Головная боль

Антон встал перед зеркалом, поправляя на себе светло-синюю рубашку. С лица не сползала улыбка. За окном был чудесный день. Птицы пели, ветер легкими шагами прогуливался по улицам, а солнце грело землю. Уже сегодня придут результаты с последнего теста на ДНК, и Антон с командой, наконец, узнает, Кремлов убивал всех этих женщин или нет. На самом деле не нужны были никакие тесты. Антон знал, что это был он. Все просто. Отпечатки пальцев, показатели свидетелей, собственное чутье. Сегодня все закончится. Семьи жертв получат долгожданное спокойствие, больше не будет никаких семей, рыдающих на плече Антона. И он с удовлетворением возьмется за следующее дело. Натянув на причесанные волосы темно-синюю фуражку, Антон размашистыми шагами вышел из своей комнаты и столкнулся с другом на повороте. Дмитрий Позов остановился и с прищуром осмотрел парня с головы до ног. — И каким же волшебным образом от тебя еще ни одна девчонка не залетела? — серьезно спросил он, вызвав у лучшего друга веселый смех. — Я предохраняюсь, — чуть смущенно ответил Антон, обогнув Диму. — Чайник ставил? Тот громко ответил «да» и скрылся в ванной комнате, пока Шастун доставал из шкафа свою кружку, чтобы залить ее кипятком. В другом шкафу он выбрал чайные пакетики вместо хорошего рассыпного чая, быстро бросив пакетик в кипяток. За время заварки он успел сделать бутерброд. Из хлеба, колбасы и... чая. Антон не собирался плотно завтракать. Им еще предстояло спуститься в морг, чтобы идентифицировать последнюю жертву Кремлова. — Ну ты чего там возишься, Димка? — крикнул Антон, прожевав последний кусок завтрака. — Если мы из-за тебя опоздаем, то я поменяю замки на квартире и не дам тебе ключей! Запив свои слова чаем, Антон скользнул в прихожую. Как только он стал завязывать лакированные туфли, из ванной донесся ответный крик Позова: — Заведи пока машину! Антон закатил глаза. Еще раз встав перед зеркалом, он убедился в идеальных стрелках на брюках, выглаженной рубашке и точно сидящей фуражке. Антон открыл дверь, не забыв захватить ключи, и поторопился к машине друга. Чем раньше она прогреется, тем быстрее они смогут поехать. Антон не понимал, почему Дима уже несколько месяцев игнорирует его помощь с машиной. Та в скором времени развалится. Даже летом ее приходилось прогревать, иначе совсем противилась ехать. К счастью для них обоих, Дима вышел вовремя, запрыгивая на пассажирское сиденье. Если бы он вышел на пару минут позже, они бы попали в гигантскую пробку, а на работе получили бы серьезный выговор от Добровольского. Антон дослужился до старшего сержанта за семь лет. Еще пару месяцев, несколько экзаменов и проверок – и он станет прапорщиком. Вероятнее всего, его переведут в другой отдел. Еще дальше от Димы. Но друг был только рад. Как и сам Антон. Его мечты с самого детства медленно и поочередно сбывались. Спустя несколько лет он сможет стать капитаном, а потом и генералом – Антон собирался посвятить всю свою жизнь полиции. Помощи людям. Потому что это лучшее, что он мог делать. Антон научился этому еще в одиннадцать лет, а терять такой редкий дар он не только не хотел, но и не собирался. Чтобы Антон Шастун оставил кого-то в беде? Даже если этот кто-то и сам мог справиться? Да никогда в жизни Антон не оставит нуждающегося. Парень бы ненавидел себя, если бы знал, что в силах кому-то помочь, но не сделал этого. Антон остановил машину напротив участка, еле проехав к нему из-за огромного скопления протестующих и журналистов, которых пытались сдержать рядовые офицеры. Повернувшись к другу, он увидел, как недовольно Дима откинул голову на спинку кресла. — Они звери, — прошептал он на толпу. — Да ладно тебе, — Антон хлопнул его по плечу, — это меньшее, что они могут сделать за то, что натворил Кремлов. Дима согласно пожал плечами и отстегнул свой ремень безопасности. Повторив все те же действия, Антон остановился возле открытой двери машины и посмотрел на толпу. В затылок ударило давление. От громкости толпы у него стала болеть голова. Тихая трель раздалась в ушах, и Антон поморщился. — Ты в порядке? — сразу спросил Позов. — Голова разболелась, — Антон легко от этого отмахнулся. — Так сними фуражку, дубина, — хохотнул Дима, — на улице за тридцать градусов. Хоть Дима и являлся хорошим врачом (патологоанатомом, точнее), Антон был уверен, что дело не в фуражке и жаре. Но все же последовал совету. Он снял официальный головной убор и пригладил свои непослушные волосы. Толпа, заметив прибывших к участку офицеров полиции издалека, загалдела в два раза сильнее. Сегодня все решится, спустя год. Антон сам испытывал огромное нетерпение до тряски в конечностях. Этот Кремлов был отморозком и ублюдком. Из-за этого Антон жалел, что в России давно отменили смертельную казнь – такому как Кремлов нельзя было позволять жить. Им осталось потерпеть всего три часа. Три часа. Антон придержал дверь для своего низкого друга, а сам зашел последний, мельком глянув на журналистов, которые сумели обойти рядовых офицеров и приблизиться к участку. Как-то раз был случай, когда одного из журналистов подстрелили, посчитав настоящей угрозой. Все из-за убийцы и насильника, который был достаточно опасен, чтобы его перевозили в бронированной машине с оцепленными полностью руками и ногами. Уже в коридоре их ждал Добровольский. Вчера Антону удалось договориться с начальником, чтобы поговорить с Кремловым в последний раз. Если бы они опоздали, Павел Добровольский изменил бы свое решение. Не в их пользу. Антон сам не знал, зачем выпросил это, когда тем же вечером Дима спросил его. Он просто хотел посмотреть на этого мужчину. Запомнить его поведение. Типичный преступник с социопатическими наклонностями. Антону нужно было с ним увидеться, переговорить, чтобы впредь быстрее раскусывать больных преступников. То, как они врут; их мимику. А еще Антон хотел насладиться победой и позлорадствовать. Тоже в экспериментальных целях. Только в них, конечно же. Никакой завышенной самооценки. — Привет, — кивнул начальник, крепко пожав обоим мужчинам руки. — Готовы? Пока Антон будет говорить с Кремловым, Дима и Павел будут находиться за зеркальным стеклом и наблюдать за последним допросом. Он сам об этом попросил. Вдруг что-то упустит. — Готовы, — за себя и друга ответил Шастун. Втроем они прошли вглубь участка. Антон с улыбкой здоровался с каждым офицером, которого знал уже больше двух-трех лет, или с которыми вообще был не знаком. В этом не было ничего трудного – поздороваться, с улыбкой! И людям веселее, и самому. Антону нравилось поднимать другим настроение, ведь если ты этого не сделаешь, мало кто решится на такое первый. Возле двух кабинетов для допроса стояло около пяти полицейских, вооруженных до зубов. Они никого не подпускали близко. Добровольскому пришлось поднять руку со значком, хоть они и знали, что он начальник этого участка. Здесь все ненавидели Кремлова. Никто бы не удивился, если бы кто-то из офицеров попытался его убить при переводе. Даже Антон, имей он больше смелости и меньше достоинства, взялся бы за самоуправство. Но ему казалось лучше наказание. Кремлову придется всю жизнь сидеть в тюрьме. С другими преступниками. Некоторые и похуже будут. А в полиции знали, как преступники расправлялись с насильниками и детоубийцами в тюрьме. В начале пропустили Павла, затем Диму, и сказали Шастуну приготовиться. Чем ближе Антон подходил к двери, тем больше гудения поднималось в его ушах, а виски пульсировали с ужасной силой, давящей на мозг. Это было так странно. Такая сильная боль редко продолжается дольше пары секунд. Она как приступ. Хватает тебя за все сосуды в твоей голове, заставляя корчиться и открывать рот для уменьшения давления, но затем она отступает и ждет своего следующего коронного часа. И сейчас Антон испытывал ее все то время, что стоял напротив двери в допросную комнату. Как будто сам Кремлов вызывал не только отвращение, но и эту головную боль. Настолько он был ужасен. Антон попытался взять себя в руки, несмотря на то, что боль не проходила, не сдавалась. Наоборот – по маленькой дозе она увеличивалась. С каждым шагом к двери. Но Антон бы не был Антоном, если бы не проигнорировал эту головную боль, потому что ничто его не остановит от последнего допроса Кремлова. Ему нужно было знать правду. Допросная комната была прохладной, некомфортной. Никто не хотел доставлять этому монстру удобства. Здесь витала сырость, холод и помигивающий раз в минуту свет. Опять же – намеренно. Когда Антон зашел, еле держась на ногах от трели в своей голове, он увидел, как Кремлов выпрямил спину и расправил плечи. Хотел показаться больше, внушительнее, – подумал сразу Антон. С ним такое не прокатит. Будь Кремлов хоть на самом деле большим и мускулистым, Антон не стал бы его бояться. Этот ублюдок охотился, в прямом смысле этого слова, на женщин – слабых или нет – насиловал их и убивал. Для него это было просто игрой. Охота. Кремлов считал женщин вещью, недостойных жизни. Ему в голове даже не приходило, что единственный, кто может решать их судьбу, влиять на жизнь – они сами. Пусть они хоть торгуют своим телом – это их выбор, и только им решать жить дальше или нет. Никто не мог их осуждать. Никто не имел на это право. Люди не идеальные создания; каждый делал и делает ошибки. Антон, ослепленный головной болью, сел напротив опасного преступника и приготовился к допросу. Ничего не выдавало в Кремлове социопатические наклонности. Кремлов был обаятельным. В него легко влюблялись девушки, делая огромную ошибку. Высокий, статный мужчина с начищенными зубами, красивой одеждой и богатым словарным запасом. Для него обмануть кого-то – легче легкого. Как для Антона ловить таких преступников. Это то, что они оба делали. То, чем они зарабатывали, довольствовались и посвятили жизнь. Различие в том, что Антон приносил пользу стране – Кремлов был отбросом общества. — Неважно выглядите, старший сержант, — промурчал Кремлов, подавшись вперед. Руки и ноги прикрепили к столу, не давая свободного движения действий. Антон его не боялся. Нисколько. Не в этой жизни. — Вы моя головная боль, Кремлов, — честно выдавил из себя полицейский. Подперев подбородок рукой, Антон надеялся, что это поможет уменьшить нарастающую боль внутри его головы. Гудело так, что он почти не слышал преступника напротив. — Сегодня, наконец-то, меня увидит весь мир, — с мечтательной улыбкой сказал Кремлов и опустился назад на стул. — Благодаря Вам. — Нет, не узнает, — насмешливо проговорил Антон. — Думаете, что мы пустим Вас через главный вход? Вас выведут через черный вход. Вы останетесь малоизвестным. О Вас забудут через пару недель. Кремлов напряг руки и стукнул цепями. Он максимально, насколько мог, приблизился к Антону, заставив того отодвинуться. Но не из-за страха, скорее из-за отвращения. И головной боли, которая увеличилась в разы. — Вранье! — выкрикнул ему в лицо Кремлов. — Меня не забудут. Антон не был уверен во взаимосвязи своей головной боли и близости с преступником, но он встал со стула, отойдя к широкому зеркалу за своей спиной. Оперся лопатками о стену и скрестил руки на груди. Сумасшедшая пульсация в висках осталась. Но она уменьшалась. Боль чуть стихла. И Антон продолжил свой допрос, делая круги вокруг стола, одновременно проверяя свою теорию. Это было ужасно. Слушать мерзости и подробности Кремлова вперемешку с головной болью, которая утихала и нарастала, как только Шастун приближался или отдалялся от преступника. Парень уже не выдерживал. Не понимал, как его ноги-то держат. Кремлов страдал манией величия и патологической ложью. Даже то, что он сейчас рассказывал сержанту о своих гнусных преступлениях – не факт, что это было правдой. Да, некоторые моменты совпадали, вроде синяков на телах женщин, порезы; места, где их тела нашли. Это совпадало. Но такое, как – что он с ними делал после похищения и убийства... О первой жертве он сказал одно, о второй совершенно другое. Улики и факты слишком разнились. И хоть Антон понимал, что социопаты хаотичны и не имеют последовательности – у Кремлова только были наклонности, патологии. Его состояние слишком указывало на психопатию с шизоидным расстройством личности. Целый набор. Антон медленно терял связь с реальностью. Рука постоянно находилась рядом с головой, в успокоительной манере поглаживая виски. Выносить это становилось все труднее. — Почему живот? — наконец спросил он. — Матка? Антон остановился с правой стороны от Кремлова, смотря на него сверху. — Не хотел, чтобы эти шлюхи залетели от меня, — с презрением ответил преступник и поморщился. Антон тоже поморщился. От отвращения. — Ты жалкий кусок дерьма, который боится разочаровать свою мамочку, которая нагуляла тебя во время своих плохих дней проститутки, — на одном дыхании выпалил сержант, не сдержавшись, и увидел, как изменилось лицо Кремлова. — Ты настолько больной ублюдок, что не можешь держать себя в руках, отравляя все и всех вокруг себя – женщины, которых ты изнасиловал, были рады умереть, чтобы не жить с пониманием того, что ты прикасался к ним, смотрел на них, говорил... Дверь открылась вместе с пронзительным криком взбешенного Кремлова. Тот успел толкнуть боком Антона. И хоть физически ничего не произошло, Антон лишь шагнул в сторону, но внутри... Голова словно взорвалась от прикосновения с этой падалью. Кто-то оттащил Антона в сторону, выводя из комнаты под разъяренные крики преступника. Цепи на нем гремели. Антон уже не понимал, кто его выводит. Кто держит за плечо и тащит куда-то по коридору. Во-первых, он понимал, что перешел границы. Во-вторых, реальность вокруг него медленно темнела. В-третьих, Антон просто хотел почувствовать легкость в своей голове. Плевал уже на последствия. Это невозможно было держать в себе. Запах хлорки и нафталина дал парню понять, что тот находится в мужском туалете. Начальник бы вряд ли привел его сюда. Антон оглянулся к зеркалу, увидев рядом с собой Диму, но обратил внимание на себя. По губам текла кровь из носа, а в глазах полопались капилляры. Не успев схватить рукой раковину, Антон повалился на пол. Голова ударилась о кафель. Мир вокруг исчез.

***

Резко вдохнув острый запах нашатыря, Антон подорвался, сев на полу, и громко выдохнул. Почти что напугал такими действиями Диму, качнувшегося назад. Не хотелось ему получать по носу. Шастун схватился за свою голову ладонями. Той страшной боли больше не было. Только шишка рядом с ухом, ударился при падении. Но... почему? Антон попытался нащупать свою фуражку, слыша отдаленный голос лучшего друга, который пытался до него достучаться. Было трудно разобрать его слова. Голова уже не болела, но тихий звон от удара по ней не давал Антону сосредоточиться даже на лице Димы. От давления были напряжены глаза. А в носу скопились сгустки крови, от них было неприятно дышать. Для того чтобы удостовериться в очнувшемся сознании друга, Дима еще раз поднес к его носу нашатырь. Антон от него отшатнулся. Рукой толкнул нашатырь к самому Позову. — Антоха? — позвал друг. Прижав руки к глазам, парень замычал. — Ты чего устроил? — Дима стукнул друга по плечу, заставив того зажмуриться. — Я так испугался за тебя! Антон посмотрел на свою рубашку, перепугавшись, что запачкал ее кровью. — Да нормально с ней все, успокойся, — Дима шлепнул того по рукам. — Ты меня слышишь-то, Антох? Что случилось? Вспомнив о том, что они сидели на холодном полу в туалете, Антон подскочил на ноги. Он стал отряхивать брюки. — Я... я не... знаю, — тяжело проговорил парень. — Голова... я думал, что сойду с ума. — Ты о чем? — Сколько я пробыл без сознания? — Антон, в который раз потер глаза. — Не знаю, минуту? — Дима пожал плечами. — Я успел сбегать за нашатырем. — А... — Никто не знает. Добровольский приказал перевести вашего психопата, потому что ты вывел его из себя. Зачем, кстати? Антон не знал ответа. — Случайно вышло. — голова в тот момент совершенно не соображала. — Из-за головы... Он умолк. Рассказать другу о том, что ему становилось плохо, как только он приближался к преступнику? Даже звучало, как идиотский бред. Дима счел бы его сумасшедшим. И Антон все равно не был уверен в том, что случилось. — Что с головой? — спросил Позов. — Ничего, — Антон решил пока не говорить ему. — Просто очень болела. — Да уж, ты выглядел, как дерьмо. Антон закатил глаза. — Спасибо за честность. Повернувшись к зеркалу, чтобы привести себя в порядок, Антон увидел издевательский поклон друга и улыбнулся. Но губы сразу исказились, превратившись в гримасу. В зеркале Антон увидел у себя в глазу кровавое бельмо из-за столкновения давления в своей голове. Под носом и на подбородке виднелись остатки крови, которые Дима, видимо, стер. Синяки расцвели под глазами. Антон неуверенно коснулся левого виска. Глаз с лопнувшими капиллярами выглядел просто ужасно. Словно Антон успел подраться. И как это объяснить Добровольскому, а ведь он спросит. Сделает выговор для начала, а потом узнает какая у Антона была цель. Проблема заключалась в том, что у него и цели не было. Это просто случилось. Головная боль становилась такой сильной, что сержант не контролировал свой разум и язык. — Тебе бы присесть, — Дима неуверенно коснулся его плеча. Антон постарался улыбнуться другу. Убедить его, что все в порядке. Дима всегда о нем заботился. Больше, чем отец самого Шастуна, и больше родителей Позова. Дима был его братом. — Порядок. — Антон сжал фуражку в руке. — Пошли получать от Добра нашего. Офицеры, давшие за спиной начальника ему прозвище, не отличалось интеллектом. Павел Добровольский был суровым, но справедливым. И уж точно не добряком. Но прозвище так приелось, что начальника всегда называли в его отсутствие. Антон пропустил друга вперед, всегда оставаясь позади него, как хранитель. У него будто срабатывал защитный механизм: то ли из-за роста Димы, то ли из-за их братских отношений. Но Антон просто не мог оставить друга, потому что однажды тот не оставил его. Стоило им выйти из туалета и направиться к кабинету начальника, проходя мимо обезьянника, Антон снова это почувствовал. В голову словно бросили копье. Резко и внезапно головная боль пронзила его затылок и виски, он схватился за лоб холодными пальцами. Пытаясь сжать всю боль в собственном кулаке. Как-то убрать это. Но зуд внутри только усилился. Антон не смог пройти дальше, быстро отходя подальше от коридора и обезьянника, проигнорировав зовущего Позова. Чем дальше, тем становилось лучше. И Антон забился в угол возле чьего-то стола. Все держался за голову и пытался ровно дышать. Что это было? Рука возле лица просто начала трястись. Сердце бедное билось о ребра. Антону казалось, что он в клетке. С металлическими и холодными прутьями, как у обезьянника. Стены вокруг двигались на него, собираясь задавить – уничтожить его. Опустив взгляд к своим ногам, он увидел, как исказился цветной пол. Вся комната уменьшалась. Остальные полицейские испарились, никого здесь не было. Антон не мог дышать. Хватал себя за рубашку, хоть та и была расстегнута в верхних пуговицах. Антон забыл о боли в голове и о том, что нужно дышать, двигать диафрагмой. В какой-то момент Шастун почувствовал что-то твердое у своих колен. Чужие ладони надавили ему на плечи, вынуждая сесть. А затем наклонили голову между ног. Это помогло. Словно неудобная поза напомнила о нужде в дыхании, и Антон выпрямился, уже стабильно дыша. Парень несколько раз моргнул. Перед ним стоял Дима, собою закрывая его от офицеров позади. Никто не обращал на них внимание. — Тихо, не дергайся, — уже строго проговорил друг, — что происходит, Антон? Позволяя другу трогать свой лоб и считывать пульс на шее, Антон не знал, как ему объяснить только что произошедшее. Как? «Дима, каждый раз, когда я приближаюсь к преступникам, моя голова просто взрывается от невыносимой боли, а кровь вытекает из носа и почти что из глаз». — Мне кажется, со мной что-то не так. — с настоящим страхом в голосе прошептал Антон. Голова произвольно откинулась назад. Он полностью оперся на стул. — Посмотри на меня, — попросил Позов, — Антон! Посмотри на меня. С трудом повернувшись к другу, Антон взглянул на него. И увидел удивленное лицо. Да что еще? — Что? — Твой глаз... — Дима коснулся левой брови. — У тебя лопнуло еще больше капилляров. Я еле вижу твою зеленую радужку. Теперь Антон понимал это давление в глазнице. Кровь. В его глазу. С ним настолько что-то не так, что это буквально убивает его изнутри. Из-за преступников? Но как? Антону не приходила ни одна идея в голову. — Антон, — тон друга не понравился ему, — поговори со мной. Взглянув на обеспокоенного друга, Антон не выдержал. Не смог врать. Он все рассказал. От допроса самого Кремлова и до этого момента. Каждую чертову деталь. Полностью описал боль в голове. Свои ощущения. И подозрения. С того дня Антон Шастун не смог работать в полиции. Вместе со своим лучшим другом, Димой Позовым, они проверили пару теорий. Вскоре мужчины узнали, что Антон реагирует на все плохое в людях. Чем злее и преступнее человек, тем сильнее головная боль, разрывающая реальность старшего сержанта полиции. Так Антон точно знал, насколько плох человек перед ним. Лучший друг был единственным, кто знал об этом. Дима-то и помог Антону обойти начальника Добровольского, уволиться без его ведома. Антон навсегда покинул службу. Потому что еще около двух недель он работал в органах, после открытия... своего проклятия. Работал, иногда спокойно и без режущих болей в голове, пока ему не приходилось допрашивать подозреваемых или самих убийц. Но хуже всего было то, что эта головная боль появлялась и с его друзьями, рядовыми офицерами, которых он давно знал. Тех, кому доверял. Теперь, из-за головной боли, Антон никому не мог доверять. Кроме Димы. Друг не вызывал и одного балла боли по десятибалльной шкале. Со временем Антон стал замечать, как Диме тяжело было следить за ним. Друг пытался помочь. Выписывал обезболивающие, оставался дома с Антоном после встречи с очередным потенциальным преступником. Шастун не выдержал. Съехав от лучшего друга, он не оставил ему ни записки, ни нового адреса своего жилья. Конечно, Антон продолжал связываться с Димой – по-другому он просто бы не смог жить. Слишком многое их связывало, чтобы так легко оборвать все связи. Антон не хотел заставлять своего друга страдать. Не от себя. Он всегда пытался защитить Диму. От всего вокруг. Потому что друг сделал для него нечто большее, чем делают обычные друзья. Жизнь Антона превратилась в катящийся вниз ком. Алкоголь, таблетки, алкоголь, таблетки. И так на протяжении года. Половину из которого Антон даже не запомнил. Был и не был. Когда появился шанс с работой, которая не подразумевала постоянное общение с людьми, Антон за него сразу же взялся. Как настоящий мужчина – еще лучше разбираться в машинах. О чем еще можно мечтать? Антон всего лишь уничтожил свою жизнь собственными руками, свои мечты стать прапорщиком и надежды на посвящение себя службе. Либо так, либо умереть от кровоизлияния в мозг. Выбор был невелик. Антон похоронил все, что его связывало с полицией.