Головная боль

      Дым заполнил легкие. Жар от огня заставлял глаза слезиться, но не мог заставить Антона остановиться, потому что он не прекращал попыток вытащить из дома оставшиеся ценные вещи. Столько мелких вещей, которыми он дорожил. Соседи кричали от страха. Огонь арендованного Шастуном дома вполне мог перейти на их квартиры и уничтожить почти большую часть этого района. Никто не хотел остаться без жилья. Пожарных сирен не слышали даже издалека. Сколько бы Арсений не пытался остановить парня, с каждым разом у него выходило все хуже, – тому удалось дважды забежать в горящий дом и вытащить несколько спортивных сумок, в которых, вероятно, лежала основная часть его вещей и заначек. По тому, как трещали доски, и свистело внутри рушащегося здания пламя, Попов понимал: оно вот-вот схлопнется вместе с бегающим Антоном. Когда тот выбежал из дома в третий раз с попыткой надышаться для очередного родео в бушующее пламя, оперативник рванул к нему и схватил за локоть. Вся одежда парня пропахла дымом и в некоторых местах почернела, как и его бледное лицо: он уже надышался пеплом, постоянно кашлял. Арсений попытался его сдержать, но получил локтем по голове. Возможно, в порыве злости. Только это его дезориентировало достаточно, чтобы Шастун почти на полтора метра приблизился к входной двери. Дом накренился. Арсений ощутил знакомый запах и с предупреждающим криком побежал за парнем. Крыша, съеденная огнем, обрушилась вовнутрь и с новой силой подбросила фейерверк из мелких огоньков и горящих кусков от вещей. Как только его руки обхватили тощую талию со спины, пламя вырвалось из проема двери и с ужасным ревом оттолкнуло своим языком их на несколько метров назад. Взрыв, грохочущий на несколько кварталов, разнес дом в щепки. Огонь перешел на соседние дома под звуки бешеной сирены. Затылком оперативник стукнулся дважды: сначала упал он, а потом ударной волной Антона отбросило прямо на него, и голова приложилась о холодную землю. Перед глазами поплыло. От осознания, что парень уж точно не побежит в дом, он ощутил сардоническое наслаждение. Только они оба оказались ранены, потому что находились слишком близко к эпицентру взрыва. Нога Попова ужасно ныла, – он был более чем уверен, что лодыжка сломана. Плечо с большой вероятностью вывихнул вес Антона, на удивление оказавшимся слишком тяжелым для такого тощего человека. Не считая сотрясения и шока, Арсений с трудом смог привстать на одном локте, чтобы убедиться, что сам парень в относительном порядке после взрыва. Тот без сознания лежал рядом. Руки были раскинуты в стороны, а его лицо, запятнанное копотью, казалось таким умиротворенным: Попов забыл, что находился рядом с горящим домом, взорвавшимся пару минут назад, когда они оба поранились. Кашель разрывал легкие. Пыль и пепел застряли в носу, они раздражали слизистую. С трудом оперативник поднял свое тело и на коленях подполз к парню. Положив руки на его грудь под тонкой майкой, он с облегчением почувствовал равномерное сердцебиение и просто лег рядом. Адреналин исчез вместе с внутренней силой. Мышцы ослабли. Где-то в паре кварталов от них уже орала пожарная сирена. Осталось совсем немного дождаться, осталось всего несколько минут. Попов позволил себе закрыть глаза и отключиться.

***

      Уже давно Дима ждал подобного звонка со словами: Антон попал в такую передрягу, что оказался в больнице. Ждал и все же был одновременно удивлен, и ужасно напуган. В ушах звенела тишина с повторяющими словами звонившего фельдшера: «Вы чрезвычайный контакт Антона Шастуна», высокий мужской голос повторял это в голове раз за разом, пока Дима добирался до адреса, который ему указали служители закона и здравоохранения. Если раньше он думал, что почувствует приятное ощущение в груди и напомнит Антону, что он об этом предупреждал, то сейчас он сосредоточился на положительных мыслях. Не в силах думать о том, что Антон мог непоправимо пострадать, Позов всю дорогу говорил со своей женой Катей по телефону, чтобы ее голос отвлекал от предстоящего. Такси остановилось напротив переулка, окруженного цветными огоньками: полицейскими, скорой помощью и пожарными. Дима не узнал две машины, стоящих рядом, но не принадлежавших к остальных, без опознавательных знаков, но достаточно подозрительных, чтобы он понял: то самое ФСБ. Обратились за помощью к бывшему полицейскому, который не удержался и согласился им помочь. И что теперь? Позов отчего-то был уверен, что они причастны к случившемуся во временном убежище его лучшего друга. Больше этого убежища не было. Пожар успели остановить до того, как он бы перекинулся на третий дом по правую сторону от полностью сгоревшего дома. Люди вокруг: жильцы, они кричали на полицейских, пытались добиться бесплатной помощи от фельдшеров, хоть некоторые их травмы не вызвал пожар и взрыв. Несколько рядовых полицейских пытались оттеснить толпу к уцелевшим пятиэтажкам, чтобы те не мешали их работе. Чтобы пройти к карете скорой помощи, из которой торчала рука со знакомыми браслетами и кольцами, Диме пришлось доказать свою личность и принадлежность к пострадавшему. Один из рядовых вызвался его проводить, чтобы жильцы других домов не воспользовались им и не прорвались через ограду. Возле открытых дверей машины Дима не слышал голоса Антона, боясь за его общее состояние, но торчащая рука в копоти давала надежду на то, что тот хотя бы немного в порядке. Быстрыми шагами он обошел дверцу и увидел своего лучшего друга с каким-то мужчиной рядом. Их обследовали фельдшеры, накладывали повязки и замазывали раны. По растерянному лицу Антона патологоанатом понял: тот совсем не ожидал его здесь увидеть, – Дима дождался, когда блюстители здоровья закончат, чтобы подойти ближе к скамье в самой машине. — Давно я не видел крови на твоем лице, — первым заговорил Позов, — ну, знаешь, не из-за головных болей. Антон шмыгнул носом и с явным недовольством резко спросил: — Что ты тут делаешь? — Я твой экстренный контакт, — напомнил мужчина. С тех пор, как Шастуну исполнилось двадцать лет. На номер Димы позвонили впервые, хотя бывший сержант точно знал: друг ожидал частых звонков. — Забыл это изменить, — сказал он, проведя языком по уголку губ, где скопилось больше всего крови, — я в порядке. Тебе незачем здесь быть. Незачем Арсению Сергеевичу видеть эту сцену, незачем в ней участвовать, незачем снова мириться – Антон просто хотел оказаться сейчас в баре, подальше от этих проблем и жуткой боли по всему телу. Большую часть его вещей уничтожил именно взрыв, поэтому теперь на его руках остались две сумки с парой маек и трусов, и несколько семейных фотографий, что удалось спасти, но некоторые из них слегка поджарились в углах. Главное, что лица на них остались нетронутыми. Почему-то именно это заботило Шастуна больше всего. Возможно, он просто пытался абстрагироваться от произошедшего таких странным способом. У него не получалось. — Антох, слушай, — проговорил Дима, он снял очки и потер уставшие глаза, — у нас есть нерешенные проблемы… «Нерешенные проблемы», повторил про себя бывший полицейский. — Теперь это так называется? — тихо фыркнул он. Голова сама отвернулась от лучшего друга, – парень взглядом наткнулся на встревоженное лицо оперативника. Боже, свидетель идиотской сцены. В извиняющемся тоне Антон поджал губы. — Твой дом взорван, — Дима внезапно повысил голос, отчего Шастун вздрогнул, — у тебя почти не осталось вещей. Тебе некуда идти. Нижняя челюсть Антона проехалась из стороны в сторону, пока в груди нарастал огромный болезненный ком. — Бывали передряги и хуже, — усмехнулся парень и полностью закрылся от внешних раздражителей. — А ты мне не отец, чтобы указывать. — Я твой брат, — резонно напомнил Позов. — По документам, — парировал в ответ Антон. Чего он точно не ожидал, так это внезапной поддержки со стороны оперативника, встрявшего в разговор. — Антон может какое-то время пожить у меня, — тихо предложил Арсений, — так будет безопаснее, да и удобнее. Спорить с Димой больше не хотелось: Шастун пораженно уставился на мужчину, который почти ничего о нем на самом деле не знал, и все же согласился помочь. Без задней мысли или с какой-то целью. Арсений смотрел на него в ответ вполне искренне. — А ты кто вообще такой? — ворвался в их переглядки Дима. Звенящий ветерок прокатился по ушам бывшего полицейского, он продолжал смотреть на аристократический профиль Попова: тот представился его лучшему другу с протянутой рукой и открытой улыбкой. Дима с недоверием пожал ее и попытался вернуть парня на землю. У него появилось лишь больше вопросов из-за такой пугающе странной самоотверженности мужчины. — То есть, ты с этим оперативником готов пожить, а со своей семьей нет? — Позов скрестил руки на груди и ждал ответа. Догадавшись, что он лишь усугубил ситуацию своим предложением, Арсений поспешил скрыться из виду сурового друга Шастуна (и как только такая злость умещалась в его теле?) и заметил среди полицейских знакомый хвостик. Из-за хромоты пришлось идти в два раза дольше и догонять Серегу, потому что тот не услышал, как он его звал. Лодыжка, к его счастью, не сломалась; Арсений сильно растянул связки, вывихнул плечо, которые уже вправили, и получил сотрясение мозга. Ничего серьезного. Ничего, что могло бы его замедлить. Кроме движений из-за ноги, но это относилось скорее к мозговому штурму, чем к физической активности. Фельдшер предупредил его, что придется несколько дней походить с костылем, чтобы не напрягать лодыжку, иначе травма могла усугубиться. Ни костылей, ни, тем более, колясок и всей остальной медицинской хрени у Арсения не имелось и в закутках, – он решил просто побольше сидеть или чаще всего опираться на правую ногу. Серега стоял рядом с полицейским, записывающим что-то в свои листы; тот усердно кивал и поддакивал оперуполномоченному, словно принял его за сослуживца. Напарник совсем не походил на полицейского. Вылитый опер. В типичном дресс-коде и с наглой рожей. С таким-то хвостом на макушке никто бы не позволил ему служить в полиции. Мышцы в правой ноге уже напряглись до предела. Попов хлопнул друга по плечу и сразу на него оперся, чтобы не свалиться на землю в который раз. При одном взгляде на него напарник подхватил его под локоть, помог удержать равновесие и попросил полицейского опросить очевидцев по второму кругу, чтобы узнать что-то новое, если такое появится. Как только они остались наедине, Серега со странным выражением лица посмотрел на своего друга, пока сам Попов с усердием рассматривал мокрые угли: то, что осталось от арендованного Антоном дома, где он некоторое время жил в полном одиночестве. — Какого хуя, Арс? — без прикрас спросил Матвиенко. После открытки-фотографии, адресованной бывшему полицейскому, Арсений, как тот и попросил, повез его сюда, хотя слегка сбился с толку, потому что знал: парень был прописан совершенно в другом месте. Казалось, эта фотография открыла ему гораздо больше, чем двум оперативникам. Сгоревший дом мог быть делом рук Почтальона, но отчего-то Арсений сильно в этом сомневался. Из-за странной реакции Шастуна. Как объяснить свое предчувствие, он не знал. — Почему дом взорвался? — поинтересовался Попов, он проигнорировал риторический вопрос напарника. — Я не видел внутри газовой плиты. Сергей выдохнул носом в недовольстве и скривил лицо. — Газа не было, зато было полно боеприпасов, — сообщил он удивленному напарнику. — У Шастуна оказался серьезный арсенал. Лицензия, полагаю, у него имелась, но сгорела вместе с остальными вещами. В голове всплыл рассказ Матвиенко, когда тот забирал Антона по его просьбе, парень наставил на него ружье, что говорило об огнестрельном вооружении. Арсений не стал спрашивать, какое еще оружие хранилось у бывшего сотрудника полиции, решив перейти к более важному вопросу: подожгли ли дом или это произошло случайно. В последнем он сильно сомневался, потому что опять же – газ не проводили в дом. Никого внутри не было для неосторожного пользования зажигалкой или спичками, или еще какими-нибудь огнеопасными средствами. Соседи к этому не были причастны: они бы не стали поджигать дом того, за которым следило ФСБ и платило за информацию, – грубо говоря, они бы не подожгли дом своего временного дохода. Окончательное заключение пожарных и полиции будет на руках оперативников только через пару дней. Оба не стали выжидать ответов на месте преступления, – Серега уехал в отдел, чтобы поговорить о случившемся со Стасом (у них отношения сложились лучше, чем у Арсения с начальником), а сам напарник отправился на поиски бывшего сержанта, который вдруг не оказался в карете скорой помощи. Друга его он тоже не видел. Сначала Попов решил, что тот уехал с ним домой, но затем заметил в переулке высокую и худую фигуру. Подойдя к парню ближе, он рассмотрел в его пальцах сигарету. Антон с прикрытыми глазами уперся лопатками в грязную стену позади и не обращал внимания на движение вокруг себя. Как он мог курить – Арсений не понимал. Всего полтора часа назад они побывали рядом с взрывом, сам бывший полицейский сунулся несколько раз в горящий дом, а теперь он стоял и нервно курил. Удивительно диссонансный человек. Самому Попову курить совсем не хотелось. Более того, от одного вида ему хотелось кашлять и чихать. — Ты, что, куришь? — решил уточнить Арсений с ноткой веселья в голосе. Очевидно, что парень курил. Он сразу же открыл глаза и посмотрел на сигареты в своих пальцах. — Только когда выпью, — вдруг подхватил он. — Так ты еще и пьешь? — воскликнул наигранно Попов. Несколько людей обернулось к ним с непонимающим выражением на лицах. От всей обстановки с его губ сорвался тихий смешок, а Антон скромно улыбнулся. — У тебя есть силы шутить? — тихо спросил Антон. — Ага. — соврал оперативник, держась на ногах изо всех сил. Сейчас бы Серега его не узнал. Весь оптимизм пропал после гибели сестры. Рядом с нуждающимся в помощи Антоном ему хотелось шутить, чтобы подбодрить парня, который за один вечер лишился всего. Молча Арсений кивнул бывшему полицейскому следовать за ним до машины. Тот покорно пошел за ним, чем дал понять: он принял его помощь. Вообще Попов ляпнул свое предложение и не подумал, потому что теперь ему придется вернуться в собственную квартиру, не в дом Сереги. Прошло много времени с тех пор, как он там был. И сил для возвращения не появилось, – Арсений понимал, что за язык никто не тянул, он пообещал свою поддержку и не собирался от нее отказываться. Невзирая на тот факт, что даже путь по знакомым улицам приносил ему невыносимую физическую боль: мышцы тянули на шее от напряжения, сердце безумно качало внутри него кровь. Оперативник старался не показывать свои истинные эмоции, прятал их глубоко в своей душе, чтобы только не вспоминать. Чем больше было эмоций, тем больше он думал о своей сестре и общей квартире, в которую он ехал. Родной двор перед пятнадцатиэтажкой вынудил кулаки в ужасе сжиматься. Во дворе до сих пор бегала ребятня, никого вокруг не замечали и громко смеялись от глупых шуток. Несколько бабушек сидели на лавочках возле детской площадки. Их удалось обогнуть: двух из них Арсений узнал, как и они могли узнать его; они бы начали задавать вопросы. А, как всем известно, люди были теми суками, особенно пожилые, желающие знать то, что не должны, – они задавали слишком личные вопросы, на которые не хотелось отвечать, или же они были слишком болезненными. Даже напарник ничего у него не спрашивал, хотя на его вопросы Арсений еще мог ответить. Возможно. Они не узнают этого, пока Серега не решится об этом заговорить, а он откажет в ответе, или же все-таки расскажет то, что от него хотят услышать. Попов точно не знал. И не мог узнать. В какой-то степени он и не хотел. Молчание и неведение было его лучшими друзьями, когда дело касалось Кати. Уже в лифте с прожжёнными кнопками оперативник ощутил дрожь в руках, которая переползала на его локти. Все тело напрягалось с каждым проезжающим этажом. Уровень стресса достиг апогея настолько, что, когда двери разъехались в стороны, Арсений ощутил в сердце полное спокойствие. Организм просто перестал воспринимать внешний раздражитель. Мужчина застыл перед дверью с ключами в руке, зависшей напротив замочной скважины, и забыл, что стоял не один. — Все в порядке? — обеспокоенно спросил Антон. Белобрысая голова показалась с правой стороны. — Да, — слишком поспешно ответил Попов, наконец, вставил ключ в замок и отворил дверь. — Проходи. Зайти первым не хватило силы воли. На мгновение он прикрыл глаза и машинально сказал парню повернуть налево, чтобы он включил люстру в передней. В освещенном коридорчике опер увидел слои пыли на пуфиках и подставке для обуви, на которой стояли женские сапоги. Спазм сжал горло.       В квартире стоял затхлый, сухой запах. От пыли хотелось чихать сильнее, чем от клубов черного дыма, которым надышался Антон три часа назад. Легкими вычислениями он пришел к выводу, что Арсений Сергеевич не бывал в собственной квартире уже долгое время. Одежда и обувь, явно ему не принадлежавшая, наводила парня на вопросы, но он не решался их задать. Ведомый мужчиной он включил свет почти во всех комнатах, будто тот мог видеть что-то в темноте: нечто не из этого мира, не из этой реальности – нечто, прятавшееся в тени. Трижды Шастун чихнул, касаясь пальцами пыльных выключателей и ручек дверей. Он прошел переднюю, ванную комнату и гостиную. Вся обстановка беспощадно толкала на мысль, что Арсений жил не просто с кем-то: он жил с женщиной. По обоям, украшениям на стенах и аксессуарам для дома можно было это понять. Всю квартиру обустроили в одном стиле: синий, светло-голубой и белый. Светло-голубые обои и полы, синий диван с пуфиками и подушками, белые светильники и узоры на обоях вместе с потолком. Квартира выглядела бы должным образом, если бы тут жили последние пару месяцев: помещения нуждались в уборке и чистке. Антон просто бросил все свои вещи в двух спортивных сумках на пол и наблюдал, как поднялся вихрь пыли от резких движений с самого низа. Где-то позади ходил оперативник с ярко-выраженным топотом. Нетрудно было догадаться, что он хотел оказаться, где угодно, но только не здесь. Раз Арсений позвал его сюда, то приготовился столкнуться с некоторыми осложнениями. Например, с любопытством, которое парень с титаническими усилиями держал в себе. Ему хотелось оббежать всю квартиру, вынюхать каждый угол, добиться ответов на множество вопросов, которые он не имел права задать первым. Когда Попов с покрасневшим от боли в лодыжке лицом уселся на кресло, то Антон остановился рядом с ним и думал о том, как бы начать разговор так, чтобы мужчина самостоятельно заговорил о… обо всем. Тот провел руками по голени в попытке размять забившуюся мышцу. — Я знаю, квартира не в лучшем состоянии, — проговорил с тяжестью в голосе Арсений, — я уберусь на выходных, чтобы было удобнее… здесь жить. Антон осознал свою ошибку, решив выбить пыль с дивана ладонью, потому что в итоге он закашлялся и прикрыл лицо внутренней частью локтя. Легкие начали гореть от крутившейся в воздухе пыли. — Ничего, — ответил он и чуть улыбнулся. — Я постараюсь не смущать тебя своим присутствием. Оперативник пожал плечами. Немигающий взгляд уперся куда-то в плечо Антону. — Ты можешь оставаться здесь настолько, насколько тебе это понадобится. Прикрыв глаза от толчков любопытства и догадок в груди, Шастун осторожно поинтересовался: — Потому что ты не хочешь оставаться здесь один или потому, что ты хочешь следить за мной собственными глазами, ведь я решил помогать расследованию? Смешок сорвался с губ Арсения. Обоим не было смысла скрывать, словно Антон не догадывался о слежке, а Арсению, что он эту слежку поставил. Тем более, что парень не кричал и не обвинял его ни в чем, принял это как само собой разумеющееся: он, если и не устраивало это, адекватно отреагировал. Либо же ФСБ не единственные, кто за ним установили слежку. В любом случае Арсений задолжал ему объяснений. Только вырвалось совсем не то, что он изначально собирался ему сказать. — Моя сестра погибла из-за одного дела, которое я вел около года назад, немного больше, — он посмотрел на бывшего полицейского, замершего напротив с затаившемся дыханием, — Катя стала жертвой серийного убийцы. Мы его поймали, не было доказательств, пришлось отпустить. Евгений Ковальчук. Он решил отомстить мне через мою старшую сестру. Мы с Катей жили вместе. — боль расцвела в груди весенним бутоном роз. — После похорон я не возвращался сюда, ни разу. Я оплачиваю коммунальные и все остальное. Обычно живу в отелях, ночую у друзей. Последние пару недель жил с Серегой. Думаю, я ему уже надоел. — Ты… — заговорил дрожащим голосом Антон, — из-за меня сюда вернулся? Арсений вдруг пожал плечами, как если бы это не имело значения, он сделал над собой огромное усилие и спрятал всю боль так далеко, что Шастун не был уверен, видел ли он ее несколькими секундами ранее. — Тебе нужна была помощь, у меня есть ресурсы, — оперативник встал на ноги и осмотрелся слегка мутным взглядом. — Я проверю еще кое-что, ты пока располагайся. От такой резкой смены темы пацан растерялся и, совсем того не желая, схватился за предплечье Арсения, который собрался от него уйти. Мужчина непонимающе уставился на него, но не пытался одернуть руку. Второй рукой Шастун ухватился за его локоть. В какой-то степени ему казалось, что оперативник намеренно убегает, чтобы не говорить с ним, только бы оставить эту тему в чулане и не возвращаться к ней. Всецело он понимал. Сам хранил огромную тайну, которую никому не стоило знать. Но это… иное. Настолько, что Антон не имел права оставлять мужчину наедине с этим, раз он был готов с ним поделиться. — Я соболезную твоей утрате, — искренне проговорил бывший полицейский и не отпускал руки Попова, — я понимаю, как тяжело говорить об этом… — Вообще-то, я в порядке, — заявил с фальшивой улыбкой Арсений, он мягко убрал с себя руки парня, — правда, прошло достаточно много времени. — Я не верю, — спокойно отозвался Антон, вовремя вспоминая об уважении к этому оперативнику, — и хочу, чтобы Вы, Арсений Сергеевич, это знали. Но я не буду вмешиваться, если Вы этого не хотите. — Спасибо. Оставалось лишь смотреть в спину уходящего брата, потерявшего свою сестру и держащего эту боль прямо под сердцем: Шастун не хотел насильно вмешиваться в чужую жизнь. Согласие на помощь в расследовании не давало повода сближаться с людьми. Хоть Арсений был вторым за полтора года человеком, который не вызывал в парне головную боль, сам он не мог позволить себе открыться перед ним. Никому не нужны такие сложности; ажно Дима порой отказывался, однако прилагал все усилия на помощь: он пытался быть рядом с Антоном, забывал временами о собственной жене и ребенке, только бы не дать лучшему другу себя же убить. Чего он не хотел, так это того, чтобы оперативник вдруг проникся к нему симпатией (во всех отношениях), и они бы подружились еще больше. Хватало и временного сожительства, которое понесет за собой особые проблемы. Например, Шастун не сможет так часто употреблять алкоголь в чужом доме; он будет чувствовать всех ужасных соседей, не сможет нормально работать и доставать таблетки, – те вот-вот закончатся. Их обычно прописывал Дима. Отношения с братом он попросту уничтожил, вместе с ним же. Антон решил не стоять посреди комнаты и направился в кухню, чтобы налить себе воды. В квартире он ориентировался плохо, спустя-то полчаса, и попал в чужую спальню. Не Арсения. Комната была явно женской: на кровати лежала смятая юбка, рядом со стулом валялась красная сумка, все еще наполненная чужими вещами; на туалетном столике стояли косметика и духи. Не было сомнений, что комната принадлежала погибшей сестре Попова, Кате. Чувство, что он нарушил границы, заволокло сознание, и парень схватился за грудь, услышав позади себя голос Арсения: — Я оставил все… как было. — он, заметив испуг нового соседа, добавил. — Извини. Я проверил счетчики, включил отопление и горячую воду. Я думаю, стоит сходить за продуктами, потому что те, что в холодильнике… Ну, они, очевидно, пропали. Сначала Антон кивнул, но потом вспомнил, что из них двоих пострадал больше всего Арсений: его лодыжка сильно опухла и посинела. Ему необходим был отдых. — Я схожу в магазин, — пообещал Шастун и чуть улыбнулся. — У меня только небольшое сотрясение, я сам справлюсь. Чтобы Арсений Сергеевич не стал спорить о своей способности пойти с ним, он похлопал его по плечу и быстро направился в переднюю. В кармане лежало достаточно денег для основной еды: хлеба, яиц и молока. За прошлые дни в тени он нашел машину (не очень-то легально), срезал некоторые части запчастей, которые могли бы выдать незаконность приобретения и продал ее какому-то мужику, решившему сделать нечто подобное. На большую часть денег Антон арендовал склад, в него он ничего не успел перевезти: дом отнял вещи, а оставшиеся лежали в багажнике еще одного автомобиля, который он собирался продать через пару дней. Как пыль уляжется после его последней продажи. Уже на улице Шастун заметил, что остался в той же одежде: грязной, в саже и в некоторых местах порванной. Теперь он точно выглядел как алкоголик-бомж, идущий за очередной добавкой к жидкому ужину. Люди в магазине посматривали на него с неприязнью и подозрением, – охранник так вообще ходил по пятам, видимо, думал, что он собирался их обокрасть. С каким же наслаждением Антон расплатился на кассе настоящими деньгами, которые трижды проверили на фальшивость. В этом районе он не бывал. К такому отношению нужно было время, чтобы привыкнуть: он приспособился к своему району, где арендовал маленькую часть дома, рядом с которым находился бар. В нем он бывал чаще, чем в том же доме. Такая жизнь его вполне устраивала. Прежде чем войти в квартиру, парень проверил свои запасы таблеток. Сосед или соседка напротив явно злоупотребляли работой или еще чем-либо, потому что трель в висках и затылке мягко впилась в Антона. На лестничной площадке он слышал шебаршение в передней 64 квартиры, из-за чего он и был близок к человеку, живущему там. Без сомнений жил там один человек: такое бывший полицейский умел различать, иначе для двух человек боль стала бы гораздо насыщенней. На пути к кухне Шастун мельком увидел, что оперативник поверхностно прибрал квартиру, насколько это ему позволяли травмы. Поставив пакет на обеденный стол возле окна, он осмотрелся и заметил, что Арсений и мусор вынес, и пропавшие продукты выбросил. Почему-то парень вдруг подумал о Диме, который его предупреждал не делать нечто радикальное, но он его не слушал и делал, – походило на то, что Антон попросил мужчину не издеваться над своей лодыжкой, а он, пока его не было, оббежал почти всю квартиру. Нашлись неугомонные идиоты. Ведь он прекрасно понимал, отчего оперативник не стал сидеть на диване и отдыхать. И от этого он нахмурился. Телефон в кармане завибрировал. В тот момент на кухню зашел Арсений уже в домашней одежде, он прихрамывал и остановился рядом с Шастуном, начиная шелестеть пакетами. Парень чуть отошел, чтобы дать ему пространство, и достал свой разбитый мобильник, до сих пор работающий на силе воле. От Димы пришло сообщение, что его отец знает о случившемся с ним, и, вероятнее всего, приедет на выходных в город. Чем больше проблем, тем веселее. Иначе Антон никак не мог объяснить эту жирную, черную, уродливую полосу в своей жизни, которая длилась уже на протяжении полтора года и не проходила. — Все в порядке? — Арсений напомнил о своем существовании, выкладывая продукты на чистый стол. Большим пальцем парень надавил на переносицу, чтобы как-то отвлечься от мысли, что вскоре отец Димы может пожаловать к ним обоим: он столкнется с сыновьями, которые не общаются, и Антона, который не предпринял попыток вернуть себе нормальную жизнь. — Да, — бессовестно соврал Антон, — как твоя нога? — Нормально, — в ответ соврал Арсений. Они посмотрели друг на друга, оба понимали, что лгали, и оба понимали, что каждый об этом знал. Оба промолчали. Антон встал у холодильника и раскладывал продукты, пока Арсений их передавал ему в руки; тот хотя бы уселся на деревянный стул возле стола. Нога точно болела. По тому, как мужчина жмурился или дергал носом при шаге на травмированную лодыжку, Шастун видел, что она его мучала. Отчасти он виноват в этом. Именно оперативник схватил его, попытался оттащить от горящего дома, за что и поплатился сотрясением, вывихом и растянутой лодыжкой, – сам бывший полицейский всего лишь приложился головой, и то несильно. Казалось, Попов прочитал его мысли, потому что он вдруг спросил: — Зачем ты побежал в дом? Антон так и завис с вытянутой рукой, смотря на оперативника. В первые секунды он подумывал солгать. Потом решил, что так поступать неправильно по отношению к тому, кто спас его жизнь и после оказал помощь. Многое, относящееся к нему, было неправильным. — Дело не в вещах или оружии, — продолжил Арсений, явно заинтересованный в ответе. — Что такого лежало в доме, что ты был готов подорваться? Нервно сглотнув, парень опустил руку, прикрыл дверцу холодильника и просто сказал: — Фотографии. Шастун увидел, как оперативник открыл рот с явной целью переспросить его, но вдруг сомкнул губы и сильно нахмурился, отчего возле глаз появились морщинки. — Фотографии, — все же сказал он вслух задумчивым голосом. — Фотографии, — повторил Антон. — Ладно. Такое быстрое и внезапное согласие. Попов просто сделал вид, что они вообще не говорили об этом секунду назад и протянул парню упаковку сосисок. Они вернулись к своему занятию в полной тишине, пока бывший полицейский ощущал биение своего сердца, ускоряющегося все сильнее. Руки задрожали. Фотографии. Почти погиб из-за клочков с воспоминаниями, которые оставались у Антона только благодаря им: некоторые моменты с матерью он забывал. Просто они исчезали из его головы, словно ничего подобного никогда не происходило. Пустота. Арсений постелил парню в гостиной на диване, клятвенно пообещав, что разберется на выходных с комнатой сестры. Сказать оперативнику, что это зависело только от него, Шастун не решился, – его персона вынудила мужчину появиться в квартире, думать о комнате сестры, взять себя в руки и собрать вещи в коробки. Возможно, пришло время для Арсения. Отчего-то сам Антон так не думал: это напоминало принуждение по непредвиденным обстоятельствам. Лежа на диване под теплым пледом, парень думал о многом. В основном, об Илье, предупреждающим его о слежке и врагах в правоохранительных органах (почему, он не понимал) и Диме. По лицу того возле кареты скорой помощи Антон четко увидел: он хотел сказать ему «я же тебе говорил». Вообще-то, он так и сказал за полчаса разговора. Трижды. Напомнил еще о том, что ему повезло, что рядом оказался оперативник, который все же подвергал его опасности, и спас его от дурных поступков. Без них будто он не мог жить. Диме нравилось говорить много лишнего, чему стоило остаться в тишине, невысказанным. Лучший друг не был бы собой, если бы поступил иначе. Это Антон усвоил давно. Не в силах уснуть в чужом доме, на новом месте, парень крутился с одного бока на другой в попытке найти идеальную для себя позу, – что-то постоянно мешало. Одеяло не подходило под его рост, диван слишком скрипел, за окном бушевал ветер. Множество отговорок, чтобы не спать. Голова Антона пульсировала, но не болела. Словно только сейчас удар о землю напомнил о своем месте бытия. Почему-то перед глазами предстал оперативник, который мог точно также мучаться от бессонной ночи в своей постели. Тихий стон вырвался из Шастуна от таких странных мыслей, – он перевернулся и накрыл себя с головой, оставляя ноги по колени в холоде гостиной. Это было странно. Перед сном Арсений включил отопление, вся квартира давно нагрелась. Только сейчас он почувствовал этот странный холод. Вероятно, очередная попытка мозга не дать ему уснуть. Шаги возле спальной оперативника привлекли внимание, и Антон понял, что не он один все же мучился. Как только они приблизились, он откинул от лица одеяло, под которым уже не мог дышать, и приподнялся на локтях. Перед ним стояла девушка невысокого роста. Вскрик сорвался с губ. Такого он точно не ожидал. На девушке висела голубая блузка; длинные ноги оборачивала до странности знакомая юбка. Антон посмотрел на лицо, куда падала тень ночи, и увидел две аквамариновые точки. Глаза девушки отчетливо напоминали ему оперативника, как и темно-каштановые волосы по грудь. На ее губах царила умиротворенная улыбка. Шастун обеспокоенно позвал Арсения по имени несколько раз: в его чертовой квартире, которая, похоже, не закрывалась, стояла незнакомая, но до жути знакомая, девушка. Никто не откликнулся на его просьбу. Эта девушка сделала несколько шагов к бывшему полицейскому; тот подорвался на месте, но вдруг ощутил невероятную тяжесть, – он не двинулся с дивана, остался сидеть на нем. Ледяная ладошка девушки легла на его небритую щеку. — Ты должен защитить его, Антон, — прошептала девушка, едва шевеля губами, но он услышал ее также четко и громко, как если бы она говорила ему прямо на ухо. — Мой брат погибнет из-за этого дела, если ты ему не поможешь. Ты должен быть рядом. Брат. Оттолкнувшись ногами от пола, Шастун попытался избежать прикосновений девушки, которую он никогда не знал и ажно не видел ее фотографий, но почему-то ее образ четко перед ним изображался. Плечом он стукнулся о спинку дивана. Он резко отвернулся и зажмурился; в голове поднялась такая мутная тина, что он с трудом мог дышать. Ледяная атмосфера от девушки исчезла. Когда Антон открыл глаза, он нашел себя, лежащим на диване, и понял, что все это время спал.