***
За всё то время, пока Тилла мучал существо, пытаясь научить её пользоваться луком — я успел сделать всю оставленную мне работу. Это было для неё «спасительным звонком», ибо они не могли позволить мне, и ей, стоять без дела. Я первый оказался в своей клетке, ожидая свой заслуженный завтрак… или же обед… или же ужин. Время в этом месте шло для меня болезненно медленно. Даже моя голова, спустя часы, переставала понимать различие между днём и ночью. И знакомая мне морда, спустя минуты, всё же решила угостить меня "хлебом да солью". Знахарь… Я ожидал этого ублюдка, с моей едой и водой, заранее взяв последний оставшийся камень в руку. Ожидал, пока он кинет всё в меня, дабы я мог ответить злом на зло. Оком за око. Но вместо этого, увидев меня, прижимающегося к прутьям, ожидающего его появления, он лишь оставил кувшин с водой и кусок хлеба возле клетки. На достаточном расстоянии от моих рук, дабы я мог едва-едва взяться за кувшин и, возможно, нарочно уронить его. Этот паразит любил меня мучить… но и к этому сценарию я был готов. Я сохранил все оставшиеся тряпки, которые я не успел порвать или использовать, спрятав их в углу клетки. С помощью этих тряпок, связав их вместе, я сделал себе небольшую верёвку, пытаясь обвить ей дно кувшина, медленно и аккуратно двигая его к себе. Не прошло и минуты, как у меня оказался и свежий кусок хлеба, и небольшой кувшин, полный воды. Одна небольшая победа… среди десятка поражений. Я не успел доесть свой единственный кусок чёрствого хлеба, как люди Тилла вернули существо обратно в клетку. И выглядела она намного хуже, чем утром. Она едва сдерживала слёзы, держалась за бок и, слегка постанывая от боли, пыталась зализать рану на своей шерстяной ладони. «Эй…» — Я подзывал Существо аккуратным шёпотом, стараясь привлечь её внимание. Не зная, как будет приличнее её называть, я использовал лишь короткое «Эй» и аккуратный жест руки, на которое она, спустя секунды, всё же отреагировала, взглянув на меня с навострёнными ушами. Существо не сразу пододвинулось ко мне, продолжая держаться за ладонь, пока я не попросил её показать свою рану. Первые несколько секунд, Существо продолжало стоять на месте, разглядывая мою протянутую к ней ладонь. Не могла решить, что я собирался делать, и можно ли мне доверить её раны. А уже после, приняв решение, она протянула мне свою шерстяную ладонь, позволяя мне рассмотреть её, оставленную Тиллом, рану. «Это пустяк. Она заживёт вскоре». — Убеждало меня Существо, но я думал иначе. «У нас даже с такими ранами разбираются моментально и на месте. Не убирай ладонь». — Я был уверен в своих действиях, и уверенность эта была ощутима даже в моём голосе. Прямо перед ней, я начал рвать тряпки и смачивать их оставшейся водой, перебинтовывая ими её ладонь. Удивительно даже, что руки мои помнили всё, что я умею… но не моя избитая голова. — «Зачем…» «Затянется быстрее. Плюс херню какую на неё не подберёшь, пока работать будем». — Нотки жизни в моём голосе были едва различимы. Я сам едва-едва замечал, как разговариваю с ней. Монотонная, "серая" речь, без какой-либо радости в ней. Хотя… тут нечему было удивляться. Я разговаривал с совсем незнакомым мне человеком, не проявлял интереса. Не разглядывал её лица и не горел желанием к разговорам… особенно в "такое" время. Так я вёл себя в старом мире. Всегда. «Я благодарна, Человек. Твоя помощь огромна». — Существо с лёгкой улыбкой рассматривала медленно редеющие ткани на своей ладони, тихо одаривая меня благодарностями. «Не благодари». — И я ответил ей аккуратным жестом, хоть я и всерьёз не желал её благодарностей. Особенно столь «огромных». Я только и сделал, что перевязал её ладонь грязными, намоченными тряпками. Ничего более. Даже когда Существо готовилось противиться моему слову и отблагодарить меня вновь — она не стала. Не хотела прерывать моего молчания. Возможно, не хотела добавлять неудобств поверх существующих. Ведь мне неудобно и разговаривать… и жить.***
Тишина — единственное, что могло меня успокоить. Дать мне сил и позволить… думать так, как я хочу. Не запутывать мысли криками и голосами других людей. Не напрягать меня взглядами и звуками. Когда я вернулся с очередного рабочего дня в свою клетку, отгоняв себя на глазах у Тилла — я только и мог, что наслаждаться тишиной и покоем. «Человек». — Странно, но шёпот моей соседки по клетке никак не напугал меня и не встревожил. В моей голове создавалось ощущение, что я разговаривал со своей собственной тенью. И я отреагировал на её зов без особой спешки, медленно повернув голову в сторону шёпота. — «Прости. Я прервала твой сон». Мне хотелось ответить ей. Сказать, что я не спал. Что извиняться не нужно… Но я всё ещё не желал разговаривать с ней. Я нервничал, другими словами, не зная, что делать. Однако я продолжал смотреть в её сторону краем глаза, словно ожидая её следующих слов. Ожидая причины, по которой она обратилась ко мне. «Я… хочу поблагодарить. За сделанное тобою добро. Вновь». — Шептало мне Существо, продолжая сидеть в противоположной стороне клетки, как и я. — «Я отплачу добром. В скором времени. Будь уверен». Она не вытащит меня из этого ада своими благодарностями, сколько бы она меня не сыпала ими. Наоборот, она лишь засыпала меня на самое дно. Сковывала меня ими. Убивала во мне желание жить. Ибо… как ты можешь говорить подобное, когда ты сидишь в клетке и пляшешь под хлыст своих «Хозяев» каждый новый день? Я… не мог ответить ей ничем, кроме: — «Мне не нужны твои благодарности. И помощь — тоже». Не знаю, обидел ли я её своим ответом или же оскорбил… мне было плевать. Так или иначе, я не собирался заводить друзей в этом мире. Но Существо… «Они тебе необходимы». — Она поправила меня с лёгкой грустью в голосе, а после — опустила свои сверкающие глаза, только я осмелился взглянуть на неё. Не осмеливалась разрывать нарастающую тишину, пока я наблюдал за ней, раздумывая всё, что услышал от неё и сказал ей. Но тишина не длилась вечность. Спустя секунды, она взглянула на меня вновь. Разглядывала меня из теней, сверкая своими, словно рубин, глазами. Я даже не мог разглядеть её очертаний в кромешной тьме. Казалось, что сама Тьма ночи наблюдала за мной. Оглядывала меня со всех сторон, снаружи и внутри. А после, неспешно моргнув, попросила меня всё тем же аккуратным и нежным шёпотом: — «Я могу поговорить? С тобой?»***
Странно, что она решила попросить меня о чём-то подобном. Вполне обычная вещь, которой занимаются все разумные существа, было для неё сокровенным и редким. И я мог её понять. Я даже был рад подобному, неспешному шагу, ведь общение было… довольно сложной вещью для меня. Как сейчас, так и тогда. Нервирующей, пугающей и, порою, совсем ненужной. Особенно с незнакомыми мне людьми. Для неё же… это было чем-то сокровенным. Разговоры для неё были редкостью, как мне казалось. Она даже общалась не так, как я. С остановками, паузами, выговаривая всё, что можно, на выдохе, и останавливаясь на вдохе. Каждое её предложение разделялось на части, которые она пыталась, неспешно, произнести. И в отличие от остальных… "людей" — я мог понять каждое её слово. «Ты не отсюда?» — Существо задавалось вопросами. Аккуратно подбирала их и обдумывала в самом начале нашего разговора, наполняя себя интересом и удивлением после каждого моего ответа. Она только и успела, что спросить о моём появлении и как я попал сюда, но и этого хватило, чтобы подцепить её. «Я… уже не уверен. Помню о том, что я существовал в прошлой жизни, и чем всё там закончилось. Ну, а дальше — хрен знает. То в лесу неизвестном окажусь, то в деревню какую-то притащат, то тебя… эм…» — Существо не понимало причин, по которой я прервал свой рассказ, наблюдая за мной со слегка наклонённой головой. Мне же было неловко называть её так, как вижу. Зверем. Существом. Необъяснимой фигурой в темноте палатки. Я решил разобраться с этим вопросом, пока был момент: — «Я не знаю, как тебя называть. Мне… как бы слово подобрать… неприятно называть то, о чём я ничего не знаю и никогда не видел раннее, зверем… или "существом". Я совсем ничего не знаю о твоём роде, или же виде…» Она улыбнулась мне вскоре, обдумав мои слова и объяснения. Услышала вопрос в моём море странных и бессмысленных звуков… хоть и прозвучал он для неё совсем иначе. «Я не отсюда родом. Леса эти чужды мне. Место моё — за холмами. Вдали отсюда». — Она отвечала мне шёпотом, но я слышал грусть и страх в ней. Словно она боялась говорить о своём месте, «за холмами». И только я успел спросить её: «Что случилось?» — существо вздрогнуло, подзывая меня ближе. Я сел возле её клетки, пока она двигалась ближе ко мне, нашёптывая мне её… довольно печальную историю:***
— «Я была воином. Защищала свой род, семью. Сильна была. Мною гордились. Я одна не гордилась. Не хвасталась битвами. Я хотела отречься. От меча, от крови чуждой. На полях брани. С братьями, сёстрами. Наблюдали мы. За телами в поле. Среди них была женщина. В броне, окровавленная. Дышала едва. Сквозь слёзы держалась. Пощады просила. Я смиловалась. Помочь хотела. Жизнь новую подарить. Но наказали меня. Я нарушила клятву. Заговорила с чужим. Пятно оставила, позор. На себе. На любимом моём. На чаде моём. Оклеймили — изгоем. Выгнали с полей. Оставили одну. Без надежды. Я же — смирилась. Искала будущее своё. Среди холмов оказалась. Оставила свой след там. Жила в одиночестве, годами. Пряталась от глаз. Пойманной оказалась вскоре. И теперь я в клетке. Пытаюсь смириться вновь. С будущим своим. Надеюсь найти себе. Возможность…» Мне не нравилось то, куда шла её история. То, как закончился её рассказ. Я всё понимаю — её изгнали с родных земель, поймали, и посадили в клетку, но это не повод постоянно мириться со своим новым предназначением. Это стало для меня поводом… "завестись": — «Мириться? С чем? С тем, что тебя будут использовать, как куклу целыми днями, или же тем, что у тебя больше не будет такой вещи, как "свобода"?» «Нет. Я…» — Она слышала мой скрытый гнев, и не могла перебить меня своими оправданиями. Видела то, как я, без сожаления, высказывал свою единственную, «верную» точку зрения, без возможности высказаться самой. И спорить со мной она никак не могла. Это было бесполезной тратой времени. Она могла только терпеть и ждать, пока я закончу свою речь. Свою мысль: — «Я не знаю про обычаи твоего народа, но я на сто процентов уверен, что знаю про всё остальное. И держать кого-либо в клетке, в тряпках, без крошки во рту, постоянно высекая ярко-красные узоры на спине всякими плётками и палками… это не "яркое будущее". Это "Рабство". Самое аморальное, неэтичное и ужасное, что только можно придумать. Если уж ты оказалась в рабстве — ты либо умираешь от своих собственных рук, либо продолжаешь подставлять свою спину под ноги Хозяев, пока тебя не затопчут до состояния красной лужицы. Смерть — это всё, с чем ты можешь смириться и желать. И я, надеюсь, теперь ты поняла, чего меня лишила».***
Весь этот разговор ушёл в совсем иную чащу. Я свёл поезд с рельс своим гневным, но всё ещё тихим объяснением… обстоятельств. Объяснить спокойно, что она неправа — было невозможно для меня, ибо я сижу вместе с ней, в клетке, и страдаю так же, как и она. Ей не нужны были примеры, ибо она сама — живой пример. И она должна была понимать, что происходит вокруг неё. К моему счастью, она не была глупой. Не была злопамятной, вспыльчивой. Она не была сдавлена моими мыслями, или же обижена ими. Она понимала меня… и соглашалась: — «Ты прав, человек. Судьба эта ужасна. Но есть надежда. Вера в лучшее. Найти себе возможность. Обрести свободу…» «Ну да… Если у кого-то есть план и вера в неё — он сквозь огонь и воду пройдёт, лишь бы достичь эпилога. Некоторые гении вообще умудряются сбежать из тюрем с помощью одной только зубной пасты». — Неизвестно как, но я заставил существо улыбнуться своими словами. Я даже слышал её лёгкое хихиканье, пока она прикрывала свой рот перевязанной лапой, слегка опустив уши. Я же не видел ничего смешного, ибо я говорил об этом серьёзно, да ещё посмел перебить её в середине речи… «Слова твои… Они непонятны порою. Не слышала я их ранее. И смешными они звучат. П-п-п… паста зубная…» — Она вновь захихикала, упомянув "Зубную пасту" — самое простое слово и необходимый предмет в любом доме. Хотя… я же из "будущего". Подобные вещи не были обыденными в столь далёкое время. Даже слово: "Туалет", будет звучать для неё… непонятным и ненужным… новшеством, ибо мы оба только и делаем, что выгребаем себе ямы прямо в клетке и мочимся практически друг у друга на глазах. Вскоре, успокоившись и переведя дыхание, она одарила меня улыбкой… на краткий миг. Я мог видеть её через тени мрака и наблюдать, как эта улыбка медленно исчезала, только она решила прошептать: — «Прости, человек. Это обидно, знаю. Не над чем смеяться. Решение моё… оскорбило тебя». «Можешь не извиняться. Знаю ведь, что я не самый красноречивый и грамотный человек в мире. Могу глупость какую сказать и не заметить. Да и вспылить могу…» — Я не видел её вины в своих ошибках. Я говорил об этом от чистого сердца. Признавал свои ошибки… как я, обычно, и делаю. Мне, как и ей, было неловко за сказанное. — «Мы даже тему перевели совершенно не в ту сторону, из-за лёгкого недопонимания. Хотел спросить имя, а начал говорить про… рабство и всю прочую чушь». Не успел я опомниться, как она села ближе, наблюдая за мной сквозь щели в прутьях. Улыбалась мне с пониманием, аккуратно прошептав практически мне на ухо: — «Имя мне — Барнаба. Изгнанница. С полей пришедшая». Мне никогда ещё не приходилось слышать подобных имён. Оно казалось мне интересным, загадочным, редким. Но даже когда я смог с лёгкостью запомнить её имя — моя старая привычка немедленно дала о себе знать. «Барбариской будешь». — Я был ошеломлён своими же собственными словами. Я даже не побоялся взглянуть на свою соседку с широко раскрытыми глазами, показывая ей своё удивление и шок. Мне не хотелось оскорблять ей подобным образом. Не хотелось обижать её бессмысленными кличками, когда у неё было своё собственное имя. И я не успел вовремя найти в себе сил для извинений… «Барбариска… Красивое слово. Приятное. Мне нравится оно». — Прошептала она задумчиво, аккуратно опустив уши и медленно растягивая улыбку. Мне даже становилось… стыдно, пока она принимала на себя мою спонтанную, совершенно ненужную ей, кличку. Но что ещё страшнее… — «А что ты, Человек? Лешим тебя зовут?» Я боялся этого вопроса, и не просто так. Я… не помнил своего имени. Отрывки из моего прошлого всё ещё плавали где-то в небытие, как можно дальше от меня. И я ещё не помнил ничего, кроме своего «конца и начала». «У меня есть имя… но я его не помню». — Ответил я неуверенно и тихо, медленно погружаясь обратно в своё море размышления. Я мог придумать его, или же попросить Барнабу. Мог вспомнить и назвать настоящее. Но… какой от этого смысл, если меня всё равно будут называть так, как только вздумается? Мне пришлось смириться с этим: — «Если же меня называют Лешим — буду Лешим, что поделать». «Для меня ты — Человек. Никто более. Ни Леший, ни Странник. Ты найдёшь. Своё имя. Скажешь мне. И я запомню его». — Её голос становился для меня тёплым, добрым. Мне было приятно осознавать то, что кто-то в этом мире обращается ко мне хоть с пониманием. Аж стыдно становилось за то, что я говорил ей в прошлом, и в каком тоне я с ней общался. Конечно, наивно доверять кому-либо, кого ты знаешь только три дня… но в маленьких клетках доверять лишь легче, как по мне. На этой ноте я решил закончить разговор со своей соседкой, медленно прикрывая глаза прямо у неё на виду и кивая с улыбкой. Она понимала мой жест. Повторяла за мной, двигаясь в свой излюбленный, более удобный угол клетки. Однако я не смогу уснуть с последним, довольно странным вопросом на уме: — «А если ты будешь называть меня — Человек, как ты будешь обращаться ко всем людям снаружи клетки?» Её ответ был коротким. Чётким и грубым: — «Звери».