Riunendo moderato

      А каким бывает утро после ночной пьянки? Очередное похмельное утро Рида началось очень рано. Все потому, что, изучив уже свой организм, он знал, что, если с утра не сделает минимальные оздоровительные процедуры, которые улучшат его состояние, то целый день будет проведен отвратно. В пять сорок семь он вышел из комнаты и направился в общий туалет, пытаясь не разбудить соседа своими шараханиями с утра. Холодная вода подействовала лучше всего; Гэвин не смог подавить желания окунуть под кран голову, а потому сейчас с него стекали ледяными струйками оставшиеся капли. Он набрал в рот воды, чтобы почистить зубы, как вдруг дверь позади него открылась, и из кабинки вышел парень ростом чуть ниже Ричарда. Гэвин Рид выплеснул всю воду на зеркало, кашляя и задыхаясь, с громким звуком. Парень был полной копией Ричарда, и тут встал вопрос: какого черта он тут делает? — Ты, блять — кх — Ричард, да, что ты здесь делаешь? — наконец спросил он, вытирая тыльной стороной ладони рот и бросая зубную щетку в стакан. — Я не Ричард, — спокойно ответил не-Ричард, смотря на Гэвина с таким равнодушием, будто встретиться с жителями кампуса в почти шесть утра для него было самым обыденным делом. Наверное, здесь клуб жаворонков, которые приходят опустошить свой мочевой пузырь, и Рид просто не имел об этом понятия, случайно заняв территорию, предназначавшуюся для утреннего сектального посещения туалета. — Что? — непонимающе спросил Гэвин, уже готовый облиться снова холодной водой, потому что начал осознавать, что у него или галлюцинации, или он спит. — Я Коннор, его брат. — Эм, я тебя не видел здесь. Я вообще ваши одинаковые лица здесь не встречал. — Это очевидно. Потому что мы живем в другом корпусе, — было заметно, как Коннору, ну, не совсем приятна эта внезапная встреча, похожая на допрос в полицейском участке, и он всеми силами хочет отвязаться от раннего встречного в туалете. — А что ты тогда здесь делаешь? — продолжал задавать вопросы Рид, начиная вникать, что брат-близнец, должно быть, тоже художник, раз проживает в другом месте. Хотя музыкой и рисованием специальности Университета не ограничиваются; он может быть скульптором, дизайнером, на худой конец играть на иных музыкальных инструментах, таких, как скрипка или труба. Коннор Найнс тяжело вздохнул и, опершись о кабинку, быстро отчитался: — Пришел к другу. Почему так рано? Потому что мы готовимся сдавать зачет. Если тебе нужен Ричард, то он в пятом корпусе, комната двести двадцать пять. И да, я с ним живу, хотя и старше него. Если это все, то я пойду, — закончив, парень отвернулся, пресекая дальнейшие вопросы, и вышел из туалета, оставив нескончаемый поток вопросов и мыслей шевелиться в похмельной голове. Зачем-то для себя самого Рид решил вдобавок к процедурам личной гигиены добавить пробежку в наушниках. Двигая своими бедрами в такт Вивальди и совсем не замечая взгляды бисексуальных парней в его сторону, он бежал по тропинке, разделяющей город и приозерную местность. По утрам обычно здесь никого не было, можно было расслабиться, а бегать после ночной гулянки для музыканта в какой-то момент стало делом обыденным. Зато после он ощущал такой прилив сил, что мог играть пять часов подряд без остановки, разделяя время только на моментальный взгляд на красотку в сторону и встряхивание волосами, чтобы челка спала на глаза, демонстрируя всем свою сексуальность. Окончив утренние ритуалы, он успел забежать за сумкой и отправиться в Университет на автобусе, потому что бега утром было достаточно. Как всегда, не глядя, приземлился на свободное сиденье и, сразу откинувшись назад, закрыл глаза — его биологические часы сработают на отлично, и ровно через семнадцать минут он проснется, чтобы успеть выскочить. — Хорошо провел вечер? — послышалось со стороны. Рид открыл один глаз и скосил его в сторону. Прижавшись плечом к стеклу и держа на весу блокнот, Ричард Найнс что-то чиркал. Шансы, что Гэвин Рид проклят, возросли в два раза, и сейчас он зажмурился и снова открыл глаза, уже вытаращив их на соседа по общественному транспорту. Ричард, заметив, что Гэвин не собирается ему отвечать, убрал блокнот и посмотрел на него: — От тебя перегаром за версту несет. — А твой брат разгуливает по нашему корпусу, — отчеканил Рид, делая сердитое выражение лица, считая, что их корпус предназначен только для музыкантов, а художникам и прочей нечисти делать там нечего. — Он там ночевал, это нормально для него, — отметил Найнс, убирая в рюкзак карандаш и ластик, следом блокнот, и ставя его на колени. — Хочешь предъявить мне претензии в адрес того, что он находится не в своем корпусе, а это запрещено? Тогда я отвечу, что заявляться в нетрезвом виде на занятия тоже. Еще вопросы остались? На это Гэвин ничего не смог ответить, а его скулы тут же окрасились в бордовый оттенок. Он натянул капюшон толстовки размера оверсайз и поглубже утопился в ней. Автобус ехал уже несколько минут, а Рид понял, что устал от такого негативного соседства, даже если изначально он же первый и начал проявлять агрессию по отношению к Ричарду — сейчас было глупо обижаться. Увы, мнение Рида расходилось с мнением Ричарда. Семнадцать минут летели целую вечность. Гэвин сидел как на иголках, все время посматривая мельком в сторону Найнса. Его серые глаза и прямой нос зацепили все внимание музыканта. Он скользнул взглядом по щекам и остановился на губах, тонких, очерченных идеальным розовым оттенком. Сам того не заметив, Рид прикусил свои губы и уткнулся в джинсы, заметив несколько дырок около карманов. Стиль Гэвина Рида состоял из одежды, где брюки на размер меньше, а футболки, толстовки, джемперы — на три размера больше. От того его ноги казались особенно выделяющимися и цепляющими взгляды окружающих — как недовольные, так и восхищенные. Рядом с ним стиль Ричарда Найнса смотрелся более классическим. В его гардероб не входили свитшоты и бомберы, так как он предпочитал пальто и рубашки. Порой Гэвин предавался желанием схватить его за галстук и притянуть, нет, не для поцелуя, просто притянуть и смерить жестким взглядом, полным беспричинной ненависти (но кто знает, какое желание появится у Ричарда). На входе в Университет оба расстались. Рид бросил лишь резкое и короткое: «Пока», а потом второпях затопал влево по коридору, сквозь вывешенные картины, проходы на другие этажи, оформленные лепниной из обожженной глины. Иногда Рид мечтал оказаться здесь темной ночью, посмотреть, как будут выглядеть все картины в темноте, как скульптуры будут нависать над ним в тишине, а легкий скрип и скрежет пошлет нервные импульсы по всему телу. Уникальные, щемящие душу эмоции, то, чего так не хватало в этой жизни Гэвину Риду. Остановившись на полпути, он обернулся, замечая вдалеке уходящую четко прямую спину Ричарда. «Почему мы теперь все время встречаемся?» — спросил у самого себя Рид. Его взгляд на мгновение потух и засиял снова, более ярко и блестяще, но он снова потушил в себе внезапно нахлынувшие чувства и отправился по лестнице прямо в кабинет музыкальных искусств. Творческий конкурс, в котором собирался участвовать Гэвин Рид, проходил один раз в год. От всех учебных заведений отбирались самые способные ученики, и все вместе они ехали в другой город для участия. На время проведения конкурса администрация предоставляла студентам жилье за минимальную плату, но питаться они должны были самостоятельно. Гэвин ездил уже не в первый раз и прекрасно знал условия победы. Он также знал, что факультеты едут отдельно друг от друга в разных автобусах. Но что же сейчас получается? Факультет музыки поедет вместе с художниками? Рид отказывался верить в это, но чувство, расползающееся по его внутренностям темным пятном, подсказывало, что это вовсе никакой не бред. Гэвин поговорил с профессором Андерсеном и узнал еще в большей степени неприятную новость, чем знал до этого. Под художниками подразумевался выпускной факультет, как раз тот, где обучался Ричард Найнс. Оказывается, они будут выставлять в коридоре до актового зала, где проходят выступления, свои картины на темы конкурса этого года. Также они будут обязаны присутствовать на церемонии награждения, и для всей группы студентов из Детройта запланирована экскурсия в современную галерею всех видов искусств. «Пиздец подкрался незаметно», — уверял своего соседа Рид, вернувшись с учебы унылым и безрадостным. По идее надо бы уже давно сесть за разучивание произведений, да только как назло пропало все желание. Откуда произрастала ненависть к художникам у Гэвина Рида, не может ответить даже Гэвин Рид. Скорее это было притворной ненавистью, чем чувством, имеющим реальные основания. Может, только его двоюродный брат — Элайджа Камски — действительно вызывал неподдельную ненависть, но все остальные никак не входили в этот список. А потому вероятность того, что во время поездки Ричард Найнс и Гэвин Рид сблизятся, была приравнена почти к единице, без учета буйного характера одного и без эмоциональности другого. Последующие дни проходили неимоверно быстро, и пугающая дата приближения конкурса начала пугать еще больше. И уже не потому, что автобус будет переполнен художниками, а потому, что Гэвин не успевал учить и тренироваться. У него банально не хватало времени на учебу и самостоятельные занятия во внеучебное время. Приходилось прибегать к прогуливанию истории музыки, чтобы бегать в пустой класс и заниматься. Но не только у Гэвина были сложные будни перед отъездом. Ричард по нескольку раз упаковывал свои работы, но снова и снова сдирал с них обертку, потому что ему казалось, что та недостаточно прочная, и холсты помнутся. Сложно сказать, кому было тяжелее в эти сложные минуты их жизни. Сборы по чуть-чуть. Так можно назвать то, как Гэвин Рид укладывал свои вещи в небольшую сумку. Главной драгоценностью его багажа был классический черный костюм, дорогой и качественный, в котором он всегда выступал на публике с зализанными волосами и бритым лицом. Остальное место сумки занимали джинсы и толстовки, бесформенная одежда, в которой он смотрелся шире своего естественного размера, а потому это придавало ему более взрослый вид. Просто в таком виде ему продавали алкоголь без предъявления документов, хотя и по документам было положено. Каждый день Рид то доставал очередную толстовку, кладя вместо нее папки с нотами (на удачу), то выкладывал со словами: «Если удача на моей стороне, то она не покинет меня, даже если я оставлю ноты дома». Но это оправдание снова было нарушено, и в итоге одна треть чемодана к концу сборов стала забита нотными листами, а все остальное место занимали одежда и обувь, средства личной гигиены, оставалось чуточку свободного места под какие-нибудь закупки в другом городе, ведь там, куда они едут, находится море. Перед отъездом Гэвин долго лежал в постели и не мог уснуть. Он думал. Случайность ли то, что они познакомились перед самым отъездом? Случайность ли то, что они едут вместе? Но он не задал вопроса, случайность ли то, что Гэвин думает о Ричарде ночью, и тот занимает все его мысли? Как всегда, Рид не придавал этому значения и считал это просто размышлениями, не имеющими за собой какого-либо контекста. Ну, разумеется, это просто мысли, не имеющие за собой ничего, кроме ярого интереса. В то время, как багаж Гэвина напоминал человека, берущего билет только в один конец, Ричард был систематизирован и практичен. Он взял с собой все нужное и ничего лишнего. Одежда была сложена очень аккуратно, поверх нее лежали несколько скетчбуков, акварель для легкой живописи и длинный пенал. Но, наверное, самым важным элементом был лак для укладки волос, потому что опрятный вид был для него очень значим. В поездке он собирался выбраться на пляж, чтобы сделать небольшие зарисовки моря. Также в планах было посетить художественный магазин, чтобы закупиться принадлежностями для оставшихся месяцев университетских творений. Ближе к вечеру в комнату пришел его брат с некоторыми новостями. На вопрос, откуда он это знает, Ричард получил очень двусмысленный ответ. — Был у профессора Андерсена. — Что ты у него делал? — Мы пили чай. Я играл с его собакой. Хочу слепить ее и подарить ему на день рождения. — Коннор Найнс был скульптором, который остался учиться для более высокого мастерства. Ричард смерил своего брата изучающим взглядом, внюхиваясь в аромат мужского парфюма, которым он не пользуется, но логично, что тот использует профессор. Очень интересно. — Ты все уже собрал? — поинтересовался Коннор, плюхаясь на кровать и откусывая кусок от яблока. — Забыл зонт. — Зачем он тебе? — Просто надо, — исчерпывающе закончил Ричард, бросая сердитые косые взгляды. Он понимал, что брат увлечен профессором музыкальных искусств, но тот для него слишком стар, да и характер не сахар. Причем факт того, что оба мужчины, его совсем не смущал, потому что о бисексуальности брата ему было давно известно. Его волновало другое. Его мягкой натурой могли воспользоваться и бросить; и не важно, что он старше, потому что он как ребенок, который при виде собаки светится от счастья, может броситься на шею человеку, который отнёсся к нему с душой. Насколько понимал Ричард, профессор Андерсен, декан факультета музыки, преподает у Гэвина и поедет вместе с ними, а потому он задал более интересующий его вопрос: — Он же поедет с нами. Ты не предложил ему помощи, ну, или… — правда в том, что Найнс даже не знал, как реагировать на увлечения брата. Воспринимать подобное, естественно, он научился давно, но все же. — Я буду смотреть за его собакой. Я предложил ему это сам и не жалею, если твой взгляд об этом, брат. И у него есть рояль в комнате. Знаешь, белый классический. Он такой красивый, Хэнк мне сыграл на нем сонату Бетховена, она звучала превосходно под его пальцами. Кто о чем думал, а Ричард вдруг подумал о том, что Гэвин бы высоко оценил белый рояль, потому что черный не являлся редкостью, разве что качественного бренда, ну, а белый блистал красотой и грацией. Он помедлил, а потом дал ответ на восхищение брата. — Я вспомнил одного музыканта, который учится у профессора Андерсена. Гэвин Рид предпочитает рояль. Весьма интересный парень, но очень буйный. Энергия у него так и прет через край, так, что его не заткнуть. — Говоришь, будто хочешь с ним пообщаться ближе. — И это не исключено, но его отрицание докучает. Он и сам не признается себе, что усложняет свою жизнь. Должно быть, тяжело быть Гэвином Ридом, — рассмеялся Ричард, застегивая молнию на чемодане и ставя его вертикально. Он был полностью готов к отъезду. Поистине их обоих ждала поездка, непохожая на все предыдущие. Можно смело откинуть прошлые воспоминания, забыть все неудачи, произошедшие в этом городе, ведь теперь всё будет по-другому. Они вместе едут на целую неделю. И, может, Гэвин не до конца осознавал то, что в этот раз все будет иначе, а Ричард пока был равнодушен к этому, но, как только они сядут в автобус, который помчится по назначению в город N., их уже ничто не будет волновать. Как Рид уже вспоминал, там есть море, есть пляж и, возможно, немного жесткий, но все же песок, по которому можно ступить босыми ногами. А разве не так делают вместе парочки? Ночь сгустилась над корпусами общего кампуса, обволокла дымкой, завернула весь город и все к нему прилежащие с такими же часовыми поясами в пуховое облачное одеяло, где подушкой был месяц, шедший по нарастающей буквой «р». На каком-то дереве громко ухнула сова, погружая ночь перед отъездом в какую-то сказку, где обязательно будет хороший конец. Гэвин отвернулся к стенке, легонько дергая ногой, потому что последние дни выдались нервными. Что ему снилось? Мы не можем знать. Что снилось Ричарду? Тоже. Мы можем лишь отсчитывать часы с минутами до их отъезда, ведь осталось восемь часов и двадцать три минуты.