☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Оу, в конце тоннеля нет света, Оу, да, я боюсь, для меня он не наступит. День и ночь, каждый день Я боюсь, что опоздаю.
С каждым днём становится всё тяжелее: словно где-то там лопнул огромный куль, из которого ежедневно сыплются демоны, бесы, нечисть и нежить, словно в геометрической прогрессии лишь увеличиваясь, в то время как охотники сбиваются с ног. Феликс ходит хмурый и задумчивый, изредка почёсывает сидящую на плече Атам и лишь качает головой на все вопросы. — Сумерки целы, прорыва нет, хотя они буквально ходуном ходят в дни, когда больше всего не ожидаешь. Но к моим Вратам давно никто не приближался. Хёнджин недовольно смотрит из угла, цепким взглядом сканируя вертлявого Сана и замирающего от приступов головной боли Минки, но молчит. Пока молчит и ничего не говорит, хотя напряжение буквально можно нарезать ножом на кучу тонких полосок, из которых плести раздражающие всех пледы. Минки хмыкает от дурацкого сравнения и качает головой. В лавке травника спокойно и легко, будто она отгорожена от всего мира плотной непроницаемой стеной. Минки обсуждает с Феликсом очередное зелье, когда замечает, как Сан передёргивает плечами и нос к носу оказывается возле Хёнджина. У Феликса едва не падает из рук чашка с тонизирующим настоем, а у Минки челюсть. Хёнджин не выглядит удивлённым, скорее заинтересованным, а Минки вновь мерещатся девять лисьих хвостов и призрачный хронометр захлёбывается скрежетом взбесившихся шестерёнок. Между этими двумя происходит что-то непонятное, их губы на расстоянии нескольких сантиметров, а взгляд глаза в глаза буквально искрит. Со стороны выглядит как встреча двух заядлых врагов-любовников. — Что происходит? — хрипло интересуется Феликс, отставляя чашку на прилавок, обходя его и направляясь к замершим парням. Минки буквально прикипает взглядом, ощущая кожей какое-то безмолвное таинство, которое происходит у них на глазах. Какое-то оцепенение словно растворяется, и Хёнджин отклоняется от Сана, облизывая пересохшие губы. Сан лишь фыркает и складывает руки на груди, щуря глаза на Хёнджина и не обращая внимания на Феликса. — Я спрашиваю, что это было?! Хёнджин? — Сан не верит, что я больше не инкуб. — Да, не верю, — вкрадчиво сообщает Сан, расчёсывая укус демонического червя. — Я чую то, что жило в тебе и прежде. Ты можешь призвать морок, я чувствую. И я не позволю навредить своим друзьям. — Аааа… — тянет Хёнджин. — А себе, значит, позволишь. Маат что-то визжит на плече у Феликса, путаясь лапками в его волосах, взбирается на макушку и едва ли не скачет, скаля зубы. Сан не вцепляется Хёнджину в лицо только потому, что в лавку входит Чан, и Сан замирает, глядя на него так же, как замирает Чан, медленно сглатывая и переводя взгляд с одного на другого, возвращаясь глазами к Сану, словно намагниченный. — Что у вас тут? — Семейная драма, — фыркает Сан и стремительно покидает лавку, случайно или специально задев Чана плечом. Чан долго смотрит ему вслед, и Минки не выдерживает — устремляется вслед за Саном под неодобрительный взгляд Феликса. — Сан, что происходит? — Ничего. Минки прикрывает глаза и проглатывает злое «ничего», направляясь к остановке. По дороге Сан немного остывает и уже не выглядит таким напряжённым и взвинченным до предела. Но дома снова ложится на край кровати и полночи что-то читает на телефоне вместо того, чтобы отдыхать. А утром постель оказывается пуста. На одном из выездов в голень Минки впивается демонический червь, прокусывая толстую кожу ботинок и ткань джинсов. Сан рассекает его ловким движением и просит Минки разуться, но он отмахивается, потому что к ним подступают разъярённые дубовики, невесть почему проснувшиеся среди зимы, и оттого злые и голодные. А потом он попросту забывает обо всём, потому что укус даже не чешется, а червь не успел сделать ничего — ни проникнуть внутрь, ни даже кусок мяса выгрызть. Всё чаще Сан пропадает по вечерам, возвращаясь домой поздно. Он игнорирует вопросы Минки или ссылается на занятость. И выглядит уставшим, но в то же время будто светится изнутри, в то время, как Минки словно потухает, путаясь в днях и датах. Напряжение между ними выматывает, особенно сильно, когда Сан начинает избегать поцелуев. С каждым днём становится всё хуже. Сан замыкается в себе, всё больше язвит и дерётся, как безумный. В спарринг с ним вступать не хочет никто, потому Минки отдувается за всех, получая удар за ударом и иногда даже не успевая блокировать их, когда они сыплются градом, а глаза Сана как у одержимого. Потом он долго извиняется и отмалчивается, прячась по углам квартиры или отдела. На выездах Сан оставляет после себя кровавый путь, превращая врага в кровавое месиво, которое ни к ответственности не привлечь, ни в Лабиринт не доставить. Никакие уговоры не действуют. Сан словно берсерк, и это пугает. Ярости в нём на три отдела хватит, и Минки просит у Феликса совета, на что тот качает головой, не зная, чем помочь. Смена выдаётся тяжёлая и насыщенная, заполняя отчёты, Минки мечтает лишь о горячем ужине и крепком сне, но всё происходит совсем не так, как думалось. Потому что Сан внезапно поднимается и уходит, не прощаясь. Минки бросает всё и следует за ним, стараясь себя ничем не выдать. Сан идёт, не оборачиваясь, а Минки хочется накричать на него, потому что Сан не застегнул пальто и даже шарфом не укутался, а снег сечёт, ветер пронзает до костей. Но Минки держится, просто заходит в какое-то кафе и садится за столик по диагонали в самом тёмном углу и смотрит на Сана, который вяло ковыряется чайной ложкой в прозрачной чашке, превращая лимон в месиво, отчего чай становится почти бесцветным. Спустя какое-то время за стол к нему присаживается парень, и Минки с удивлением узнаёт Чана, который не сразу скидывает капюшон тёмного пальто. Зато он замечает ладонь Чана, лежащую на руке Сана. В лицо плещет яростью, и Минки поднимается, намереваясь выяснять отношения, но тут же падает на место от тяжести горячечно прижимающегося к нему Хвануна. Минки стискивает зубы и пытается снять восседающего на нём вампира, но тот вцепляется в него клещом, жадно принюхиваясь. Минки ощущает тёплые пальцы у себя на шее и в волосах, а в месте былого укуса прикосновение жжёт огнём, отдаваясь сладкой тяжестью в паху. Чужое дыхание касается губ, и Хванун жарко выдыхает, обводя контур приоткрытого рта Минки: — Чёрт возьми твоя кровь как наркотик, — шепчет Хванун, прижимаясь к Минки. — Я не могу без дозы. Позволь мне… Желание сметает все заслоны, у них с Саном не было близости с момента, когда Сан сбежал, пытаясь унять рвущегося наружу лиса. Даже после возвращения домой он всячески избегал Минки, и теперь от близости манящего вампира ему дурно. Потому что он любит Сана, но и хочет Хвануна, который кусает его за щёку, за линию челюсти и заглядывает после каждого укуса в глаза. Умоляя, но не применяя вампирского приказа. Минки впивается в нижнюю губу Хвануна, чувствуя, как она разъезжается в его зубах в улыбку, и его кроет. Он сжимает зубы сильнее, когда краем глаза видит, как Чан касается щеки Сана подушечками пальцев, но глаза Хвануна вспыхивают, и всё прочее меркнет. Хванун мычит и вжимается в него пахом и бёдрами, стискивая пальцами шею и большим лаская место укуса, отчего ведёт обоих. Внутри всё скручивает, отдаётся в голове безумным весельем и жадным предвкушением, дыхание сбивается, грохот шестерёнок меркнет перед вкусом чужих губ. Он срывается. Бешено и неконтролируемо, Минки вылизывает чужой рот, стискивая пальцы на сочных бёдрах и не думая ни о чём совершенно. Он запрокидывает голову, мимолётно улавливая как Чан коротко целует подушечки пальцев Сана, а тот щурится и улыбается так, как улыбался только ему. Но в этот момент Хванун, лизнув шею, кусает, припадая к источнику кайфа и чужой жизни, и Минки прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям сполна. Когда Минки начинает осознавать реальность, Сан с Чаном уходят, а Хванун поглаживает его шею, так и не слезая с колен. По телу блуждают отголоски былого оглушительного оргазма, и Минки запоздало краснеет, понимая, что предавался утехам на глазах у всех. Сердце глухо бьётся в груди, но Хванун вновь касается места укуса, и всё отходит на задний план. — Такой вкусный. Хванун жмётся к его плечу, словно таким образом сможет напиться тепла и энергии чужого тела. И блестит глазами так лихорадочно, что Минки тянется к нему, обхватывает подбородок пальцами и приближает своё лицо к его на максимально близкое расстояние: — Так пей ещё. Не хочется думать ни о чём. Совершенно ни о чём. Ни о странном поведении Сана в последнее время, ни о участившихся нападениях вампиров и демонов, ни о том, что их работы словно не видно совсем, ни о бледном до синевы Ёнгуке и измученном Минсоке, ни о запропастившихся куда-то оборотнях, ни о подозрительном поведении всех вокруг. Только о кайфе, которые дарят укусы Хвануна. — Не стоит, иначе мы оба сойдём с ума. — Может, я этого хочу? — спрашивает Минки, указательным пальцем проводя по скуле Хвануна и оттягивая ворот тонкого джемпера. — Поверь мне, не хочешь. Идём отсюда. — Куда? — По домам. Хватит с нас на сегодня. Я знаю наверняка, так что поверь моему опыту, — улыбается Хванун и мягко целует Минки, слезая с его бёдер, но Минки ловит его за запястье и не позволяет уйти. — Раз ты всё знаешь, то, может, расскажешь, почему Сан связался с тем оборотнем, что будто привязанный ходит за ним и смотрит словно преданный пёс? Лицо Хвануна искажается непонятными эмоциями, и он поджимает губы, глядя на Минки и в то же время будто внутрь себя. Вампир нехотя садится рядом и поправляет джемпер, комкая в пальцах его край до тех пор, пока Минки не кладёт руку поверх его, вынуждая поднять на себя глаза. — Ты слышал о запечатлении? — тихим и ломким голосом интересуется Хванун, и не будь Минки так взвинчен, почувствовал бы неладное. — Это что? — Сильнейшая связь, которая сильнее даже вампирских поцелуев, от которых становятся зависимы и донор, и вампир. — Как это происходит? С чем связано? Можно как-то избавиться? — Никто не знает, когда и в ком волк найдёт себе пару, — качает головой Хванун и смотрит куда-то в сторону, словно боясь встречаться взглядом с Минки. — С кем бы волк раньше ни был, с кем бы он ни пытался строить отношения в будущем, эту связь не дано разорвать никому и ничему. Даже заговоры и амулеты — временное средство. Единственное — смерть. Он будет верно охранять своего человека, пойдёт против своих, если потребуется. — Они обязательно должны быть парой? — Вовсе нет. Но связь нерушима. Думаешь, твой охотник и тот оборотень...? — Похоже, теперь я знаю наверняка, — невесело усмехается Минки и остановившимся взглядом смотрит мимо Хвануна, сжимая зубы. — Но это же не обязательно, что они вместе, — Хванун ободряюще сжимает пальцы Минки. — Это мы с тобой — необязательно вместе в отличие от них, — отрезает Минки и криво усмехается, зачёсывая волосы назад и поднимаясь. Он рывком вытаскивает руку из ладоней Хвануна и бросает через плечо: — Раз ты напился, я, пожалуй, пойду, у меня на работе завал. Замучает жажда, приходи. — Минки… Но Минки, не оглядываясь, покидает кафе и спешит в тренировочный зал, где в вступает в спарринг по очереди с Уёном, Джисоном, Ёсаном и Минхо. И лишь с оборотнем, начинает более-менее ясно соображать, когда Минхо прижимает его к татами и сдавливает коленями грудную клетку, не позволяя дёрнуться. Минки перестаёт сопротивляться и откидывает голову на татами, закрывая глаза. — С тобой всё в порядке? — Более чем. — Не похоже, — фыркает Минхо, поднимается и помогает подняться Минки, не глядя на сидящих на скамье и что-то яро обсуждающих коллег. — Что-то произошло? — Нет. Всё в порядке. Просто накопилось. Спасибо за бой. — Оставьте нас, — просит Минхо, и зрители в лице Ёсана, Уёна и Джисона молча поднимаются со стоящих у стены лавок и покидают зал. — Минки, я же не слепой. От тебя буквально разит вампиром. Не хочешь мне, скажи хотя бы Минсоку. — Нечего говорить. Хотя… запечатление — это правда? Минхо не отвечает сразу, сканирует взглядом Минки, будто пытаясь найти ответ на вопрос, на который Минки отмахивается, говоря, что всё в порядке. Минки в глаза не смотрит, но ощущает, как внутри растёт раздражение всем происходящим. Он ощущает себя безучастным зрителем. Морщась, Минхо принюхивается к Минки, будто это поможет ему понять, что происходит, но в конце концов он тяжело вздыхает: — Правда. Только не говори, что в Запретном Отделе библиотеки прочитал, не поверю. Не взбесился бы так, не будь причины. Я уж молчу о том, что твоя смена закончилась несколько часов назад. Сан и...? На кого думаешь? Это кто-то из наших? — Не твоё дело. — Не моё, согласен. Но запечатление — это не обязательно отношения. — Уже слышал, — хмыкает Минки и сцепляет пальцы в замок, медленно прокручивая их в разные стороны, чтобы боль немного отрезвила, чтобы горящее внутри пламя погасло. — Но так же я слышал, что эта связь сильнее вампирского поцелуя. Тебе не кажется, что невозможно так жаждать и не быть вместе? — Это вполне возможно, — пожимает плечами Минхо. — Непросто, но возможно. — И с чего ты так решил? — С того, что я не живу и вообще редко вижусь с человеком, за которого я перегрызу глотку любому. — Даже Джисону? — Типун тебе на язык. Скажешь тоже, — Минхо скрещивает ноги, усаживаясь поудобнее на татами, и сплёвывает через плечо, осеняя себя каким-то символом, очень похожим на руну «зеркала». — А Джисон знает о запечатлении? Минки размыкает пальцы и массирует занемевшие кисти, а потом и постукивает по перенапряжённым бёдрам кулаком, чтобы разогнать усталость и неприятное онемение. Минхо молчит, кусая губы, и Минки готов услышать отрицательный ответ, но Минхо его удивляет: — Знает. И знает, кто это. — Как я понимаю, вам дорого далось это знание. А запечатление может быть взаимным? — Минки смотрит прямо, даже пожелай Минхо юлить, заметит сразу. Но в груди уже скребётся предчувствие, опережая ответ Минхо. — Тогда лишь смерть сможет разлучить. Хотя если верить сказкам, которые рассказывают оборотням в детстве, то и смерть не помешает. Минки, ты не пробовал спросить напрямую? — Думаешь, скажет? — Это же Сан. Он не станет юлить. Я по Академии его прекрасно помню, так что вместо того, чтобы пытаться угробить коллег в спарринге, пойди и узнай. — А если… Что мне делать с этим знанием? — Жить… жить дальше, — Минхо поднимается и хлопает Минки по плечу, оставляя его в зале одного. Душ Минки принимает в участке, по-мазохистски наслаждаясь влажным и горячим запахом общей душевой. Ему как никогда не хватает их с Саном наставников Хёнвона и Хосока, которые как оборотни могли бы подсказать, хотя он и так уже знает всё, что нужно. Может, разговор с Ёнгуком, который одним своим присутствием дарит успокоение, помог бы. Минсока беспокоить не хочется, тот и без него выжат, как лимон. Даже Химчана он давно не видел. Уж кто-кто видит сокрытое, так это он. Но никого из старших коллег рядом нет. Да и Феликс с Хёнджином вряд ли успокоят. А если всё правда, то к Чонину и соваться не стоит. Минки приходит домой совершенно измотанный домыслами и вариантами развития событий. Он готов задать вопрос, но Сан и сумка у его ног опережают все слова: — Нам нужно расстаться. Прости. — Взаимное запечатление? — устало спрашивает Минки, хотя уже знает ответ. Сан болезненно морщится и кивает. — Когда это произошло? — В день, когда надели маску, — Сан будто палку проглотил, стоит ровно, но на плечах будто груз всего мира. Ему больно, и Минки это видит. Хотя собственная боль захлёстывает с головой. Сан не решается коснуться, но сейчас Минки и не уверен, что не оттолкнёт, навсегда перечёркивая всё, что было. — Я пробовал сопротивляться всё это время, но это сильнее меня. — Только почему ты решил уходить, если квартира твоя? — Здесь слишком много нас. Мне нужно время. — А как же Чонин? — Я не знаю, — качает головой Сан, и Минки почти готов впиться в его губы поцелуем, чтобы остановить и никуда не пустить, но стоит и смотрит воспалёнными глазами, которые жжёт от навернувшихся слёз. — Он оборотень, должен понять. Прости, я пойду. Минки ловит Сана за запястье и притягивает к себе, крепко обнимая. Ему не хочется отпускать, он не уверен, что справится со всем этим без Сана, но чётко понимает одно — им нужен перерыв, даже если через день захочется ползать на коленях, умоляя вернуться. Сейчас же он просто боится навредить не меньше, чем этого страшился Сан. Он обнимает вздрогнувшего в его руках кицунэ и утыкается носом в его волосы, жадно вдыхая, словно это поможет. Наверное, он слишком слаб и податлив, если не борется и не умоляет. Но познав зов вампирского поцелуя, он не может упрекать Сана. Это действительно сильнее доводов рассудка, сильнее норм морали и чужого мнения. Непреодолимый зов. — Будь осторожен. И обещай, если потребуется помощь, ты её попросишь, — Сан молчит, затихнув в его руках, и Минки подцепляет его лицо за подбородок, глядя в такие же слезящиеся глаза как и у себя. — Пожалуйста, пообещай. — Обещаю. Когда за Саном закрывается дверь, что-то обрывается внутри Минки. Он криво усмехается, осматривая квартиру, проверяет ятаган и выходит на улицу, жадно вдыхая морозный воздух открытым ртом. Полыхающее внутри пламя рвётся наружу слезами, которые Минки быстро смахивает, а потом просматривает сводки охотников, выбирая серьёзные проявления демонической активности. Отрубая очередное щупальце гигантского, похожего на актинию со множеством отростков по всему телу, демона, Минки краем глаза замечает прибывших Минхо с Ёсаном, которые кидаются на помощь, и лишь потом, когда демона пожирает заговорённое пламя, Минхо присаживается на скамью, вытирая демоническую кровь, больше похожую на мазут. Ёсан растирает кисти рук, из которых всего несколько минут вились тонкие лианы, опутавшие демона, он смотрит в огонь и ни на что не реагирует. — Я бы хотел тебя отчитать, — произносит Минхо с тяжёлым вздохом, — что без поддержки и не в свою смену, но вижу, тебе это необходимо. Присоединяйся к нам, если хочешь. У нас вызов на вечно голодных гаки, отлично выплеснешь весь негатив. Поехали? — Поехали. Мерзкие, жрущие всё подряд демоны, которые никак не могут насытиться, сколько бы не запихнули в свои зловонные рты, окопались на новом кладбище, и Минки в который раз думает о том, как всё же правильно поступали предки, предавая тела огню, не позволяя нечисти глумиться над мёртвыми телами, и в то же время защищая живых от внезапно восставших мёртвых. Минхо прав — охота на гаки отвлекает, он успевает только рубить и отбиваться от демонов, пытающихся сожрать и их. Некогда думать о том, что ждёт дома, некогда думать о том, как жить дальше, и как вообще быть без Сана. Некогда думать о словно заевшем механизме времени. Существует только здесь и сейчас, только сверкание ятагана и визг демонов. Только смрадный запах густой зелёной крови, похожей на слизь, и могил. Только лунный свет последней ночи полнолуния и вспышки, окружающие Ёсана, который бьётся бок о бок с рычащим комом ярости, в который превратился Минхо. К утру Минки уже слабо соображает и валится с ног от усталости, уступая настоятельной просьбе Минхо отправиться домой досыпать оставшиеся до смены часы. Ёсан смотрит на него как-то странно, но отмалчивается, а у Минки ни сил, ни желания выяснять причины странного поведения альва. Захочет — сам придёт. Квартира кажется слишком пустой, но Минки просто сбрасывает грязную одежду в стиральную машинку, нажимая «пуск», быстро обмывается и валится лицом в подушки, чтобы забыться некрепким сном. Сан на работе не появляется, а вечером к нему подходит Минсок. Совсем посеревший и уставший до предела. — Что у вас произошло? — Ничего такого, — вяло отвечает Минки, но Минсок смотрит на него с упрёком, изогнув неверяще бровь. — Разошлись мы. — Сам как? Я не готов терять двух охотников за день. — В смысле?! — Сан уволился, — Минсок тяжело опускается на край стола и трёт виски, а потом глаза. Ему бы в себя прийти, непонятно когда спал как надо. — А ты собираешься? — Нет. — Если что, не молчи, — Минсок с благодарностью принимает чашку кофе из рук проходящего мимо Минхо и продолжает: — У нас психолог хороший есть, только не молчи. — Есть, сэр. — Не ёрничай. По шее бы дать тебе, но… Ладно, работай. На какое-то время всё отступает: и проблемы, и мысли. Лишь лязг клинка о кость, лишь вой пойманных негодяев, лишь методичное оттирание одежды от чужой крови и бесконечные отчёты. Минки вновь начинает ночевать на работе, потому что дома стены душат. Сан сказал так точно, что иначе не выразить «здесь слишком много нас». Их там действительно много. Даже с перебором. Да так, что Минки едва не задыхается. В лавке Феликса он не появляется, чтобы избежать сочувственных взглядов — ему на работе хватает. Словно соседний отдел стал его — раньше они так часто не пересекались ни у столов, ни в тренировочном зале. Сейчас же словно он часть их отдела, потому что из его собственного остался он да Минсок, несколько вялых и неинтересных охотников не в счёт. Будто кто-то намеренно выкосил всех подчистую. Минки словно в каком-то трансе и лишь очередной бой на время делает его настоящим, до этого же он будто сделанная через несколько слоёв бумаги смазанная и кривая копия, нарисованная трясущейся рукой. О Сане ничего не слышно, но Минки не знает, хорошо это или плохо. Без Сана ему плохо, но и с ним вряд ли было лучше, если проанализировать последние дни, когда они были вместе. Они даже соседями толком не были — вообще чужие люди, а это однозначно хуже, чем просыпаться от очередного видения, где Сана касается не он. Ему хватило того, что он видел Чана, целующего его лиса. Ему хватило того, что он касался щеки Сана в кафе, хватило того, КАК Чан касался щеки Сана. Но подсознание издевательски подсовывает новые и новые картинки, и тогда Минки глушит кофе литрами и кидается на выезды как в омут с головой. Потому что точно так же приходят его собственные поступки, где он целует Хвануна, мечтая слиться с ним не только в поцелуе. Он и раньше умудрялся себя загнать в угол чувством вины за весь мир, сейчас же и подавно. Он даже ищет встречи с Хвануном, но как того найти, если их в своё время свёл Чонин? А дракону на глаза Минки не собирается показываться. Он лишь надеется, что тот не сойдёт с ума, как предупреждал Хонджун. Хванун находит его сам. Минки заезжает домой за сменой одежды, и замирает, ощущая в квартире чужое присутствие, но лишь судорожно выдыхает, когда на него буквально налетает дрожащий Хванун, сминая губы в требовательном поцелуе. Терять нечего, абсолютно нечего, и Минки толкает вампира в сторону спальни. Они почти успевают полностью раздеться, когда звонит телефон. — Массовый вызов, — в трубку кричит Джисон, называя адрес. — Мы внизу, подхватим тебя. Минки холодеет, понимая, кто живёт рядом, и спешно одевается, оставляя разгорячённого поцелуями Хвануна в квартире. Он спешно садится в машину, отмечая, что молчание в салоне натянутое до предела. За рулём сидит Минхо, и не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понимать, что он взвинчен до невозможности. Джисон и Уён молчаливые — и это как страшный показатель, что случилось нечто серьёзное. Ёсан смотрит в окно и не пытается их разговорить, но коротко бросает: — Погибли Юнхо с Юкхеем и остатки твоего отдела. Горит почти весь квартал. Когда они приезжают на место, работает уже несколько отрядов пожарных, которые заняты тушением пылающих домов. Минки становится понятно, что они не собираются спасать горящие строения — пытаются не позволить огню перекинуться дальше, чтобы не стало слишком поздно. Тут явно работала или свора огнедемонов или же нечто более опасное, и Минки понимает, что именно, когда из проулка выступает пылающая фигура дракона. — Чонин, остановись! Что бы ни случилось, я прошу тебя, хватит. Минхо бросается наперерез, пока Джисон с Уёном и Ёсаном раскидывают полосу артефактов, которые на время скроют всё происходящее вокруг и должны остановить продвижение огня. И хотя Уён с Ёсаном перебрасываются парой фраз, удивлённые явлением существа из сказок, Джисон и Минхо явно в курсе. Внезапное озарение, что тот, от кого держится подальше Минхо, несмотря на запечатление, это подступающий всё ближе дракон, бьёт будто кувалдой по голове. Джисон неотрывно следит за ринувшимся вперёд Минхо и кидается к нему, когда от близости пылающего дракона на Минхо начинает полыхать одежда. Джисон успевает укрыть Минхо сброшенной курткой, чтобы потушить пламя, когда на их месте оказывается полыхающий стеной огонь, из которого выступает Чонин в человеческом обличье. Лицо его перекошено яростью, ему плевать, что в пламени гибнут и Ёсан с Уёном, не успевшие ни выпустить стрел, ни волшебных лиан в попытке его остановить. Чонин всё ближе подходит к Минки, на котором начинает медленно тлеть пальто. Дракон переступает полосу артефактов, лишь чуть поморщившись. Словно это нарисованная мелом полоса, а не куча заговорённых, направленных против огненных существ артефактов. — Чонин… — в горле у Минки пересыхает. Он будто смотрит какое-то фантасмагорическое кино. Потому что в голове не укладывается, что на его глазах только что погибло четыре человека. При этом он слишком ясно понимает, что станет следующим. Но не это его пугает — перед Чонином вырастает объятая синим пламенем фигура. Абрис Девятихвостого лиса накладывается на образ замершего перед Чонином Сана, и Минки кидается вперёд, продираясь сквозь вспыхнувшую между ними стену огня точно так же, как и непонятно откуда взявшийся Чан, воспалёнными глазами прослеживающий каждое движение кицунэ и дракона. Но они безбожно опаздывают — дракона и кицунэ охватывает пламя и скрывает их за плотной, лишённой прозрачности стеной. Где-то совсем рядом слышится дикий крик. Это точно не Чан, а кто-то другой попавший под раздачу, потому что Минки успевает краем глаза заметить молнию метнувшегося вперёд и наперерез дракону волка. Минки уже почти ничего не видит, огонь лижет его кожу, затмевая взор. Он сбрасывает пылающее пальто на снег, ощущая, как кожа покрывается волдырями и будто плавится. Призрачный хронометр молчит, не давая никакой надежды. Сердце рвётся туда, где танцует два пламени, но драконий огонь сильнее желаний охотника. Минки падает в снег, не замечая, что ровно горящее синее пламя победило.