***
Остановившись возле лавочки, Антон уселся на нее и стер с носа кровь. Вот уже несколько часов он выслеживал одного из полицейских, что был в блокноте Оружейника, и его голова нещадно раскалывалась — чем ближе он подходил, тем хуже становилось. Он понимал: затеял игру, которую заранее проиграет, но все равно вел свою партию так долго, как только мог. Как позволяло собственное самочувствие. Неделя, ему понадобилась неделя, чтобы отследить этого ублюдка. Затем еще несколько дней, чтобы добиться собственных ответов. Было сложно делать это все в одиночку, но он пытался, не оставлял надежд разобраться. Иногда он не мог даже стоять на ногах, когда приближался к Антону Текееву. Тезка оказался тем еще отморозком: шантаж, допросы с пристрастием, подтасовка улик — все это отложило отпечаток, который мог испытывать сам Антон. А еще Шастун скучал по Диме. Он остался совсем один в этом мире, где никто не знал, что с ним происходило, и не мог ни с кем поделиться происходящим. И Димы не было рядом. А ведь он всегда был рядом, и Антон принимал это как само собой разумеющееся, а оказалось, что это вовсе не так. Дима бесследно исчез с радаров. И бывший полицейский знал: если он захочет найти брата, то найдет. Но он не делал этого. Он понимал Диму, желание держаться подальше от Антона. От его безумных крестовых походов и мести. За кого он мстил, если не за всех людей сразу? Мог ли он позволить таким ублюдкам ходить по земле, когда никто не знал о них? Но он ведь знал. Антон посмотрел на свои пальцы в крови и достал из внутреннего кармана платок, чтобы вытереть руку. Слишком долго он шел за тезкой в опасной близости. Теперь организм сам заставил его сесть и дать себе передышку на некоторое время. Иначе бы он просто свалится на улице и уже не придет в себя. Шастун поднялся на ноги, когда увидел Антона Текеева, выходящего из участка, и последовал за ним по противоположной улице. Даже на таком расстоянии у него болела голова: у Текеева было шесть баллов из десяти. Те люди, что были вокруг ажно не представляли особой угрозы, как полицейский идущий прямо по старой улице. Антон почувствовал сильное головокружение, когда улица сузилась, и ему пришлось приблизиться к Текееву. Он понимал, что смотрелся слишком странно, идя по пятам за полицейским, поэтому решил перейти дорогу, чтобы срезать путь по одному из переулков Питера, и выйти на другом конце улицы и якобы случайно столкнуться с Текеевым. Антон, не сводя глаз со своей жертвы, ступил на пешеходный переход и не увидел подъезжающую машину, сигнал которой услышали все, кроме него. Визг тормозов перекрылся глухим ударом о капот. Шастун отлетел от автомобиля на пару метров, распластавшись на земле, его руки были раскинуты в сторону, а глаза закрыты. По виску стекала струйка крови.***
— Кто тебе передал эту карточку? — в сотый раз спросил Арсений у Кирилла Афанасьева. Паренек покачал головой, с достоинством сдерживал слезы. — Как давно ты работаешь в почте? — спросил Сергей, положив ладонь на плечо друга, чтобы его успокоить. Он понимал, почему Арс так взбесился: карточку прислали на его имя, Почтальон обращался непосредственно к нему. После такого не просто будешь на взводе, так можно быть не в себе и сойти с катушек. Сергей прекрасно понимал реакцию своего напарника на все происходящее, он и сам до жути испугался за коллегу. — Всего пару месяцев, — дрожащим голосом ответил Афанасьев. Сергей вновь положил перед пареньком карточку в пакетике для улик и спросил: — Что ты можешь о ней рассказать? — Я же уже все рассказал! Трижды! — лицо подозреваемого исказилось. Казалось, что он вот-вот расплачется, но все еще не начал плакать, как маленький ребенок, все время держался. — Попробуй еще раз. — Эти карточки, как и множество других, присылают нам из основного почтового отделения, — начал парень. — Потом мы отвозим их по секторам. У каждого определенный район, на который распределяют совершенно случайно! Я попал в Советский район, этот сектор мой. Таких карточек я не видел еще со школы, когда маме прислали такую из Франции. Я не знаю, кто их прислал, честное слово! — Подожди, из Франции? — спросил Арсений. — Когда это было? — Лет пять назад. — парень непонимающе посмотрел на оперативника. — Такие фото-карточки делает одна фирма в Питере «Цветная жизнь». Арсений обернулся к Сергею, и оба уже думали в одном направлении. Им обоим нужно было срочно ехать в «Цветную жизнь» и допросить людей, пока воспоминания о заказчиках были свежи. Напарники вышли из допросной комнаты, одновременно направляясь к себе в кабинет за верхней одеждой. Каждый думал о своем. Арсений — о причастности Антона ко всем делам, Сергей — что у них появилась реальная зацепка. Только он еще думал, что Почтальон не так глуп, чтобы раскрыться фирме фотокарточек. Возможно, эта зацепка приведет их в очередной тупик, но, однако, что-то да было. Сергей сел на пассажирское сиденье в машину Арса и, посмотрев в окно на людей, спросил: — Как думаешь, мы что-нибудь найдем? Попов пожал плечами в неуверенности. Откуда ему знать? Он надеялся на это, определенно. — Мы просто обязаны. — решительно заявил Арсений. У них особо выбора-то и не было; у них оставалось не больше месяца, чтобы раскрыть дело. Им необходимо было приложить больше усилий, чтобы найти зацепки и начать развязывать этот огромный клубок несчастий. — Они живы, — вдруг сказал Арсений, наконец, догадавшись, — первые несколько дней они живы, Серега!***
Антон с трудом открыл глаза, слыша размеренное пиканье над ухом. У него гудела голова и невыносимо болела левая рука. Запах нафталина натолкнул его на мысль, что он в больнице, а затем, словно снегопад, на него посыпались воспоминания того, как он переходил через дорогу и не заметил машины. Боже, его сбила машина. Он настолько увлекся слежкой, что его сбила чертова машина! Голова все еще кружилась, и Шастун постоянно терял сознание. В один из таких раз он вновь почувствовал чужое присутствие. Услышал голос, который преследовал его наяву: — Как ты это-это делаешь-лаешь? — слова рваными кусками добрались до его слуха. — Ты пьян, возможно-но, под какими-то-то веществами-ми. Лицо Антона искривилось, когда чужая ладонь легла на его волосы, нежно поглаживая их. — Но это не преграждает твой-твой праведный путь-ть. — заговорил с ним голос снова. — Как? Страх сковал движения Антона. Со слезами на глазах он обернулся к мужчине и смог разглядеть его иссиня-черные волосы, узкое лицо и высокий рост. — Выздоравливай, Антон, — с улыбкой на тонких губах пожелал мужчина. Он наклонился вперед и поцеловал Шастуна в лоб, а затем исчез так, словно мог перемещаться в пространстве и времени, или же Антон был в таком шоке, что и не заметил, как тот ушел. Его била мелкая дрожь. Только через несколько часов Шастун достаточно пришел в себя, чтобы подняться с кровати и усесться на ней. Левая рука болела в плече и предплечье: последнее оказалось сломанным, а плечо было вывихнуто. На левую сторону пришелся весь удар. Доктор выписал его спустя несколько часов после пробуждения. Как он сказал, все было в порядке за исключением легкого сотрясения и сломанного предплечья, на котором какое-то время будет красоваться гипс. Этого было достаточно, чтобы начать собирать вещи. Больницы Шастун терпеть не мог. Антон нашел свою одежду, испорченную кровью в нескольких местах, и попытался переодеться. Что было довольно трудно с учетом единственной рабочей руки. Ему удалось надеть майку и следом куртку, когда дверь распахнулась, и Антон увидел Арсения. Взлохмаченного, рассерженного, взвинченного. Он остановился всего на несколько секунд перед Антоном, а затем преодолел расстояние между ними и крепко обнял парня, словно не видел его месяцами. — Ру-ка, рука! — воскликнул Шастун. Объятия были слишком сильными для него. Арсений сразу же отпустил его и отошел на несколько шагов назад, чтобы осмотреть пацана обеспокоенным взглядом. — Я так рад, что ты жив, — признался Попов. Антон не сдержал улыбки, услышав такие искренние слова в его сторону. Никто еще не говорил с таким облегчением, что рад видеть его живым. В основном, все просто удивлялись его живучести. Арсений положил руку на здоровое плечо Антона. — Поехали домой.***
Они приехали домой уже поздним вечером, на дороге были ужасные пробки в конец рабочей недели, так что пришлось задержаться. Но Антон был рад оказаться здесь, в квартире, в тишине и спокойствии. В больнице ему ставили капельницы, чтобы он протрезвел. Конечно, с такими обстоятельствами он не собирался подавать в суд на того, кто его сбил, тем более с тем фактом, что он сам был виноват в аварии. Хотя Арсений ясно дал понять по пути в квартиру, что найдет того, кто его сбил, и привлечет за неаккуратное вождение. Антон нашел это милым. Уже давно о нем никто настолько не заботился, как это делал Попов. И конечно ему пришлось убеждать мужчину, что все в порядке, рассказал часть правды: он сам виноват, что вышел на проезжую часть и не осмотрелся перед этим. Он опустил тот момент, где выслеживал полицейского, замешанного в чем-то очень грязном. Антон заметил, как был взвинчен Арсений рядом с ним, и это уже не касалось аварии. Что-то в его поведении настораживало пацана, но что — понять он еще не мог. Чем ближе они подходили к квартире, тем молчаливее становился оперативник. Он все больше поглядывал через плечо: смотрел на Антона, который начинал изрядно нервничать от такого странного внимания к себе. Когда они зашли внутрь, молчание уже начало постепенно вгрызаться в глотку Антона, сглатывающего так нервно, что это было слышно. Он не понимал, почему Арсений затих и, что произошло за этот час: от болтливого в машине опера до молчаливого в квартире. Задумчивого. Антон не решался первым нарушить эту тишину. — Нам надо обговорить кое-что, — подал голос Арсений спустя несколько минут. — Это очень важно. Антон потянулся к майке, чтобы ее поправить, но оказалось, что в горле стоял ком, и ему не удавалось его сглотнуть. В голове пронеслись все случаи, которые он натворил, словно стоял перед родителем, который узнал, что тот провинился. — Да, конечно, — согласился Антон, сам не понимая, отчего его пробила дрожь. — Идем. Это были все слова Попова, направившегося на кухню, и Антону не оставалось ничего, как последовать за ним с опущенной головой. Он уже начинал придумывать отмазки в стиле «это не я, это кто-то другой». Такой же высокий и тощий, и тоже алкоголик. Придя на кухню, Арсений первым делом достал из шкафа над раковиной бутылку с коньяком, который ему подарили друзья за какое-то раскрытое дело. Он уже и не помнил какое именно. Открыв бутылку, он налил себе в стакан немного и отпил. — Тебе не предлагаю, — сразу сказал он Шастуну. Тот поднял руки с капитуляцией и ничего не произнес. Арсений подождал чутка, пока алкоголь хоть немного на него подействует, и тогда заговорил: — Нам пришла карточка с новой жертвой, но теперь на мое имя, — Арс отпил еще из стакана, — я все никак не мог понять, как Почтальону удавалось узнавать, кто работал над делом. Как вообще он знал так много, чтобы отправлять эти чертовы фотографии нам. А потом я подумал об Оружейнике и том, что весь отдел уверен в подельнике Иванова, который помог ему сбежать. Антон старался держать одну маску на лице: озадаченности и заинтересованности. Пытался прогнать чувство страха, что его раскрыли, потому что такой оперативник, как Арсений точно догадается и… — Я знаю, что ты помог Иванову сбежать. Антон сделал один единственный вдох, наполняя легкие, чтобы начать молить прощения у Попова за сделанное им. — Арсений, послушай… — О, боже, ты, правда, сделал это! — воскликнул Попов. — Я блефовал! Я предполагал, что это был ты, но до последнего думал… Господи! — Арсений, пожалуйста… — Не могу поверить, что это ты. Как ты мог? — Арсений выглядел постаревшим лет на десять. Его глаза потухли. — Антон, ты представляешь хотя бы часть того, что будет с тобой, когда остальные узнают? В отделе не работают идиоты. Мне хватило всего лишь пары дней, чтобы связать все с тобой. А когда остальные узнают это во время расследования и… — Прошу, дай мне объяснить! — выкрикнул Антон, пытаясь перебить оперативника. Тот замолчал. — Они угрожали мне. То есть, не мне, моему брату, Диме. Они угрожали его семье. Я должен был сделать это. Арсений, казалось, немного успокоился от осознания того, что Антон сделал это ненамеренно. Что он был вынужден. — Зачем было стрелять в них? Ты выстрелил в них, чтобы ранить, но не убить. Зачем? — Это я объяснить не могу, — тихо проговорил Шастун с опушенной головой. — Не можешь?! — взвился оперативник. — Ты говорил мне две недели назад, что ты не убиваешь, а затем почти что в тот же день забрал жизни у трех людей. И да, я знаю, что Иванов был отморозком, но два полицейских? Антон, полицейские?! — Они были плохими! — Откуда тебе знать?! — Они были плохими людьми! Это они вместе с остальными угрожали моей семье! Слова потонули в тихом: — Боже, что же ты наделал, Антон… И ему нечего было ответить. Он сам задавался этим вопросом уже несколько недель, ужасных и отвратительных недель. Никого не было рядом, чтобы открыться в том, что он сделал. И теперь об этом всем узнал Попов, но не спешил вызывать полицию. Он стоял здесь, на кухне, качая головой, и пил коньяк так, словно это была вода. Антона трясло. У него даже не было сил скрыть это — его кольца постукивали друг о друга. Он смотрел на Арсения и ждал своего вердикта. Без суда, без слушания. Прямо здесь и сейчас. Ему было страшно: страшно попадать в тюрьму, хоть уже не будучи полицейским, однако это все равно не помешает остальным заключенным узнать о том, что он когда-то им был, и тогда его жизнь превратиться в настоящий кошмар. Ему было страшно вспоминать тот день, когда он отнял целых три жизни, и он понимал, что это было ужасно. Ему просто было страшно. — Тебе нужно сдаться полиции, — тихо проговорил Арсений. — Арсений… — умоляюще начал Антон. — Ты сдашься полиции, — перебил его оперативник. — На тебя почти нет улик, а те, что будут… Я… я их уничтожу. Как только поймут, что ты чист, с тебя снимут обвинения, и тогда к тебе не останется никаких вопросов. — Я не стану подставлять и тебя, — твердо заявил Антон. — Достаточно того, что я уже сделал. — На тебя выйдут. Рано или поздно. — Я сделал все так, чтобы на меня не вышли. Я не идиот, чтобы подставляться. Арсений покачал головой. Он не мог поверить, что они вообще говорят о таком. О подтасовке и уничтожении улик, об аресте и почти что суде. Он покачал головой, снова и снова, не в силах осознать всю ситуацию. Усевшись за стол рядом с Антоном, Арсений положил на поверхность скрещенные ладони и посмотрел на пацана, который выглядел так, словно его сейчас стошнит. Он понимал, почему. — Прости меня, — все также тихо попросил Шастун, — я не хотел, чтобы это коснулось тебя. — Ты мог изначально обратиться ко мне, — взорвался Арсений, всплеснув руками, — ты бы мог мне рассказать. Так в чем проблема? Ты не доверяешь мне? Антон судорожно сглотнул. И это о многом сказало Арсению: он и правда, не доверял ему. Мог ли он винить пацана? Нет. Они не так много прошли вместе, они друг друга почти не знали, так что винить его в недоверии он не мог. — Ладно, — успокоился Попов с помощью алкоголя, — ладно. Надо решить, что с этим всем делать, пока не стало слишком поздно. Антон молча кивнул. Он сидел, сжавшись на стуле, словно пытался превратиться в один маленький кокон, хотел там спрятаться от всего, что натворил. Но жизнь была жестокой. Ему пришлось столкнуться с последствиями его действий. — Мне нужно кое-что тебе показать. Достав из кармана телефон, Антон нашел диктофон и включил Арсению запись, которую сделал, когда к нему пришел единственный посетитель в больнице. После первого раза он догадывался о втором пришествии Почтальона и не прогадал. Диктофон проиграл все сказанные слова, только четко и ясно, а не так, как слышал дважды Антон, будучи неспособным распознать даже галлюцинации это или реальность. По мере слушания записи глаза Арсения расширились, он в удивлении открыл рот и с запинанием спросил: — Это то… о чем я думаю? — Да. Такой короткий ответ, а вызвал столько эмоций. Арсений схватился за бутылку и отлил себе еще немного коньяка в стакан и залпом осушил. Еще эта запись доказывала о непричастности Антона к Почтальону, и Попов с облегчением выдохнул. — Еще я примерно могу его описать, — сказал Антон. — Узкое лицо, тонкие губы, черные волосы. Знаю, этого мало, но… — Это больше, чем ничего, — все еще удивленный перебил его оперативник.***
Рано с утра оперативник и бывший полицейский уже сидели в машине, направляясь в федеральную службу безопасности. В салоне висела неестественная тишина, давящая на обоих мужчин, но никто не хотел заговаривать первым. Казалось, это было кощунством — заговорить друг с другом, после того, что случилось вечером. Тема со сдачей в полицию все еще была открыта. Антон пытался вести себя тихо и идеально, чтобы не вызывать неосторожное желание отправить его за решетку, где ему и было теперь место. Он видел это в глазах Арсения: как тот боролся с нуждой посадить его в тюрьму за то, что он сделал. Если раньше мужчина ему доверял (даже больше нужного), то теперь этого доверия было гораздо меньше. Антон шел впереди, пока за ним следовал Арсений. Он догадался, что тот следил за ним, за каждым шагом и даже вздохом. Казалось, теперь у него не было шанса укрыться от слежки Попова, потому что он устроит ему ее самолично, если тот еще раз куда-нибудь исчезнет. А он собирался снова отправиться за Антоном Текеевым, остальными. Потому что не мог рассказать об этом Попову: тогда придется рассказывать о головной боли, о блокноте, а это выходило за рамки того, чем он собирался делиться. Теперь надо было быть осторожнее с каждым шагом. Арсений ему больше не так доверял, как мог. И Антон понимал, это его вина. В кабинете их уже ждал Сергей, который выглядел так, словно все знал. И Антон на мгновение остановился в дверях, смотря на напарника Попова, со страхом в глазах. Что если?.. — О, Шастун, привет, — спокойно поздоровался Матвиенко, не выказывая никаких признаков знаний обо всем, — что с рукой? Антон отошел от ступора и посмотрел на свою руку. — Меня машина сбила, — отозвался он, пока тело его бросило в жар. Глаза Сереги расширились, он покачал головой, не находя нужных слов, только сказал: — Ну, хорошо, что ты живой. Антон тихо с ним согласился и прошел внутрь, закрывая за собой дверь. Да, хорошо, что он остался живым. И это не учитывая адскую головную боль, которая уже непонятно, откуда была: то ли от людей, то ли от сотрясения. — У нас четыре подозреваемых, все почтальоны, надо будет сегодня допросить, — сказал Серега, обращаясь к Арсению, снимающему пальто. — Когда ты успел найти их? — удивился напарник. Матвиенко ухмыльнулся и молча пожал плечами. Никто из мужчин допрашивать его не стал, признав, что раз есть подозреваемые, то уже отличные новости. Антон уселся на диван. Рука постоянно болела, голова раскалывалась из-за Сергея; он не знал, что делать, чтобы облегчить хоть йоту своей боли. В основном, он молчал. Арсений рассказал удивленному Матвиенко о диктофоне и примерном портрете Почтальона. Весь день казался одним большим адом, который не заканчивался. Арсений не пустил Антона до допросной комнаты, приказав сидеть в кабинете и никуда не выходить. Да, доверия теперь было ноль, Антон это ожидал. Он остался в кабинете и ждал, пока напарники придут после очередного допроса, чтобы рассказать ему, как все прошло. Пару раз Шастун выходил из кабинета, чтобы добраться до уборной, намеренно проходя мимо допросной — головная боль ни разу не возросла больше трех баллов. Единственный раз, когда было слишком сильно: когда бывший полицейский проходил рядом с секретаршей Ириной. У девушки была запятнана душа достаточно, чтобы вызвать кровотечение из носа и заставить Антона выпить обезболивающие, которые выписал ему доктор. После каждого допроса напарники приходили все более разочарованные — никто из четырех мужчин не подходил под описание, тем более запись голоса также не подходила. Однако этим четырем мужчинам было запрещено покидать пределы города. Антон раскладывал информацию о подозреваемых на столе у Арсения, когда напарники вернулись с последнего допроса. У Матвиенко было уставшее лицо, а Арсений выглядел разочарованным. Ничего нового они так и не узнали, — понял Шастун. — Зачем так париться? — вдруг спросил бывший сержант, когда спор между напарниками начал его выводить из равновесия. — Прости? — не понял Попов. — Найдете вы его — дальше что? У вас ни улик, никаких доказательств. Ничего. Адвокаты просто разрушат ваше дело в мгновения ока. — Так-то он прав, Арс, — обратился к напарнику Сергей. — Тогда надо лучше работать! — воскликнул Арсений. Его глаза вновь загорелись делом. — Люди страдают. Взяли себя оба в руки — за дело! Никто с ним не стал спорить. Втроем они взялись за улики и детали с новой силой, как будто до этого не видели этого дела. Арсений был прав: люди страдали, и только они могли им помочь — это была их работа. Как бы Попов не потерял веру в Антона, ему пришлось позволить пацану браться за все вещественные улики, невзирая на тот факт, что он следил за каждым его движением, боясь, что он мог снова что-то сделать. Но тот был слишком поглощен работой вместе с Сергеем, постоянно перепроверяя все документы, что тот ему давал. Арсений только тогда заметил, как двое сработались вместе, хотя не подавали на это никаких надежд. Время уже подходило к позднему вечеру, когда в кабинет вломился Игорь Волков — штатный эксперт с широко распахнутыми глазами. Его светлые всклокоченные волосы говорили о том, что он также работал над каким-то делом без перерыва. У него был запыхавшийся вид, словно он бежал к ним, чтобы что-то сказать. Так и было. — Вы не поверите, кто сейчас пришел в здание, чтобы сдаться! — чуть ли не прокричал Волков от экспрессии внутри его худого тела. Никто из напарников и Антона не догадывался, потому что, по сути, не знали, но что-то внутри заставило внутренности троих мужчин сжаться. — Кто? — было непонятно, кто это спросил, когда вопрос потонул в ответе: — Он, Почтальон.