***
«Подымись, смерд!» — Мой «излюбленный» тюремщик — Знахарь — вновь решил меня навестить. Начал командовать мне с недовольным видом, окатывая меня ледяной водой из ведра. Я… не понимал, что он делал… но догадывался. Он командовал мне то «Лево!», то «Право!», постоянно обливая меня свежими порциями воды, и я слушался. На меня ему хватило двух вёдер. На Барнабу же — он даже время тратить не стал, кинув пустое ведро в сторону её клетки, устало промямлив: — «Тилла баит — неделя. В избах все будут валяться. А выдень наступит — лес по комель рубить буд’те, аж до сумерек». Я более-менее понял, что хотел сказать Знахарь. Он предупреждал нас, что отдыха завтра у нас не будет. Что мы будем рубить до самой ночи, а сегодня, во второй раз, нас запрягать не станут. Странно, что они не пользовались моментом и не заставляли нас работать прямо сейчас, когда никто даже подыматься не думает… Хотя… неделя… Неужели я успел просидеть в клетке целую неделю? Подставлял свою спину под хлыст целых семь дней? Я и поверить не мог, что смогу прожить столько на одних лишь мучениях, глотая только свою собственную кровь каждое утро. Или же… под словом "неделя" он имел в виду что-то ещё? Как только Знахарь покинул палатку — Барнаба оживилась. Навострила свои уши и замерла. Вглядывалась в образы и тени, едва заметные через разрез в палатке. И вскоре, когда всё утихло — она улыбнулась. Легла на дно своей клетки и аккуратно вытащила оттуда небольшой кулёк. Она даже не постеснялась показать мне его содержимое, подползая ближе к моей клетке. И пока мои глаза, наполненные удивлением, разглядывали всё добро внутри — она с улыбкой шептала мне: — «Угощайся». Я был не на шутку удивлён увиденным. На слегка поредевших, грязных тряпках белого оттенка виднелась небольшая горка хлебных шариков из ржаного хлеба. И эти шарики она уплетала с удовольствием, разжёвывая каждый новый со слегка приглушённым хрустом. Я, следуя своим привычкам, не стал прикасаться к столь манящей возможности набить себе живот сухим хлебом. Когда тебя только и делают, что кормят крошками — подобная мелочь становится соблазнительной и нужной. Я же терпел, даже когда Барнаба смогла разделить добычу между нами обоими. — «Тебе нужно есть. Тебе нужны силы. Поешь». «Это всё твоё, Барбариска. Тебе нужнее. К тому же… посмотри на себя. Растущему организму нужна еда. Я же…» — Не важно, какую чепуху я говорил в качестве причины моего отказа — Барнаба настаивала на своём. Не желая спорить со мной, она посмела коснуться моих рук и притянуть меня к прутьям клетки, не обращая внимания на мои попытки сопротивления. Она хотела положить в них все оставшиеся хлебные шарики, но… Барнаба замерла, с удивлением рассматривая мои руки. Она не была впечатлена ожогами, мозолями и ссадинами, которые я успел наработать, нет. На неё произвели впечатление мои более… "старые" раны. «Что это? К чему эти шрамы?» — Спросила она меня, аккуратно проведя рукой по моим запястьям, где эти «шрамы» и находились. И я… Честно говоря, я и забыл про них. Забыл про их существование, смешивая со всеми остальными ранами, новыми и старыми. Мне пришлось выдернуть свои руки из хватки Барнабы, дабы спрятать их от неё. Мне… Для меня это было очевидным пороком. Очевидными шрамами, что рассказывали обо мне многое. Даже когда я взглянул на них вновь и провёл по ним пальцами… — «Ни к чему. Ты уже сама должна знать, откуда они». «Я не знаю. Я хочу знать. Или же… ты не помнишь? Не желаешь помнить?» — Каждая секунда молчания заставляла её улыбку исчезать во мраке. Волнение в ней было видимо и очевидно. Однако… «Я не помню деталей, Барбариска. Но я уверен, что ты можешь угадать причину. Она такая же простая, как и твой метод укрывать еду». — Я решил солгать. Укрыть эти воспоминания от неё, оградив о себя довольно неприятным намёком. Да, я догадывался, как Барнаба смогла унести столько хлеба с кухни, но не мог найти в себе смелости рассказать всё напрямую… И её не особо радовала моя остроумность. Она метнула в меня хлебным шариком с недовольной мордой, попав мне прямо в лоб. И это — в качестве предупреждения, а не наказания. — «Не будь бы ты-» Я не успел высказаться. Барнаба поняла, куда шли мои слова, и заткнула меня довольно быстрым ударом в бок. А сама, даже когда я скорчился от боли — спокойно разглядывала меня, словно осуждая. Кто бы мог подумать, что она будет такой… стеснительной. «Признаюсь, Человек. Я не умная. Не хитрая. Только выживать умею. И не более. Я придумала способ. Нашла возможность. И я пользуюсь ими. Насмехаться над этим… странно». — Недовольный, практически обиженный, но всё ещё спокойный, с поспешными вдохами, шёпот Барнабы, говорил о многом. Я должен был благодарить её за угощение, что достались ей с таким трудом, а не насмехаться над ней. Но даже с накопленной обидой, она передавала мне хлебные шарики, аккуратно сжимая мои пальцы своими, продолжая шептать мне: — «Мне стыдно. Не скрою. Будь я умнее… Я сбежала бы. Покинула клетку. Месяцами прошлыми. Не сидела бы тут…» Только Барнаба напомнила мне о побеге — я вспомнил свои старые планы, придуманные ещё во сне. В самые первые дни, я размышлял о возможных ходах и решениях. Я знал, что можно было сделать, но… мне некуда было бежать. Я осознал это практически сразу. Тилла найдёт меня в своих лесах, если я не сбегу из них вовремя. И я не знаю, насколько они огромны. Есть ли вообще что-то кроме деревьев вокруг меня? Поля, горы, города? Да и если я смогу найти себе пристанище — каковы шансы, что я не попаду в плен вновь? Но вот Барнаба… «Скажи мне, Барбариска… Только честно». — Я всё ещё не был уверен в нашей безопасности. Чувство паранойи не покидало меня, заставляя меня оглядываться и прислушиваться, подзывая Барнабу к себе. Нас могут наказать за наш пир, но не за наши тайны. Барнаба аккуратно прижала свою голову к прутьям клетки. Провела ненароком самый кончик уха через щели в них. Даже дёрнула им, словно подзывая меня, ожидая моего вопроса. И я, как можно аккуратнее и осторожнее, стараясь не касаться губами, прошептал ей беззвучно: — «Ты хочешь сбежать из своей клетки?» Она не была удивлена моим вопросом. Наоборот, Барнаба ожидала его от меня, ответив мне серьёзно, но с той же скрытой нежностью в голосе: — «Мечтаю, Человек… Желаю». Шестерёнки повернулись. Песок начал неспешно пересыпаться на самое дно песчаных часов. Я взял в свои руки судьбу совершенно чужого мне существа… и спустя определённое время — я увижу, что выйдет из моего плана. Я дал клятву Барнабе. Пообещал ей свободу, о которой она мечтает, простым кивком. Жестом. Пообещал, даже не сказав ей о своём плане. Если я не настолько туп, как мне всегда казалось — я смогу сделать всё в назначенное время. В следующую «неделю». Мне нужно было лишь подготовиться и обдумать всё в деталях, пока Барнаба, в ожидании, будет оберегать меня. Я доверял ей мою жизнь в этот момент, а она — свою. Я не мог подвести её более.***
Начало нашей следующей рабочей недели было невыносимым. Как и предупреждал нас Знахарь — Тилла заставил меня с Барнабой рубить лес. Срубать указанные им деревья и нести их обратно в деревню. И он не смиловался над нами. Тилла специально указывал на деревья в самой глуши. Заставлял нас, без какой-либо помощи, носить каждую срубленную часть обратно в деревню, пока его люди наблюдали и, временами, уходили глубже в лес в поисках добычи. Эта работа чуть было не убила меня. Я был не в состоянии носить такую тяжесть, на голодный желудок и просохшее горло. Но если я остановлюсь — то меня забьют хлыстами и палками. Отнесут обратно в палатку и оставят умирать, пока Барнаба будет делать за меня всю работу. Я не хотел подвести её. Мне нужно было терпеть и сражаться, даже когда во мне не будет сил. Однако Барнаба не оставила меня без помощи. Она помогала мне со всем, что давалось мне с трудом. Ломала свою маску кроткого и слабого существа, перенося добытую древесину на своих плечах, пока я — неспешно и с передышками, валил и разрубал деревья в её отсутствие. Если же мы хотели пить — мы пили из луж. Если мы были голодны — жевали листву или найденные ягоды. Одна только Барнаба знала, как держать себя в норме. И если бы не её знания — я бы не прожил до следующего дня. Я с трудом мог набраться сил после столь тяжкого трудового дня. Ночь для меня была болезненной и холодной… но я пережил её. Барнаба даже поделилась со мной своим кувшином воды, дабы я мог восстановить своё тело, а не загубить его ещё больше своей жаждой. Я даже замечал её встревоженный взгляд, пока она наблюдала за моим дрожащим телом из теней, словно желая помочь мне ещё больше. Я же… Мне хватало такого объёма заботы. Хватало, чтобы выжить.***
На второй день нас увели в кухню таверны, дабы мы смогли подготовить всё к очередному "застолью". Это было превосходным шансом для меня. Возможность унести за собой что-либо. Что-нибудь, что поможет ускорить, уже готовый начаться, процесс подготовки. Даже если всё на кухне было, в основном, из дерева или грубого металла — я мог воспользоваться этим. Но, не смотря на возможность, я не стал рисковать. Я мало чего мог достигнуть деревянной вилкой или же ножом. А пытаться унести их с собой — это ещё более тяжкий риск, который я не могу принять на себя. Иначе меня могут наказать. Понять, чего я добиваюсь, и уничтожить мой план изменениями. Барнаба же знала о своих возможностях. О своих "плюсах" и "минусах". Ничто не мешало ей, в нужный момент, стащить один кусок ржаного хлеба с тарелки и, поправляя своё одеяние кухарки у самой шеи, припрятать добытое в ту же секунду. Я сам не мог поверить, как ловко она проводила весь этот фокус на глазах у людей. Как она притворялась и отводила их взгляды, не позволяя никому раскрыть свой истинный замысел. Я убедился в своей глупости в тот день. Понял, что поступил глупо, насмехаясь над её методами. Барнаба пользовалась достоинствами своего крепкого и, одновременно, "пышного" женского тела… и пользовалась ими умело. Один я, ничтожество, не был ни крепким, ни… "пышным". У моего тела не было никаких превосходств. Сплошные «минусы».***
По возвращению в клетку, я успел добыть всё, что мне было нужно. Повторил свой прошлый трюк и, под предлогом усталости, периодически падая на землю, смог забрать с собой два небольших камня. И один из них оказался кремнем — довольно острым и твёрдым. Самая настоящая, ценная находка! «Каков твой план?» — спрашивала меня Барнаба в моменты моей "работы", наблюдая за каждым моим движением. За каждым ударом и каждой, случайно высеченной, искрой, шире раскрывая свои рубиновые глаза в удивлении и интересе. Я бы мог сказать ей всё и с деталями, но мой замысел был вполне себе… очевиден. Зачем рассказывать о чём то, что ты собираешься испытывать прямо в этот час, когда тебя больше никто не должен потревожить? Вместо этого, с ехидной улыбкой, скалясь от играющей боли в теле и продолжая долбить камень о камень, я делился с ней своими мыслями. Прорехами, которые мне довелось заметить все дни своей работы на Тиллу. — «Верь или нет, Барбариска, но всё намного проще, чем я думал. Тилла совсем не следит за нами, не говоря уже про своих собственных людей, делая его абсолютным, "сто процентным" идиотом. Он даже не додумался очистить палатку от камней, когда я впервые тут оказался, и эта ошибка могла бы спасти тебя. Вот… ты же умеешь выживать, верно? Из чего ты сделаешь нож, если у тебя нет никаких инструментов под рукой? «Палки и камни?» — Её ответ не был самым точным, но и неверным назвать его было нельзя. Я видел, что она имела в виду, и кивнул ей в согласие. «Из камней, да. Ты ведь не будешь ползать по лесу в поисках металла, отковыривать его пальцами и плавить его на костре, верно?» — Вполне простой ход моих мыслей приближал Барнабу ближе к моему плану. Я же, продолжая аккуратно выбивать куски кремня камнем, задал ещё один вопрос: — «А теперь скажи мне… Как ты думаешь, из чего Тилла и его люди делали наконечники для стрел?» «Железо?» — Я покачал головой в отказ, делая круговые движения пальцами. Говорил ей этим жестом, чтобы она продолжала думать, но в «иную» сторону. И она, опустив голову и задумавшись, дрогнула пару раз ушами, выдав мне очередной ответ: — «Камни?» Её ответ был близок к правде. И потому, дабы не мучать её загадками, я показал ей добытый мною, кремень — Небольшой, чуть-чуть подбитый и с довольно острым кончиком, камушек чёрного оттенка, умещающийся в моей ладони. Я был уверен, что она видела его раннее, или же пользовалась им. «Кремень». — Ответил я ей с улыбкой, после чего продолжил долбить его камнем, оглядывая нужную мне сторону. — «В лесу его довольно трудно найти, но если постараться — ты сможешь сделать из него всё, что твоей душе угодно. Главное достать достаточно крупный кусок, а дальше — время и труд». Я был уверен в том, что говорю, хотя я до сих пор не мог вспомнить, откуда я узнал про всё это. Я мог винить в этом книги, телевизор, видеоигры… но что-то говорило мне, что я научился этому иных источников. От конкретных людей. К тому же заинтригованный взгляд Барнабы, пристально слушающей и наблюдающей за каждым моим движением, не позволял мне с головой погрузиться в этот бассейн размышлений. — «Я уверен — люди в деревне до сих пор пользуются кремнем. Они, возможно, до сих пор делают наконечники стрел из кремня… или же делали…» «Из стали сделаны они. Наточены умельцем. В колчане Тилла. Я видела их. Считала… Десяток. Может меньше». — Барнаба делилась со мной довольно интересной, и очень полезной информацией. Даже такой пустяк, как количество стрел в колчане Тилла, говорило о многом. — «Он делится ими. С людьми, охотниками. И они их не тратят. Ищут, если потеряна. Точат, если затуплена. Делают новую… если сломана». «Видишь, Барбариска, как всё получается?» — Даже когда я был уверен в том, что раскусил очередной секрет Тилла — Барнаба не понимала меня. Она слегка наклоняла голову в сторону, продолжая наблюдать за мной и «плодами» моей работы. Мне хватило посмотреть на неё лишь раз, как на моём лице появилась улыбка, а из губ вылетели очередные порции моих ценных мыслей:***
— «Я не знаю ничего об этом мире, но один лишь вид этой деревни рассказал мне всю её историю. Деревня бедна, Барбариска. Мы кормим жителей — "охотников" — добытым мясом лесных животных, и хлебом, сделанным из зерна. Купленного зерна. И у них нет ничего более, ни овощей, ни фруктов, ибо у них не хватает денег ни на то, ни на другое. Что на счёт Тилла… Ну, не буду судить его по одёжке, ибо я знаю одну важную вещь — он распоряжается всем в деревне. Работают и отдыхают, пьют и едят — по его велению. А значит новые стрелы — были его покупкой. Дорогой и необходимой, дабы быстрее и эффективнее охотиться. И если у него этих стрел не станет — деревня будет определённо голодать, пока он и его люди делают, или же покупают, новые, выискивая и до того редкий кремень для наконечников стрел». Да, я выпустил слишком много ненужных, в моей работе, деталей и похвастался своей дедукцией, но это лишь сыграло на чувствах моей слушательницы. Широко раскрыв глаза, она пыталась утрамбовать всё в своей голове. Понять истинный смысл моих слов и удивиться ещё сильнее. Но это был не конец, нет. Мне ещё было чем похвастаться: — «Плюс, этот мир далеко не продвинулся, исходя из всего увиденного мною. В деревне все пользуются луками, а не арбалетами или мушкетами. Ножами, а не катанами, световыми мечами или… не знаю, магией какой… Даже один взгляд на клетки, в которых мы сидим, довольно многое расскажет о ситуации снаружи. С одной стороны — да, прутья наших клеток деревянные. Крепкие и гибкие. Специально для подобной задачи. И укреплены они цепями и грубыми верёвками, которые даже зубами прогрызть сложно, не то что мечом». «Можно. Зубами и мечом. Но… мечом громко. А зубами — долго. Я пыталась. Поверь». — Барнаба поправила меня где-то в середине объяснений, но это лишь раскаляло моё желание раскрыть ей тайны, сокрытые в моей, полной лёгкой боли, голове: — «Ты права, но… Посмотри вокруг, Барбариска! Посмотри, что мы делаем, и с чем работаем! Мы сидим в деревянных клетках! Не в стальных, и не в каменных! Тут даже бетон ещё не придумали, не говоря уже про гвозди. И деревянные эти клетки держатся на тугих и очень прочных верёвках! Не на цепях или проволоке! Нас даже… закрывают на замок, что довольно прогрессивно с их стороны. Даже щели вблизи меньше сделали, дабы не подобрался никто. Обдумали попытку взлома, которая тоже возможна. И всё же…» Мне пришлось остановить свой звучный ход мыслей и проверить их "остроту". Мне довелось порезать себе палец, пока я затачивал кремень в своих руках… И именно это стало для меня знаком. Перемотав один конец последним оставшимся куском ткани, дабы не поцарапаться вновь, я решил опробовать свой новый инструмент. Барнаба стояла неподалёку, вжимаясь в прутья своей клетки и наблюдала, как я оглядываю прутья своей. Выбрав нижний угол — дальний от выхода из палатки и ближний к соседней клетке — я начал пилить верёвку, сковывающую «рёбра» моей клетки вместе. И, спустя пару минут, Барнаба увидела результат моих трудов: Толстая и прочная верёвка из… хрен знает чего, держалась на одном тонком, коротком волоске. Мне было достаточно дёрнуть за неё, и она порвётся. «Это потрясающе! Это великолепно!» — Она всё ещё пыталась сдерживать свой, полный счастья, голос, но даже её шёпот не мог скрыть всех громких чувств, накопленных в ней. Глаза её заблестели, руки прижались к груди, а сама Барнаба пыталась сдерживать весь объём радости в ней, прыгая с ноги на ногу. Сами тени танцевали вместе с ней от подобных новостей. — «Я рада, Человек. Рада как никогда! Ты — подарок судьбы. Спасение моё. Без тебя…» «Да-да-да. Не благодари меня. Я ещё ничего не сделал». — Мне пришлось её успокоить и утихомирить, пока она заливала меня благодарностями. Создание такого грубого и хрупкого ножа — лишь часть плана. Были и другие части, которые нам необходимо учесть: — «Послушай меня внимательно, Барбариска. Этот камушек — единственный ключ отсюда. Им тебе нужно разрезать верёвки в двух верхних углах клетки. Со стороны, что подальше от входа. Режь их частично. Оставь их держаться на паре ниток и поверни прочь, чтобы никто не заметил. Если вдруг сломается или затупится — найдём новый. Заточу, обмотаю и продолжишь. Всё ясно?» Барнаба была так завлечена идеей побега, что запомнила каждое моё слово. Каждая деталь была ей ясна и понятна. Ей оставалось только подобрать подходящий промежуток времени для всего этого и начать рубить свой путь к свободе. Однако, перед тем, как забрать у меня кремень — Барнаба взглянула мне в глаза. Показывала мне лёгкий страх, сокрытый в них. Она спросила меня, аккуратно и тихо: — «Как же ты? Где твой кремень?» Это тоже было частью моего плана, как я ей и говорил. С лёгкой улыбкой, я положил кремень в её гладкую, шерстяную ладонь и, сжимая её пальцы в кулак, уверил: — «Всё продумано, Барбариска. Поверь мне».