Всегда лучше идеала

На улице, у входной двери, Сиэль долго возится с ключами — он вдруг разучился вставлять ключ в замочную скважину. Когда связка выпадает из рук и со звоном гремит о порог, юноша чертыхается. — Может я поведу? — Себастьян поднимает и протягивает ключи. Солнце освещает его со спины, озаряя силуэт. Лицо открытое и благожелательное. Ангел. Как в том самом, первом сне. Сиэль качает головой: «С галлюцинацией-то я точно не сяду за руль». Он старается общаться с новым другом неприметно, так как на улицу выходит соседка, пожилая миссис Глазки. Именно у нее Сиэль и купил Живоглота, еще котенком. Вряд ли миссис Глазки — весьма глазастая (оправдывает фамилию) и любопытная особа — одобрит беседы соседа с пустотой. У нее сразу зародятся подозрения — а тому ли я доверила своего милого котеночка? — Пойдем пешком. Да и покупать много еды не будем. — Главное, продукты на пиццу взять, — отвечает Себастьян. Они выходят на тротуар, переходят дорогу и бредут вдоль тенистой улицы. Благо супермаркет в пяти минутах ходьбы, а значит, экспериментальная экспедиция под названием «Сошел с ума или нет» не займет много времени. Хотя какое же это благо? Даже страшно подумать о результате. Сиэль снова роняет связку ключей. На этот раз, когда заталкивает ее в карман бридж. И снова ангел ее поднимает: — Ты слегка рассеянный с утра. — Спасибо. Всю дорогу Себастьян говорит, ему нравится и город, и солнечная погода, у него много планов на вечер с Сиэлем. Сиэль молчит: как назло нет людей — проверить существование галлюцинации, ну и абсурд! Первые люди стали попадаться около супермаркета «У Тэдда полно гостей», в народе сокращенно «УТГ». Почему-то гражданам лень проговаривать даже «У Тэдда», не говоря о полном названии. — Это же надо было так назвать, — удивляется Себастьян. — То есть, понятен сам рекламный ход: тут тебе ассоциации и с изобилием, и с доброжелательностью, но… слишком много слов. Не находишь? Сиэль вместо ответа сводит брови на переносице и что-то тихо мычит под нос, нечто вроде «агась». — Возьмем тележку или корзинку? — интересуется мужчина. Сиэль неопределенно качает головой, словно чешет плечом ухо — именно так и должно выглядеть для окружающих. Спутнику он отвечает тем, что молча берет продуктовую корзину в руки и направляется к прилавкам. — Какие помидоры — размером с голову младенца — погляди. Такими помидорами убить можно, уничтожить, — в крупной ладони Михаэлиса помидор и правда выглядит чересчур. Сиэль бросает взгляд вскользь и слегка бормочет: — Помидоры как помидоры. Себастьян не сдается: — Ты только в руку возьми, тяжелый, чем его пичкали? Давай лучше возьмем вот эти, ничем непримечательные, здоровее будем. — Я пока огурцы посмотрю… Пупырчатая рельефная кожура, тяжесть самого обычного овоща на самом обычной Земле да в обычной руке. Как-то Ханна поделилась с клиентом способом побороть волнение. На тот момент Сиэлю требовалось публично выступить на открытом вечере, посвященном его первой книге. Было сложно. Казалось, что ему не хватит кислорода со всего земного шара, голова пустела всякий раз, когда он силился оформить в голове хотя бы одно цельное предложение. Парадокс — люди, которые умеют писать и делают это хорошо, могут вовсе не уметь пользоваться языком. Для Фантомхайва и его семьи это не было открытием, а вот читателей удивлять не хотелось. Вот тогда Ханна и пришла на помощь: Сиэль выступил в десять, нет, в двадцать пять раз лучше, чем мог бы. Главное в этом действенном методе — погрузиться в реальность момента и абстрагироваться от лишних мыслей. Может быть и сейчас сработает? Сиэль наполняет легкие до отказа и медленно выдыхает. Глядя на огурец, он старается ощутить его всеми нервными окончаниями на подушечках пальцев, различить зрением не только форму, но и суть объекта. Вдуматься в его природу и этим самым углубиться в реальность. Главное, сосредоточиться на обыденности. И, конечно же, вопросы: «Кто ты? Мужчина. Сиэль. Где ты? В супермаркете. Что слышишь?» — Сиэль, ты какой хлеб больше любишь? Я возьму еще и сырные рулеты, и батон. Как же он вкусно пахнет! «Гомон людей… ничего странного. Что ты делаешь? Держу огурец. Чудесно, Сиэль, просто чудесно. А теперь глубокий вдох… Выдох. Ты — воплощение самого спокойствия». Последние слова, начиная с «чудесно», он проговаривает голосом Ханны. Умиротворяющий голос сестры, которой у него отродясь не было. — Тебя всегда тянуло к предметам фаллической формы. И почему я не удивлен, застав тебя с… этим? Голос раздается с боку. Из известных Фантомхайву людей, только один способен на столь несуразную фразу. Высокий брюнет, лет тридцати, с совершенно флегматичным лицом, которое напоминает, хоть и точенную, но все же каменную глыбу. Клод. Голос Ханны и ее метод, оставивший послевкусие, внезапно улетучиваются. — Слышу от истукана, который… Который — что, собственно? Сложно определить сразу, какие именно многоговорящие продукты лежат в чужой корзине. Возможно, поэтому Клод любезно приподнимает ее. Корм для канареек в пакетах, консервированный абрикос, салат-латук и свежий номер журнала по вязанию «Лиззины спицы» или что-то такое, не прочитать. — Все еще вяжешь плед для своей бабушки? — Уже связал. Подарил на День Рождения. Себастьян не дает о себе забыть: он встает рядом, впритык к Сиэлю, и наблюдает. Клод не реагирует на незнакомца, словно его не существует вовсе и Сиэль стоит один-одинешенек с огурцом в руке. Сиэля окатывает волной холодного пота. Ведь реакция Клода и есть ответ на мучивший с утра вопрос. Клод не видит Себастьяна, о, конечно не видит! Как и все люди. Михаэлис — плод воспаленного воображения Фантомхайва и, возможно, скромный предвестник нечто такого, что куда страшнее — опухоли, прогрессирующей шизофрении. Но ведь в семье Фантомхайвов не было страдающих психическими недугами. Что же это получается? «Я сошел с ума? По-настоящему, вот так просто и внезапно? Столько планов, и я еще очень… очень молод! И, в конце концов, книга не дописана». Он застрял на второй главе и теперь уже никогда не напишет третью, про мистера Михаэлиса. Михаэлиса, который и стал причиной внутренней катастрофы Фантомхайва. Это конец. Книга окончена прямо здесь, посреди овощных прилавков, а вот эпилог начнется уже в клинике, где Сиэль вряд ли его осознает, сквозь призму медикаментов, которыми его станут щедро пичкать. В виски стучат барабанные палочки, на лбу невообразимо чешется, Сиэль проводит по нему пальцами и обнаруживает капельки пота. Надо ехать к Ханне и срочно вызвать Габи. Вот что. У Сиэля трясутся руки, он больше не способен держать огурец и возвращает его в лоток к собратьям. Теперь огурцы не кажутся чем-то реальным, относящимся к моменту сейчас. Они остались где-то в другом мире, а Сиэлю просто хочется закричать от страха, стоя посреди своей параллельной и клонированной вселенной. — Что ж, всего хорошего, — Клод просто уходит. Себастьян провожает его взглядом. Сиэль предчувствует вопросы, поэтому стремительно шагает прочь. Не реагировать на мистера Михаэлиса. Не усиливать галлюцинацию! — Куда ты рванул? Михаэлис устремляется следом, Фантомхайв стремительно сворачивает за угол стеллажа: неприличное, вопиющее множество соусов; выпуклые черные баночки отражают люминесцентный свет с потолка. Господи, зачем люди тратят время на то, чтобы выбрать соус повкуснее из бесконечной коллекции? Ведь в любой момент они могут сойти с ума! Раздается грохот — некто роняет корзину с консервами и одним-единственным лимоном. Сиэль навсегда запомнит его форму — сдвоенную, как сиамские близнецы. В этот момент он подумает о брате и о Михаэлисе. Странно, но оба являются неотъемлемой частью Сиэля. Михаэлис садится на корточки и подбирает продукты, он укладывает их в корзинку пожилой женщины. Соломенная шляпка с салатовой лентой и платье в лимонах (вот так совпадение! мадам в лимонах с лимоном). — Извините, миссис, ради бога, я очень виноват. Вы не ушиблись? — Все в порядке! — добродушно отвечает старушка и принимает корзинку обратно. Она сильно ниже мужчины, поэтому ей приходится задирать голову высоко вверх. Сиэль подлетает к незнакомке. — Хотите сказать, что вы его видите?! От такого напора старушка теряется. — П-простите, юноша? — Вы видите этого мужчину, человека перед нами? — Сиэль многозначительно и некрасиво тычет в сторону Себастьяна. Его хаотично двигающаяся рука с оттопыренным указательным пальцем напоминает корявую смешную ветку в ураган — еще немного и отломится от усердия. — Хоть мне и девяносто…м… пять, — исполнится через месяц — но вижу я ой как недурно. И прошу отметить, молодые люди, это не я стала причиной аварии, если вы об этом. — Нет, нет, я вовсе не к тому… Я… Если Сиэль до этой минуты не сошел с ума, — а реакция старухи подтверждает это — то тронется разумом сейчас. Клешнями его пальцы впиваются в корзинку дамы, костяшки белеют. — Опишите его! Какой он? Какого мужчину вы видите перед собой? Ради бога, миссис! — Ну я… — Если сначала старушка не понимает, что от нее хотят, то затем, видимо, различает в синих глазах необычайное отчаяние и мольбу, она сдается. Она прищуривает светло-голубые, почти белесые, глазки на Себастьяна. Мужчина хмуро смотрит на Сиэля: «Что ты тут устроил?» — Так… Это совершенно точно высокий брюнет и все при нем. Карие глаза… ох, какие карие! И знаете, что я скажу? Будь я помоложе, то просто так он бы от меня не отделался! Вот так. Как минимум я бы заставила этого джентльмена проводить меня домой, где угостила бы его горячим пирогом с чаем. И может быть даже ужином. Брюнетики всегда были моей страстью. Быть не может! — Господи… Боже… Сиэль забывает о том, где находится, он позволяет себе не только двусмысленные реплики, но и шокированное выражение лица. Старушка принимает все на свой счет. — Вас так удивляет, что старая рухлядь вроде меня была молодой? Так я еще отжигала на столичных танцполах, и лучшие самцы города носили меня на руках, пока я, в пеньюаре и меховом манто, попивала шампанское! — Что?.. Нет, я не про вас!.. Я… Идем, Себастьян. Мужчина извиняется за друга и прощается с дамой. Перед этим он галантно целует сухую ручку, пахнущую лимонами. Лимонная дама улыбается, но затем хмыкает и кивает в сторону Сиэля: — А как побежал-то… испугался, что уведу. Когда уже и Себастьян уходит, старушка качает головой: — Ничего не меняется, все лучшие самцы по-прежнему педерасты. — Ты не хочешь ничего объяснить? — спрашивает Себастьян, когда они со спутником вышли из супермаркета. — Ты с утра ведешь себя странно, игнорируешь меня. Что за мужчина, с которым ты говорил, и что за сцена произошла сейчас? За одно утро ты, как минимум несколько раз, задел мои чувства. Верно. Сиэль должен пояснить. Он разворачивается, заставляя Себастьяна остановиться прямо напротив выхода с автоматическими дверями. Так лучше видно, как люди обходят Себастьяна. От осознания одного этого в уголках глаз скапливаются слезы. Еще никогда раньше Сиэль не испытывал большего трепета. Произошло чудо. Он — обычный человек, романист средней руки, даже не гений мысли, не ученый — сотворил реальную личность! Волшебство? Сила неизученных возможностей мозга? Синтез химических элементов внутри его тщедушного, но одаренного тела? «В начале было слово… И это слово написал я». Себастьян. — Ты такой красивый, — юноша дотягивается пальцами до мужской скулы, — теплый. Живой. Рядом. — Мне пора беспокоиться? Если ты разлюбил, и я противен тебе, скажи сразу. Лицо Сиэля озаряет улыбка: когда Себастьян хмурится, он все такой же идеальный. Еще бы, ведь это Сиэль сотворил его! — Мне стоит извиниться. Прости, что заставил беспокоиться. Ты прав, Себастьян — как приятно языку произносить это имя! И еще раз: — Себастьян, я с утра слегка переполошенный. Звонил издатель, напоминал о сроках, я начал переживать, в голове одна книга, сумбур… Глупо. Нечего переживать, все хорошо. Сейчас придем домой, приготовим пиццу, приедет Габи… Да, Себастьян? — Тебе виднее. Но пиццу готовлю я. Ты можешь настругать салат. — Сегодня я подчиняюсь своему шеф-повару. Ближе к вечеру, после своей работы, приезжает Габриэль. Дверь открывает Себастьян: Сиэлю хотелось запечатлеть момент как у брата вытягивается лицо, круглеют глаза или отвисает челюсть и дрожат конечности, или как он меняется цветом и мямлит нечто несуразное, но смешное. Разумеется, Сиэлю смешно только теперь, а пару часов назад он бы сам присоединился к Габриэлю. Родные синие глаза и правда округляются. Стоит отдать должное, у Габриэля выдержка куда лучше, чем у брата. — Надеюсь, я туда попал? Себастьян обнажает зубы в одной из своих безупречных улыбок. — Ты, наверное, Габриэль. Вот это да. Сиэль говорил, что вы похожи, но не настолько. Даже немного… ошеломляет. Габриэль посмеивается, но как-то нервно. О, наверное, он хотел бы сказать тоже самое насчет ошеломления говорящей чужой галлюцинацией, которую он почему-то видит воочию. Но говорит он другое: — Первая видимость сходства обманчива, скоро поймешь. Себастьян, верно? Себастьян Михаэлис. — Он самый. Гость переступает через порог, и мужчины пожимают руки. Габриэль внимательно, цепко, оглядывает Михаэлиса. — Сиэль много о тебе говорил. — Надеюсь, только хорошее, иначе я так не играю. — Исключительно хорошее. Братья переглядываются. — Пицца скоро будет готова, — замечает Себастьян, он еще в фартуке, рукава закатаны, — пойду подготовлю соус к ней, он должен быть горячим, с пылу с жару. — А с чем пицца? — Мы спорили насчет начинки и решили сделать двойную гигантскую: курица и ананасы одна половина и вторая — классическая. — Это у нас Сиэль извращенец. Я предпочитаю классику. — Я тоже, — отзывается Себастьян уже по пути на кухню. Сиэль тянет брата за рукав. — Ну как, убедился? Габриэль пристально смотрит на него: — Скажи мне вот что. Ты правда думаешь, что я всерьез поверю в этот розыгрыш? У тебя завелся друг, ты пишешь черновики про него, а затем хоп! дружок воплощается. — Ты всерьез полагаешь, что я стал бы заниматься такой ерундой?!.. — Сиэль настойчиво теребит рукав, и у Габриэля не получается его высвободить. — Взгляни на него! Взгляни! Это он и есть! Клянусь, я сегодня чуть с катушек не съехал. Я писал о нем роман, а потом лег спать… затем просыпаюсь, а Себастьян в реальности, вот такой вот! Теплый и… очень теплый. Живой. — И что же… ты теперь у нас кто получается? — Габриэль сдается и отдает рукав на растерзание, он лихорадочно думает. Судя по смятению на лице, он все же начинает верить. Потому что у Сиэля совсем неважные актерские навыки, и столь искреннее ошеломление он бы сыграть точно не смог. Да и Сиэль не из тех людей, кто станет дурачиться и тем более заморачиваться на этом. — Да какая разница, кто я! — вопит Сиэль шепотом. — Кто он?! — Слушай, а получается, ты можешь менять Себастьяна как захочешь, стоит только написать о нем? Сиэлю уже приходила эта мысль в голову, но он не пробовал проверять. Почему-то было страшно — вдруг получится? Один он не справится с этим снова. — Полагаю, что да, — отвечает он. Оба брата встают в гостиной, на ковре, откуда хорошо видно кухню и готовящего Себастьяна. Что-то шкварчит на сковороде, издаются дразнящие ароматы приправ и плавленного сыра с соевым соусом. Себастьян им улыбается. — Ты еще не проверял что ли? — уточняет Габриэль. Он одновременно шикает на Сиэля и улыбается Себастьяну. — Чем ты занимался? — Действительно. Наверное, ждал моральной поддержки от кое-кого. — Сиэль откупоривает уже открытую бутылку вина и разливает в два бокала. Предлагать Габриэлю не надо, он берет свой бокал сам и смачивает горло. — Ладно, — говорит он спустя минуту. — Вот что… Давай так. Ты поднимешься к себе и внесешь изменения в своем проекте Икс. — Он не проект икс, так что не называй его так. У него есть имя, и изменять в нем ничего не нужно. Он… идеален. Понимаешь? Вряд ли Габриэль поймет, у него есть Лиззи, которую он любит. А Сиэлю вечно не везет. Себастьян не просто исключение из правил. Он — само правило. Сиэль ощущает, как легкая эйфория растекается вдоль позвоночника, бьет током в пальцы ног, ступни и возвращается обратно в виде накатывающих волн в туловище, а уже там сворачивается в желудке и находит отклик в сердце. Оно у него есть, надо же! — Ты боишься? А как иначе проверить? — Ладно, добавлю ему усы, посмотрим, что будет. — Сиэль не ставит бокал, а вручает Габриэлю — подержать. — Нет. Я скажу, что добавишь. Извини, но я должен быть уверен, что не на театральной постановке. Габриэль поддается корпусом вперед и шепчет Сиэлю. — И говоришь, что это я извращенец, — качает головой тот. — Иди пиши, а я понаблюдаю, что произойдет. — Смотри в оба. Сиэль поднимается в свой кабинет, открывает нетбук, смахивая с крышки муху, и печатает. Он делает это быстро, чтобы не было времени остановиться, задуматься и начать сомневаться. Пальцы тарабанят по клавишам так же ловко, как Себастьян взбивает венчиком белковую смесь. «У Себастьяна Михаэлиса растет длинная синяя борода, до пола. У него оперный голос и на кухне он постоянно поет». Поставив точку, Сиэль захлопывает нетбук и бежит вниз. На последней ступеньке он спотыкается, но удерживается за перила. Габриэль даже не обращает на это внимание, он смотрит только на то, что происходит на кухне. Поскольку в арсенал Себастьяна уже входили аккуратность и чистоплотность, но к ним добавилась неудобная и попросту несуразная борода, он ее перевязывает лентой и обматывает вокруг талии, — чтобы во время готовки не мешала. Помимо прочего мужчина распевает арию из «Милый мой нарцисс». Такое профессиональное звучание возможно услышать только в опере, но, нет, теперь и в доме Фантомхайва. Добро пожаловать, количество билетов ограничено. Габриэль белее, чем мел, он стоит с приоткрытым ртом. В него же он вливает неприличный глоток вина. Уже не из своего бокала. — Ну что? — шепотом интересуется Сиэль. — Глазам не верю, но они видят, вот что, — выдыхает брат. Он требует подлить еще вина. Сиэль говорит, что уже как сядут есть. — То есть, ты можешь менять его по своему желанию. — Выходит, так. — Ты создал человека. Ты теперь бог? Сиэль пожимает плечами и наблюдает вместе с близнецом. Синий бородач чувствует чужое внимание, но петь не перестает. Эта картина претит Сиэлю. Это не его Себастьян, он — не игрушка. Поэтому юноша возвращается в кабинет, к своему орудию демиурга-новичка, и описывает прежнего Себастьяна, без бороды и оперного пения. Когда он спускается, то спрашивает у брата: — Заметил трансформацию? Как это происходит? У Габриэля тяжелый взгляд: — Я старался не моргать, но все произошло слишком быстро. Как будто кадр в слайде сменили. Щелк, и — ничего.

***

— Себастьян, а кем ты работаешь? — Габриэль подкладывает себе еще салата и кусок пиццы. Он настолько увлекся изучением мистера Михаэлиса, что не замечает, как жует ненавистную пиццу для извращенцев, с ананасами. Кажется, что он даже глотает, не чувствуя вкуса. — До того как переехал к Сиэлю, в Дредене работал учителем хореографических танцев. — И какие планы сейчас? — Продолжить преподавать здесь. У меня неплохое резюме. «Неплохое». Сиэль знает наизусть, Михаэлиса с таким резюме оторвали бы с ногами. Если бы оно было настоящим. Как и сам Себастьян… Или как это может работать? Ведь навыки у Себастьяна есть, и он реален… Лучше об этом не думать. Не сейчас. Сиэль жует пиццу и молчит. — Ты, наверное, очень гибкий, — замечает Габриэль, — а Сиэль у нас бревнышко. — Это называется не пластичный, — парирует Бревно. Себастьян улыбается: — У Сиэля очень гибкое воображение. Габриэль фыркает: «Не то слово! Из пустоты может человека сотворить», и получает тупой удар в щиколотку. — Я же сделал комплимент. — Ты комплименты чередуешь с оскорблениями. — А вы отлично ладите, — посмеивается Себастьян. — Сразу видно, когда люди понимают друг друга. Всегда хотел иметь брата. — А ты единственный ребенок в семье? — Я — сирота. Мать отказалась от меня, когда еще был младенцем. Ее я не знаю. — И не было желания встретиться? — Я считаю, что встреча — лишнее и будет неприятной для нас обоих. Всегда так считал и вряд ли что-то изменится. — Думаю, наши родители захотят с тобой познакомиться. Лиззи тоже. Сиэль испепеляет Габриэля взглядом, но тот продолжает: — Лиззи — это моя жена. Себастьян смотрит на Сиэля, на его реакцию, но тот делает вид, что занят ковырянием в тарелке: кусочек ананаса прилип к курице. — Я был бы рад познакомиться со всей семьей Сиэля. Если он этого захочет. — Конечно, хочет. — Когда он сам это скажет. Габриэль и Себастьян поворачивают головы к Сиэлю. Ему приходится оторваться от своего занятия и ответить: — Конечно же я… рад буду. Я просто думал, как это предложить. Вдруг ты… решишь, рано еще. В карих глазах мелькает грусть, Габриэль меняет тему разговора. Через пару часов, когда от пиццы ничего не остается и рассказано много всего — по большей части шуток, историй и анекдотов — Габриэль собирается домой: «Лиззи хоть и умеет ждать, но потом ее не переслушать. Приятно было познакомиться, Себастьян, еще увидимся». Напоследок Габриэль обнимает брата и шепчет в ухо: «Если что звони, на ночь телефон отключать не буду», и уже громче: — Завтра еще позвоню тебе, ну по тому делу, на работе. Спокойной ночи. Сиэль закрывает дверь и смотрит на Себастьяна. — У тебя замечательный брат. — Да… славный. Бывает, когда надо. Себастьян улыбается и притягивает Сиэля к себе, целует в лоб. Как странно, когда непривычное ощущение близости того, кого только воображал становится реальностью. — Тебе уже лучше? — Значительно. Славная пицца была и вкусный брат. Себастьян смеется: — Я рад. Постарайся хоть иногда не думать о работе, а лучше всего оставлять ее за порогом кабинета. Когда ты в доме — ты мой, а в своем кабинете, сэр Акула Пера, можешь делать, что захочешь. Запахи, исходящие от Себастьяна, близкие до щекотки в груди: недавно Сиэль воображал их с максимальной реалистичностью. Как и тепло обнимающих рук… сердцебиение. Возможно ли, что его мозг поверил в вымысел и сдался, воссоздав в реальности? Что если мозг — это и есть создатель мира, его главный инструмент? Каждое существо на планете видит мир по-своему, в зависимости от устроения и способностей мозга. Он диктует, какие картинки будут нам показывать. Но это означает, что реальности как таковой нет, она — лишь некая энергетическая масса, из которой можно воссоздать что душе угодно. А если… Нет. Хватит. Прекрати думать об этом, хотя бы сегодня. — Ты… напоминай мне, если я вдруг забуду. — Сиэль проводит рукой по плечу Себастьяна и целует в уголок рта. — Хорошо? Мужчина подхватывает юношу на руки и несет в темную спальню. — Прямо сейчас этим и займусь.