Ибо я согрешил.

Тихо. Ни слова, ни шороха, даже сверчки за окном почему-то умолкли. Оглушающе тихо, настолько, что Антону становится не по себе. Он касается пожелтевшей страницы, легко пробегает подушечками пальцев по мелкому шрифту, хватает угол листа и, с удовольствием прислушиваясь к тихому шороху бумаги, переворачивает страницу. Сколько же юношей и девушек держали в руках этот старенький томик Библии? Сколько из них ночами лихорадочно бегали глазами по страницам, ища ответы на свои вопросы? Сколько обливались слезами, вцепившись в пошарпанный переплёт? Антон представляет их всех — испуганных и потерянных, таких же, как и он; так же сидящих на полу, поджав колени к груди, и вглядывающихся в книгу в тусклом свете ночника. Он почти видит их в отражении зеркала в углу. Вдруг, вырывая Антона из его мыслей, из коридора, словно пушечный выстрел, доносится тихий скрип. Шастун тут же замирает с книгой в руках, едва дыша, и прислушивается к исходящим снаружи звукам, но вокруг снова воцаряется гробовая тишина. Он бросает взгляд на часы — уже за полночь — и выжидает ещё несколько секунд, прежде чем как можно тише подняться на ноги. Шастун аккуратно выглядывает в коридор, убеждаясь в том, что никого поблизости нет, а потом выскальзывает из комнаты и на носочках идёт к выходу, заранее зная, кого увидит. Он выходит на крыльцо и застывает на месте, разглядывая чётко выделяющуюся на тёмном фоне обтянутую белой футболкой мужскую спину. Антон скользит взглядом по покрытым мурашками рукам, отчаянно цепляющимся за ограждение пальцам, по тлеющему кончику сигареты, зажатой между пальцев правой руки, и низко опущенной голове. Парня бьёт крупная дрожь, и Антона вдруг охватывает непреодолимое желание коснуться его плеча. Он делает шаг вперёд, и вдруг доска под его ногой протяжно скрипит. Мужчина, опирающийся на поручни, резко оборачивается, но тут же облегчённо вздыхает, увидев Антона. Дима несколько мгновений смотрит в его испуганные зелёные глаза, а потом криво ему улыбается. — Ты чего здесь делаешь? — беззлобно шепчет он. — Могу задать тебе тот же вопрос, — невозмутимо отвечает Шастун, и Дима хмыкает. Он снова окидывает юношу оценивающим взглядом, чуть прищурившись, а потом медленно, будто бы всё ещё колеблясь, передаёт ему свою сигарету. Антон не отказывается, чувствуя как ладошки при её виде чуть ли чесаться не начинают, — лишь кивает в знак благодарности и жадно затягивается, блаженно прикрывая глаза. — Не боишься, что брат Сергий поймает? — шепчет он секундой позже, неторопливо выдыхая седые клубки и передавая сигарету обратно. Дима смотрит на Антона, вскинув бровь, а потом вдруг заходится тихим, хрипловатым смехом, как будто Шастун особенно удачно пошутил. Всё ещё посмеиваясь, Позов затягивается и облокачивается на перила позади себя. Антон, всё это время ошарашенно наблюдавший за столь странным поведением Димы, лишь быстро тряхнул головой. Ему и так проблем хватает, незачем ещё и это пытаться понять. — Слушай, — решительно начинает он, глядя Позову прямо в глаза, и улыбка медленно сползает с его губ, — я не буду тебя спрашивать, всё ли в порядке, потому что это дебильный вопрос. И не буду просить рассказать мне, в чём дело, — хотел бы — уже бы давно рассказал. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я рядом, — Антон туго сглатывает, прежде чем продолжить. — Мы не обязаны обсуждать проблемы друг друга, но мы можем болтать просто… ну, знаешь, обо всём. Как друзья, — заканчивает он, неуверенно пожав плечами. Дима подносит дрожащую сигарету к губам и судорожно вдыхает, не отрывая изучающего взгляда от Шастуна. Он задерживает дыхание, нервно оглядывается по сторонам и наконец кивает, выпуская из лёгких дым, тут же закручивающийся в аккуратные спирали. — Хорошо, — говорит он, растягивает губы в безрадостной улыбке, отдаёт сигарету Антону и уходит обратно в дом. Шастун зажимает её меж зубов, пятится назад, не обращая внимания на снова скрипнувшую под ногой доску, и упирается лопатками в стену позади себя, устало склонив голову. Из его горла вырывается усталый вздох. Кажется, будто ещё одна тайна — и голова у него просто-напросто взорвётся. И даже эта маленькая, но столь необходимая победа, не дарит никакой радости.

***

Когда Антон в субботу утром получает из рук мамы свой телефон, на экране уже мерцает оповещение о пропущенных смс-ках. Они оказываются от Окс. [среда, 1 мая] [14:23] «меня наконец выписали и отдали мобилку, так что теперь можем переписываться напрямую и тебе не нужно будет терпеть моего противного брата. ура!» [9:06] «торжественно приглашаем тебя сегодня к нам с арсом домой. я уже уговорила его испечь банановый хлеб специально к твоему приходу, так что теперь ты обязан отпроситься у мамы)) p.s. только мы ещё не до конца освоились, так что не обессудь за бардак)» Антон быстро пробежал глазами по сообщениям, подольше остановившись на части о банановом хлебе. Он невольно рисует у себя в голове картинку с ног до головы измазанного в муке Арсения, сосредоточенно отмеряющего нужное количество сахара, и улыбка на губах становится в два раза шире. Шастун быстро моргает, чтобы избавиться от видения, осторожно косится на маму и печатает ответ: [10:14] «кинь адрес, надеюсь, освобожусь к обеду» Ответ приходит только спустя несколько часов, когда они с мамой сидят в своём номере перед телевизором и смотрят какую-то глупую развлекательную передачу. «А теперь давайте взглянем на правильный ответ!» — с пугающим энтузиазмом предлагает ведущий, в тот же момент, когда мобилка Антона тихо вибрирует. Не отрывая взгляда от экрана, парень вслепую нащупывает её и не может не охнуть, читая короткое: [13:24] «тебя арс подвезёт» Несколько секунд он тупо пялится в экран в попытках решить, какой из десятка одновременно всплывших в голове вопросов задать первым. А потом телефон сигналит снова — в этот раз, о входящем звонке. Шастун резко вскакивает на ноги, сбивая с тумбочки рядом неработающую лампу, закрывает от мамы ладонью будто бы назло ярко мигающее на экране «Арсений Попов» и бормочет что-то о звонящей ему бабушке, прежде чем пулей вылететь из номера в коридор. Он отходит на безопасное расстояние, чтобы мама точно не услышала их разговор, и только потом отвечает на звонок. — Ты зачем мне звонишь?! — вместо приветствия шипит Шастун прямо в динамик, чувствуя как громко в ушах шумит кровь. — У меня чуть сердце не разорвалось! — Рад, что я тебя так… волную, — с не присущей ему жизнерадостностью отвечает Арс, и Антону совершенно не обязательно быть рядом с ним, чтобы видеть его насмешливо приподнятые брови. Шастуну требуется все его самообладание, чтобы не простить ему всё и вся ровно в тот же момент. Приходится даже нахмуриться посильнее, чтобы придать голосу больше недовольства. — Не смешно! А если бы телефон не был у меня в руках, и мама увидела твой звонок? — Ну, ведь не увидела же, чего ты злишься? — примирительно говорит Арс, и тут же переводит тему: — Тебе Окс уже сказала, что я тебя сам к нам домой завезу? — Да, но… — Вот и хорошо, — перебивает он, и на заднем плане кто-то громко сигналит. — Отправь мне адрес смс-кой и выходи, я буду через пару минут. Антон порывисто обнимает себя за плечи и быстро косится на дверь дальше по коридору, за которой сидит, погрузившись в телепередачу, его мама. — Я не могу через пару минут, — нехотя тянет он. — Я не знаю, что маме сказать. Арсений в телефоне недовольно, нарочито громко вздыхает. — Так придумай что-нибудь! — Если бы не позвонил мне при ней, было бы легче, — зло ворчит Антон, — а теперь она точно что-то подозревает. — Господи, скажи ей что угодно, только побыстрее, — стонет по ту сторону Попов. — Не сможешь ничего придумать — скажи правду. Давай, жду адрес! — говорит напоследок он и выбивает раньше, чем Антон успевает вставить хоть слово. Шастун тяжело вздыхает, сует телефон в карман и заходит в номер, остановившись прямо на пороге. Мама тут же ставит телевизор на паузу и взволнованно чуть хмурится, глядя Антону в глаза. — Что-то случилось? Юноша туго сглатывает, обводит комнату взглядом, пытаясь зацепиться хоть за что-то, что поможет ему удрать, но в голове мучительно пусто. В этом вакууме вдруг всплывают слова Арсения: «Не сможешь ничего придумать — скажи правду.» От этой мысли сердце начинает колотиться о рёбра с такой силой, что Антон начинает побаиваться, что это будет заметно даже сквозь футболку. Он снова смотрит на мать, открывает рот и пытается заставить себя обо всём рассказать, тем более что правда не такая уж и ужасная. — Там это… погода такая х-хорошая. Я гулять пойду… в парк. Вернусь через пару часов, — запинаясь, только и выдавливает из себя он, а потом снова исчезает за дверью, оставляя ничего не понимающую маму позади, и зачем-то ускоряет шаг, будто она решила бы его догнать. Он сбегает вниз по лестнице, параллельно отправляя Арсу сообщение, перескакивая сразу через несколько ступенек за раз, и выходит наружу. Погода сегодня и вправду прекрасная: ярко светит по-весеннему ласковое солнышко, громко поют птицы, а деревья радуют своим обилием зелени. Антон на все лёгкие вдыхает воздух, наполненный лёгким ароматом майских цветов, сунет руки в карманы и не спеша шагает к дороге, оглядываясь по сторонам. Он чуть запрокидывает голову к небу, проводит взглядом небольшую стайку воробьёв и мысленно прикидывает, что ещё пару минут у него есть. Шастун закрывает глаза и прислушивается к шуму вокруг: отдаленным разговорам прохожих, шуму проезжающих мимо машин, пению птиц. Вдруг на душе становится невероятно легко. Ему не грозит провести весь день наедине с матерью. Вместо этого сейчас приедет Арсений и привезёт его к вечно улыбающейся, приобнимающей Шастуна за плечи — или скорее за талию, в силу разницы в росте — и хохочущей Оксане и, Антон ни на секунду не сомневается, вкуснейшему банановому пирогу. Да, он приедет обратно через несколько часов и, может быть, мама потребует объяснений, а ещё через день ему нужно будет снова возвращаться в лагерь, но почему-то сейчас ничего из этого не может испортить Антону неожиданно хорошее настроение. — Не спи, Шастун, — замёрзнешь! — вдруг звучит неожиданно близко, и юноша невольно вздрагивает, тут же распахивая глаза. Перед ним стоит Арсений, подозрительно широко улыбаясь и прислонившись к старенькому, но всё ещё солидному мотоциклу. Антон скользит взглядом по потускневшей чёрной краске, едва виднеющейся между всевозможными стикерами разной давности, поближе приглядывается к пускающему блики металлическому рулю и понимает, что уже несколько раз видел этот мотоцикл на парковке возле больницы. — Твой? — слегка ошарашенно спрашивает Антон, кивком указывая на мотоцикл. — Мой, — не без гордости отвечает Арсений и, хитро прищурившись, добавляет: — Нравится? — Да, — честно говорит Антон, наслаждаясь на долю секунды застывшей на лице Попова робости, но почти сразу же недовольно скрещивает руки на груди: — И давно ты моим личным водителем заделался? — Да я бы не против, но вот только, думаю, я тебе не по карману, — двусмысленно усмехается Арс. — Я просто и так был в центре… по делам, вот и решил тебя подобрать по дороге домой. — Я бы и сам добрался, — всё же упрямо пожимает плечами Антон, но шагает к мотоциклу. И практически тут же внезапно тормозит, упёршись пятками в асфальт, вперившись взглядом в одну из наклеек, самую большую и яркую, прямо над задним колесом мотоцикла, с надписью «Love is Love» на фоне ЛГБТ-флага. Твою мать. — Я не поеду, — торопливо говорит Шастун. — Почему это? — вскидывает брови уже оседлавший мотоцикл Арсений. — Могут подумать, что мы… вместе, — не глядя на него говорит юноша. — Тогда прижимайся поближе, чтобы подумали наверняка, — весело предлагает Арсений. — Не смешно. — А по-моему — очень даже, — всё так же улыбаясь, пожимает плечами Попов, но увидев грозно сдвинутые к переносице брови и скрещенные на груди руки, мягко добавляет: — Не переживай, на тебе будет шлем. Тебя никто не узнает. Разве что по твоей лоховской одежде, — заканчивает усмехнувшись он. Антон смотрит в его ясно-голубые глаза, а потом на протянутый ему шлем им в тон и вскидывает одну бровь: — Ты серьёзно? — Это Оксанин. Она цвет выбирала, — пожимает плечами Арс, и Шастун сдаётся — вздыхает, натягивает шлем на голову и садится позади Попова, аккуратно кладя руки ему на талию, игнорируя его смешок. Арсений вдруг слегка поворачивает голову и оказывается так близко, что Антон чувствует на щеке его дыхание. Голубые глаза принимаются нарочито медленно скользить по лицу Шастуна, будто бы не замечая ни румянца на щеках, ни частого дыхания, вырывающегося из приоткрытых губ, ни горящих зелёных глаз, прикованных к глазам Арсения. Пальцы Антона непроизвольно сжимаются в кулаки, комкая футболку Попова, на что тот отвечает лишь тихим хмыканьем, но не делает ни малейших попыток отстраниться. Это длится не более десяти секунд, но по ощущениям — как будто вечность. Антон не смеет пошевелиться, как будто потеряв контроль над телом. Он лишь чувствует, как кружится голова от такой внезапной близости, ощущает терпкий запах одеколона Арсения и слушает собственное сердце. — Арс… — тихо просит он неожиданно осипшим голосом и трусливо отводит глаза, когда в него врезается взгляд со смесью любопытства, веселья и ещё чего-то, опасно похожего на возбуждение. Арсений задерживается ещё на секунду, в последний раз пробегая взглядом по лицу Шастуна, а потом отворачивается, как будто ничего и не случилось, и лишь тихо, хрипловато смеётся. Он тоже надевает шлем, заводит мотоцикл и на пробу зажимает газ, заставляя мотор под ними взреветь. — Держись крепче, — кидает он через плечо, перекрикивая рокот двигателя, и тут же срывается с места. Арс оказывается любителем опасной езды: он резко разгоняется, внезапно тормозит на светофорах, обгоняет машины, опасно виляя со стороны в сторону, и будто бы только распаляется от звучащих им в спины гудков автомобилей. Антону от этого всего то и дело перехватывает дыхание. Он судорожно цепляется за Попова, тесно прижимаясь к его спине, зажмуривается во время особо опасных маневров и едва ли не скулит Арсению в плечо, ожидая, когда всё наконец закончится. Заканчивается всё минутой позже, когда они выезжают из центра города, и Арсений, обернувшись, замечает позеленевшую физиономию Шастуна. Он тут же сбавляет обороты и, глядя прямо на дорогу, улыбается от ощущения чуть расслабившихся рук у себя на талии. Антон впервые за всю поездку оглядывается вокруг. Внизу, под ними, со всё ещё чудовищной скоростью проносится асфальт, а мимо мигают люди и здания, сливаясь в одну разноцветную массу. И всё это вызывало бы чистейший ужас, если бы не уверенно и спокойно лежащие на руле бледные ладони, покрытые чуть выступающими венками, теплые лучи майского солнышка, приятно согревающие кожу, и едва ощутимый запах духов Арсения. От этого так тепло и спокойно, что хочется прижаться щекой к плечу Арсения, покрепче его обнять и замурлыкать кошкой, прикрыв глаза. Это желание пугает, но Антон его не гонит — позволяет остаться подольше, чтобы распробовать его сладковатый вкус на языке, впечатать момент в память и потом не раз возвращаться к нему во сне и в воспоминаниях. Они останавливаются возле обыкновенной девятиэтажки и слазят с мотоцикла. Арсений галантно пропускает Антона вперёд себя в подъезд, насмешливо дёрнув бровями, и они вместе поднимаются на нужный этаж, неловко переминаясь с ноги на ногу в тесном лифте. Арс открывает дверь квартиры, и Антон едва успевает оглянуться вокруг, как его тут же чуть не сбивает с ног Оксана. — Привет, — где-то в районе ключицы радостно вздыхает она, крепко обнимая его за талию. — Я так рада, что ты пришёл! Я тут в одиночку скоро с ума сойду. Она отходит на шаг назад и смотрит на него с такой благодарностью и счастьем, что Шастуну становится немного не по себе. — А как же Арс? — спрашивает Антон, невольно косясь на Попова. — Да он постоянно по делам гоняет, не словишь, — отмахивается Оксана и тут же хлопает в ладоши. — Идите мойте руки, а я пока чай заварю. Девушка исчезает за дверью кухни, и Антон, снова переглянувшись с Арсом, будто бы спрашивая у него разрешения, шагает вглубь квартиры. Она оказывается маленькой, даже крошечной, но уютно обустроенной. На стенах повсюду висят самые разнообразные плакаты, листовки, фото и записки, и Антон даже притормаживает, чтобы рассмотреть как можно больше из них. На полках стоят тонны книг и куча совершенно неожиданных мелочей, вроде маленького пластикового слонёнка между какой-то странной концептуальной хернёй кислотно-желтого цвета и засыпанной пылью пластинкой Армстронга, выглядящей так, будто она походит из позапрошлого века. Мебель — как Антон видит, мельком заглядывая в приоткрытые двери, — не самая новая, но почему-то в тесных комнатках она выглядит неожиданно органично. Ещё одной особенностью жилища оказывается раскиданная по всем возможным и невозможным местам одежда, которую Арсений торопливо собирает прямо перед Антоном, а проходя мимо своей комнаты, просто закидывает внутрь и плотно закрывает двери, пока Антон давится смехом. Они по очереди моют руки в ванной, размерами скорее напоминающей гроб, а когда идут обратно, по коридору уже растянулся аромат бананов и ванили. Антон первым заходит на кухню. — Чем-то помочь? — спрашивает у крутящейся возле самых разных чашек, шкафчиков и тарелок Оксаны. — Что? — переспрашивает она и тут же мягко улыбается, мотая головой. — Ну уж нет. Садись. Мой долг, как хозяйки, тебя накормить, — авторитетно добавляет девушка, заливая заварник кипятком. Антон слушается её и садится на ближайшую табуретку. Пытающаяся сделать пять дел одновременно Оксана ничего не говорит, а ему самому неловко трогать её в таком положении, так что он принимается разглядывать магнитики на стареньком холодильнике. Там оказывается всё, от Байкала до Дублина, и ещё куча «безымянных» значков с интересными рисунками и фразами на иностранных языках. Среди них, само собой, находится и несколько радужных. Антон с интересом разглядывает каждый из них, удивляясь насколько они разные и необычные, а когда несколькими минутами позже на кухню заходит Арс, то смотрит на него совершенно другими глазами. Он-то и не подозревал, что вечно аккуратный и сдержанный Арсений может жить в таком месте, что вот такой он на самом деле. Оксана с довольным, но слегка замотавшимся видом опускает на стол три тарелочки с пирогом и всё, что к ним прилагается. Она садится рядом, Арс притаскивает себе табуретку из другой комнаты и присаживается напротив. Разговор завязывается сам по себе. Они обсуждают готовку, университет, путешествия и даже политику и кучу чего другого, ввязываются в споры по любому поводу и без, а в конце каждый раз признают, что в чём-то оппонент всё же прав. Антон не раз хвалит и правда восхитительных пирог и навыки готовки Арсения. Тот каждый раз лишь закатывает глаза и отмахивается, поспешно переводя разговор в другое русло, но голубые глаза всё же счастливо искрятся, задерживаясь на Шастуне на секунду дольше. Они шутят, смеются, спорят, берут добавку пирога, но не умолкают ни на секунду. Антон и не помнит, когда в последний раз он чувствовал себя так спокойно и счастливо. Время проходит незаметно — Антон просто смотрит на часы и с удивлением замечает, что они просидели уже почти четыре часа. Они проводят ещё полчаса за разговорами, потому что чай давно выпили, а пирог уже не лезет, и встают только тогда, когда телефон Антона оповещает о новом сообщении. — Мама, — едва не замогильным голосом сообщает Шастун, только сейчас понимая, как сильно он будет по этому скучать всю следующую неделю. Он уговаривает Оксану дать ему помочь с мойкой посуды, пока она убирает всё остальное, а Арс сидит на своём месте, то глядя в окно, то что-то проверяя в телефоне, то просто молча наблюдая за ними. То, что он повезёт Антона обратно домой, даже не обсуждается, так что он терпеливо ждёт его на месте. Когда с уборкой закончено, Арсений вытаскивает из кармана пачку сигарет, зажимает одну меж зубов и подходит к окну, настежь открывая его. — Куришь? — неожиданно поворачивается к Антону он. Тот кивает, почти не раздумывая, и достаёт сигарету из протянутой ему пачки. — А ты — брысь! — тогда со смешком приказывает сестре Попов, быстро целует её в щеку и улыбкой отвечает на её прищуренные от наигранной обиды глаза. Оксана выходит из комнаты, и вместе с собой будто бы забирает ту лёгкость и непринуждённость, что висела в воздухе всё это время. Арсений поворачивается к Антону и даже не смотря на то, что в его глазах нет ни капли злобы, его взгляд — тягучий и тяжёлый, от него хочется увернуться и спрятаться, но получается только отвернуться к окну. Он впервые смотрит не на Шастуна, сомнительного друга его сестры, что вечно из кожи вон лезет, чтобы ему понравиться. Он смотрит на Антона, такого необычного, странного, незнакомого. И больше всего на свете он хочет его разгадать. Арсений вытаскивает из кармана зажигалку и поджигает сигарету Антона первой, ладонью закрывая пламя от ветра из распахнутого окна. Затем поджигает свою, затягивается и выдыхает, глядя прямо на Антона и насмешливо прищурившись: — Разве это не грех? Тот оборачивается на минуту, пытаясь по лицу понять, говорит он о курении или намекает на то, что между ними происходит. Но лицо Попова нечитаемо, так что Антон отворачивается и устало прикрывает глаза, опираясь руками в подоконник. — Отстань, — по-детски бормочет он, медленно выдыхая сигаретный дым, и Арс мягко смеётся. Он садится обратно на табуретку, подтянув одну ногу к груди, и больше не говорит ни слова. Лишь молча разглядывает комнату, небо и красиво выделяющуюся на его фоне фигуру у окна. Вот же странно — несколько часов болтали без умолку обо всём на свете, а сейчас сказать совершенно нечего. Но эти несколько минут молчания кажутся правильными, а тишина странным образом проясняет больше, чем любые слова. Арсений докуривает первым, тушит бычок в пепельнице и выходит в коридор. Антон выходит следом за ним, прощается с Оксаной, и они вместе выходят на улицу. В этот раз рёв мотора не кажется таким угрожающим, то ли потому что Шастун уже привык к нему, то ли потому что Арс не гонит так, как в прошлый раз. Антон почти расслабляется, прислонившись к широкой спине Попова, жмурится от бьющего в глаза ветра и лучей лениво сползающего к линии горизонта солнца. Они выезжают на мост через небольшую реку, и Арсений ещё немного притормаживает и, на миг повернувшись к Антону, прикрикивает: — Посмотри налево. Антон послушно поворачивает голову и замирает. Солнце миллионами бликов отбивается в воде, скачет зайчиками по лицу и блестит, как жидкое золото, а низко над землёй висят будто бы охваченные пламенем полоски туч. На обеих берегах совершенно пусто: рыба скрылась под слоем воды, утки с детёнышами прячутся в камыши на ночь, а любая живность, обитающая на берегу, уже давно скрылась между плотно растущих деревьев. Тишина, янтарная, обволакивающая и густая, как кисель, раскинулась над водой. У Антона в ушах громко свистит ветер, а под ногами ревёт мотор, но он всё равно чувствует её сладкий привкус на языке. Он не смеет оторвать взгляд от этого завораживающего зрелища, а когда река скрывается из виду, лишь улыбается, дышит спокойно и прижимается к Арсению поближе. Попов останавливается у мотеля, когда солнце уже почти касается линии горизонта. Он помогает Антону снять шлем и нерешительно улыбается. Парень отчаянно перебирает вещи, которые хотел бы ему сказать, пытаясь выбрать самую важную, но Антон его опережает. — Спасибо, — только и говорит юноша, неловко сцепив руки в замок. Арсению приходится сделать вдох поглубже, прежде чем ответить: — За то, что подвёз? — И за это тоже. Улыбку сдержать не получается. — Не за что. Антон порывисто кивает на прощание, как-то по-детски качнувшись с носка на пятку, и уже было разворачивается, чтобы уйти, но слышит: — Антон! — и тут же оборачивается. Он несколько секунд смотрит на будто и самому удивившегося Арса, с интересом наблюдает за едва заметными переменами на его лице, и каменеет, когда он спрашивает: — Неужели ты правда в это веришь? Что ты… Что я — ненормальный? — Ну, вообще-то у меня ещё с нашей первой встречи закрадывались некоторые подозрения… — пытается отшутиться Антон, но Попов лишь поджимает губы да хмурится. — Я серьёзно, Антон. Юноша судорожно вздыхает, обводит взглядом полупустую парковку, на миг задерживаясь на мамином авто, ерошит ладонью волосы на затылке и лишь потом с каким-то вызовом в глазах смотрит на Арсения. — Я не знаю, во что я верю. Больше нет, — плохо скрывая дрожь в голосе, говорит он. Арсений внимательно смотрит ему в глаза со странным, до сих пор не появляющимся выражением в голубых глазах, коротко кивает и поворачивает ключ зажигания в мотоцикле. Двигатель тут же отзывается рычанием. — Нравится тебе это или нет, но от себя не убежишь, Антон. Я пробовал, — произносит он и, не давая Антону шанса сказать ни слова, тут же срывается с места, поднимая за собой тучу пыли и дыма. Антон провожает его взглядом и направляется к мотелю, громко шаркая ногами. Ему ещё предстоит как-нибудь отделаться от мамы, а тело уже и так ломит от усталости, да и голова гудит от впечатлений и мыслей. И уже лёжа в кровати ночью, вспоминая сегодняшний день во всех его красочных деталях, он слышит тихую вибрацию лежащего на тумбочке телефона. Антон осторожно нащупывает его в темноте, прислушивается, не проснулась ли мама, и лишь тогда читает сообщение: [23:17] «спокойной ночи» Он быстро отвечает: [23:17] «спокойной ночи, арс» В воспоминаниях тут же пугающе ярко вспыхивают события сегодняшнего дня: застывший до чертиков близко Арсений, жадно бегающий глазами по лицу Антона, его горячее дыхание на щеке и лёгкий, дразнящий аромат духов. И свой же голос, хриплый, сдавленный, будто бы чужой, и сорвавшееся с уст имя, как немая просьба. Антон откладывает телефон обратно на тумбочку и прижимает обе ладони к грудной клетке, ощущая, как под пальцами ходуном ходят рёбра. Он делает несколько глубоких вдохов, но это едва помогает, потому что перед глазами — внимательные голубые глаза и зажимающие сигарету изящные пальцы, а в ушах — насмешливый вопрос. Антон тоскливо думает, что уснуть ему ещё не скоро удастся и сразу же проваливается в беспокойный сон, наполненный молочной кожей, ямочками на щеках, урчащим смехом и эхом бьющимися в голове словами, сказанными на прощание, полными неожиданной слабости и тоски: «От себя не убежишь.»