***
Я делал всё, о чём просила меня Барнаба. Я учил её тому, что знал, общался с ней на интересные ей темы и пытался узнать её лучше с каждым новым днём. Я научился видеть очертания её лица в темноте. Разглядывать ту маску, которую я привык видеть, и читать её эмоции. Я видел, какой нетерпеливой она была. Как она желала, где то внутри себя, покинуть свою клетку, и как можно скорее. И я не один видел изменения в ней… В самый неподходящий момент, Тилла начал подозревать что-то. В середине дня, на третий или четвёртый день, он всё же решил зайти в палатку. Взглянуть на наши клетки, вместе со своими прислужниками. Найти что-нибудь, что оправдает его подозрения. Мысль о возможном обыске пугала меня. Даже когда этот обыск всё же случился – я не мог найти себе покоя. Моё тело дрожало бесконтрольно, пока люди Тилла бродили в наших, с Барнабой, клетках. И всё их внимание было обращено, в основном, на ценный трофей Тиллы. Он осматривал её клетку лично. Ходил из угла в угол, иногда падая на дно, что-то вынюхивая. Пытался найти хоть что-то, что не смогли найти его люди, дабы в лишний раз показать свою правоту всем вокруг. И он судил своё продвижение не только по запаху, но и по нашим лицам. В основном, он видел лишь наше нарастающее отвращение. Единственное, что он сумел найти своим чутьём – это выгребную ямку Барнабы, прикрытую горкой земли. «Га-ах… Помёт один». – Высказался он тихо, недовольно, вытирая свой нос рукавом. Он не стал искать что-либо ещё в клетке Барнабы после, и его решение меня более-менее радовало. Однако он покинул лишь клетку, но не палатку. Не покинул нас. Он сомкнулся глазами со своей "добычей". Провёлся по шерсти Барнабы. По её щеке и шее, наблюдая, как она неспешно пыталась отвернуться от его рук, с терпеливым, недовольным оскалом. В его уме даже прошла мысль наказать её пощёчиной… но даже когда он посмел поднять руку, наблюдая за реакцией Барнабы – ничего не произошло. Он поспешно отпустил её спустя секунды, сделал шаг в мою сторону и, задумчиво оглядывая нас обоих, начал обвинять нас. Обвинять нас в обманах и тайнах: - «С панталыку сбили своим негожеством! Оба! Что та егоза, что этот… Леший-изгой. Бякаете, слыхал. Древню бутусите ночами. Ватажитесь да жандобитесь! Кумекаете, коли могёте, поди? А я сам кумекать горазд. Накумекал, что фиглей берёте, балбесы! Что мочи у Дремучей – обилие! То бишь - на всё гораздая она! И молвить, и работать, и лук держать, поди! Надысь видел… мощь твою, Дремучая! Как жандобишься над Лешим, аки мать егоная! Как успеваешь прихериться недотёпой немой! В миг! Ну ничё… Горазда бушь, при мне, молвить. Влеготку обучу! Пошибом древним! Утеряешь кураж свой, уверенна будь». Его слова, как и обычно, лишь резали мои уши своим неотточенным смыслом. Что бы не говорил Тилла – всё пролетало мимо. Барнаба даже не вздрогнула под его напором, а я продолжал молчать вместе с ней, обдумывая смысл его… "тантрума". Не услышав ничего в ответ, Тилла бросил свои попытки поймать нас на «горячем». Он, как и его люди, не увидели ничего стоящего в наших клетках… Однако они были близки. Барнаба поступила умно, припрятав кремень рядом со своей выгребной ямой. Никто не захочет копаться вокруг да около чьих либо испражнений. Порезанные верёвки же нельзя было скрыть так же легко, как камни или еду с тряпьём, но наши старания всё же смогли дать результат. Всё, что я смог придумать – это прикрыть необходимые места светлыми кусками ткани, а Барнаба, стараясь окрасить тряпки в нужный цвет всем, что подалось под руку, обвязывала их вокруг порезанных верёвок. Замаскировать их как можно идеальнее не было возможностью, но этого хватило, чтобы укрыть наши деяния от чужих глаз. К тому же не все решались осмотреть клетки со всех возможных сторон, что играло нам на пользу. А будь они умнее и внимательнее – наши уловки не сработали бы. Всё обошлось, к счастью.***
Ночь «пренедельника» была особенно тревожной для нас обоих. Мой план и её старания должны были оправдаться следующей ночью, если Тилла не удумает проверить нас вновь, или же поставить человека на караул. Я ожидал подвоха. Удара в спину. Ожидал провала своего плана и обдумывал причину… но Барнаба была уверенна во мне. Доверяла моей дурной голове и мечтала о свободе, даже не скрывая этого. «Скоро я узнаю. Ответы на вопросы. Цел ли дом мой? Что в поле стоит? Что с чадом моим? И любимым моим? Смогу ли я? Найти новую семью? Если они… забыли меня». – Не важно, какие мысли выходили изо рта Барнабы – она была возбуждена скорым финалом. Побегом. Свободой, которую она так сильно старалась заслужить. Даже в её шёпоте, практически неразличимым, был слышен восторг: - «Что случится далее? Куда пойдёт Кроха?» Несколько секунд я не мог понять, кого она прозвала "Крохой". Ждал продолжения её списка вопросом, прислушиваясь к нарастающей тишине. И в середине ожидания – я обернулся. Взглянул в её прикрытые, но все ещё горящие от нетерпения, глаза, на ряд с лёгкой улыбкой. - «Эм… Кро-оха?» «Тебя это смущает? Как я назвала тебя? Окликнула?» - Её вопросы запутали меня. Заставили чуть приоткрыть глаза, в размышлениях и удивлении… и своей реакцией я развлекал Барнабу, заставив её тихо хихикнуть… от умиления, или же стеснения. – «Я придумала его. Совсем недавно. Мне понравилось оно. Звучит мило». «А что дало тебе идею назвать меня… Крохой?» - Мой вопрос был ожидаем. Барнаба знала на него ответ и собиралась поделиться им со мною, даже если я решусь промолчать, медленно поворачиваясь на спину: - «Ты очень молод. Слаб, но умён. Моложе всех вокруг. На десятки лет, возможно. Мне ты кажешься… мальчиком. Ребёнком, возможно. Всех людей. Вижу я… такими. Потому, не злись. Не сочти за шутку». Странно, что она решила выдать мне подобную кличку именно в этот момент, а не днями раннее. Сейчас же она будет бессмысленной, ибо мы можем не встретиться вновь после побега. Кто знает… «Это называется "Око за око", Барбариска. Я называю тебя своим глупым прозвищем, а ты – своим. Всё честно». – Эти слова были моим согласием. Моей причиной взять на себя её глупую кличку. К тому же мне не хотелось спрашивать её возраст, раз уж к этому шла наша тема. Сами знаете: Спрашивать женщин об их возрасте, или весе – не самый культурный ход. «Око за око…» - Повторила она в улыбке, задумавшись о чём-то своём. Позволила молчанию окутать наши клетки вновь, поднимая свой кремень и рассматривая его в своих пальцах. Её мысли о побеге не давали ей успокоиться и уснуть, но я… у меня не было сил на общение. Не было сил держать глаза открытыми. Молчание стало моим одеялом, и я уснул, ожидая нового утра.***
Новый день был не самым тяжким… но и приятным его было сложно назвать. Тилла обдумывал свои планы, пока мы чистили выгребную яму возле одной из изб. Он готовился отправиться в ближайший город, собирая себя и пару своих людей в поездку. Снаряжал лошадей, выкладывал всё необходимое на продажу в телегу и пытался обдумать свой выбор как можно тщательнее. Я видел по его лицу – он не мог определиться, ехать или нет. Подозревал что-то. Заражал себя и остальных своей паранойей. Его окончательное решение могло повлиять на наш побег, если я ничего не смогу сделать. «Да ну вас всех в жопу! Сами гребите свои экскременты!» - Я начал бунтовать. Своевольно и спонтанно. Пытался привлечь на себя внимание, даже когда Барнаба пыталась меня остановить. Люди Тилла в тот же миг пытались заставить меня работать, но кроме как кричать и бить меня – они ничего более не умели. Тилла вскоре сам присоединился к ним, в попытке укротить меня. - «Ты чего распоясался то, Леший? Выдень ещё! Работай! Или те урок нужен? Девку твою – дремучую – я всегда лупить горазд». «Н-не в этот раз, Тилла. У тебя кишка не такая толстая, как кажется. Никчёмный ты… Ничтожество. Только кажешься бугаём таким. На словах – Лев Толстой». – Я уже чувствовал, как Тилла тянулся к своей «драгоценной добыче», выкапывающей его говно и помои из ямы. Видел, как его пальцы играли на рукоятке ножа, дожидаясь момента. Но я не позволил ему. Я одолел страх в себе на мгновение, проведя своими грязными руками по его нагруднику. Заодно я посмел поставить ему ультиматум, зная свои шансы на успех: - «А тронешь свой самый ценный приз ещё раз – останешься ни с чем. Лучше убей меня, пока у тебя шанс есть». Мои слова и действия не развеселили Тилла. Первое, что он сделал – это ударил меня кулаком. В лицо. Положил на землю со звенящей болью в голове, не дававшей мне сообразить, что произошло. Но оклематься я смог вовремя, с подкашивающимися коленями поднимаясь с земли. Он хотел схватить Барнабу, но я напомнил ему о себе. Бросил в него грязью и крикнул, сдерживая страх в горле: - «Т-т-троне-е… Остан-нешься н-н-ни с чем!» Я боялся за три вещи в этот момент: За свой план, за Барнабу, и, конечно же, за свою собственную шкуру. И эти три боязни, три страха, смешались в один, вставая в моём горле одним большим комом. Одной огромной гирей, прижимающей меня к полу. Неизвестно, сделал ли я ошибку столь рискованным ходом, но теперь… я не мог ничего изменить. Не мог повернуть назад и исправить свои ошибки. Я должен был потерять что-то сейчас… И потеря была не самой ценной. Гнев Тилла невозможно было не заметить. Он бросил всё, что делал, и направился к тележке, приказывая людям «разгрузить колымагу» и бросить нас обратно в клетки. А после, не дав мне возможности подняться на ноги – Тилла вторгнулся в палатку и открыл мою клетку, избивая меня и покрывая всяческими грубыми, непонятными мне, словами. Бил со всей силы, не зная пощады милосердия. С желанием убить, возможно. Наказание настигло и Барнабу, но она чувствовала намного меньше боли, чем я. Тилла пытался прижать её к клетке, с неизвестно какими мыслями на уме, но она быстро укусила ту руку, что держала её. Эта же рука и ударила её по лицу. Возможно, с той же силой, что и меня. Однако Барнаба не пала без сознания. Она даже не пала на колени. Она смогла выстоять удар, ожидая от Тиллы последующие. Даже с мутнеющим взглядом я видел – она была готова напасть. Одного её взгляда хватило, чтобы он покинул клетку, не испытывая свою удачу в драке с запертым зверем. «Ох, завтра я вас баять буду. Век не забудете!» - Кричал он на всю клетку, хохоча, словно маньяк. Насмехался, стуча кулаком по моей клетке, и покинул нас, не утихая. Только когда смех Тилла затих и исчез – моя соседка по клетке, забыв про всё, вцепилась в прутья, с ужасом наблюдая за моими кровоточащими ранами и чернеющими ссадинами, шепча с лёгким хрипом: - «Зачем? Чем ты думал?» «Гол… Го-оловой, Барб-бариска...» - Мой ответ никак не утихомирил её, а моя уверенная улыбка, на пару с моими попытками подняться, встревожили её ещё больше. И я прикрыл глаза, уверяя её: - «Это было… н-необходимо. Довер-рься… мне».***
Я несколько раз терял сознание, или же засыпал, сам того не понимая. Возможно, после побоев я всё же что-то себе повредил. Если во всём виновата моя глупость – это даже лучше. Я достиг вершины своего плана. Был готов увидеть побег Барнабы, и посмеяться над лицом Тиллы следующим утром… прямо перед тем, как он ударит меня в печень своим ножом и не распотрошит прямо у всех на глазах. Знахарь навестил нас вновь, и с недовольным взглядом вошёл прямо в мою клетку, выливая целое ведро воды на моё окровавленное, дрожащее тело. Он не боялся, что я проснусь, нет. Я был без сил. Он видел это. Знал. А после, поставив ведро прямо возле моих ног – покинул и клетку, и палатку. Молчаливо и неспешно. Неизвестно, о чём думал он. Неизвестно, что чувствовал. Всё, что я мог чувствовать к нему, однако – неприязнь. Ибо это лицо я увидел в первый же свой день… и это лицо я возненавидел. Это не изменится, пока он не извиниться передо мной, не падёт ниц, не откроет мою клетку и не выпустит меня на волю. «Человек. Кроха! Очнись!» - Волнение Барнабы чувствовалось даже в её руках. Пока я пытался подняться сквозь боль и усталость – она, аккуратно толкая меня в плечи, прижималась лицом и грудью к прутьям, пытаясь пробудить меня своим тревожным шёпотом. – «Потерпи! Ещё немного! Ты ско-» «Идёт по плану, Барбариска…» - Я не мог убедить её. Не мог успокоить своим усталым, полным боли, хриплым голосом. Даже когда я пытался подняться, я не мог не показать своего оскала. «Нужно очнуться! Нужно… постараться! Ты не трогал. Твои верёвки. Путь заперт!» - Ни с того, ни с сего, Барнаба начала паниковать. Искать кремень и тянуться к углам моей клетки, дабы перерезать верёвки, связывающие их – «Я помогу! Я срежу-» - «Я не со... бираюсь бежать!» Я чуть было не прервал нашу святую тишину. Перейди я на настоящий крик, а не охрипни – всё бы рухнуло. Весь мой план. Вся наша подготовка. Пока я пытался откашляться и вернуть свой голос – Барнаба застыла. Схватилась за прутья клетки и зацепила свой взгляд на мне. «Почему… Ведь… Но…» - Она не могла подобрать слов в частых вздохах. Моё признание было для неё непредвиденным. Незримым. Она даже не осознавала, что я совсем не готовился к побегу. И я уверил её вновь: - «Всё в норме, Барбариска. Я… в этом мире чужой и ничего не знаю. К тому же, сейчас… Да и вообще, я тебе только обузой буду». Она не понимала меня. Не понимала причин, слов, намёков. Даже когда я объяснил ей весь свой план в деталях днями раннее – она не смогла расставить всё по полочкам и понять, что он был рассчитан только на неё и не на кого более. - «Нет! Я могу-» «Послушай!» - Как и она, я начинал выходить из себя. Начинал терять себя в эмоциях. И если ничего сейчас не изменится и не проясниться… если мы не достигнем соглашения – всё может рухнуть. Мне пришлось встать на колени и, схватившись за прутья, объяснить ей всё как можно проще. Дать ей знать, что делать. Успокоить себя… и её, пока у меня ещё были силы стерпеть эмоции и боль: - «Я… чужой здесь. Мне нечего делать… Некуда идти. К тому же… я появился тут из-за своей же… глупости. Сам пожелал помереть и сам оказался в клетке из-за этого желания. Я... не хочу жить, Барнаба. Пойми. Я уже давно перестал держаться за жизнь, и хвататься за неё вновь уже поздно». Я говорил слишком много ненужного шлака. Превращал ситуацию в клише-сценарий любого драматично-романтического чтива. Заставлял её мотать головой, стараясь сдержать не только, накапливающуюся в горле, горечь, но и слёзы. Слишком уж она привязалась ко мне за несколько дней… как и я. - «Барбариска… Тебе нужно идти. Чем дольше ты тут сидишь – тем быстрее тебя найдёт Тилла следующим утром. Еду, которую ты собрала, тебе хватит на день… может два. Воду ты знаешь, где достать. И пока ты в лесу – нужно двигаться. Он ведь… не безграничен верно? А там уже, как выберешься…» «Я знаю! Ты…» - На короткий момент, я смог услышать её приятный, негромкий голос. Она едва-едва держала себя в руках, дабы не зареветь. Моя же собственная наивность… привязанность к этой странной леди, которую я едва-едва знаю, терзала нас обоих. Даже после прошлой жизни… я ничему не научился… «Твой побег… Он ещё возможен. Дождись момента. Возьми лук и стрелы. Брось вызов. За свободу свою. Найди храбрость. Найди силу. Не бойся зверя». – Не знаю зачем, но она поделилась со мной довольно странной тайной. Неразгаданную мною возможность сбежать, которую я вряд ли предприму. Я даже не успел задать вопроса: «Зачем?», как она прочитала мою мысль, ответив с искривлённой улыбкой: - «Око за око. Всё честно».***
Я решил отвернуться, дабы не мешать её побегу, но Барнаба… Она коснулась свой шерстяной рукой моей шеи. Заставила меня остановиться, поворачивая мою голову к себе. Неизвестно, что она собиралась делать, но даже её слёзы в этот момент - высохли в миг. Исчезли в, сливающейся с тенями, чёрной шерсти. Она с лёгкой улыбкой водила пальцами по моим щекам, бровям, подбородку… по всему, до чего можно было дотронуться. «Я благодарна тебе. За всё. За каждый день. Я не забуду… лица твоего. Доброты твоей. Всегда буду помнить. Никогда… не забуду». – Вновь она начала осыпать меня благодарностями, не давая мне возможности отказаться от них. Точнее… я не мог отказаться. Не мог сказать слова. Она ведь желала мне только добра… а его в этом мире не так уж и много. Вскоре, она прошлась своими пальцами по моей щеке в последний раз, не отрывая от меня своего тёплого взгляда. Прижала руки свои к груди, словно пытаясь удержать своё сердце на месте, шептала: - «За жизнь схватиться… ещё не поздно. Верь в себя, Кроха. Везде и всюду. Верь… И мы встретимся. Вновь. Я клянусь тебе. В этом». Только её пожелания растворились в тишине и мраке – Барнаба аккуратно раскрыла свой рот, показав мне свои острые, как у пилы, зубы. Её дыхание учащалось, пока она, выпуская клубы пара и тяжело дыша, осматривала верёвки, удерживающие «задние» прутья своей клетки. Осматривала стену, что была готова рухнуть перед ней. И после, отойдя от неё, она сделала свой финальный, глубокий вздох. Губы сомкнулись в момент, а зубы стукнули друг о друга. Тело ринулось в сторону! Прыгнуло, сливаясь догоняющими тенями… и клетка хрустнула под её напором! Барнаба врезалась в стену своей клетки коленями и, вцепившись в неё руками, наблюдала, как она падает вперёд, вместе со стеной, удерживающей её в заточении, пока концы прутьев царапали и резали ткани палатки. Приземлившись на землю, она впилась кремнем в палатку и моментально провела им от края до края, разрезав в ней огромную, зияющую дыру. А после – осветив меня светом своих, ярко сияющих в лунном свете, глаз – исчезла в тенях, тихо, без единого шороха. Слилась с тенями ночи и испарилась, словно она была лишь сном… или видением.***
Всю ночь я не мог уснуть. Я терпел дикую боль в своём теле… и не мог смыть со своего лица улыбки. Я смог помочь другу по беде. Помог сбежать кому-то. И я чувствовал себя так, словно я годами подготавливал свой дерьмовый, довольно простой до кретинизма, план. Сбежать из клетки… Даже мои синяки смеялись вместе со мной. Но что ещё смешнее… - «Вот тепереча-а…» Знахарь вошёл внутрь с широкой улыбкой. Увидел весь кошмар соседней клетки. Наблюдал за тем, как огромная брешь в палатке хлопала ему в знак приветствия и махала ему рваными тканями. И его улыбка передавалась мне. Я наполнялся радостью и смехом, наблюдая за его лицом, полным ужаса. Глазами, полными неверия. И пока горе-тюремщик выбегал из палатки с дикими криками – я наполнял свою палатку громким смехом и кашлем, что, вскоре, вылетали из дыры наружу. Жители деревни, от мала до велика, собирались вокруг моей палатки. Наблюдали за моей искривлённой улыбкой и мешками под моими, наполненными кровью, глазами. Пытались заглянуть внутрь и, с удивлением в глазах, переглядывались. Ненавидели ли они меня, или же я им был безразличен… Мне они не были интересны. Ни один из них не зацеплял моего внимания. Я ждал только одного человека, и его одного я хотел увидеть. И он пришёл… последним. Тилла расталкивал всех собравшихся у палатки. Кричал что есть мочи на своих людей, пытаясь разогнать небольшую толпу, окружившую палатку. Он не сразу осознал, сколько сил потерял, раскидывая всех людей у входа в палатку… когда увидел "задний", более свободный и заметный, вход. Я видел, как его глаза бешено двигались из стороны в сторону, вверх и вниз, не в состоянии сконцентрироваться на одной вещи. Меня это забавляло. Мой смех был для Тилла солью, что сыпалась на уже давно открытую рану. Всё, что у него осталось – это моё избитое, немое от холода, тело. И ничего более. Другими словами – он остался ни с чем. - «А я… кхах… говорил тебя, Тилла…» У меня не особо получилось вывести Тилла из себя. Невозможно было добавить больше капель в переполненный кувшин гнева. Вместо того, чтобы избавиться от меня прямо на месте – Тилла выпустил свой гнев на дверь пустой, поломанной клетки, вырывая её «с петель». Он не особо навредил конструкции своими взбухшими ручками, лишь показывая мне, и всем наблюдающим, свою мизерность. С громким рыком, хватаясь за всё, что попадалось под руку, он покинул палатку. В яростной спешке, добавлю! Я мог услышать его гневный тон, не важно, в какой части деревни он находился. А что я? Я остался лежать в своей клетке. Мёрзнуть и медленно терять контроль над собой, отдавая своё тело либо «объятьям Морфея», либо косе Смерти. Однако на душе… я всё ещё чувствовал приятный, тёплый осадок. Я чувствовал… гордость…