Тигр и Дракон

Слэш
NC-17
Завершён
4401
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
187 страниц, 22 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
4401 Нравится 1136 Отзывы 1487 В сборник Скачать

14

Настройки текста
Весь день Шэрхан зверем раненым метался. Опостылело все. Свободы хотелось. А вечером, как увидел, что Йиньйинь готовится, почти подпрыгивая, так едва не зарычал. Держался, пока смотрел, как Йиньйинь волосы по сто раз начесывает, как глаза горят, как рот от счастья улыбаться не перестает, и под конец не выдержал: — Сильно-то не напомаживайся. В шахматы, поди, играть зовет. Йиньйинь посмотрел с обидой, гребень отложил. В платье красное закутался и за евнухом к купальням пошел. Ему-то, небось, полк стражи в сопровождение не давали. До ночи Шэрхан кипел, а потом измучился совестью. Что стоило промолчать? Зачем парня расстроил? Думал-думал, и с ужасом понял — не просто ведь он разозлился на императора. Взревновал. Ох, пора из этого гадюшника выбираться, а то всю душу истрахают. Вот прямо в большой праздник, когда из всех домов палить будут, он и сбежит. И к асурам пошлет зверинец прогнивший. Может, подпалит на прощанье. В благодарность. А как домой придет, порядок наведет: Пракашке мозги на место вставит, Бале на границе поможет, Багирку проведает. Может, и в горы поднимется, мать навестит. Учителя Шрирамана отыщет. К утру он план утвердил и успокоился. И тут же снова запереживал. А Йиньйинь-то где? Еле выдержал молитву на общей площади. Сколько можно задом кверху стоять, когда другу, может, помощь нужна? В то, что император Йиньйиня до сих пор у себя в покоях держит, не верилось. Даже чтобы Шэрхану досадить, не стал бы всемогущий сын дракона с бумажками чахлыми, тысячу лет назад написанными, спорить. Как только отпустили, он кинулся к Кляксе: — Где Дин Чиа, знаешь? Удивился Клякса, что Шэрхан на цзыси к нему обратился, но быстро в руки себя взял. — Знаю. — Веди. — Пойдем, — Клякса нехорошо усмехнулся. Линялый поднял на него взгляд просящий и сказал тихо: — Не надо… Клякса только нос скривил. — Просит отвести его к Дин Чиа. Вот я и отведу. Гадко стало от этого разговора — от злорадного тона Кляксы, от красных глаз Линялого — но пошел Шэрхан за ними. Долго петляли через внутренние дворы, по заснеженным лестницам, по сырым коридорам, и чем дальше — тем холоднее становилось на душе. Знал ведь Шэрхан эту дорогу. Сам Йиньйиня сюда тренироваться водил. На последнем переходе колени задрожали и в груди заледенело, будто снегу наелся. Но голова отказывалась верить. — Вот, — обратился Клякса к сгорбленной старушке в серой робе, когда в темную комнату спустились. — Желает конкубина Дин Чиа увидеть. Зря измывался, Шэрхан уже увидел. Платье красное, в серости подземелья, словно огненный цветок среди камней, полыхающее. Волосы черные, по столу разметавшиеся. Глаза бездонные, в потолок мертвым взглядом упертые. Как к столу подошел, Шэрхан не помнил. Как обнял тело холодное. Как по волосам гладил. Помнил только, что слезы не шли. Дыра в душе была, а заполнить нечем. Видать, пока четырех братьев хоронил, выплакал все, на пятого не осталось. — Как умер? — спросил он глухо у смотрительницы. Старушка деловито бумажками своими пошуршала. — По отметинам на теле, сзади напали. Били сильно. Потом задушили. Похоже, сопротивлялся. Взял Шэрхан руку тонкую: костяшки на пальцах в кровь сбиты. Кулаки сжаты, будто до сих пор дрался, будто палец кому выкручивал, как Шэрхан когда-то учил. Сопротивлялся. Вот тут-то и прорвало. Выл Шэрхан по-волчьи. Стену измолотил. Каждому дракону поклялся голову откусить. Остановился только когда лоб так заболел, что зрение на время потерял. Встряхнул головой, рожу вытер. Поцеловал Йиньйиня в губы синие и вышел. Прямиком в тронный зал пошел. *** Не хотели его пускать к императору. Хмурые стражники преградили путь алебардами. Не остановили бы сейчас Шэрхана ни металл, ни палки нефритовые. Но силы решил поберечь. — Скажите, есть у меня новости срочные. Про заговор против императора. Стражники переглянулись, и один ушел докладывать. Скоро двери тяжелые перед Шэрханом раскрылись, зев чудовища змеистого распахнулся, языком ковра красного к себе в пасть приглашая. Ступил Шэрхан без страха — от ярости дрожал. Вдоль ковра его проводил десяток пар глаз: чиновничьи, генеральские, шпионские. Императорские. Шэрхан встал перед троном и обратился на мхини: — Скажи им уйти. Император глянул испытующе, но, видимо, что-то было сейчас в лице Шэрхана такое, что заставило прислушаться. Он отложил кисточку, которой бумажки подписывал, и махнул рукой, всех выпроваживая. Нервно глянул на стражников, но их прогонять не стал. Боится. Правильно делает. Не в шахматы пришел Шэрхан играть. Не сразу слова нашлись, злость перехватывала горло. — За что? — только и смог выдавить Шэрхан. — О чем ты? Шэрхан сжал кулаки до хруста. — Один светлый человек на весь твой гадюшник, да ведь и того со свету сжил. Доброта глаз мозолила? Что ж ты за зверь! Император поднялся, вышел из-за стола, спустился по ступенькам к нему. Давай-давай, ближе подойди, чтобы проще бить было. — Объяснись, — тихо сказал император. — Или замолчи. — Нет уж, не заткнешь меня больше. Он всего-то и мечтал, что тебе понравиться, а ты, подлюга такая, убийц подослал. Император схватил за плечи, будто знал, что не выдержит сейчас Шэрхан. — Успокойся, — рявкнул, от себя отталкивая. — Перец совсем мозг расплавил? Стал бы я убийц посылать, когда палачей двести голов? — Он выпрямился, шапку императорскую на голове поправил, отступил на шаг. — Правильно я понимаю, что ты про Дин Чиа говоришь? Убили? Шэрхан кивнул. Мысли от горя путались. — Так ведь его вчера… на пути к тебе… ты же его вызвал… — Никого я к себе вчера не вызывал. У императрицы день благоприятный был, я даже к ней не пошел. Хочешь, у Вэя спроси. Тоже мне авторитет. — Ему еще меньше верю. Император глянул мрачно: — Как все было? Кто за ним пришел? Да больно он помнит? Ревность глаза затмила. — Евнух. Кто — не заметил. Шэрхан закрыл лицо руками. Пришел драться, а теперь хотелось себе голову раскроить. Император взял за плечо. — Клянусь тебе, никакого отношения к смерти Дин Чиа я не имею. Но что произошло, выясню. Слышишь? — Он позвал кого-то из-за двери и стал распоряжения отдавать: — Вызвать мне главного охраняющего ложе, начальника стражи и старшего конкубина. — Посмотрел на Шэрхана и сказал: — А ты пойди и выспись. Выглядишь как мертвяк ходячий. Смотреть больно. Шэрхан пошел. Да только не спал. Тишина в комнате была. Не та тишина, что бульканьем чайника теплит, и не та тишина, что тихим шорохом кисточки по холсту вдохновляет, и не та тишина, что дружеским молчанием душу успокаивает. Нет. Тишина была страшная. Одинокая. Отчаянная. Да и в ней долго не просидел. Пришли за ним совсем скоро и обратно к императору повели. Думал, нашли что. Виновника ему на растерзание дадут, местью насладиться позволят, но как лицо императора, от гнева черное, увидел, так понял — не затем привели. Кинули его стражники на колени, лицом в ковер ткнули. Алебарды наставили. Только и успел увидеть надменного Бамбука в углу да рассвирепевшего императора, что глазами не слабее палки нефритовой жалил. — Когда ты пришел меня в убийстве обвинять да зверем обзывать, забыл ты сказать, что вы с моим конкубином связь греховную имели. Шэрхан взглянул было вверх, но под давлением оружия снова в ковер уткнулся. — Чего? — Видели вас. Что прелюбодейством занимались, прямо в комнате. Да как посмели! Вот ведь сволочь Клякса. Подглядывал, значит. Разозлиться бы, да сил не было. Все потускнело со смертью Йиньйиня, безразлично стало. Разве что не хотелось, чтобы имя доброе с грязью смешивали. — Не было между нами ничего. Не любовник он мне — бхай. Не знаешь ты слова такого, нет его на мхини. Только на хапхи. Брат это. По духу, не по крови. Человек, за которого и умереть не жалко. — Не верю, — бросил презрительно император. — Да уж конечно, не веришь. Откуда тебе про такое знать. Всю жизнь с девками ядовитыми да безмудями кровожадными, откуда тебе про дружбу знать? Не усидел император на троне, вскочил и вплотную подошел. За волосы схватил, заставляя в глаза посмотреть. — Его я выброшу в яму, чтобы гнил. А тебя… — он попыхтел, наказание придумывая, а потом отпустил хватку и в сторону обратился. Спокойно и холодно. — Пятьдесят плетей. — Помолчал и добавил: — Не жалеть. Вытолкали Шэрхана из тронного зала и вниз по лестницам, по знакомым уже коридорам, в тюрьму в сопровождении Бамбука отконвоировали. В камеру не повели, на этот раз меж двух столбов приковали. Знакомый палач ему тихонько кивнул в приветствие. — Пятьдесят плетей, — сообщил довольный Бамбук. — Приказано не жалеть. — Так ведь… — начал палач растерянно. — Делай как приказано. Палач посерьезнел. Подошел и сказал тихо: — Прощай, Тигр. Детям буду рассказывать, что от моей руки пал. Да неужели пятьдесят плетей… Первый удар опалил лопатки, словно прут раскаленный под кожу загнали. Желудок в горло ударился. Слезы из глаз брызнули. Шэрхан дернулся на цепях. Выдохнул криком, а вдохнуть уже не мог. Значит, все это время приказ был жалеть. Пятьдесят таких и вправду не выдержать. На втором ударе Шэрхан безвольно повис на кандалах. На третьем чернота подступила. А на четвертом в комнату ворвался Вэй. — Останови! — завопил. — Заклинаю, господин главнокомандующий, останови! Палач замер с плетью в руках, посмотрел вопросительно. Бамбук дернул щекой. — Передумал? — тихо спросил он у Вэя, уверенный, что варвар их речи не понимает. — Передумал, — также вполголоса ответил Вэй. — Приказано отвязать и в комнату отвести. Сказано, каждый лишний удар на моей спине отразится, так что ты уж пожалей, господин главнокомандующий. Я не этот верблюд толстокожий, не выдержу. Прикажи остановить. — Будет он нашей погибелью, — горько сказал Бамбук. — А я сразу говорил, — вторил ему Вэй. Тяжело вздохнув, Бамбук махнул стражникам. Звякнули кандалы, и Шэрхан не устоял, на пол рухнул. Казалось, уже не поднимется, да плохо себя знал. Когда Вэй к нему шагнул, с рыком отпрянул. — Успокойся ты, зверюга, — сказал Вэй на мхини, — приказано мне вылечить тебя. Шэрхан зацепился за стену, вставая. — Тронешь меня этой штукой, в зад вставлю. — Ну и мучайся, дурак. Плелся Шэрхан до комнаты медленно. Как в дверь зашел, что-то в углу зыбко шоркнуло. Это Клякса в стену вжался. Трясись, гнида. Дойдут до тебя руки. Только не сейчас. Сейчас — лечь. Добрался Шэрхан до кровати, рухнул на живот и зажмурился. Непонятно, чему больнее было, телу или духу. В тишине полежал, а потом дверь скрипнула. Зашелестели робы, зашуршали шаги — одни приближаясь, другие отдаляясь. Снова дверь закрылась. Руки прохладные на спину легли. Прикосновения гладкого камня, легкие, заботливые, боль из спины вытянули. Скоро уже и не болело. Там. Погладил император по волосам: — Прости. Шэрхан полежал под лаской. — Хорошая штука нефрит. Раз — и будто не было ничего. Да ведь только было. Император шумно задышал, лбом прижался к лопаткам. Губами теплыми, влажными прошелся по позвонкам. Снова к шее прильнул. — Яо, — прошептал в самое ухо. — Мое имя — Яо. Поздно, Яо. Нет больше ценности в этом знании. Себе оставь. Шэрхан закрыл устало глаза. Император поднялся. — Я обещаю тебе, Шэрхан. Я найду того, кто убил Дин Чиа. Этот человек пожалеет, что родился. Когда за ним закрылась дверь, Шэрхан сел. Нет уж, император. Нет тебе больше веры. А вот на себя надежда есть. Найдет Шэрхан убийцу сам. И покарает — сам. *** На следующий день он выудил перед молитвой Линялого. Тот забегал глазами в поисках Кляксы, но не сбежал, так что к глиняному дракону на площади зашагали вместе. — Ты ведь не мразь, как этот, у тебя сердце есть, я же вижу, — сказал Шэрхан, вставая перед летающей змеей на колени. Линялый насупился, рядом с ним опускаясь: — Не говори плохо о старшем конкубине. Сказал не от страха, а будто по правде задело. Ну, сердцу не прикажешь. — Прости, — Шэрхан склонился к земле и прошептал: — Скажи только, что слышал. — Да всего-то и слышал, что в саду его нашли. Утром, говорят, охрана под яблоней красное увидела. Он уже сильно холодный был. — Кого-нибудь из охраны знаешь? У кого из слуг могу спросить? Линялый поломался, но пару имен назвал. До самого дня восхваления Шэрхан по дворцу метался, со слугами да стражникам разговаривая. Кому кулаком язык развязывал, кому камнем, с платьев обрезанным. Император тоже деятельность бурную всячески демонстрировал — Кляксу за недосмотр высек, начальника стражи разжаловал, Шэрхана допросы засвидетельствовать звал. Да только все впустую. Никаких зацепок не нашли. Как и в случае с танцовщицами — будто магия. Праздник восхваления отменили в связи с нераскрытым заговором и угрозой покушения, зато вечером за Шэрханом прислали. Пришел Носорог, и, завидя его, Клякса и Линялый тут же подорвались в купальни. — Да ты проходи, — сказал Шэрхан евнуху, мнущемуся в дверях. — Что как не свой? Давай хоть чаю выпьем. — Каждый день теперь себе чай заваривал, Йиньйиня поминал. Только одному совсем тоскливо было пить. Носорог округлил глаза: — Так ведь сын дракона… — Да мы быстро. Я намываться долго не буду. Сел Шэрхан у стола, снял с углей кипящий чайник и разлил крепкого чая. Запахло кардамоном и корицей. Пока Носорог усаживался напротив, Шэрхан подлил в пиалы молока, щедро сдобрил сахаром. — Это еще что? — поинтересовался насмешливо Носорог. — Это мой чай. — Выглядит как глина разведенная, а на запах — микстура от кашля. — Это из-за аниса. Ты пробуй, — сам отхлебнул. Совсем, конечно, не то. И вода не та, и молоко не то, и специи не свежие. Да все равно вкус дома. Йиньйиню бы, наверное, понравилось. Носорог поднес пиалу ко рту, но отпить не решился. Поморщился. — Все еще за битву снежную мстишь? — Если бы мстил, я бы тебе рис свой попробовать дал, — усмехнулся Шэрхан. Носорог заржал: — Слышал про смесь твою злую. Уж на что мы не дураки еду перчить, а Зы Пуджень рис твой попробовал, сказал, два дня язык не чувствовал. Кто такой Зы Пуджень, Шэрхан не знал, но то, что кто-то за ним объедки доедает, приносило злорадное удовольствие. — Что-то ты один сегодня? — спросил он, чай снова отпивая. Носорог дернул плечами: — Приказано отныне без стражи тебя водить. — Еще раз глянув на чай, он выдохнул: — Так и быть, попробую. Он приставил чашку к губам, а левой рукой привычно прикрылся. И увидел Шэрхан на этой руке то, от чего чай во рту вкус потерял. Да ну, подумаешь. Просто совпадение. Так? Он кивнул на бинты и спросил, как бы невзначай: — Что с пальцем-то? Секундное смятение, не дольше. Глаза стрельнувшие. Губы дрогнувшие. Дыхание задержавшееся. — В двери прищемил. Шэрхан кивнул с пониманием: — Бывает. Все еще кивая, он цапнул со стола палку для еды и ткнул Носорогу в колено. Да только хорошая у гада реакция. Отпрянул, отбросил пиалу. На ноги вскочил и кулаками хрустнул. Улыбался теперь уже совсем по-другому. — Жаль, Тигр. По душе ты мне был. Шэрхан поднялся неспешно, палочку в пучок из волос воткнул. — А ты вот мне что-то разонравился. Ох и огромный Носорог, чуть не на голову выше, и в плечах шире, и в руках длиннее. Ну и громила. Победить такого будет непросто. Понял Шэрхан, что впервые за пять дней улыбается. Первым делом он из платья вылез и подол курты на поясе повязал. Носорог обходил со стороны, следил за его раздеванием с любопытством. — Соблазнять пытаешься? — Да что там у тебя соблазнять? Ухмыльнулся Носорог и палку нефритовую из кармана достал. Э нет, так битва больно быстро закончится. Попятился Шэрхан, схватил, что первое под руку попалось, и запустил. Зонтик из вазы, потом саму вазу. От зонтика Носорог ушел, от вазы уклонился, а вот чернильница Линялого аккурат в лоб пришлась. Залило лицо черным, глаза залепило, и Носорог замотал головой, отфыркиваясь. Как раз в этот момент унылая вопилка Кляксы, громыхая бамбуковыми палочками, в него и прилетела. Носорог выругался, погребенный под деревянной махиной, а Шэрхан подскочил и нефритовый стержень из рук вырвал. Ох, как ждал-то этого. Отплатить за все синяки, за желудок изможденный, за унижения и боль. А то, что убийцу Йиньйиня этим отделает, так это лишняя щепотка перца на самосе. Со злорадством он вмазал шариком в шею, нажал — да только ничего не произошло. Будто пальцем ткнул. Неужто секрет какой есть? Ни рычажка, ни кнопки на гладкой палке не обнаружилось. Жахнул Шэрхан еще раз, но ничего нового не добился. А Носорог гнусно заржал. Вывернулся и ударил в челюсть так, что голова запрокинулась и свет на мгновение погас. Но стержень Шэрхан из рук не выпустил. Носорог хищно вцепился в запястье. — Откуда у тебя сила Цзы, ты же варвар, — сказал, кулак сжимая. — Зверем родился, зверем и умрешь. Мертвая была хватка, пусть и четырьмя здоровыми пальцами и одним Йиньйинем перебитым. Шэрхан палку еле удерживал. А когда совсем приперло, он схватил Носорога за перебинтованный палец и что есть силы дернул. Хрустнуло хорошо, кровожадно. Ослабла хватка, и Шэрхан высвободился. К стене отпрыгнул. Нефритовый стержень за пазуху спрятал. Носорог будто боли не чувствовал. Бодро вскочил и с кулаками на него попер. Большие кулаки. С тыкву размером, еще пара ударов — и голова в куски. Главное — не подпустить. Замахнулся Носорог, а Шэрхан в этот момент от души ногой в живот залепил. Длинные у Носорога руки, да все равно Шэрхановой ноги не длиннее. Отшатнулся Носорог, задыхаясь, и снова бросился. И снова пинок под ребра схлопотал. На следующий раз попробовал тоже ногой ударить, да длинное платье не позволило. Злиться стал, за ногами у Шэрхана следить, тут и пришло время действовать. Выхватил Шэрхан из волос палочку для еды и, подскочив, вогнал в шею. Хотел смерти быстрой, да больно толстая кожа. Еле проткнул. В яремную вену не попал. Взревел носорог, зубы оголив, и по-бешеному прыгнул, под себя подминая. Не успел Шэрхан отскочить, навалилась туша. Шею тиски кузнечные сжали. Он попробовал брыкнуться, да органов, особо чувствительных к встрече с коленом, не наличествовало. Ударил в челюсть, в нос, в глаз, но Носорог только кровь сплюнул и душить продолжил. Совсем тяжко стало. Голова закружилась. В груди запылало. Перед глазами уже заплясали черные точки, и Шэрхан раскинул руки, по полу шаря. Что-нибудь, ну хоть что-нибудь. Как обожгло пальцы, он сквозь боль улыбнулся. Носорог сощурился, о причине его веселья гадая, а все одно удар Йиньйиневым чайником по голове пропустил. Маленький чайник, почти пустой, а рожу до пузырей вскипятил. Заревел Носорог, стал пальцами по коже бурлящей царапать. Повалил Шэрхан его на пол, сверху сел, нефритовый стержень из-за пазухи дернул и замахнулся. Нет силы Цзы, а вот обычная сила имеется. Раз ударил, два. Челюсть берег, чтобы говорить смог, а вот глаз не пожалел. — Говори, кто подослал тебя, тварь. Страшно Носорог выглядел. От увечий не двигался. Но губы окровавленные и чернилами запачканные растянул: — Никто. Так, поиграться со шлюшкой твоей захотел. Задрожали руки от ненависти, волной горячей обдало. Во лбу только и стучало: «Убей, убей». Снова Шэрхан ударил: — Врешь. — Не вру. Уж больно красивый был. Вот и склонил покувыркаться. Что, если члена нет, то и не человек теперь? А он потом забоялся. Я и придушил. Злость заколола глаза. В груди заметался клубок яростных ненавидящих змей. — Врешь, — рычал Шэрхан в такт ударам. — Врешь. Врешь. Остановился, когда руку поднять больше не мог. — Давай, — подбодрил Носорог хриплым шепотом, пузыри пробитым носом пуская. — Немного уж осталось. Шлюшка твоя и то меня лучше драла. Занес Шэрхан руку, в висок целясь, да по пути остановился. Подначивает, гад. Заврался. Выдохнул Шэрхан, мозг в порядок приводя. — Врешь ты, — сказал спокойнее. — Быстрой смерти захотел. Ну уж нет. Долго тебе еще жить под пыткой. Всю правду расскажешь. Обещано мне, что о рождении своем пожалеешь. Вот этого и дождусь. Он опустил руку и прикрыл глаза. Вдруг почувствовал захват на кисти, резкий рывок, небольшую вибрацию — Носорог нефритовый жезл себе к ране на шее приставил и выстрелил. Больше не двигался. Шэрхан отбросил палку и с трупа сполз. Посидел, пока марево в голове не рассеялось, потом взялся за сапоги носорожьи и потянул тушу в коридор, оставляя за собой темно-кровавый след. На стражников быстро наткнулся. Глянули дико, алебарды наставили и на всякий случай отвели в тюрьму. Уж как домой к себе туда ходил. Забрали быстро и с поклонами. Отконвоировали сразу в покои императорские. Вместо тетки с красной кисточкой там обнаружились лекарь и новый начальник стражи. Под внимательным взглядом черных глаз лекарь обработал вонючей мазью Шэрхановы ссадины, а новый начальник стражи допросил. Вскоре оба удалились. Император подошел ближе: — Лучше? Не про ссадины спрашивал, так что Шэрхан не про них и ответил: — Пожалуй. Император оглядел Шэрханову окровавленную курту и со своего плеча плащ теплый отдал. В платье простом сером остался. — Тогда идем, — сказал он и повел темными пустыми коридорами. Пятеро слуг фонарями путь освещали, двадцать стражников неотступно следовали. Скоро вышли в сад, хлюпая сапогами по мокрому снегу. Морозно, а Шэрхану не холодно. Защищал плащ, теплом императора согревая. Знакомый уже запах был. Далеко зашли, туда, где Йиньйинь часами на морозе простаивал, про картины свои думая. Теперь же меж деревьев примостился резной каменный алтарь. Распахнул император дверцы, а внутри — черная статуя дракона и дощечка деревянная с красными иероглифами. Вихлясто было написано, Шэрхан только имя и разобрал. Он сглотнул комок в горле: — Читаю по-вашему плохо. — «Дин Чиа. Прекрасен был душой и верен сердцем. Чист помыслами и делами. Будь милостив к нему, подземный властитель, ибо живые помнят о нем только хорошее». С подноса, протянутого одним из фонарщиков, император взял две ароматические палочки. Одну протянул Шэрхану, вторую поджег от специальной лампады и вставил в подставку на алтаре. Шэрхан сделал то же. Странно было на душе. И тяжко, хоть в колодце топись, и легко, будто все бренное откинул. Витой дымок от палочек зазмеился в темное небо, и император поднял голову, провожая его. — Я и вправду ничего не знаю ни о дружбе, ни о любви. Только то, что ты показал. Не хочу этого лишиться. — Он повернулся и в глаза посмотрел: — Дай еще шанс. Шэрхан сжал крепче полы плаща. Холодно стало так, что пальцев не чувствовал. — Бери. Пять дней всего осталось до главного праздника. К побегу сумку уже собрал. Отчего же напоследок не расщедриться?
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.