Презренная

Огонь стремительно распространяется по сторонам, пожирая все вокруг и заключая ее в смертельное кольцо. Дым валит клубнями, застилает серой, плотной пеленой глаза, пока не остается ничего, кроме темноты. Бьет по легких, отнимая последние остатки кислорода. Она задыхается, истошно кашляет, пытаясь избавиться от жжения и дыма, наполнивших легкие. И просыпается. Мэй резко распахнула глаза и, с новой волной раскашлявшись, резко присела, что тут же отозвалось ужасным головокружение и потемнением в глазах — девушка схватилась за стену и тем самым осталась в сидячем положении. Приступ кашля отступил, и теперь она наконец смогла отдышаться и утереть проступившие от резкого напряжения во всем теле слезы. Мэй огляделась: она была в своей комнате в логове Шреддера. Переведя взгляд на свои ноги, куноичи увидела, что те были забинтованы к низу. В самых худших догадках она попробовала пошевелить им — благо, те были целы и все обошлось без, как она уже успела подумать, переломов; зато она тут же почувствовала неприятное жжение. Должно быть, то были ожоги. Мэй внезапно почувствовала саднящее ощущение в горле — очевидно, это были последствия того, что она надышалась дымом, — и тут же поняла, что ей нужно срочно выпить воды. На столе так и осталась стоять бутылка содовой (в голове Мэй, тем временем, на мгновение пронесся вопрос, сколько она провела в бессознательном состоянии), и куноичи, осторожно встав на ноги — она чувствовала некоторую слабость во всем теле, — побрела за ней. Каждый шаг отдавался жжением в перебинтованных местах, но со временем оно исчезло, либо же она успела к нему привыкнуть. Усевшись на стул, девушка схватила бутылку, и быстро опустошила как минимум половину ее содержимого, чувствуя облегчение по мере того, как невыносимая сухость в горле начинала отступать. Устало откинувшись на спинку стула, Мэй стала размышлять. Сколько прошло времени? Как она здесь оказалась? Что сказал на все это Шреддер? Сердце охватило тревожное чувство. Она так расхваливала свой план, обещала успех и победу, и что в итоге? Она проиграла. Она сама чуть не умерла в огне. В гневе куноичи спихнула стоящую на столе кружку — та врезалась в стену и разбилась вдребезги. Тяжело вздохнув, Мэй поднялась, решив поискать себе занятие. Видеть кого-либо она вряд ли сейчас хотела, да и ей нужно было некоторое время, чтобы отойти от всего случившегося. Осмотрев всю свою комнату, Мэй нашла старую книгу о японской мифологии. Помнится, как-то она зачитала ее до дыр — перечитывала далеко не один раз и знала многие истории, что в ней хранились. Не то, чтобы Мэй хотела вновь к этому возвращаться, но столь ненавистная скука не давала ей выбора. И все же со временем это перестало быть просто сражение со скукой: куноичи порядком зачиталась, вновь погружаясь в этот удивительный мир мифов, некогда ею так любимый. Из полной сконцентрированности на тексте ее вырвал скрип двери — девушка захлопнула книгу, спрятав ее под подушку, и посмотрела на вошедшую Карай. Лицо той исказилось в радостном удивлении. — Мэй, — радостно произнесла куноичи, закрывая за собой дверь, — ты очнулась! — Карай присела рядом с подругой, откладывая баночку с обрабатывающим средством и бинты, что она принесла с собой, в сторону. — Как ты? — с искренним беспокойством спросила девушка. — Жива, как видишь, — пожав плечами, в привычной саркастичной манере отозвалась Мэй. Ей совсем не хотелось показывать то, что она все еще чувствовала слабость. — Стокман сказал, тебе с этим повезло, — Мэй поморщилась от мысли о том, что он, возможно, трогал ее своими мерзкими мушиными лапами. — Ты получила сильное отравление. Мэй не нашлась с ответом. Ее только что поставили перед фактом о том, что она была на волоске от смерти, — как она должна на это реагировать. — Ну, я тварь живучая, — девушка усмехнулась. Хватило ее только на такой ответ. Немного поразмыслив, куноичи решила обсудить более интересующие ее вопросы. — Сколько я тут провалялась? — Ты была без сознания три дня, — ответила Карай. — Сегодня пошел бы четвертый. — И… — Мэй замялась, волнительно закусив внутреннюю стороны губы, — что сказал Шреддер? Я провалилась, — категорично подвела куноичи. — Он был зол, но остался доволен, — Мэй перевела на Карай вопросительный взгляд. — Сказал, что была хорошая попытка, — она поджала губы. Да, в словах дочери Шреддера не было ничего оскорбительного и жалящего — лишь искренность по отношению к подруге, но Мэй отчего-то слышала некоторую насмешку. Ее, конечно же, не существовало, но она чувствовала ее на подсознательном уровне. Мэй нахмурилась, что не укрылось от внимания Карай. — Ты чуть не погибла. Шреддер может и одержим местью и готов сделать все для того, чтобы ее добиться, но… он растил нас. Мы ему дороги. И ты в том числе. Карай потупила взгляд, чувствуя невероятную тяжесть на душе. Она сомневалась в том, что она дочь Шреддера, и начинала сомневаться в его любви и заботе. Сомнения пожирали ее изнутри. И Карай казалось, что утешая Мэй такими словами, она грязно лжет. Лжет подруге и самой себе. Но в то же время сердце упорно отметало мысль о том, что ее ограждали от правды все эти годы. Сомнения, сомнения, сомнения… — Нужно поменять бинты, — сказала Карай, потянувшись за предметами на тумбочке. Мэй не дала ей этого сделать: резким движением она взяла все в свои руки. — Я могу сделать это сама, — угрюмо отозвалась Мэй и, вытянув правую ногу, принялась осторожно разматывать старую повязку. Вопреки всем ее ожиданиям, ожоги оказались не столь критичными: размеры их были небольшими, а оставшиеся ранки уже затянулись бордовой коркой. Мэй аккуратно промыла красную кожу вокруг ожога хлоргексидином и замотала все новыми, чистыми бинтами. То же самое она проделала и с левой ногой. Тяжело вздохнув, Мэй вручила старые бинты Карай, и сонным голосом протянула: — Я устала. — Что ж, — Карай поднялась с кровати, — отдыхай. Не буду мешать, — куноичи улыбнулась напоследок и покинула комнату Мэй. Едва она только скрылась за дверью, и радость на лице угасла.

***

Для полного восстановления после всего произошедшего Мэй потребовалось еще чуть меньше недели. Последствия отравления организма, такие как слабость и головные боли, полностью исчезли, позволив девушке наконец возобновить тренировки и привести себя в форму, которую она рисковала утратить за, как казалось ей, не привыкшей к такой пассивности, бесконечно длящимся лечением. Раны также заживали — корка, покрывавшая ожоги, в большинстве своем отпала, оставляя под собой розоватую кожицу, что должна была отгрубеть, посветлеть и превратиться в шрамы. Впрочем, Мэй это не волновало от слова со всеми. Шрамы — это свидетельство схватки, это история, написанная на коже. Шреддер, тем временем, решил несколько приостановиться со своими планами, касающимися захвата черепах. Его гнев, вызванный позорным проигрышем Сплинтеру, несколько поубавился, и теперь лидер Клана Фут смог вернуться к прежнему хладнокровному образу мышление, не приходя в раздражение от одной мысли о крысином сенсее. Нет — ненависть никуда не исчезла, она стала только сильнее; но исчез гнев, который мешал возможностям, что открывало чувство ненависти. Но все его хладнокровие исчезло в один дождливый, холодный вечер, когда серебряные молнии разрывали небо на куски, оставляя на нем яркие трещины. Карай, стоящая подле него, с печальной задумчивостью вглядывалась в фотографию своей матери. От глаз Шреддера это не укрылось: оторвавшись от созерцания бушующей, но столь имя любимой мрачной погоды, он подошел к девушке и открыто спросил: — Что тебя так тревожит, Карай? — Я хочу знать правду, — твердо заявила куноичи. — Правду о моей матери, — категоричный, несколько агрессивный настрой Карай ввели Шреддера в некоторое недоумение, — и Сплинтере, — лидер Клана Фут подозрительно прищурился. Что-то в тоне ее голоса определённо ему не нравилось, но он предпочел скрыть это, ответив то же, что отвечал ей на протяжении всей жизни: — Ты знаешь правду, дочь, — он намеренно сделал акцент на последнем слове. — Хамато Йоши лишил тебя матери. Карай собиралась высказаться в ответ, но ее прервал грохот распахнувшихся дверей: в зал, потрёпанный, тяжело дышащий то ли от усталости, то ли от гнева, завалился Тигриный Коготь. И Шреддер, и его дочь застыли в безмолвном изумлении. — Я вернулся, — прорычал тигр: голос его был преисполнен злобой и некоторой… насмешкой. Да, пожалуй, он насмехался над тем, как все сложилось: его попытались сослать на тот свет, но вот здесь — целый, невредим, и готов мстить за все свершенное. — Тигриный Коготь… — произнес Шреддер, оценочно оглядывая мутанта. Определённо, он выглядел хуже прежнего: краешек левого уха отсутствовал, как и правый глаз, который тот спрятал под черной повязкой. — Но, — встряла Карай, — тебя ведь проглотил огромный инопланетный червь, — девушка, не в силах как-то выразить весь свой спектр эмоций — от удивления, до негодования, — развела руками. — И ты поверила, что эта тварь сломила мою ненависть? — с едкой насмешкой отозвался Тигриный Коготь. — Ненависть… — медленно протянул он, — она помогла мне выжить. Я сумел вырваться из чрева кротодрогона, — поведал мутант, неспешно проходя в сторону трона Шреддера. — Я бился с армией кренгов на полях чужих миров, где слабые сходили с ума. И вот наконец я вернулся к своим недругам, — Тигриный Коготь, демонстрируя всю накопившуюся в нем злобу, порычал, и присел на одной колено перед Шреддером. — И я пришел мстить моему врагу Сплинтеру и его отвратительным рептилиям. И тем, — добавил он с особенной ненавистью, — кто упрятал меня в мерзкое чрево червя. — Я исполню твое желание, — отозвался Шреддер, быстро заражаясь настроению Тигриного Когтя. Его рассказ в один момент разрушил все то хладнокровие, что успело установится внутри лидера Клана Фут. — Что? — встрянула Карай с явным негодованием. — Это он виноват в том, что черепахи до сих пор живы и здоровы! — Карай, — Шреддер пропустил слова куноичи мимо ушей. Сейчас им снова овладел иррациональный гнев. И он вновь возжелал немедленно устранить его причину. — Ты пойдешь с Тигриным Когтем и уничтожишь Сплинтера и черепах любой ценой.

***

Ксевер и Брэдфорд замерли перед дверями тренировочного зала в усердных размышлениях. Новость о возвращении Тигриного Когтя не обошла их стороной — напротив, о, фактически, его восстании из мертвых они узнали в первые же минуты после того, как это случилось. Сначала они не поверили: в конце концов, мутанты собственными глазами видел, как Сплинтер толкнул их прямиком в пасть вырвавшегося из-под земли червя. Видели его острые, огромные зубы, мясистый язык, слышали звериный рев — монстр производил впечатление существа смертносного, и то, что Тигриный Коготь, попав в него желудок, станет трупом, казалось очевидным. Мало кто выжил бы после такого. Но, видимо, Тигриный Коготь был в числе тех, кто составил меньший процент. Сейчас же встал другой вопрос: как сообщить об этом Мэй? То, что куноичи цепко держится за место подле Шреддера, видно невооруженным глазом, и в живучести и целеустремленности она ни капли не уступает Тигриному Когтю. Она будет бороться; но, что куда важнее, она будет гневаться. Злость толкала Мэй на по-настоящему жестокие поступки: именно под ее влиянием, в купе с разочарованностью, она все-таки обратила Стокмана в мутанта. И он стал огромной, в крайней степени отвратительной мухой. Не то, чтобы Брэдфорд и Ксевер боялись девчонки, но… в некотором напряжении данная ситуация их все же держала. Рыба-мутант махнул рукой, ссылаясь на то, что он не мягкотелый трус, и с уверенностью распахнул двери. Первым, что они увидели, был сильный удар по боксерской груше — та широко раскачалась и едва не свалилась с креплений. Мда… определенно вселяет спокойствие. Увидев пришедших мутантов, Мэй тут же оторвалась от своего дела и поставила руки на пояс, посмотрев на Брэдфорда и Ксевера. Те быстро переглянулись, как бы ища друг в друге поддержки. — Что-то случилось? — выжидающе спросила куноичи и замолчала, с прищуром покосившись на мутантов. — Понимаешь… — начал Ксевер, постукивая когтями указательных пальцев друг о друга, — Тигриный Коготь вернулся, — брови куноичи взлетели вверх, а на ее лице тут же отразилась всевозможные оттенков эмоций: он удивления, до глубочайшего гнева. — Что?! — воскликнула Мэй. Тон ее голоса был столь же неоднозначен и многогранен. — Это правда, — уверенно подтвердил Брэдфорд. — Он вернулся, лишенный левого глаза. Мэй растерянно, отдаваясь нахлынувшим эмоциям, забегала глазами из стороны в сторону. Осознание того, что будет дальше, пришло к ней быстро, пробило, словно стрела. — Где сейчас эта гадкая ободранная кошка? — мрачно процедила куноичи. Огонь, пылающий в карих глазах, говорил о ее намерениях. — Шреддер отправил его и Карай на задание, — без утайки признался Брэдфорд. — Он поручил им найти и схватить черепах. Шреддер отправил Карай и Тигриного Когтя. Напрочь позабыв о ней. О той, кто едва не отдала жизнь ради его великих планов. Ради его мести. Ради него. Все эти годы он уверял ее в том, что она у него в долгу… Ничего не сказав, Мэй поспешно удалилась из зала. С той же стремительностью она быстро заскочила в комнату, схватила меч и без лишних размышлений покинула логово.

***

План Тигриного Когтя, по мнению его самого, был беспроигрышен. Послав Карай, к которой черепахи успели проникнуться таким абсурдным, совершенно неуместным в этой войне доверием, в логово Хамато Йоши, он создал им прекрасную ловушку. Пока куноичи будет убеждать их в чистоте своих намерений, по которым она туда пришла, GPS-трекер скажет Тигриному Когтю ее местоположение. И местоположение черепах — соответственно. И вот, оно свершилось. Тигриный Коготь остановился около ведущего в канализацию люка на дороге и повторно взглянул на мигающий на экране красный огонек — так близко, и так скоро. — Вот вы где, мерзкие рептилии… — с насмешкой и одновременно гневом прошипел мутант, склоняясь к земле, — в канализации… — предвкушение и ликование переполняли его. Именно из черепах и их человеческих друзей он оказался в желудке червя. Именно из-за них он прошел через все те ужасы и страдания. Но вот он вернулся, чтобы отомстить. И воздаяние будет страшным — он даст им сполна прочувствовать ту же боль, что испытал и он. — Разговариваешь сам с собой? — этот едкий, надменный тон было трудно не узнать. Обернувшись, Тигриный Коготь увидел Мэй. Ее лицо выражало исключительно лишь мрачность и серьезность — редкое зрелище. Да и, впрочем, недолговечное. — Может быть, ты и лишился одного лишь глаза, — язвительно произнесла девушка, — но рассудок точно потерял. — Не смейся надо мной, девчонка, — презрительно фыркнул Тигриный Коготь. — Ты не видела того, что видел я, и не боролась со смертью. — Ошибаешься, — стальным голосом отрезала Мэй вместо того, чтобы демонстративно расхохотаться. — Из-за черепах я едва не оказалась на том свете. И все же, я не ухожу без победы. — Поразительно, — язвительно отозвался Тигриный Коготь, — хоть в чем-то мы похожи. — Не совершай глупость, кошка, — девушка не разделяла его настроения. — И ищи в моих словах правильный смысл. — Сомневаюсь, что в них он вообще есть. Тигриный Коготь осознал, что порядком отвлекся на болтовню с девчонкой. Он вновь перевел взгляд на экран телефона — точка, обозначающая местоположение Карай, вновь пришла в движение, чего не наблюдалось уже около получаса. Что ж… Не стоит медлить — нужно нагонять ее и черепах. Рыкнув себе под нос, Тигриный Коготь сорвался с места, направляясь по маршруту, что уже успел выстроить в своей голове. Мэй без промедлений последовала за тигром — и, как тот самый ответил, успешно поспевала, в отличии от Карай. Сигнал GPS привел их в старый, полузаброшенный ресторан, который теперь использовали скорее как склад, полностью забросив кулинарные функции. Первое помещение — обеденный зал — пустовало. Запылившиеся столы, пустые витрины — здесь определенно не было места для того, чтобы спрятаться. Тигриный Коготь и Мэй прошли дальше — в большую холодильную камеру, заполненную подвешенными на крюки мясными тушками. Вдыхая морозный воздух, тигр принюхивался: среди запахов сырых свинины и говядины, он различал и запах черепах. Они точно были здесь. — Я чую вас, но не слышу, — протянул Тигриный Коготь, внимательно оглядываясь по сторонам. Ничего. Лишь только скрип покачивающихся крюков и цепей. Мэй глубоко вздохнула, выпуская из носа пар, и пригляделась: в темноте, среди подвешенных кусков мяса, стремительно промелькнули силуэты. Что-то, но зрение, как и внимание к деталям, у нее были на высоте. Резко выхватив метательный нож, девушка бросила его в ту сторону; но тот, насколько было понятно по звуку, вонзился в стену. Подозрительный шорох раздался в противоположной стороне — лапой Тигриный Коготь смахнул тушку с крючка, но, вопреки его ожиданиям, никого там не увидел. — Боитесь схватки?! — громко прорычал мутант — и тут же ему прилетел удар в спину. Мэй не успел и опомниться, как перед ее глазами промелькнул один из черепах. Что ж, пора было переходить к действию. Девушка выхватила из ножен клинок, и в ту же минуту едва не вонзила его в голову выскочившего Рафаэля — и Тигриный Коготь схватил его за ногу, отбрасывая в сторону. — С этим пора кончать, — прошипел тигр, медленно отступая на кухню, скрытую за прозрачной шторкой. Мэй прошагала следом за ним. Покрепче сжав оружие, члены Клана Фут приняли боевую стойку, готовясь ринуться в атаку в любой момент. Черепахи были здесь уже спустя десяток-второй секунду, настроенные аналогичным образом. Враждующие стороны замерли в напряжении — они готовились и ударить, и защититься в любой момент, одновременно. И эта тяжелая тишина только усиливала выброс адреналина. Свет начал мерцать — определённо, электропроводка в этом здании была старая и требовала ремонта. Краткие мгновения мелькающей тьмы сменились на полноценные несколько секунд — как только лампы вновь заработали, черепахи уже пропали из виду. Едва только Тигриный Коготь успел вновь допустить мысль о том, что выходки черепах — банальная трусость, как с двух стороны на него налетели Леонардо Рафаэль. Мутант подловил их лапами еще в воздухе и раскидал по сторонам. Следом напал Донателло — одолеть его также не составило труда. Определенные сложности возникли с Микеланджело: обвив руку тигра, черепаха явно не собирался его отпускать. Впрочем, на подмогу пришла Мэй — девушка быстро и незаметно переместилась за спину Майки и схватила его рукой за шею. Тот, желая избавиться от боли и одновременно щекочущего напряжения, вжал голову в плечи. Девушке это не помешало: покрепче сжав пальцы, она передавила его сонную артерию — Микеланджело упал без сознания. Тогда же на нее набросился Рафаэль. Замахиваясь саями, он пытался нанести ей удар, но ничего не вышло, и Мэй, едко усмехнувшись, ударила его ногой в живот — прямиком в самую его слабую точку. Рафаэль согнулся и попятился назад. Куноичи медленно подошла к нему и схватила за руку, заламывая ее назад. Затем она подняла ногу, упершись ею в панцирь, и сильно толкнула Рафаэля вперед — тот упал на пол, не в силах подняться из-за сильной боли. Тем временем Тигриный Коготь лишил сознания Донателло, что посмел сопротивляться, и был готов покончить с Леонардо. В тот же момент, когда он наставил кончик лезвия своего меча на его лицо, появилась Карай. Тигриный Коготь посмотрел на нее довольным тем фактом, что она смогла идеально привести в исполнение его план, и едко протянул, оскалив зубы: — На твою долю выпала честь прикончить его. — У меня нет чести, — мрачно отозвалась девушка. — Но с этим будет покончено. Сегодня жизнь Карай перевернулась с ног на голову. Правда, которую Шреддер столько лет скрывал ее под слоями грязной, омерзительной лжи всплыла наружу. Сплинтер — ее настоящий отец. И все те грехи, что на него повесил лидер Клана Фут, принадлежали самому Ороку Саки. Он убил ее мать. Он сломал ее жизнь. Столько лет он держал в ее неведении и лжи лишь потому, что всегда завидовал Сплинтеру. Не было никакой войны, никакой мести — лишь зияющая гниющая дыра в испорченной душе Шреддера. Он сам создал все это, сам поверил в собственный обман, и утянул за собой всех, кто его окружал. Все это — следствие его нескончаемой зависти по отношению к Сплинтеру. Карай присогнула колени и, оттолкнувшись от земли, высоко подпрыгнула, с разворота нанося удар ногой прямо по морде Тигриного Когтя. Резкая боль заставила его неуклюже отступить назад, и мутант упал на колени, когда в глазах резко потемнело. Он почувствовал, как что-то жидкое вытекло из его носа — лапой он утер проступившую алую струю крови. Мэй уставилась на все происходящее в шокированном ступоре. Боль, наряду с гневом, стрелой пробила сердце. Девушка чувствовала, как пульс увеличивается, как руки леденеют — а затем эти же руки крепко сжали рукоятку меча, и куноичи бросилась в сторону дочери Шреддера, поднимая клинок для того, чтобы нанести удар. Карай отразила атаку своим мечом, а затем вспыхнувшее в ней воинственное пламя угасло — на смену ему пришла печаль и сожаление. — Что ты делаешь? — это все, что смогла вымолвить Карай, глядя в карие, преисполненные злости глаза Мэй. — Что я делаю?! — голос куноичи надломился, взяв более высокую тональность. Мэй сорвалась на рык и выбила меч из рук Карай — та растерянно забегала глазами. — Почему ты помогаешь им?! — рукой она указала в сторону раскиданных по полу черепах. — Мэй, — Карай подняла руки в примирительном жесте, показывая, что сейчас она хочет просто поговорить, — ты должна понять меня… — Понять?! — но та совсем не хотела слушать. Более в ней не было гнева — лишь разочарование и обжигающая горечь. На глаза Мэй проступили прозрачные капельки слез. Карай замерла. Так давно она не видела слез на ее лице… — Ты… ты… — куноичи загнанно дышала, пытаясь успокоить нахлынувшие эмоции — но не могла: ей хотелось рвать и метать, хотелось кричать, пока она не сорвет голос, — ты предала меня! — воскликнула Мэй, наконец озвучив то, что так упорно не хотела принимать. — Я не могу поступить иначе, — тон Карай сквозил искренним сожалением. — Мэй… — девушка подняла взгляд на подругу, что более не сдерживала горячих слез, и протянула руку, чтобы схватиться за нее — но Мидзуно лишь отдернулась и сильно зажмурила глаза, очевидно, размышляя над происходящим. В то же время с ее лица исчезла всякая печаль: Мэй злобно нахмурилась, и ее глаза вспыхнули пламенем искренней ненависти. Она резко ударила Карай в челюсть, а затем, схватив за ворот, нанесла удар коленом в живот. Дочь Сплинтера раскашлялась, глотая воздух и пытаясь подавить расползающуюся по телу боль. — Ты сделала свой выбор. Мэй схватила ее за горло и прижала к стене. Карай ухватилась руками за пальцы девушки, пытаясь разжать их и убрать от своей шеи, но та была слишком сильна. Лишь когда дочь Сплинтера начала хрипеть, она опомнилась. Может предательство Карай и было слишком болезненным, но сестринская любовь никуда не исчезла. И, как бы сильно Мэй не хотела поддаваться этой отправляющей слабости, она отпустила Карай. Та упала на пол без сознания. — Пошли, — прорычал Тигриный Коготь, закидывая девушку себе на плечо. Мэй в последний раз обвела черепах презрительным, наполненным ненависти взглядом, и поспешила вслед за ним. Горькая правда отравит их всех.