций не больше, чем драконы цветастые, вышитые на его золотой робе. Статуей ледяной внутрь зашел. Шагами длинными, неспешными приблизился и стал дугу вокруг ковра описывать. От колкого холодного взгляда захотелось поежиться, но Шэрхан сдержался. Только яйца скукожились и член предательски в кусты залез. Намотав пару кругов, император остановился. Губы поджал. — Говорили, выдающейся силой мужской Тигр отличается. Врали. Говорил хорошо, звуки совсем немного менял, как будто чуть шепелявил. Получалось почти нежно, и Шэрхан даже не обиделся. — Холодно тут у тебя, как у асура в заднице. В носу уже свербит, завтра, небось, все легкие выхаркаю. Глазами черными император сверкнул и ничего не сказал на это, только к кровати на возвышение ступил. Двое слуг подскочили, стали бережно из кокона золотого его разворачивать. Как ни пытался Шэрхан ровно дышать, а сердце все одно в груди громыхало. Шорох снимаемой одежды звучал сейчас страшнее воя асурских боевых труб. Когда на теле императорском кроме курты белой в пол ничего не осталось, слуги сняли цацки глупые, корону заменяющие, волосы черные распустили и бесшумно растворились. Шэрхан расправил плечи. Ну давай, нелюдь, что ты там удумал? Нелюдь удумал на пол перед кроватью сесть. Вот ведь, даже сел не по-простому. Не ноги скрестив, а под себя их поджав. Курту сахарно-белую на коленях расправил, поверх Шэрхана уставился и замер. Совсем окаменел. Шэрхан крепился-крепился, да и не выдержал: стал императора украдкой разглядывать. Держался мужик прямо и крепко, как человек, телом своим владеющий. Высок и широк в плечах, хоть и тонковат. В честном бою Шэрхан его, пожалуй, уделал бы. Да только вряд ли ему удастся честного-то боя здесь добиться. Прячет, небось, сволочь, в широком рукаве палку зеленую. Что тут честного? А, может, и не прячет? Лицо вон гордое. Скулы высокие. Глаза-миндали умные. Какие-никакие усы опять же. Неужто силой под себя положит? Покладистых любит… На кой тогда Шэрхана взять согласился? Зачем на сделку с братом пошел? От напряжения плечи свело. Надоело Шэрхану в игры молчаливые играть. — Ты прямо скажи, — обратился он к императору. — Будешь насильничать пытаться? Или расслабиться можно? Устал как собака, и спину саднит. Император помолчал, разве что брови немного поднял. — Можешь расслабиться. Мне твои телеса волосатые без интереса. Шэрхан от удивления даже оглядел себя — грудь, руки, ноги. Да уж, конечно, волосатый, а как иначе? Неужто и тут бриться заставят? Когда глаза поднял, с черными встретился. — Боишься? — спросил. Император дернул губой. — Брезгую. Вот и отличненько. Шэрхан вскочил, до кровати трусцой добежал, одеяло толстое содрал. Укутавшись, обратно сел на ковер. Нахохлился. — В шахматы играешь? Император только глаза скосил. Шэрхан пожал плечами: — Пока ты тут, я спать все равно не буду, а так хоть мозг размять. Ну, играешь? — Игры ваши варварские мне без надобности. А если поспать хочешь этой ночью, то молчи. Не сбивай меня. «Да с чего сбивать-то?» — хотел сказать Шэрхан, но тут император заговорил. На своем, птичьем. Звучал совсем не так, как на мхини. Грубо, резко и как-то монотонно. В углу завозились, и Шэрхан только сейчас про куклу набеленную вспомнил. Сгорбившись над столиком, она красной своей кисточкой старательно на бумаге выводила загогулины. Строчкой сверху вниз. Тоже не по-человечески. Длился императорский диктант долго, Шэрхан и не заметил, как уснул. Разбудил его снова старикашечка, но в этот раз обошелся пинком. Тетки в углу уже не было, а император стоял у окна, отсвечивая прямой спиной в лунных бликах. Одеяло с Шэрхана не потребовали. Все еще кутаясь, он поплелся за старикашкой темными безлюдными коридорами, зашел в указанную комнату и повалился на указанную кровать. Было холодно и безнадежно. В комнате царила темнота. — Почему тебя Тигром называют? — спросила темнота. Не отвечать темноте было невежливо, поэтому Шэрхан отогнал усталость. — Убил тигра голыми руками. Темнота как будто расстроилась. — Зачем? Странная темнота. Разве об этом спрашивают? — Людоедом стал. Младенца утащил. Пришлось в джунглях три дня выслеживать. Темнота помолчала. — Джунгли — это что? Шэрхан шумно вздохнул. — Джунгли — это дом. — Что же тогда Тян-Цзы? — поинтересовалась темнота. Шэрхан зажмурился. Вспомнился пустой коридор, топот солдатских сапог, лязг железных затворов, и он — голый, избитый, измученный. — Тян-Цзы — это склеп. Темнота затихла, словно поняла. Хорошая темнота. Только на следующий день, когда проснулся, он увидел свою темноту при дневном свете.