***
Чей-то голос сбоку растворился среди множества других звуков одной большой какофонии, которую слух Антона уже не воспринимал. Ноги остановились перед его головой. Глаза парня уперлись в чужие коленки с широкими бедрами. Женскими бедрами. Попытавшись приподнять свое ватное тело на локтях, Антон проиграл в этой игре собственному разуму, опустившись обратно на – ставшим таким удобным – потертый диван. Такой мягкий и совсем не воняющий чужими рвотой и алкоголем. Пальцы-сосиски больно впились в его острое плечо, сотрясая. Антон недовольно поморщился. В голове цветное перекати-поле скакало по журчащей детской горке. Все ведь было так хорошо! —... ишь? — доносилось до его слуха все четче и четче. — У те-ебя... угнали-и ма-аш... у-у... То ли ему показалось, то ли сейчас Светка и правда сказала что-то про угон. Чьей-то там машины. Какое отношение к этому имеет Антон? Предприняв новую попытку привстать на этом твердом диване, парень несколько раз моргнул и попытался сосредоточиться. Правда пытался. Лицо Светки становилось еще шире, оно расплывалось как масло на раскаленной сковородке. Так... неприятно. Все искажалось перед глазами; Антон для того и напивался, чтобы все менялось внутри него и снаружи. Светка пощелкала пальцами-сосисками перед его лицом, не пробудив в нем ни капли осознанности. —... вме-есте с день... га-ами-и... Вдруг перестав издавать неприятные звуки своим ртом, женщина, раздраженно подняв плечи и опустив их, развернулась к Антону спиной. Он сосредотачивался на её спине со складками толстой кожи, чтобы вспомнить, о чем она ему говорила. Ничего не вышло. Антон, перед тем как лечь обратно, закинулся стопкой чего-то крепкого, кажется, даже не своего. Шум все увеличивался, а парень все растворялся в этом водовороте бара. Вокруг него людей становилось больше: множество звуков, запахов и темных душ – они перестали тревожить Антона, раскинувшего свои длинные конечности на спинке и подлокотниках дивана. Что ему-то до всех этих людей с черными душонками? Шастун сейчас свободен. Алкоголь успокаивал трель в сосудах его уставшей головы, не позволяя проклятию разрывать капилляры с невыносимой болью. В глазах все равно скапливалась кровь – Антон уже не чувствовал, как это происходило. Для него... Он просто уже просыпался с этим, как с одеждой на себе. Каким-то образом надел, как-то получил кровавый глаз. Время становилось тягучим, как карамель: к ней прилеплялись разные обрывки, моменты и ситуации. Все растягивалось и становилось слащавым, как цветочный мед или сахарная жвачка. Неприлично сладко. Антону так нравилось ничего не чувствовать в эти растянутые алкоголем секунды, потому что трезвым он был вынужден чувствовать все. Всех. Эмпатия его стала таким же проклятием, как головная боль, достаточно развитая, чтобы распознавать эмоции других людей, и, более того, быть подверженным этим эмоциям и чувствам. Алкоголь никогда не будет лучшим вариантом, чем наркотики. Легкие или тяжелые – неважно. Однако наркотики по-настоящему затягивают прямо с первого их применения. А вот алкоголь... его надо распробовать, вкусить полный букет ароматов и сладкого послевкусия – из этого всего Антон распробовал лишь пустоту в своей голове. И этого для него было достаточно, даже если это длилось десять минут из ста двадцати. После похмелья и головокружения. Антон все еще не хотел ощущать рвущиеся сосуды в голове и глазах, приближаясь к плохим людям. И почему вообще Антон? Лучше бы этим людям становилось плохо от их же сгнивших душ. Причем здесь Антон? Он никогда не поймет. Уже давно смирился. И ненавидел.***
Утро стало намного хуже, когда Антон, все еще слегка пьяный, оказался в пустом дворе. Там, где должна была стоять его машина. В голове всплыли обрывки со Светкой, что-то говорящей про машину. Не сдержавшись, Антон в сердцах закричал на весь двор: — Сука! И пошел к своему дому, чувствуя себя более трезвым, чем минуту назад, хоть его движения рваные и неуверенные. Плевать, если своим криком он разбудил соседей. Его машину, черт возьми, угнали! Никто из этих, начавших возмущаться криком, соседей – ничего не сделал. Развернувшись к окнам напротив, Антон вскинул руку с оттопыренным средним пальцем, точно зная, что на него сейчас смотрит Артем – один из соседей, которого Шастун на дух не переносит. Слишком высокий балл боли в его голове для простого безработного алкоголика – точнее настоящего алкаша. Бывший сержант открыл разваливающуюся дверь в дом, который он арендовал месяц назад, и сразу захотел, чтобы сейчас, прямо в этот самый момент, случилось второе пришествие, и наводнение затопило всю планету. Внутри дома были разбросаны все его вещи. В тех местах, где не лежали, когда он в последний раз здесь находился. Антон, подходя к тайнику, уже знал, что денег там не окажется, но все равно его рука потянулась, оттягивая ящик за круглую ручку. Внутри было так же пусто, как у Шастуна в голове. Вот почему тот мужик, Олег Журавлев, показался Антону мутным типом. Оттуда же и головная боль на пять баллов – мужчина-то был еще тем ублюдком. Собрав всю свою злость в кулак, пацан спокойно выдохнул, на первый взгляд спокойно, но веко правого глаза задергалось. За последние дни в его жизни появилось слишком много волнений… слишком много волнений. Антон хотел вернуться на неделю назад. Где у него не угнали машину и не украли почти тридцать пять тысяч рублей. В груди зародился такой крик вперемешку с тюремным матом, что Антон сам не понял, как это все не вырвалось через его рот наружу. Ему удалось это проглотить. Все-таки Шастун взрослый мужчина. Он справится. Не станет звонить в полицию – в этом не будет никакого толка. Машины Антона были собраны им самим, не куплены. Но проданы. Потому Журавлев решил его обокрасть, знал ведь урод, что парень не сунется в полицию, – чего Журавлев не знал, так это бывшую принадлежность Антона к полиции. К обеду пацану удалось полностью протрезветь и прибрать часть дома. Он сомневался, что Журавлев заявился в его временное жилище самостоятельно, потому что беспорядок навели слишком уж профессионально. Антон не мог ничего рассортировать почти полтора часа. Возился только с одеждой: находил ее то в ванной, то на кухне; везде, кроме спального места и шкафа, где она до этого лежала. С каждой минутой, которая уходила у Антона на уборку, он придумывал все больше изощренных вариантов, что сделает с мужчиной, когда его найдет. А Шастун его найдет, не пожалеет сил, он вернет свои деньги и выбьет из этого урода все дурь. В этот раз придется гораздо сложнее: Антон обычно обращался к Диме в таких вопросах. Забота заботой, но если бы лучший друг попросил связываться с ним каждый день (по несколько раз) – Антон бы ни за что ему не отказал. А теперь вышло то, что вышло. Еще и чувства вины Шастуну здесь не хватало, когда винить себя было не за что. Не его вина в проклятии, которое само оказалось в голове. Не его вина, что из-за этого ему не удается находиться долгое время среди людей. Это не его вина. И Дима должен был это понять. В руки попалась фотография старой давности. До всего случившегося. У Антона на глазах выступили слезы, которые он не собирался сдерживать. На этой фотографии улыбалась его мама, такая молодая, обнимая совсем маленького Антона. Они стояли на улице: ветер колыхал ее пшеничные волосы, зеленые глаза женщины сияли. И Антон видел из-за кого. Мама радовалась маленькому Шастуну. Своему личному солнышку, которое она так любила. Антон тоже ее любил всем сердцем. Более того, он точно знал, что будь она сейчас рядом – голова бы не болела, – сама мама придумала бы этому решение. Всегда придумывала. Антон стер предплечьем слезы со своего лица, когда услышал громкий стук. Ветхая дверь чуть не развалилась. Заранее он уже знал, кто за ней. Тот, от кого у Антона не болела голова, причем достаточно воспитанный, чтобы постучать. Подойдя ближе, Антон открыл дверь слегка улыбающемуся Арсению Сергеевичу. И чего он лыбится? Ах да. Это у Шастуна идиотский день. С прошлого вечера, как они виделись. Или с тех пор, как Попов вообще к нему заявился. Антон бы мог винить мужчину, чтобы чувствовать себя чуточку лучше, но понимал отсутствия в этом смысла – оперативник не имел к этому никакого отношения. Просто так сложились обстоятельства. Арсений Сергеевич просто попался под руку. Под горячую руку судьбы, вздумавшей издеваться над Шастуном. — Привет, — легко поздоровался оперуполномоченный. Антон, не сдержав недовольного лица, приподнял бровь. У его внезапно нагрянувшего собеседника весьма хорошее настроение, как он мог видеть. — Добрый день, Арсений Сергеевич, — ответил Шастун, постаравшись быть вежливым. Оперативник не должен был получать негатив от Антона. Он не причем, повторял себе парень. — Чего изволите? — на его губах расцвела ухмылка. Антон отошел от двери, пропуская мужчину внутрь. — Хотите немного выпить? — Я уже на службе, — со смешком в голосе напомнил ему Попов. — Но спасибо. В сравнении с голосом брови мужчины нахмурились, когда он увидел оставшийся беспорядок в доме. — Мы ведь с Вами виделись вчера, — напомнил Антон, закрыв дверь. — Неужели соскучились по мне? — Определенно. — быстро ответил Попов. — Всю ночь только о тебе и думал. — Я начинаю жалеть, что провел эту ночь в баре. Прикусив нижнюю губу, Антон прожигал взглядом спину оперативника. Мужчина ведь понимал, что они флиртуют, верно? Потому что он отвечал уж слишком легко. Антон вперился взглядом в лицо оперативника, когда тот, наконец-то, повернулся к нему, и смотрел прямо в мятно-голубые глаза. В них плескались смешинки. Ладно, похоже, он прекрасно понимал, что они флиртовали. И... это обоих совсем не смущало. — Нам все еще нужна твоя помощь, — чуть тише проговорил Арсений. — И как после такого Вам отказать? — хрипло поинтересовался Шастун, вызвав у мужчины скромную улыбку. Когда Антону было пятнадцать лет, он понял, что в его вкусе не только девочки. В шестнадцать он впервые поцеловался с парнем его возраста, и это ему понравилось. К двадцати годам опыта набралось на обеих сторонах достаточно, чтобы Антон убедился в собственной ориентации, а точнее в ее двойственности. Об этом Дима узнал где-то в девятнадцать лет, когда застал Антона, прижимающего в углу академии другого кадета. Ожидая всего наихудшего, Шастун был сильно удивлен спокойной реакции своего лучшего друга. Тот всего лишь закатил глаза, сказав, что «неважно в ком окажется твой член, или чей член будет в тебе – для меня вовсе ничего не изменилось». Однако несмотря на адекватную реакцию друга, Антон не решался рассказать родителям Позова, которые на тот момент все еще являлись его опекунами (как и сейчас, в общем-то). Только Дима проговорился своей жене, Кате. Та поначалу была не в восторге. Но ее позиция никак не отражалась на Антоне, хоть он и чувствовал постоянное напряжение с ней. В итоге все сошло. Отчасти Шастун понимал, что Дима приложил к этому руку, и отношения с его женой вернулись в прежнее русло, словно ничего и не было. И сейчас Антону стало действительно интересно: делал ли оперативник это намеренно, догадавшись о нем, или ему самому это нравилось. Антон часто флиртовал с людьми, просто потому, что это было приятно, раскрепощало в общении. Слегка прищурив свои глаза, он решил внимательнее присмотреться к оперуполномоченному: не только сейчас – и вообще. — Дадите мне минуту? — спросил Шастун. — Нужно кое-что убрать. Арсений хмыкнул. — Кое-что? — уточнил он, отходя обратно к входной двери, чтобы не мешать парню. — Что вообще произошло здесь? Как бы то ни было, Антон не собирался доверять человеку, даже если от него не взрывалась голова. Потому о том, что его ограбили, он решил умолчать, только пояснив: — Повздорил с покупателем. Чтобы мужчина не увидел несколько фотографий с семьей Шастуна, которыми он так дорожил, он быстро сунул их под подушку, накрыв одеялом всю кровать. Антон собрал все вещи в охапку и бросил в шкаф. Потом сложит все аккуратно, на это сейчас не было времени. Перед тем, как уйти из дома, Антон незаметно заглянул в тайник между потолком и балками, чтобы убедиться в наличии секретных файлов. Когда все осталось на своих местах, он с улыбкой вышел к оперативнику и подождал, пока тот покинет дом, чтобы замкнуть разваливающуюся дверь. На самом деле в этом не было смысла, но Попов об этом не знал. Сев уже во второй раз в машину оперативника, (в первый раз был с его напарником), Антон стал присматриваться к деталям. Все говорит о человеке: в особенности его квартира или дом и машина. У этой иномарки были чистые сидения, позади лежал дипломат и спортивная сумка. Внизу под сидением лежала сменная обувь. Попов – аккуратный и чистоплотный, но, когда дело касается работы, он предан ей больше, чем своим принципам чистоты: на его рабочем столе не было упорядоченности, один хаос. Как и у Матвиенко, в общем-то. Но Антон сильно сомневался, что напарник Попова был таким же педантом. По дороге, закинувшись таблетками от начинающейся головной боли, Антон продолжал следить. Столько людей здоровалось с Поповым – первыми! – хоть сам он и не успевал вертеть головой, чтобы ответить. Похоже, раньше мужчина уделял этому время и всегда здоровался с коллегами первый, пока что-то не случилось в его жизни, и он не закрылся в себе, не обращая внимания ни на что вокруг. Однако люди, скорее уже по привычке, продолжали с ним здороваться. А Арсений, завидя их издалека, открыто улыбаться. Только Антон видел уже подобный тип улыбки: скрытая от чужих глаз боль за фальшивой радостью. Из Попова бы получился отличный актер. Антон не думал, что будет так сложно. Сидеть в кабинете близко к тройке Матвиенко и сосредотачиваться на папках по делу в его руках. Он сел к мужчине боком, будто это помогло бы ему вынести головную боль, и читал файлы. Арсений дал ему без шифровки: чистый документ, как для опера – не то, что он дал ему больше недели назад, где некоторые предложения были вовсе замазаны черным. У Антона голова шла кругом. Еще и похмелье. Нет, Антон не жалел, что решил помогать. Невзирая на боль и все остальное... Он просто забыл какого это, оказался недостаточно к этому готов, и ему нужно было время, которое он и сам себе не давал, ведь жертвы не располагали таким удовольствием. Сидя за своим столом, Арсений изредка кидал взгляды на сержанта: тот, закинув разутые ноги на диван, сгорбился перед кучей листов с чернилами. С одной стороны Арсений не понимал, почему пацан так усердно читал то, что уже видел. С другой стороны он был таким же. Когда Попов получил это дело, он потратил сутки, чтобы запомнить в нем все детали, каждую мелочь. Первое время у них были подозреваемые – члены семей, но они быстро отпадали: алиби, мотив и простая неспособность провернуть такое в одиночку. Арсений поднял голову, увидев дерганья Сереги. Напарник тряс рукой, чтобы привлечь его внимание. Арсений слегка прищурился. Поднявшись с места вместе с Сережей, они оба отошли к окну. Антон никак на это не отреагировал. — Слушай, Арс, — шепотом заговорил напарник, — когда я нашел досье Шастуна, я не думал, что он окажется... таким. — Ты к чему ведешь? — поняв смысл этого небольшого собрания возле окна, Арсений уставился на Матвиенко. — Ну, может... ему у нас пройти комиссию, не знаю? — Сергей слегка пожал плечами. — Ты ведь понимаешь, что, продолжи он нам помогать, ему придется пройти несколько комиссий. Арсений потер пальцами лоб. — Да. — Потому что иначе Стас попрет его и нас, если попытаемся его прикрыть. Обернувшись к ничего не подозревающему пацану, Попов сначала уставился на острые коленки, а затем перевел взгляд на спину Шастуна, горбящуюся все больше. Он, правда, старался; для кого – Арсений на самом деле уже не понимал. Главное, что Антон вообще был здесь, сидел в кабинете, пытался разобраться, как и сами напарники. — Так... — протянул все в том же тихом тоне, — от меня ты чего хочешь? — Да я сам не знаю! — Сергей возмутился. — Может, ну, проверить его сейчас как-то? — Как? Арсений наблюдал за бегающим взглядом друга по всему кабинету, он понятия не имел, что тот хотел сделать. Подождав немного, Арсений вскинул темные брови, когда Серега схватил пресс-папье размером с ладонь со своего стола в виде футбольного мяча. Попов развел руками, мол, и зачем тебе этот мяч? Но вскоре он понял. Не успев как-то отреагировать, Арсений только и смог, что медленно наблюдать за траекторией летящего мяча прямо в голову Шастуна. Пресс-папье Сереги было сделано из бумаги и гипса. Не так уж и серьезно, но весил он прилично – сам Арсений подарил ему этот мячик после первого месяца их общей службы, когда точно уже знал, что они будут хорошими друзьями, а не простыми коллегами. Футбольный мячик очертил полукруг и по касательной направился к лицу Шастуна, сидящего на диване. Только Арсений шагнул вперед с шокировано раскрытым ртом, как мяч мгновенно оказался в пальцах, усеянных множеством колец. Антон поймал мяч. Шастун поймал мяч перед своим лицом. Ни Арсений, ни Сергей такого не ожидали. Попов замер на месте с вытянутой рукой и с шоком на лице, пока напарник позади тихо выдыхал. Рефлексы. Арсений не знал, как еще по-другому такое можно было объяснить: у парня остались со времен службы сумасшедшие рефлексы, раз он поймал чертов мячик без предупреждения за секунду до того, как он бы врезался ему в лицо. Антон опустил руку с футбольным мячом и разглядел чужое пресс-папье. Сделали довольно неплохо: мячик выглядел, как настоящий, но в уменьшенном виде. Антон любил футбол и оценил это произведение искусства. Подняв глаза, он столкнулся с сожалеющим и одновременно восхищенным лицом Арсений. — Мужик, я не подумал, — Серега вдруг спохватился, приближаясь к Шастуну, — глупо было это делать... — Ничего, — Антон просто выпятил нижнюю губу и пожал плечами, — в следующий раз, надеюсь, Вам не передавит голову хвостик. Указав пальцем на собственный затылок, Шастун обворожительно улыбнулся, пока Сергей, видимо, передумавший извиняться перед ним, нагло выхватил из его рук мячик. Когда Антон взглянул на Арсения Сергеевича, то заметил медленно расползающуюся улыбку на его лице: мужчина сейчас на его глазах молодел с такой кроткой улыбкой. Даже не пытаясь разорвать зрительный контакт с ним, Антон игнорировал недовольные вздохи Матвиенко, который не собирался останавливаться негодовать из-за его слов. Это в любом случае было весело. И все же, оторвавшись от откровенного разглядывания лица напротив, Антон повернулся к резко открывшейся двери кабинета. Он кашлянул. Вдруг испытал смущение. Внутрь ворвался незнакомый оперативник со светлыми волосами и узким лицом. Антон осмотрел его с ног до головы, после наблюдая за реакцией всех оперативников в этом кабинете. — Бездельники, я... — начал высокий мужчина, но заметил Шастуна. — А тебя я здесь еще не видел... Арсений и Антон одновременно ответили: — Тот самый сержант Шастун. — Антон Шастун. От этой синхронности светлые брови незнакомца вскинулись вверх, и он усмехнулся. — Понял, принял, — он протянул ладонь Антону, — Саша Шредер. — Шредер? — Еврей, — с той же усмешкой объяснил Саша. В голове пацана эта информация не укладывалась. Хотя бы из-за внешности оперативника, и нулевой схожести с обычными евреями, которых он встречал. — Но ты блондин, — Антон заметил с прищуром. — Расскажу эту историю в другой раз, сейчас мне нужна ваша помощь, мужики, — Саша обернулся к двум напарникам. — Помощь-помощь... — начал Сережа со знающим дело взглядом, — или... по-омощь. Антон посмотрел на него, как на умалишенного под беззвучное хихиканье Арсения, и не понимал, осознал ли Сергей, что сам только что сказал... — Просто по-омощь, — повторил Саша, растянув слово, чем удивил Антона. Видимо, это здесь было в порядке вещей. Антон переключился на Арсения. Слушая в пол-уха, как Шредер объяснял суть дела, которое ему передал Стас Шеминов (их непосредственный начальник), он рассматривал повадки и движения мужчины напротив. Пытался понять, почему от него единственного в отделении не болела голова. Ведь от пришедшего оперативника Антон хотел лезть на стену с дикими воплями, чтобы хоть как-то снизить нарастающую пульсацию в висках и даже самой коже: на лице и голове. Сергей, Саша. Вместе они заставили Антона вновь достать таблетки от давления и с обезболивающими. И Шастун знал, что***
Арсений сидел перед Виктором Безверхним, подозреваемым в наркоторговле. Расслабленно усевшись на стуле, он молча наблюдал. Ничего не стал говорить, как и попросил его бывший сержант несколько минут назад в другой комнате: сказал зайти сюда, пафосно сесть и рассматривать преступника, как кусок дерьма, словно Виктор Безверхний не был потенциальным наркоторговцем с подозрением в двух убийствах, а всего лишь мелкой сошкой, не способной напугать даже чихуахуа – тех самых трясущихся от самого существования собачек с выпученными глазами. Не только Антон, но и Шредер предупредил оперативников, что Безверхнего не получится быстро расколоть. Возможно, вообще не получится. Больно он уж крепкий парень: до приезда в отдел успел многое выдержать. Это подтверждали кровоподтеки на скуле, разбитая губа, три сломанных пальца... Опера заранее взялись за дело с усердием. Тактика Антона заключалась в томлении. Долгом ожидании самого Шастуна (якобы напарника Арсения), пока тот и не пытался допрашивать, как если бы Антон олицетворял ведущую силу в их дуэте и был тем самым плохим копом на допросах. Таких Викторов Безверхних ломает только время. По приходе Антон сел рядом с вальяжно развалившимся на стуле Арсением, напротив преступника. До того он буквально закинулся шестью таблетками. Сейчас стук набатом увеличивался в разы – чем ближе к Безверхнему, тем сильнее. Как напоминание о том, что ему не следовало здесь находиться. После этого Антон позволил Арсению взять контроль. Тот допрашивал преступника, а Шастун изредка качал головой и поддакивал. Иногда что-то спрашивал – в основном им занялся Арсений. Ведь Антон прекрасно понимал, что с такой болью – этот Безверхний скорее всего и был бароном наркоторговли. Лучше Арсению Сергеевичу его допрашивать. Он больше знал о Безверхнем, он слушал Шредера при его рассказе о деле, и он тем более не устраивал настоящую попойку на год с лишнем. Когда Безверхнего увели без новой информации, Антон сказал Попову вести себя со следующем, как самый плохой мент, и видел, с каким рвением Арсений согласился, не получив ничего от первого преступника. С Семеном Баевым головная боль утихла. Антон догадался о правильности своей тактики – начал с самой сильной головной боли и закончил меньшей. Во-первых, так его глаза, нос и уши не истекут кровью вместе с мозгом. А во-вторых, можно легко надавить на преступников, сказав, что их главарь всех сдал. Слушая уже второй допрос за полтора часа, Антон сосредоточился на том, как Арсений задавал вопросы преступникам: как он вел себя, даже двигался. В нем царила уверенность, власть. Это было довольно завораживающее зрелище. Антона интересовало то, почему рядом с Арсением его голова пустовала. Ведь он вел себя очень... сурово, в некоторых моментах жестоко. Наверняка оперативник выходил за рамки – он работает в ФСБ, – все выходят за рамки. Взять хотя бы Диму, с которым Антон тоже себя чувствует нормально. Другу приходилось делать... недостойные вещи, но больше связанных с просьбой самого Антона. Возможно, поэтому это не влияло так на Диму, как на другого человека. Это могло быть связано. Дима, Арсений. То, какие они на самом деле: вынуждение или принуждение со стороны. Антону начинал нравиться Арсений Попов. Манера речи, поведение и принципы. То, что он успел о нем узнать – ему нравилось. Оперуполномоченный казался Шастуну загадочным и таинственным. Головоломка, которую он желал разгадать. — Тебе самому не надоело? — с огромной, но наигранной усталостью спросил Арсений. Мельком взглянув на величественный профиль мужчины, Антон прислушался к допросу. Семен Баев цокнул, закатив глаза, и показательно отвернулся. — Ты ничего мне не сделаешь, опер, — уверенно фыркнул наркоторговец, — не при камерах и свидетелях. — Правда? — уточнил Попов. Его тон заставил преступника покоситься на камеру в комнате допросов, которая вдруг перестала мигать красным светом. Антон видел подозрения, что промелькнули у того в голове: Баев задумался о способности Арсения ему навредить, как далеко он готов зайти. Достав из кармана наушники, Антон протянул руку Арсению, и тот сразу уложил свой смартфон в его ладонь. Шастун игнорировал непонимающий взгляд преступника. До того, как Баева сюда привели, они с Поповым договорились, что когда Антон протянет к нему руку – он отдаст ему свой телефон. И в этот момент Арсений догадался к чему это было. Он с недоброй улыбкой смотрел на Баева, пока Антон, отвернувшись от них в сторону, включал себе музыку и вставлял в уши наушники. Поднявшись с места, Попов расстегнул на себе пиджак для удобства и в следующий момент ударил кулаком наркоторговца в скулу. — Ни камер, — с отдышкой проговорил Арсений после третьего удара, — ни свидетелей... Это продолжалось на протяжении двадцати минут. Антон слушал Бетховена, которого нашел на телефоне оперативника (и не удивился), а сам мужчина избивал Семена Баева, заслужившего такое отношения к себе. И слыша через потрясающую игру скрипки и пианино стоны преступника с примесью ударов, Антон продолжал гадать, как душа Попова остается достаточно чистой, чтобы не вызывать у него ад в голове. Антон вытащил наушники из ушей, заметив, что побои прекратились, а монолог Баева растягивался во времени. Рассказывал то, что знал. Оперативнику удалось... его разговорить, очень убедительно. Исцарапанные костяшки мужчины заляпались чужой кровью, несколько капель попали на его белоснежную рубашку, а рукава пиджака сильно помялись. Арсений провел пальцами по растрепанным волосам, пачкая их на концах кровью, – от этого он стал еще более устрашающим. Когда привели следующего, Арсений стоял в углу, пытался привести себя в порядок – это произвело подходящее под момент впечатление. Преступник почти незаметно дернулся в руках двух офицеров, будто хотел убежать от разящей от Попова опасности, только сильно ошибался. Наедине оперативник попросил Антона взять на себя двух последующих наркоторговцев, чтобы он снова не сорвался. Антон и не думал, что после произошедшего Арсений Сергеевич перестанет на него смотреть: совсем; избегал максимально взглядов, каких-либо мимолетных касаний. Просто закрылся. Отчасти Антон понимал связь. Но... не понимал. Они просто не были достаточно знакомы, чтобы Арсений знал – Шастун не осудит. Не его. Не с тем фактом, что даже после такого у Антона оставался в голове штиль рядом с оперативником. Пацан изучил досье на Магомета Кастоева, чтобы составить план допроса. Каким-то образом он собирался вплести веру, увидев пометку о религии в папке. Это единственный вариант расколоть Кастоева. Антон понимал: на этих пятерых наркоторговцев, замешанных в убийстве нескольких человек, мало улик и доказательств. Почти все высосано из пальцев, ничего конкретного. Добиться стоящей информации можно только благодаря допросам. Пару раз, когда Арсений прерывал допрос своими вопросами, Антон с интересом оборачивался к оперативнику, но не сталкивался с его мятно-голубыми глазами. Попов смотрел только на преступника. Это с одной стороны печалило Антона, а вот с другой стороны – начинало раздражать. Оба взрослые мужчины, служащие в правоохранительных органах. Нет ничего удивительного в том, что допросы все же заканчивались с пристрастием. Такова работа. И не раз это работало, хорошо работало. Чувствуя, что добытой информации недостаточно, Антон раздобыл из папки Кастоева наполовину чистый от печатных букв лист бумаги. Вместе с ручкой он положил это перед ладонями преступника сцепленными наручниками над столом. В ответ он получил непонимающий взгляд Кастоева. Еще в середине допроса Антон осознал: просто так Магомет Кастоев не расколется. С ним нужно действовать также решительно, как и с Семеном Баевым. Вдобавок к этому Антон хотел показать Арсению, что не отличается от него темпераментом. — И зачем это мне? — с кавказским акцентом спросил Кастоев. Антон взглянул на бумагу. — Как «зачем»? — удивленно переспросил он с нахмуренными бровями. — Ты же не можешь говорить. Преступник уставился на него, как на полного идиота. Антон был уверен – Арсений тоже. Поэтому, резко выбросив раскрытую ладонь из-под стола вперед, Шастун ударил ее ребром прямо в кадык кавказца, повреждая трахею. Кастоев пытался схватиться за шею руками. Кашлял и хрипел. Позади себя Антон заметил внезапное движение оперативника, но оно быстро прекратилось. Похоже, Арсений удивился, – вовремя взял себя в руки. — Я повредил тебе гортань, Кастоев, — спокойно заявил Антон, подтолкнув вновь к преступнику ручку и бумагу, — и поверь, как ты видишь по моему напарнику, это даже меньшее, что я сделаю с тобой. До и во время удара Антон не был уверен в том, что такой план вообще сработает. Однако хрипя поврежденным горлом, Магомет Кастоев взял дрожащими пальцами ручку и начал писать. Скрывая с огромным трудом свою победную улыбку, Антон обернулся к оперативнику, что еще стоял в углу, но теперь решившемуся посмотреть в травянистые глаза в ответ. Они смотрели друг на друга, пока наркоторговец пятнал чистый лист. У Антона ладони вспотели от взгляда Попова, которым он его одарил. Не тяжелый, не осуждающий. Это был... заинтересованный взгляд с нотками возбуждения. Не сексуального, а скорее азартного – Арсений увидел воочию, что Антон готов марать свои руки и не будет осуждать других за подобные действия. Арсений, стоя в углу, наблюдал за проведением допроса. В смятом пиджаке и грязной рубашке было неудобно даже стоять. Стало в разы неприятнее ощущать самого себя. Потому Попов и решил отойти, дать Антону допросить еще двоих, и он не мог подумать, что настолько обрадуется своему решению. Смотреть, как Шастун погружается в работу... Арсений еще не видел людей, способных это так выполнять. У него захватывало дух. Все тело будоражило от мысли, что всего полтора года назад – Антон Шастун постоянно вел себя похожим образом. Арсений видел спрятанную парнем сторону. Ту сторону, отвечающую за манипуляции, грязную провокацию, острый ум: сторона Антона, что он скрывал под выпивкой. При следующем допросе Антон убедил совсем молодого парня сдать всех своих сообщников, пообещав ему, что его не выдадут им же. И Арсений готов был выполнить обещание Шастуна, ведь это сработало. У них появилось много новой информации. Более того, Арсений согласился с Антоном на следующий допрос, чтобы он снова его провел. Но вместо незамедлительного подхода к вопросам, Антон увел Арсения за зеркало, оставив ключ от наручников очередного преступника под столом, будто Шастун случайно обранил их еще до Кирилла Журавлева. Арсений прямо сказал, что он сбежит – черт, да это очевидно же. На что Антон спокойно ответил: — Да, именно. — пацан, скрестив руки на груди, взглянул на оперативника. — У ФСБ на него почти нет. Меньше, чем на остальных. Когда он сбежит... — Мы сможем обвинить его в попытке побега, — изумленно догадался Арсений, не переставая удивляться Шастуну. — И дальше уже надавить. — Да, — с улыбкой подтвердил бывший сержант. Арсений смотрел на молодого парня, когда Кирилл Журавлев нашел ключи и сбежал из допросной; продолжал смотреть, пока где-то в стенах отдела его поймали; и все продолжал смотреть, но уже на профиль, когда у Шастуна зазвонил телефон. Разум внутри этой головы со светлыми волосами... был слишком велик для ее траты на один лишь алкоголь. Сначала Антон не хотел брать трубку, увидев на маленьком экране имя лучшего друга. Не был еще готов. И все же, не сумев проигнорировать Диму, Шастун приложил раскладушку к уху. — Сейчас не лу... — Ты, полагаю, Шастун, — его перебил низкий прокуренный голос. На всякий случай проверив имя абонента, Антон снова приложил телефон к лицу. — Да... — заговорил он, оказавшись снова перебитым: — Ты кое-что продал нам и обманул. Теперь мы с друзьями ждем тебя у твоего братца. Мужчина, звонивший ему с номера Димы, повесил трубку, заставляя нервы Шастуна накалиться до предела. У Антона рука сжалась до такой степени, что раскладушка застонала под гнетом тонких пальцев. Лишь один раз выдохнув, собирая благодаря этому свой самоконтроль, Антон повернулся к Арсению, якобы смотрящего на зеркало, но повернувшегося к нему. — Мне нужно идти.