Ибо я согрешил.

Жизнь идёт своим чередом, как бы тяжело Антону ни приходится. Он заметил это уже давно — даже самый плохой день всегда подходит к концу, а на смену ему приходит следующий. Его штормит только так, но он учится цепляться за борт и сдерживать внутри рвоту. Выходит через раз, но Антон делает некоторые успехи. И только рядом с Поповым голову отключать не получается. Вот же глупость — на групповой терапии, в разговорах с отцом Павлом получается, а вот с Арсением — нет. Он больше не дуется и кулаки не сжимает, а здоровается при встрече и даже смеётся над дурацкими шутками Шастуна, которыми тот так и сыплет от волнения. Антон в свою очередь прилежно носит ему им с Оксаной апельсины и старается не задевать тему лагеря в присутствии парня — от греха подальше. Таким — приветливым и, пусть и слегка натянуто, но всё же улыбающимся — Антон его ещё не видел, так что теперь для него весь Попов — одно сплошное, одетое в рваные джинсы и всегда аккуратно причёсанное минное поле. Шастун едва не ходит вокруг него на цыпочках, осторожно подбирает слова, постоянно заглядывает в глаза Арсу, пытаясь прочитать его эмоции, и всё равно то и дело натыкается на строгий взгляд и поджатые губы. Антон старается, действительно старается не замечать, какой Арсений красивый, но это у него тоже получается слабо. Он постоянно ловит себя за тем, что засматривается на его кривую улыбку или замирает, глядя на длинные, красивые ноги или покрытые венками руки, и тут же одергивает себя. От этих мыслей лицо горит румянцем, а внутри противно разливается вина и стыд, и Антон запрещает себе думать о Арсение в таком ключе — до следующей удачной шутки, на которую Попов тихо и хрипловато смеётся, а Антон снова забывает обо всём на свете. Это так неправильно, от этого так гадко, что Антону иной раз хочется никогда больше не возвращаться. Но приходят выходные, и Антон пишет ему тут же, как только получает назад свою мобилку. Кусает губы, глядя на сухое «набирает сообщение…», и беззвучно смеётся над редкими шутками, проскальзывающими в переписке. Он, естественно, ненавидит себя за это, и придумывает другую причину для своего волнения перед каждым визитом в больницу — радость встрече с Оксаной. Конечно, это не ложь — поэтому Антону так легко себя в этом убедить. За это время он лучше узнаёт Оксану и ничуть не разочаровывается. Пусть Шастун и открывает для себя несколько новых, неожиданных сторон девушки — к примеру, она не стеснялась вставить крепкое словцо в порыве гнева или радости (Арсений же в большинстве своём был против обсценной лексики, что настолько шло вразрез со всякими ожиданиями, что просто вводило Шастуна в ступор) — она была точно такой, какой Антон её считал. Яркой, доброй и искренней. И притягивающей к себе, словно магнит. Ради неё можно было терпеть и ужасный нрав её брата, и его ослепляющую красоту. Когда Антон приходит в больницу в этот раз, он сразу понимает, что что-то не так. Арсений встречает его возле двери с номером «68», напряженно хмурит брови, увидев Шастуна немного издалека, и молча кивает вместо приветствия. Он перенимает из его рук стаканчик с кофе, тут же прикладывается губами к крышечке и залпом выпивает половину. Уже по дороге в больницу Антон получил сообщение от Арса с просьбой принести ему карамельный латте и чуть не рассмеялся вслух, потому что ну, конечно же, он пьёт карамельное латте, что же ещё ему пить?, но просьбу исполнил. Сейчас же ему как-то не до смеха. Антон кивает в ответ и уже открывает рот, чтобы спросить, чего это он торчит в коридоре, как тот вдруг прижимает палец ко рту, прося быть тише. Попов неопределённо машет рукой, призывая идти следом, и сворачивает в вечно пустующую комнату для отдыха. И лишь прикрыв за собой дверь, парень разрешает себе выдохнуть и обессилено рухнуть в одно из давно никем не троганых кресел. Антон терпеливо ждёт пока он что-то скажет, но тот лишь откидывается на спинку и прикрывает уставшие глаза, явно не спеша ничего объяснять. — Что с тобой? — наконец осторожно спрашивает Шастун, присаживаясь рядом. Арсений приоткрывает один глаз, быстро окидывает юношу придирчивым взглядом и криво усмехается. — Я что, настолько фигово выгляжу, что ты так волнуешься? — насмешливо тянет он. — Не фигово! — тут же возмущается парень, принимая слова Попова чуть ли не как личное оскорбление. — Просто… — он замолкает, скользя взглядом по лиловым синякам, слегка осунувшемуся лицу, непривычно ссутуленных плечах и полопавшихся капиллярах на белках глаз Арсения, ища подходящее слово, — устало. — Потому что так и есть, — признаётся Попов и обессиленно вздыхает, садясь по-нормальному. — Окс целую ночь снились кошмары, начинались истерики. Едва удавалось её успокоить и уложить обратно, она снова вскакивала в слезах. Она только что уснула. За то время, что Антону здесь провёл, он узнал лишь то, что у Оксаны было диагностировано острое стрессовое расстройство. Он знал, как проявляется расстройство — спасибо, гугл! — но сейчас ему трудно было представить, что это всё действительно может происходить с обычно выглядящей настолько здоровой в обычном общении Оксаной. — Я думал, её уже завтра должны были выписывать, — растеряно говорит Антон. — Да, думаю, нас задержат ещё на пару дней, но не дольше. Мне сказали, что это уже остаточные признаки, которые скоро должны сойти на нет. Теперь нас ждёт долгая и кропотливая работа с постоянными рецидивами, — Арсений пытается звучать непринуждённо и радостно, но когда он смотрит Антону в глаза, то выглядит вымотанным до предела. Шастун несколько секунд молчит, обдумывая сказанное, а потом, не сдержавшись, спрашивает тихо, непривычно мягко и ласково: — А ты-то как? Арсений тут же встрепенулся, а внимательные голубые глаза сканируют лицо Шастуна в поисках какого-нибудь подвоха или шутки. Антон с храбростью выдерживает испытание. Наконец, не найдя ничего подозрительного, парень сдаётся, вздыхая: — Бывало лучше, но я справлюсь. — Тебе бы тоже поспать, — продолжает Антон. — Потом посплю, — отмахивается Попов, а потом, после небольшой паузы добавляет уже тише: — Спасибо. — Что, так вкусно? Нужно было себе тоже взять. Арс непонимающе хмурится, а Антон кивком указывает на стаканчик с кофе, криво улыбаясь. Облегченный вздох невольно срывается с губ Попова, и на них расцветает пусть и вымученная, но всё же улыбка. Это длится всего секунду, — этот взволнованный, полузаботливый взгляд друг другу в глаза, хрупкое подобие такого желанного перемирия и неуверенные усмешки на губах. Они оба негласно соглашаются дать этому выражению на миг зависнуть в воздухе, остаться на языке и в памяти, прежде чем снова произнести хоть слово. — А ты? — после паузы спрашивает Арсений. Антон давит остатки довольно урчащего чувства в груди и теперь уже сам непонятливо хмурится: — А что я? — Сам знаешь. Ты же всё ещё в том гадюшнике, — лисий носик вдруг зябко морщится, как будто от зубной боли. — Почему ты просто не свалишь оттуда? Антон даже не вздрагивает, он не глупый — понимает, что рано или поздно речь о «Божьей Воле» должна зайти. Шастун лишь отводит взгляд, смотрит в окно, и выдавливает, нехотя: — Не всё так просто. Не говорить же Арсению о том, что он действительно хочет вылечиться, — он же по-любому взбесится, а злить его не хотелось, особенно сейчас, когда они только-только восстановили это хлипкое равновесие. Но Арса такой ответ не устраивает. Он по обыкновению раздраженно фыркает и спрашивает, прищурившись: — И что же тут сложного? — Да куча всего! — неожиданно вспыхивает Антон. — Куда мне по-твоему идти? Когда Оксана сбежала, у неё был ты, а у меня никого нет, — едва понимая, что несёт, произносит Антон и тут же пугается собственных слов. Он ждёт, что Арс тоже вспылит, посмеётся над ним или прикажет взять себя в руки — а потом неизбежно уйдёт, но того, что он грустно улыбнётся и, пожав плечами, скажет: — У тебя есть кое-что получше меня, у тебя есть мы с Оксаной, — он точно не ожидает. Антон удивлённо воззирается на Арса, и тот добавляет: — Ты же не думал, что мы бы тебя отшили, если бы ты решил удрать оттуда? Зная, что там творится? Антон чувствует, как в горле завязывается тугой ком, и несколько секунд молчит, глядя на свои голые ладони и пытаясь понять смысл сказаного и при этом не разрыдаться, как последняя девчонка. Задача, как оказывается, не из лёгких, потому что глаза не перестает предательски щипать. — Это много для меня значит, но здесь правда всё сложнее этого. Давай лучше поговорим о чём-то другом, хорошо? — наконец предлагает Шастун. Арсений вздыхает, но кивает. Воцаряется тишина. Из коридора слышится чьё-то мерное шарканье, на улице поют только-только вернувшиеся с юга птицы, а в комнате для отдыха — ни слова, лишь время от времени звук обратно поставленного на обратно столик стаканчика с кофе. Антон перебирает в голове события прошедших недель, пытаясь выудить какую-нибудь тему для разговора, но ничего не приходит на ум, кроме одной, на которую с Арсом говорить не стоит. Разве что… — Можно попросить у тебя совета? — спрашивает Шастун. — А то я с ума схожу. Арс тут же кивает, любопытно сверкая глазами. И Антон рассказывает ему о Диме. О первой встрече на крыльце, о внезапном возвращении в лагерь, непонятной отстранённости все эти две недели и даже о том разе, когда он застал его в слезах. — Я понятия не имею, что с ним происходит и как ему помочь, — раздосадованно заканчивает Шастун. Арсений одним глотком допивает кофе, поднимается с места и подходит к окну, задумчиво выглядывает наружу. — Сказать наверняка не могу, но думаю, что он расстроен именно из-за возвращения в лагерь. Может быть, он разочаровался в себе, может, в программе, а может, он никогда в неё и не верил, — парень пожимает плечами и оглядывается на Антона. А Антон не знает, что ему сказать. Ему и в голову не приходило, что причина может быть в этом. Он-то думал, что с ним что-то произошло за то время, пока его не было. — Но это не имеет смысла, — всё же возражает Антон. — Без веры и стремления к исцелению невозможно ничего добиться. А если их у него никогда не было, то почему он вообще согласился на это? — А кто бы его спрашивал? — горько усмехается Арсений, опираясь на край подоконника. — Разве у тебя самого был выбор? — Конечно, — быстро кивает Шастун, будто это самая очевидная в мире вещь. Попов на мгновение умолкает, пытаясь уместить одно-единственное слово в голове. — И ты согласился? — наконец тихо, ошарашенно спрашивает он, пялясь на Антона, как на сумасшедшего. Его этот взгляд, честно говоря, просто бесит — как будто это Попов к нему в психушку пришёл, ей-богу, — и он раздражённо фыркает. — А как по-другому? Это мой последний шанс, — говорит, скрестив руки на груди. Эти слова будто щёлкают каким-то выключателем в голове у Арса, потому что его выражение лица мгновенно меняется. Губы сливаются в тонкую линию, на щеках от внутреннего напряжения появляются ямочки, взгляд тут же ожесточается. Арсений выпрямляет расслабленно опущенные плечи и пренебрежительно вздергивает кончик носа. — Шанс на нормальность? — уточняет он, зло сощурившись. Антон вместо ответа поджимает губы, и Арсений разочарованно мотает головой. Взгляд, которым он его одаривает, становится последней каплей в и так переполненной чаше непонимания, раздражения и этих бесконечных вопросов, которые Антон постоянно сам себе задаёт, и его просто-напросто прорывает. — Я не знаю, ясно?! — вскрикивает он, подрываясь на ноги, и принимается расхаживать туда-сюда по вдруг будто бы уменьшившейся в несколько раз комнате. — Я не знаю, чего я жду. Не знаю, что мне делать, можно ли доверять отцу Павлу, и родителям, и тебе, и вообще всему, чему меня учили всю жизнь. Может, я даже не гей, я не знаю! Я не знаю, что правильно, а что — нет; что происходит с Димой и как ему помочь. Я нихера не знаю, понятно?! — едва не всхлипывает Антон, рухнув обратно в кресло, и от отчаяния обхватывает голову руками, упираясь локтями в колени. Арсений так и застывает с открытым ртом, пытаясь переварить сказанное. Он растерянно шарит глазами по съежившейся долговязой фигуре, по нервно подёргивающим пшеничные волоски пальцам и слышит лишь громко стучащее в висках сердце. Он наконец видит перед собой Антона — испуганного, запутанного маленького мальчика, который изо всех сил старается сделать то, что правильно, — и от этого вида щемит сердце. Такой же была и Оксана перед тем, как он забрал её из того гадюшника. Ноги сами по себе делают шаг навстречу, а потом ещё и ещё, пока не останавливаются прямо перед Антоном. Тёплая, широкая ладонь ложится на ощутимо напряжённое плечо Шастуна, пальцы легонько сжимаются, и скованные мышцы под ними медленно расслабляются. Антон прерывисто вздыхает, дрожа всем телом. — Прости, — сипит внезапно севшим голосом Арс, возможно, слишком ласково проводит большим пальцем по оголённой коже около съехавшего набок ворота футболки Антона и тут же отходит и садится в кресло рядом. Он несколько секунд разглядывает Шастуна, чуть не воющего от тоски, в попытках придумать, как ему помочь, и в конце концов решает решать проблемы по мере их поступления. — Если дело действительно в том, о чём я думаю, ты не сможешь ему с этим помочь, — начинает он непривычно мягким, бархатным голосом, и Антон отнимает руки от лица, — но это не значит, что ты не можешь быть с ним рядом. Не дави на него, не требуй объяснений, просто предложи свою поддержку. Я уверен, ему будет приятно знать, что в кои-то веки кто-то на его стороне. Думаю, так будет лучше всего. Антон несколько мгновений разглядывает его лицо, будто бы видит его впервые в жизни, не скрывая благодарности во взгляде, и тепло улыбается. Арсения это, похоже, ужасно смущает, потому что он вдруг отводит глаза, кусая улыбку, и принимается с неподдельным интересом разглядывать ковёр под ногами, будто это самое захватывающее зрелище в мире. Антон считает появившуюся на его щеке ямочку своим личным достижением. Он задумывается о чём-то другом, и несколько секунд набирается смелости, прежде чем заговорить: — Оксану силой заставили пойти на программу, да? Ямочка на щеке исчезает почти мгновенно, и Антон почти жалеет, что вообще открыл рот. В какой-то момент ему кажется, что Арс не станет отвечать, но он вдруг кивает, напряженно нахмурившись. — Мама с папой никогда не были шибко религиозными людьми, но после того, как папы не стало, у мамы будто что-то щелкнуло в голове, — невесело усмехнувшись, произносит Попов и делает характерное движение рукой у виска. — С появлением Вити всё стало в несколько раз хуже. Это наш отчим, — объясняет он, брезгливо поморщив нос. — Строит из себя грёбанного святошу, хотя на деле первый в очереди в ад. Это он уговорил маму отправить Окс в ту дыру. Он замолкает на миг, а потом продолжает, глядя Антону прямо в глаза, хрипя от злости: — Он залез в телефон Оксаны без разрешения, нашёл переписку с её девушкой и разболтал об этом маме. Антон представляет себе, как взрослый мужчина копается в мобилке падчерицы, читает её признания в любви, и чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. — Это отвратительно. Арсений отрешенно кивает и трёт покрасневшие от усталости глаза. — А почему они не отправили… тебя? — осторожно спрашивает Антон, внимательно следя за его реакцией. Впервые за всё это время они поднимают тему ориентации Арса, и он немного волнуется, что Попов решит просто отшутиться или, того хуже, заткнёт Шастуну рот, справедливо заметив, что это не его дело. Но он лишь усмехается и неосознанно касается кончиками пальцев тоненького радужного браслета на левой руке. — Мне повезло съехать до того, как у этой парочки окончательно поехала крыша. Мы с ними не особо близки, но думаю, мама обо мне знает. Матери обычно знают такие вещи, — хмыкнув, заканчивает Арсений. Антон вспоминает лицо своей мамы, когда он к ней тогда пришёл, и внутри что-то неприятно скребется — она-то понятия не имела, что он гей страдает от этих искушений. — Моя не знала, — тихо говорит Антон и смотрит в окно, разглядывая ветки дерева напротив, пытаясь бороться с комом в горле. — Я впервые… влюбился в парня в средней школе, — он мельком мечтательно улыбается, погрузившись в воспоминания, и Арсений неосознанно зеркалит его улыбку. — Он был старше меня на несколько лет, да и вообще не был заинтересован во мне, так что между нами ничего не было. То есть, не то, чтобы я хотел, чтобы было, — поспешно проясняет Антон, — но… Словом, после того я пытался бороться с этим и даже преуспел на какое-то время… — А потом пошёл в универ? — насмешливо хмыкнув, перебивает его Арсений и заходится приступом хохота, глядя на Антоново вытянутое лицо, будто он только что прочитал его мысли, а отсмеявшись, объясняет: — Всё всегда начинается в университете. — Мне понравился один парень с моего курса. Типа, очень сильно, — неловко пожимает плечами Антон, избегая глаз Попова. — На весенних каникулах я приехал к родителям на несколько дней и во всём признался. Мама от подруги в церкви слышала о лагере, в котором помогают таким, как я, — заканчивает он. Арсений не говорит ни слова, задумчиво чуть нахмурив брови. Он внимательно рассматривает лицо Шастуна, уделяя особое внимание необычным деталям, вроде родинки на носу, оттопыренных ушей и следов от укусов на нижней губе. Антон часто моргает да смущённо отводит глаза, туго сглатывая, но Попова это только веселит — он улыбается и снова сыпет искрами-фейерверками из глаз. Наконец, минуту спустя, он наконец нарушает тишину: — Ты сказал, что не знаешь, гей ли ты вообще. Это ты о чём? Антон криво улыбается, пожав плечами. — Мне нравились парни, но я никогда… Ну, знаешь… — стыдливо мнётся он, и Арс понимающе кивает. — Секс — это не единственное выражение чувств, так что не думаю, что это необходимо для того, чтобы знать, кто ты. — Да я и не целовался с парнем никогда, — между делом хмыкает Шастун. Глаза Арсения увеличиваются, как кажется Антону, ровно вдвое. — Что, совсем никогда? — переспрашивает он, а после неловкого кивка юноши, ошарашенно выдыхает: — Ничего себе. — Не надо на меня так смотреть, — смущённо бормочет Антон. Арсений мягко смеётся, сияя ямочками на щеках, проводит рукой по волосам и зевает в кулак. — Ты многое теряешь, — пожимает плечами он, загадочно ухмыляясь, и в груди у Антона что-то взволнованно вибрирует, а потом вдруг рывком поднимается на ноги, подхватив со стола пустой стаканчик. — Ладно, пойду просплюсь, пока ещё могу доползти до палаты. Думаю, Окс не скоро проснётся, так что тебе незачем здесь торчать. — А можно я ещё немного здесь посижу? — спрашивает Антон, зачем-то тоже вскочив с места, а потом, отвечая на замешательство во взгляде Попова, добавляет: — Не хочу уже возвращаться в мотель, к маме. Арсений понимающе кивает. — Как угодно. Спокойной ночи, — улыбается он, сонно потирая глаза. — Ага, сладких снов, — хмыкает Антон, плюхаясь обратно в кресло, попутно доставая из кармана джинс старенькую «пятёрку». Не говоря больше ни слова, Арсений выходит из комнаты и аккуратно прикрывает за собой дверь, пока Шастун следит за ним взглядом. Он несколько секунд выжидает, прислушиваясь к отдаляющимся шагам, а потом засовывает телефон обратно, обессиленно выдыхая и запрокидывая голову назад. Слушает, как стучит в висках сердце, облизывает пересохшие губы и вдруг растягивает губы в слабой, но абсолютно счастливой улыбке. Он не облажался.