Головная боль

      В больнице было настолько тихо, что слышались шаги медсестер и врачей. Антон сидел на краю койки Арсения, держа его за руку своими окровавленными пальцами, и не отходил от него ни на шаг. Даже когда пришел Сергей, говорящий, что сменит его ненадолго только для того, чтобы Шастун переоделся и умылся. И даже тогда Антон отказался. Он просто не мог оставить Арсения, хоть он и не остался бы один — остался бы с напарником. Этого было недостаточно. Антон наплевал на расследование, на дело, на собственные человеческие потребности, на головную боль. Все, что заслуживало его внимания: сейчас лежало на койке с перевязанной шеей, почти умершего на его руках. Антон держал Арсения, истекающего кровью, в допросной, в карете скорой помощи, и теперь был рядом. Он не мог уйти, оставить его. Просто не мог, не в его силах было оставить мужчину на кого-либо. В какой-то степени Антон понимал, что его вины в этом не было, и все же он не отходил от Арсения, словно из-за него он теперь лежал под капельницами и аппаратами, поддерживающими жизнь в теле оперативника. Сергей пришел к нему снова на следующий день, когда положение Антона не изменилось: он сидел в той же позе, держа мужчину за руку, и смотрел на его лицо, будто тот откроет глаза в любой момент. — Тебе надо отдохнуть, — заявил Матвиенко, — я посижу с ним. Антон покачал головой. Волосы упали ему на лоб. — Нет. Больше он ничего не сказал. — Антон… — Я не оставлю его! — слишком громко ответил пацан. Сергей подошел достаточно близко, чтобы положить руку ему на плечо и сжать. — Я побуду с ним, — пообещал напарник. — Нет. — снова повторил Антон. — Тебе лучше быть в отделе, вести дело. Мне там делать нечего, а от тебя будет польза. По тону бывшего полицейского Матвиенко понял, что с ним бесполезно спорить. Он и не хотел спорить, не здесь и не сейчас. — Хорошо, — согласился Сергей, в словах Антона был смысл, — я принесу тебе одежды, чтобы ты переоделся. Одежда была последним, о чем думал Антон. До этого момента он и не думал, что с ней что-то не так. Он посмотрел на свою майку и увидел на ней пятна крови, которые не принадлежали ему, и прикрыл глаза. В голове так и мелькали картинки, как он забежал в допросную комнату и увидел… Арсения на полу, истекающего кровью, хватающегося за собственную шею с целью спасти себя от того, что с ним сделали. Бабин сбежал. Как — никто не понимал. Ему удалось исчезнуть из ФСБ, не без помощи подельника, которого теперь также разыскивали в отделе. Антон ненавидел себя за то, что не остался. Он понимал, пытался принять тот факт, что он не виноват и ничего не мог изменить. Но вот он смотрел на бледного Попова — и его сердце сжималось в болезненных судорогах. Он винил оперативников за то, что те, как следует, не осмотрели Бабина на пронесенное им лезвие. На камерах было видно, что тот прятал его во рту, все то время, что был в допросной. Такое с трудом можно было бы заметить, но Шастун все равно возненавидел тех, кто не смог этого предугадать. Теперь на их совести было покушение на убийство своего коллеги — Арсения, борющегося несколько часов назад за собственную жизнь. Каждый раз, когда Антон отвлекался от созерцания за состоянием Арсения — в голове всплывали мысли того, что бы произошло, не успей они вовремя. Попов бы не лежал в больнице, а на Бабина бы повесили убийство оперуполномоченного Арсения Попова. Сама мысль ранила Антона так глубоко, что он с трудом сдерживал слезы. К вечеру, как и обещал, пришел Сергей с вещами. При попытке рассказать о расследовании он был прерван Антоном, отрезавшим, что тот не желает ничего знать. Не тогда когда его напарник лежал в таком виде. Тихий, беззащитный. Антон не мог его оставить. В какой-то степени он боялся, что Бабин мог прийти, чтобы закончить начатое. Как бы это параноидально не звучало в его голове — в любом случае, палату Арсения охраняли рядовые. По одному на этаж и двое возле самой палаты. Никто не входил и не выходил без ведома ФСБ. Переодевшись в чистую одежду, Антон снова уселся на свое прежнее место, осторожно взяв здоровой рукой ладонь Арсения, и сжал ее в попытке ощутить ответное пожатие. Он не просыпался до тех пор, пока за окном не стемнело, а многие в Петербурге уже спали. Антон сам клевал носом, когда услышал учащенное попискивание аппаратуры. — Ч-ш-ш, ничего не говори, тебе нельзя, — заговорил он быстро, увидев, что глаза Арсения открылись, — твои связки не были повреждены, но врачи сказали, что первое время тебе будет тяжело говорить. Попов слегка кивнул, не в силах кивнуть в настоящей мере. Антон мягко ему улыбнулся, отпуская его руку только для того, чтобы провести ею по иссиня-черным волосам оперативника. — Я так рад, что ты пришел в себя, — проговорил тихо Шастун, чуть наклонившись, — но тебе надо отдыхать. Понимаешь? Снова неуверенный кивок. — Хорошо. — Антон продолжал любовно поглаживать Арсения по волосам. — Все хорошо, я буду с тобой, когда ты очнешься. И когда ты будешь отдыхать. Все хорошо. Он уже не был уверен, кого больше убеждал: себя или самого Попова. Но оперативник закрыл глаза, и его дыхание снова пришло в равномерную норму. Он уснул, оставив Антона, поглощенного своими внутренними демонами. На губах бывшего полицейского цвела скромная улыбка от того, что Арсений вообще пришел в себя.

***

Антон не отходил ни на шаг до тех пор, пока Арсений не начал самостоятельно есть, хоть и через трубочку. Приходящий время от времени Сергей рассказал им о том, что на Почтальона был составлен фоторобот, а Сергея Бабина искали всем отделом, пока остальная часть расследовала само ФСБ на наличие крота. Пока Антон отлучался в уборную, Арсений практиковался говорить, что получалось крайне скверно, но он не оставлял попыток заговорить. Каждый раз при Шастуне он был остановлен самим пацаном, запрещающим ему говорить, пока доктор не разрешит. Он сразу давал ему телефон, чтобы он написал в заметках, что ему нужно или, что он хотел сказать. Попова утомляла такая забота, но он не мог сказать ничего против, и не потому, что не сумел выговорить слова, а потому, что понимал: Антон в этом нуждался больше, чем сам Арсений. Когда Антон пришел из уборной, Попов решился сказать ему: — Странно… — попытался он очень хрипло, невзирая на возражения пацана, — странно, что я… рад видеть именно тебя… с моей постелью? Шастун открыто улыбнулся ему, в который раз коснувшись его ладони. — Странно, что я рад быть здесь для тебя? — ответил он. Арсений покачал головой и сжал чужую ладонь в своей. За ним никто так не ухаживал, как Антон. И он не понимал, почему пацан настолько проявлял свою заботу. У него были догадки, но они казались ему несущественными и даже… странными. Но как он уже понял — странное это про них. Потому он позволял Шастуну носиться с собой, как с маленьким ребенком: обоим от этого было спокойнее.

***

Антон крутился вокруг Арсения, пока они заходили домой. Сергей сообщил им, что Шеминов запретил Попову появляться в отделе в течение десяти дней — отправил на законный больничный, который Попов впервые не собирался нарушать. У него просто не было сил возвращаться туда. После того, что случилось и как это произошло… Арсению нужно было время, чтобы прийти в себя: залечить свои раны. Антон привел Арсения в его спальню, помогая разложить вещи, пока тому нельзя было носить ничего тяжелого, ведь швы могли разойтись. О чем бывший полицейский напоминал без устали. Арсению льстила такая забота о нем, тем более от Антона, но иногда это его раздражало — он не маленький, помнил о словах врача. И все же убедить Шастуна отступиться хоть ненамного не выходило. Поэтому Арс забросил эту идею. В спальню Антон принес собственную сумку, которая все время была с ним, он кинул ее на кровать и, прежде чем открыть, сказал Попову: — Ваш начальник хоть и запретил тебе появляться в ФСБ, но он ничего не сказал, что ФСБ может быть у тебя дома. Из спортивной сумки он достал множество папок и фотографий, в которых содержалась минимальная информация — новая — по делу Почтальона. Антон посмотрел на Арсения и увидел благодарную улыбку, которая не сравнивалась ни с какими словами. — Как тебе удалось? — прохрипел Попов. Антон пожал плечами и загадочно улыбнулся. — У меня свои источники. — ответил он завуалированно. Хотя это все ему принес Сергей еще в больнице. — Главное, что тебе не придется ломиться в ФСБ. В которое двери ему пока были закрыты. Арсений взял несколько папок и прочел названия: в них были отчеты по найденным телам жертв. Его все интересовал вопрос, почему Сергей Бабин, — вероятный сообщник настоящего Почтальона, — поведал им о трупах, что преступник оставил в бочках в заброшенном здании. И почему Бабин был в свежей крови того, кто уже давно умер. На последний вопрос ответил Антон, предположив, что Почтальон, или Бабин, при жизни жертв взял у них кровь, чтобы потом провернуть то, что они сделали. Возможно, в их плане было и убийство Попова, только не вышло, благодаря подоспевшему Антону, который сжимал рану опера достаточно сильно, чтобы тот не истек кровью в допросной комнате. Арсений отложил документы, когда Антон с кухни пришел с тарелкой еды и сунул ему ее в руки. Посмотрев на пюре и вареные овощи, он поморщился. Такой же едой его кормили в больнице, потому что глотать твердую пищу он не мог, а эта ему не так уж и нравилась, невзирая на полезность продуктов. — А можно… — Нельзя, — перебил его Шастун, не дослушав, — ешь медленно. Не успел Арсений придумать что-то для ответа, как в дверь позвонили. Оба мужчины напряглись и посмотрели друг на друга. Второй звонок отрезвил Антона; тот быстро направился в переднюю, чтобы открыть дверь неожиданным гостям, кем бы они ни были. Посмотрев в глазок, он увидел мужчину и женщину, которые очень напоминали ему двух людей. Антон поспешил открыть дверь родителям Арсения, хотя сам был удивлен их появлению, ведь Попов не предупредил его об этом. Улыбка женщины медленно сполза, когда она увидела вместо своего сына незнакомого мужчину. По ее лицу было видно, что она растеряна, как и отец Попова. — Добрый день, — поздоровался первым Антон. Он открыл дверь шире, чтобы впустить родителей Арсения. Не прошло и минуты, как они вошли внутрь, сам Арсений появился за спиной Антона и с удивлением прохрипел: — Мам, пап… На глазах матери появились слезы от повязки на шее Арсения, она прошла прямо к нему в обуви с раскрытыми для объятий руками. — Сынок! — воскликнула женщина и крепко обняла его. — До чего же ты себя довел? Я же предупреждала тебя! — Мам, — со знанием дела прошептал Попов и вздохнул, он повернулся к отцу, который направился к ним. Мужчина обнял сына коротко, но с чувством. Антон отвел глаза, ощущая себя лишним. Он так и стоял в проходе дверей и смотрел на то, как родители облепили сына и задавали множество вопросов, пока Арсений ломким голосом пытался отвечать. Придя в себя, Шастун закрыл дверь и вспомнил о том, что не представился. — Это Антон, — представил его первым Арсений, указав на него рукой, — мы работаем вместе. — Спасибо Вам, Антон, что были рядом с нашим сыном, — сказал отец Арсения и протянул руку для рукопожатия. Антон с короткой улыбкой ответил ему, протянув руку, и скрылся на кухне, пока родители Арсения раздевались по повелению сына. Он достал еще две тарелки и наложил туда еду. И только когда он это делал, то заметил свои трясущиеся руки. От неожиданной встречи так тянуло напряжением, что оно отразилось на Антоне, либо же, подумал он, это все из-за того, как долго он не пил, и теперь это выливалось в подобное. Хотя с утра он за собой этого не наблюдал. Арсений привел родителей на кухню, где Антон уже накрыл на стол. Он благодарно улыбнулся ему и провел рукой по плечу, когда прошел мимо. — Сегодня такой хороший день, — начала Алиса Евгеньевна, — я бы хотела с тобой прогуляться, если мы сможем. — Ты не против? — Попов обернулся к Антону и приподнял брови. Бывший полицейский удивился, что Арсений вообще спросил его, но как-то механически кивнул ему в ответ, задумываясь о своем: о родителях мужчины, которые привнесли в дом особую семейную атмосферу. Загрузили Арсения разговорами, улыбками, легкими касания — они были одной семьей. Такой, которой у Антона не было. И вряд ли будет. И это так сильно ударило по нему, что он, отпросившись покурить, взял куртку, обулся и вовсе ушел из дома. Брел без цели, пока не опомнился.

***

      Блокнот тяжелым камнем лежал во внутреннем кармане куртки. Антон шел по пустой дороге. Телефон звонил уже дважды, но он не отвечал, и так знал, кто ему звонил. Арсений, вероятно, беспокоился за него. Но ему нечего было сказать, он не знал, как оправдать свой жалкий побег, не объясняя того, что его болезненно разрывала вся эта семейная обстановка. Антон для себя решил выведать одну вещь. В ФСБ был кто-то, кто помогал Почтальону и его сообщнику. Шастун знал, что без помощи ему не обойтись, и единственный, к кому он сейчас мог обратиться, был Догомедов.

***

      Арсений был удивлен тому, как Антон сбежал из дома. Он совершенно не понимал почему, что вообще нашло на парня. Родители вроде ничего такого не сделали… Попов бился в догадках, пока не вспомнил ситуацию с родителями Антона, а потому догадался, что возможно, парню просто было некомфортно среди всей этой общительной и любящей семьи. И это было нормально. Арсений понимал и принимал это. — Сеня, ну что? Дозвонился? — спросила мама. — Нет, — хрипло ответил оперативник, — но я уверен, что с ним все в порядке, такое бывает. Подобное бывает так часто, что Арсений задумывался, а нет ли у Антона психического расстройства, которое бы все это объяснило. Но из его досье и медкарты он знал — ничего не выявлено, если и есть. По крайней мере, обследование было давно, и Арсений начинал думать, что идея Сереги о медкомиссии не такая уж и плохая. — Ничего страшного, дозвонишься, — мама потрепала сына по голове. — Ну мам! — возмутился от ее действия Попов. — Цыц на мать, делаю, что хочу, — она тепло ему улыбнулась. Отец сидел молча и не возникал, потому что сам понимал, что получит еще от Алисы Евгеньевны, если встрянет. В этой семье был жесткий матриархат, и любое слово или действие Поповой было законом. Кроме того момента, как Арсений пошел в ФСБ. Когда мама умоляла его остаться в армии или пойти на любое другое образование, только бы не туда. И теперь вот чем все закончилось. Арсений не раз был в опасности из-за своей профессии, но ни разу не был так близок к смерти.