***
— Не переживайте, учитель Сплинтер, — ободряюще произнес Леонардо, подойдя к учителю. Сенсей правда чувствовал себя беспокойно. Сердце разрывалось на части, голова болела под тяжестью мыслей. Последние несколько месяцев он провел в оковах бессознательных инстинктов и животного безумия. Бродил по канализации и темным закоулкам города, шерстя мусорные баки и хищна набрасываясь на все съестное — живое и нет. Сплинтер плохо помнил, как именно потерял рассудок. Но точно знал, что в здравие и ясность создания его вернули ученики — четверо любимых сыновей, Эйприл и Кейси. А ведь он считал, что потерял их. Радости от случившегося не было предела — он воссоединился с утерянной семьей, ниточки с которой, казалось, оборвались. Почти. Его дорогая дочь все еще была далеко, где-то во враждебном опасном городе среди двух огней: Шреддером и кренгами, волками с лязгающими острыми клыками. Он помнил ее, как она, держась в тени, быстро скользила меж домами. А может, то было всего-навсего наваждение? Сплинтер был в тумане, в оковах безумия, и теперь не мог знать наверняка. Но, когда он смотрел на старое черно-белое потрепанное, столь дорогое сердцу фото, где был он — счастливый человек, — его прекрасная Тянь Шень и Мива, в сердце разгоралась надежда. Хамато Йоши знал: его дочь где-то тут, рядом, и она скучает не меньше его. И все же, ее так и не было. По несколько часов Сплинтер мог стоять у окна и наблюдать за хаотичным беспорядком заросших инопланетными мхами улиц, но различить шустрый белый силуэт все никак не мог. И только упорство сыновей, которое Хамато Йоши раньше поощрял далеко не всегда, помогало ему держаться на плаву и цепляться за надежду, не дать ей упорхнуть полудохлой бабочкой и исчезнуть. Донателло вот уже несколько месяцев — почти с самого момента, как черепахи укрылись на старой ферме семьи О’Нил — не покладая рук работал над порцией ретро-мутагена для Карай. Работал кропотливо и усердно, и до завершения оставалось несколько недель. Вернуть дочери Сплинтера человеческий облик было малой частью; на данный момент было важно обеспечить ей безопасность, ведь по словам самого ученого, риск того, что она будет терять человечность без общения и подобающих условий, был довольно велик. Это взял на себя Леонардо: сейчас он и братья готовились к вылазке в город и поискам Карай. Микеланджело также вносил свой вклад. Пусть он и не отличался особыми талантами вроде обширных познаний в самых разных областях науки, его безграничный оптимизм и умение посмеяться даже в самой безвыходной ситуации вселяли веру. А вера — самая важная составляющая в борьбе. — Мы найдем Карай и вернем ее домой, — утвердительно добавил Леонардо, закрепив катаны на поясе; вскоре подошли и остальные братья, зарученные оружием и приподнятым, позитивно заряженным настроем. Рафаэль хмыкнул и кивнул, подтвердив слова Леонардо суховатым согласием. Он, как и братья, разделял беспокойство о судьбе дочери Сплинтера. Только вот говоря по правде мысли его были заняты другой. Он видел, как Лео погружался в тяжелые мысли, каждый раз, когда речь шла о Карай. И видел, как горят глаза Донни при взгляде на Эйприл. И тогда Рафаэль понял — и у его сердца был персональный бензин. Жгучий, ядерный и взрывоопасный. Мэй. Интерес к девушке появился у него в первый же день их, так сказать, «знакомства». Но тогда он спутал с боевым азартом — то ли все действительно так и начиналось, то ли принципы не позволяли мыслить иначе. Но, в любом случае, с течением времени он стал думать о Мэй в несколько другом ключе. Рафаэль долго не мог принять то, что с ним происходит: ее было проще возненавидеть, проще было занести острый сай для удара, проще было толкнуть в смертоносные языки пламени. Был проще увидеть в ней врага, нежели объект воздыхания. Не любил он это выражение — слишком слащавое, слишком приторное и наивное. Но Мэй была именно этим «объектом воздыхания». Рафаэль это понял в тот самый момент, когда она, вкладывая всю ярость, боль и ненависть, била Шреддера, а затем осознание пробило искрометно и точно — когда Мэй сказала горькое, безнадежное «прощай». И он пожалел, что позволил ей уйти. Прыжок — он пролетает над переулком между домами, перемещаясь с одной крыши на другую. Перед глазами открывается яркий, пламенный вид: огненный кроваво-красный закат. Рафаэль хорошо помнит этот вид — именно здесь, одним вечером, они впервые поговорили тет-а-тет. Тогда Мэй показалась ему безумной. Впрочем, сейчас его мнение мало поменялось. Разве что теперь это безумие тянуло магнитом. Идиот! Как наивно думать о таком… Пора принять тот факт, что Мэй ушла навсегда. Рафаэль больше никогда не увидит ее, больше никогда не услышит ее едкого голоса и ядовитых колкостей. Скорее всего, она уже далеко отсюда. Оборвала все связи с прошлым и построила новую жизнь — сделать это, он был уверен, ей отнюдь не тяжело. Мэй упорная и амбициозная, она получает то, что хочет. И она четко дала понять, что хочет чего угодно, но не этот город и не эту жизнь. — Вот она! — воскликнул Донни, держа на уровне глаз бинокль. Братья остановились и окружили брата, смотря по направлению его взгляда. Действительно — там была Карай. Сидя в тени девятиэтажек, она пряталась за мусорным баком и выжидала подходящего момента для того, чтобы проскользнуть мимо патрульных-кренгов. Это хорошо: она все еще способна оценивать обстановку и различать угрозы, а значит, животные инстинкты не до конца овладели ее разумом. — А вот и проблема… — поникнув, протянул учебный, когда перевел взгляд на соседний дом: там, держа в руках увесистое массивное ружье, расположились их старые, так сказать, знакомые. Одного из них они хорошо помнили — он пытался украсть шлем Шреддера. — Что они делают? — недоумевающе спросил Микеланджело, покосившись на Донателло. — Наверное, хотят поймать Карай, — с легкими нотками недовольства и напряженности отозвался брат. — Но для чего она им.? — вслух спросил Леонардо, погрузившись в размышления. Вскоре показался кто-то еще: девушка, на пояс у которой был закреплен клинок. Она была одета в потрепанную мешковатую одежду и, судя по принятой ей позе руки-в-боки была чем-то недовольна. Тогда Рафаэлю показалось, что все это было каким-то сном. Наваждением, миражом, галлюцинацией. Но она была реальна: подошла к вору Куро Кабуто и начала о чем-то с ним беседовать — он отвечал ей, активно жестикулируя. Столь бурные движения выглядели странновато, говоря по правде. — Я знаю, для чего, — хмуро изрек Рафаэль и, совершенно позабыв о плане и сказанных ранее словах лидера, бросился вперед, не дав братьям и секунды на то, чтобы хоть как-то среагировать. Однако как только он оказался на крыше соседнего дома, что было повыше, его решительность мигом иссякла. Мутант помрачнел. Не то, чтобы он сильно горел желанием драться с Мэй, но другого пути не было — схватка была неизбежна. Тогда не стоит тянуть. Сжав в руках саи, он приготовился ринуться вперед, втайне надеясь, что братья вмешаются и ему не придется одному разбираться с троими. Надежды мигом оправдались — только Рафаэль спрыгнул на крышу, напрягаясь в боевой ярости, как с противоположной стороны оказались и остальные черепахи. — Психи! — воскликнул Стеранко, когда те помешали ему выстрелить в Карай — хватило бы пары секунд, и девчонка была бы у них. Мужчина сжал кулаки в боевой готовности, и точно также настроились и Мэй с Антоном. Рафаэль моментами поглядывал на Мидзуно: думал, что ему делать; в то время как девушка оставила его без толики внимания и в это время прожигала хмурым взглядом воинственно раставившего в стороны катаны Лео. — Бей их! — скомандовал Стеранко, демонстративно ударив друг о друга массивными, тяжелыми на вид кастетами. Черепахи и «отряд Большого «С», как уже успел обозвать троицу Зек, быстро разбились по парам противников: Леонардо бился со Стеранко, Донателло — с Зеком, а Рафаэль, не изменяя старой традиции, — с Мэй. Микеланджело в это время отправился успокоить встрепенувшуюся от звенящего на всю улицу шума Карай. — Здравствуй, Рафаэль, — протянула Мэй со своей фирменной, такой привычной ядовитой ухмылкой и сжала кулаки. Она не спешила тянуться к клинку в ножнах — возможно, решила вернуться к старой любимой технике рукопашного боя. Всем своим видом девушка демонстрировала пламенную ярость и непомерную уверенность в своих действиях. Но ее взгляд показывал иное: нотки безумия, медленно оплетающего свои тонкие липкие пальцы вокруг ее рассудка, и сильная усталость. На это же указывали огромные синяки под глазами — свидетельства плохого сна, — болезненно бледная кожа и растрепанные волосы. Рафаэль определенно не мог сказать, что она выглядела хорошо. — И тебе не хворать, — отозвался он в той же саркастичной манере, покрутив в руках заточенные утром трезубцы. Мэй вмиг помрачнела и, угрюмо рыкнув что-то самой себе под нос, разбежалась, подпрыгнула и занесла ногу для удара — Рафаэль успел отшатнуться в сторону и тем самым уклониться, а затем и сам перешел в наступление, замахиваясь на девушку сайем. Она увернулась, прогнувшись в спине назад, встала на руки и, перевернувшись в воздухе, приземлилась обратно на ноги. — Ты идиот, Рафаэль, — прошипела девушка с презрением. — Я ведь сказала: я не хочу иметь ничего общего с тобой и твоими братьями! — она все же вытащила из ножен меч и замахнулась на мутанта. Он преградил атаку, выставив вперед трезубцы, которыми сдерживал напор девушки. — А с чего ты взяла, что мы здесь из-за тебя? — Рафаэль поджал сильнее, и Мэй, под воздействием его силы, отшатнулась назад. Вопрос мутанта поставил ее в тупик, а затем она горько усмехнулась, фыркнув. — Ну конечно, вы пришли за Карай… — протянула она, криво улыбаясь. Наигранно и фальшиво. — Карай, всегда Карай, и вот опять Карай… — протараторила она пониженным голосом, отведя мрачный взгляд куда-то в сторону. — Всегда все происходит из-за нее и ради нее, — Мэй прикрыла глаза и вновь брызнула смехом. Рафаэль не понимал, что происходит. Как расценивать поведение Мэй? Насмешка? Злость? Презрение? Зависть? Помнится, Карай рассказывала им о том, насколько… специфичны ее отношения с Мэй. В любом случае, реакция Мидзуно была определённо нездоровой. И Рафаэль окончательно убедился в этом, когда девушка, совершенно неожиданно и внезапно, бросилась на него с клинком. На ее лице больше не было ухмылки — только мрачный, искажающий лицо в жуткой гримасе гнев. Рафаэль во время успел отпрыгнуть в сторону, отделавшись тем самым неглубокой и несерьезной, но довольно большой ссадиной на предплечье. Он посмотрел на Мэй с явным негодованием и раздражением. Но затем подумал, что с ней стоит поговорить. — У меня тоже есть к тебе вопросы, — протянул он, отразив саями очередную атаку. Сам Рафаэль не спешил атаковать девушку, и это ее злило. Почему он не нападает? Боится? Или что-то задумал? — Если ты больше не хочешь иметь ничего общего со Шреддером, — напомнил он некогда сказанные девушкой слова, — почему ты еще здесь? Почему пытаешься поймать Карай? — Мэй нахмурилась в гневе и, бросившись вперед, ударила Рафаэля коленом в живот, а затем обошла его со спины, хватая за концы красной банданы. — Ты правда ничего не понимаешь? — рывком она повалила мутанта на землю. — Я верну Шреддеру его драгоценную дочурку взамен на свободу. Я уеду из этого города и начну новую жизнь. А вы… — Мэй призадумалась и коротко усмехнулась. — Вы все уничтожите сами себя. Пойми одно, Рафаэль: конец этой войне положит лишь смерть, — мутант в это время поднялся с земли, сжав руки в кулаки и смотря на Мэй с нескрываемой враждебностью. — Не то, чтобы я очень любила Шреддера, но, знаешь, я ставлю на него. Рафаэль загорелся неистовым пламенем гнева. Мэй только что прямо, без лишних размышлений, предрекла смерть Сплинтера. Как бы он не строил из себя героя-одиночку, но свою семью любил сильно. Стиснув зубы, он набросился на Мэй и без особых усилий повалил ее на землю, прижимая одной рукой, в то время как вторую занес для удара. Мидзуно это совсем не испугало. Она лишь безразлично и едко ухмыльнулась и ровным, не выражающим ничего голосом, изрекла: — Ты не сможешь. И Рафаэль не смог. Но он тут же решил обыграть ситуацию в свою пользу, одновременно не показывая слабости, и, схватив Мэй за ворот кофты, поднял над землей. — Думаешь? — враждебно и с вызовом протянул мутант, смотря прямо девушке в глаза. Пусть так — игра будет вестись по ее правилам. — Не сомневаюсь, — продолжала гнуть свое Мэй. — Ты можешь хотеть, можешь пытаться, но у тебя не получится, — ее рука резко сорвала доселе совершенно непримечательный мешочек с ремня, где он висел до этого, и, ловким движением пальцев раскрыв его, сыпанула содержимое прямо на Рафаэля. Зажмурив глаза, он отпустил девушку и отшатнулся назад, усердно протирая глаза в попытках избавиться от сильного жжения. — Вот черт, — выругался Рафаэль, медленно открывая глаза: все было размытым и непонятным, да жжение не унималось. Среди мазни, в которую превратился окружающий мир, Рафаэль различил черно-зеленый приближающийся силуэт — Мэй надвигалась прямо на него с определенно враждебными намерениями. Сам не понимая, как, Рафаэль вдруг перехватил девушку за руку, которую она занесла для удара, и перекинул через себя. Мэй упала на землю с болезненным стоном и сбитым, шумным дыханием. Утерев нос, она готова была подняться, как вдруг прямо на нее прилетел Зек, придавив обратно к земле. Очевидно, ему досталось не слабо. — Слезь с меня! — рявкнула Мэй, отпихивая мужчину куда-то в сторону, и подскочила на ноги в боеготовности. Неожиданно для нее черепахи собрались вместе и с криком «Буякаша!» бросили на землю бомбу — воздух заполнил дым грязно-фиолетового цвета, и уже спустя мгновение мутантов и след простыл. Мэй определённо была недовольна. Они не закончили бой. Девушка озирнулась по сторонам и вспомнила, что у них, в общем-то, есть проблемы посерьезнее. — Где Карай?! — громко воскликнула Мэй, разворачиваясь прямиком к Стеранко. — Ушла, — мрачно и немногословно ответил тот. — Как ты мог ее упустить? — завелась вдруг Мэй. Вот они: демоны, пожирающие ее душу — категорическая ненависть к поражениям и чувство безысходности. — Неужто так трудно один раз выстрелить?! — Стеранко промолчал. Считал это ниже своего достоинства — оправдываться перед какой-то истеричной девчонкой. Мэй тяжело вздохнула и, нахмурившись, мрачно протянула: — Мы будем искать ее, и мы найдем ее. Каких бы усилий это не стоило.***
Мэй тяжелый походкой вошла в свою комнатушку, представленной маленькой тесной кладовой под одной из лестниц в здании «секретный базы» Стеранко, и резко захлопнула за собой дверь. Плюхнувшись на кровать, она прикрыла глаза, глубоко вдохнула-выдохнула и затем с такой же резкостью, с какой била дверью, распахнула веки. На белом потрескавшемся потолке, который она сверлила пустые взглядом, вырисовывались картины прошлого. Это были обрывки воспоминаний, несвязные, лишенные смысла и хронологической последовательности. Мэй не только видела — она слышала. Слышала, как тренировочный мечи бьются друг о друга, как шелестит на ветру расцветшая нежно-розовая сакура, как звонко смеется Карай, как гудит Нью-Йорк… как трещит пламя, как хлюпает кровь… Она кричит, плачет, молит о пощаде, а Мэй смеется — пустым, ледяным смехом. Девушка зажмурилась и подскочила в сидячее положение. Посмотрела на свои ладони: бледные, сухие, холодные, чистые. Плевать, что страшно — она поступила правильно. Мэй всего лишь хотела расплаты, хотела перестать сгибаться от жгучей боли по ночам, когда тяжелые мысли давили на нее, затягивая на самое дно. «Уничтожай то, что уничтожает тебя», — такому принципу учил ее Эиджи.***
Потребовалось всего несколько лишних часов на то, чтобы, заручившись некоторым оборудованием, успешно завершить миссию по поимке Карай. Она, как оказалось, нужна была не только Стеранко и Зеку — черепахи также искали куноичи, а заодно и Шреддер подключил своих людей к поискам дочери. Он по-прежнему считал ее своей дочерью. Заврался, не мог принять правду, уничтоженную им же самим. Иронично. Итак, Ороку Саки отправил Брэдфорда и Ксевера разыскать Карай. Мутанты справились успешно; однако стоило им отвлечься буквально на пару минут, как цель перехватил Зек и, махая на прощание, умчался на байке далеко по улицам Нью-Йорка и тем самым оставил фут-клановцев ни с чем. Однако теперь же у него, Стеранко и Мэй была столь необходимая разменная монета. Карай была лишена сознания и крепко связана — настолько прочно, чтобы, извиваясь своим змеиным телом, вдруг не выскользнула. Прочно было спрятано и жало, наполненное ядом. Сказать, насколько он был опасен, никто не мог, да и попытаться разузнать определённо не хотел. По дороге в убежище Стеранко позвонил Шреддеру и договорился об обмене — завтра в полдень, в порту. А до тех пор за Карай нужно было тщательно приглядывать. Дежурили посменно: выспаться перед дорогой хотелось всем. Мутантка вела себя подозрительно активно: ерзала, что-то кряхтела во сне, словно пытаясь высвободиться из веревок, но по прежнему не приходила в себя. Стеранко жутко хотел спать. До этого сон приходил к нему лишь после продолжительных ерзаний в постели, задерживался на часа три-четыре и уходил, в отличии от своего появления, поспешно и неуловимо. И вот сейчас, когда он был уверен в успешности своих действий, в душе поселилось спокойствие. Иван уже дремал, опершись о грязную стену, оставляющую разводы побелки на спине, только вот вечные шорохи со стороны Карай не давали ему покоя и наводили на мрачные мысли — вдруг вырвется? А если освободится, непременно всех потравит. Так, он, в конце концов, принял решение заковать ее в цепи, привязав к толстой, тянущейся от пола до потолка заржавевшей батарее. Появилось чувство надежности и безопасности; на какой-то час мужчина смог погрузиться в сон. Едва только среди видений, принесенных из Царства Морфея, стали образовываться знакомые, родные сердцу очертания России, его дома, как вдруг дверь распахнулась с громким скрипом, и в комнату, потрёпанная и заспанная, бесцеременно ввалилась Мэй. — Моя очередь дежурить, — резко произнесла девушка, скрестив руки на груди. — Проваливай, — Иван, зевая и сонно хлопая глазами, презрительно хмыкнул, взглянув на Мидзуно, и поспешно удалился, желая поскорее увалиться под одеяло, пока остатки прерванного сна не исчезли. Тратить время и силы на отчитывание девчонки за резкость он не хотел. Да и, впрочем, ему по большей части было плевать. Дверь со скрипом закрылась; Мэй уселась в углу комнаты, прожигая Карай сосредоточенным взглядом. В сердце екало что-то неприятное, болезненное и горькое. Девушка нахмурилась и придвинулась в подруге. Бывшей подруге. Карай произнесла что-то нечленораздельное и, звеня цепями, пошевелила руками-кобрами. Мэй напряженно выпрямила спину и посмотрела на дочь Сплинтера еще более пристальным взглядом. Мутантка приняла попытку подняться, а затем на мгновение приоткрыла глаза, после чего тут же упала обратно на пол. Внезапно ее тело начало меняться: руки-змеи постепенно обращались в человеческие, хвост — в ноги, а змеиная морда сменилась на привычное, знакомое Мэй лицо. Лишь кожа осталась сухой бледной чешуей. Кряхтя, Карай уперлась ладонями в пол и подняла взгляд на немало удивленную Мэй. Мидзуно она узнала не сразу: память постепенно оставляла, как и рассудок в целом. И лишь спустя почти минуту напряженного молчания она скрипучим, обессиленным голосом протянула: — Мэй… — та вздрогнула и поморщилась, закусив изнутри нижнюю губу. Карай поднялась на четвереньки и попыталась присесть — попытка провалилась, и дочь Сплинтера, чтобы сохранить равновесие, резко уперлась ладонями в пол. Она пробормотала что-то шипящее, тихо и невнятно, а затем подняла на Мэй молебный взгляд. Ее глаза были змеиными — изумрудными, с узкими острыми зрачками, но полностью передавали глубину человеческих чувств. Мэй непроизвольно усмехнулась, но ей было отнюдь не смешно. Это была скорее защитная реакция, выработанная годами привычка. — Все в порядке, — успокаивающим голосом протянула Мэй, накрывая холодную ладонь Карай своей — этот жест всегда вселял той чувство защищенности. — Скоро ты вернешься домой.***
Как и было согласовано, Мэй, Стеранко и Зек прибыли в порт к полудню следующего дня. Иван остался в небольшом домике у причала, накрепко связывая Карай, дабы та вдруг чего не учудила и, не дай бог, не сбежала. Было принято решение заковать ее шею в кандалы, крепящиеся на длинной металлической ручке, — безопасности ради: мутантка то и дело вертела головой, пытаясь ударить кого-нибудь своим длинным раздвоенным языком. Шипела, почти плевалась ядом, брыкалась и пыталась вырваться — но держали ее крепко. Встретить Шреддера Стеранко поручил Мэй и Антону, и это не понравилось им обоим — определенно, у Ороку Саки они были не в любимцах, и на роль своеобразный послов не годились, но перечить Иванк никто не стал. Девушка скрестила руки на груди, впиваясь ногтями в кожу, — нервная привычка, — и нехотя поплелась за Зеком, стараясь держаться позади как минимум на шаг. Вдвоем они остановились примерно посреди пути, и уже через несколько десятков секунд явился и Шреддер, следом за котором показались и Брэдфорд с Ксевером. — Воры и предатели желают заключить сделку? — несколько насмешливо обронил Шреддер в качестве приветствия. Мэй нахмурилась и посмотрела на лидера Клана Фут мрачным, полным ненависти и злобы взглядом исподлобья. От внимания Ороку Саки это не укрылось: он кратко взглянул на нее, поморщил брови и отметил всю ничтожность девчонки. Она просто овечка в волчьей шкуре — боится. Всегда боялась — поэтому и пыталась самой нести страх. — Где Карай? — требовательно спросил он, сжав кулаки. Безмолвным жестом в виде пальцев, сложенных в пистолеты, Зек указал на маленький деревянный домик — некогда, до оккупации города кренгами, будку смотрителя, — откуда через несколько секунд, как по сигналу, вышел Стеранко вместе с Карай. Мутантку он держал прочно закованной в металл. Шреддер нахмурился: подобное обращение с куноичи ему точно не понравилось. — Мы отдадим тебе девчонку, если вывезешь нас из города, — требовательно изложил свои условия Стеранко, не приближаясь к Шреддеру ни на шаг ближе положенного. Он готов утопить эту змею в море, если пригодится, но в дураках не останется и Нью-Йорк покинет. — Я на сделку не иду, — протянул Шреддер несколько агрессивным, угрюмым голосом — тут же напряглись Брэдфорд и Ксевер, словно готовились в любой момент броситься в атаку по команде хозяина. Мэй невольно напряглась, в случае чего также готовая ринуться в бой. Она знала, что Шреддер способен на обман и ловушку, и знала, как именно он может реализовать свой план, поэтому старалась не терять бдительности, чего нельзя было сказать о Стеранко и Зеке, почему-то поверившими в наличие у Шреддера чести и совести. Как наивно и доверчиво — и так губительно. — Но, пожалуй, придется сделать исключение, — добавил он. — Отдайте мне Карай, и вы уйдете из города живыми. — Отпустите ее, — раздался жутко знакомый и определенно не сулящий чего-то положительного голос, — и я дам вам всем уйти живыми. Клан-футовцы, Мэй, Стеранко и Зек подняли головы, смотря на крыши металлических многоярусных хранилищ — там, сжимающие в руках оружие и напряженные в боевой готовности, стояли черепахи. Неожиданно? Возможно, но отнюдь не удивительно. Мэй брызнула смехом, чем сразу же приковала к себе недоумевающие и подозрительные взгляды. — Я даже не удивлена, — без утайки озвучила свои мысли девушка; но их оставили без должного ответа — черепахи ринулись в бой практически в то же мгновение. Завязалась шумная потасовка, и столь бурная активность немало встрепенула Карай — потерянная, мутантка не знала, что делать и как поступать, и это вгоняло в ее состояние животного безумия, что, в свою очередь, делало поведение зверино-диким. И конечно, будучи «яблоком раздора» в данной ситуации, Карай тут же привнесла раскол между тремя сторонами. Стеранко и Зек боролись с Брэдфордом и Ксевером, черепахи — со Шреддером. Воцарившийся хаос вогнал Карай в полное смятение. Ведомая одними лишь паникой и инстинктами, она сумела вырваться из оков, для чего пришлось приложить немало силы и свирепости, и вот-вот готова была бежать. Но на полпути от свободы дорогу преградила Мэй. Осторожно двигаясь, чтобы не спугнуть Карай, она медленно наступила на нее, загоняя в тупик, к стене, где та была бы ограничена в движении и уязвима. Дочь Сплинтера пятилась и морщилась — перепуганная, она не знала, чего ожидать от окружающих, и лишь смотрела на Мидзуно со страхом и недоверием, плескающимся в изумрудных глазах. — Это я, Мэй, — мягким, теплым тоном произнесла девушка, протягивая руки к обескураженной мутантке, — твоя сестра, — она доброжелательно улыбнулась и осторожно взяла Карай за руки-кобры, одновременно вселяя той спокойствие и сдерживая силу — если дочь Сплинтера вдруг нападет, та сможет справиться с ней, приложив куда меньше усилий. — Мэй?.. — с определенным надломом в голосе произнесла Карай, и в ту же секунду обратила в человека, падая на Мидзуно без сил. Она, цепляясь за плечи девушки, подняла голову и посмотрела в ее глаза — доброжелательно блестящие карие глаза. — Мэй, Мэй, — подтвердила девушка. — Не нужно меня бояться. Я верну тебя домой, — она приобняла Карай со спины, поддерживающе поглаживая ладонью. — Домой?.. — переспросила дочь Сплинтера с надеждой в голосе. — Домой, — повторила Мэй в качестве согласия, — к отцу, — ее голос вдруг повеял ядом и резкостью. Девушка положила руку на плечо Карай. — К Ороку Саки, — Мидзуно почти сорвалась на усмешку, в то время как дочь Сплинтера вздрогнула и резко замерла, не найдя в себе сил для противостояния. Прежде чем Мэй сдавила плечо Карай пальцами, чем могла запросто лишить девушку сознания, из потерянного состояния шока куноичи вывел громкий, тревожный возглас «Карай!», а затем и толчок, пришедшийся по Мэй. Мидзуно выпустила из рук дочь Сплинтера, так и не успев применить на ней технику смертельного касания для полного обездвиживания, и, пройдя метр-другой в попытках удержать равновесие, упала на пол от достаточно сильного и меткого удара от Леонардо. Карай упала на пол и, прохрипев, обратилась в змеиный облик, обмякая в руках подхватившего ее мутанта. — Карай, — обеспокоенно протянул он, обхватив щеки мутанки ладонями, — скорее, уходи. Не дай себя поймать. Дочь Сплинтера уставилась на него с недоверием и мольбой — было ясно: она не хотела уходить, и все же, поднимавшаяся с ног Мэй заставила ее пересмотреть свои мысли на этот счет. Карай вновь перевела тревожный взгляд на Леонардо, словно ища подсказки о том, как ей следует поступить. — Прошу, — протянул тот, — уходи. Мэй сжала в руке вынырнувший из рукава нож и помчалась в сторону Карай и Леонардо — в тот же момент дочь Сплинтера, под действием собственной воли вперемешку с велением инстинктов, бросилась на нее и не жалея сил нанесла удар хвостом, тем самым столкнув Мидзуно в воду. — Комета… — протянула Карай, указывая рукой-коброй куда-то в сторону города. — Комета… — Комета? — непонимающе спросил Леонардо. — Что это значит? — но ответа не получил — куноичи в то же мгновение прыгнула в море, скрываясь под толщей синей глади. Вопрос так и повис в воздухе, и безответное безмолвие прервал лишь разъяренный, отчаянный возглас Шреддера: — Нет! Моя дочь! Леонардо не выдержал. Вот, вот к чему привела ложь Ороку Саки. Сжав кулаки, он подскочил и громко, четко проговаривая каждое слово, выпалил: — Она не твоя дочь. — Я вырастил ее! Я воспитывал ее! — протараторил Шреддер, переходят на более повышенный тон и все больше закипая от ярости с каждым словом. — Она моя! — он был готов вытащить оружие и уничтожить Леонардо на месте, настолько был силен его гнев, но не успел: ученик Хамато Йоши не хотел бороться — по крайне мере, не сейчас — и, швырнув в лидер Клана Фут дымовую завесу, скрылся из виду со своими братьями. Шреддер выставил вперед скрещенные руки, защищая лицо от едкого, раздражающего глаза дыма, а когда убрал их, обнаружил, что черепахи исчезли. Мужчина стиснул челюсти, злясь, и огляделся по сторонам — действительно, ушли. Как и Карай. В этот момент дикий гнев овладел им — он был готов рвать и метать, разжигать пламя и проливать кровь. Занеся руку, он, выплескивая эмоции, разрубил длинными лезвиями какую-то деревянную балку, торчащую из пола, а затем зыркнул в сторону Брэдфорда и Ксевера, готовясь раскричаться и обвинить их в глупости и бездарности. Но взгляд его приковало нечто совершенно иное: твое взятых в пленники неудачников-беглецов в лице Мэй, Антона и Ивана. Они затеяли змеиную охоту, и именно они виноваты в том, что Карай сбежала. Глаза Шреддера недобро блеснули. Тяжелой, стремительной походкой, сопровождаемой лязгом металла, он подошел к ним троим, повязанным и поставленным на колени, и четко, вкладывая в каждое слово всю свою ярость и тем самым желая разжечь в их сердцах страх, рявкнул: — Вы мне за это заплатите.