А ненависть кровью тушат. И только. Вода не в счет. Нам ненависть сушит души, по венам, кипя, течет. Струится гнилым потоком из глаз, изо рта и рук. Жадна, голодна, жестока собой замыкает круг Из трупов друзей вчерашних, из белых костей сестер. Гудя, как громадный бражник, пылает ее костер.
В грязи и разрухе, в какую превратился тронный зал после устроенного Мэй грандиозного пожара, Шреддер восседал на своем каменном троне, извечно нерушимом, но все же местами обшарпанном и потрескавшемся, сверля мрачным задумчивым взглядом пустоту. Он отправил всех своих людей расправиться с Кланом Хамато и отдал руководство этой миссией в руки Карай. Ее надежность была безоговорочна: червь в ее голове был залогом посмертной преданности, даже несмотря на сомнения в потаенных уголках его души. И все же, Ороку Саки чувствовал необъяснимую тяжесть на сердце. «Ты потерял свою власть и силу. Все пало, все покатилось к чертям…» — едкий, полный безумной злобы и ненависти голос девчонки Мидзуно раз за разом повторялся в голове Шреддера, вызывая иррациональный гнев. Он хотел уничтожить все, что его окружало, потому как в глубине души понимал — она права. Шреддер проиграл с того момента, когда страх и ложь потеряли свою весомость. Когда Карай узнала правду о своей матери, когда Мэй ударила его в спину. Все, все обернулись на сторону его давнего врага. И теперь ему казалось, что он вновь потерпит поражение, — ведь на что еще списать это гнетущее чувство? Сжав кулаки, Шреддер шумно выдохнул и встал, пройдя к окну, окинул город холодным взглядом. Город, что отнял у него все, что он только имел. Ороку Саки страшился дня, когда все обернутся против него, больше смерти. Мэй предала его, а под сомнения встала и верность всех остальных его подчиненных. Карай также здесь ничего не держало — лишь паразит в голове. Из всех оставшихся людей, которым он мог доверять по-настоящему, остался лишь Такеши. Он был с Шреддером уже многие годы, верно служа своей клятве. Тигриный Коготь хранил его секреты, поддерживал все планы и задумки и обладал настоящей преданностью — так не свойственно кошкам… Шреддер боялся. И потому сам нес страх. Двери с глухим скрипом отворились, и позади раздались тяжелые шаги. Ороку Саки с легким волнением взглянул назад: остановившись посреди зала, Тигриный Коготь пребывал в абсолютном одиночестве, сверля лидера Клана Фут мрачным, горьким взглядом. Его одежда была перепачкана песком и кровью, застывшей на ткани багровыми пятнами. Это насторожило Шреддера. — В чем дело? — глухо спросил он, подозрительно прищурив глаза. — Где Карай и все остальные? — вопрос повис в хрустальной тишине воздуха и остался без ответа. Тигриный Коготь неуверенно пошевелил ушами и, нахмурившись, произнес: — Мне жаль, учитель Шреддер, — сердце Ороку Саки на мгновение замерло. — Карай предала Клан Фут, — «не предала, а выбрала правильную сторону», — подумал про себя Шреддер и тут же отмахнулся от этой жалящей мысли. Предала, значит, предала… «И даже Карай не стала бы подчиняться тебе, если бы ты не засунул червя ей в голову». Мерзкая девчонка! Может, он правда просчитался? Мэй была сильна и умела ранить. Он ошибался в ней. Он ошибался во многом. Шреддер ничего не ответил, чувствуя, как мысли плавят его череп изнутри. Отойдя от окна, он прошел к трону, сел на него, устало откинувшись на спинку и положил руки на подлокотники, нервно сжимая их пальцами. Во тьме, которую разрушали лишь фонари за окном, было трудно различить его движения и эмоции, сверкающие в глазах, однако Тигриный Коготь знал — Шреддер напряжен и зол. — Как это произошло? — повелительно спросил он, устремив на Такеши гневливый взгляд. Тот почувствовал это всем своим телом, пусть и не видел глаз лидера Клана Фут. — Не без вмешательства Мидзуно Мэй, конечно же, — с легким намеком на иронию произнес Тигриный Коготь. — Девчонка завела с Карай разговор по душам, и, в конце концов, та освободилась от червя, — до чего же предсказуемо, — а потом… напала меня. Тогда я понял: время пришло, — голос тигра снизился к концу реплики. — Я сделал то, что Вы велели, — заключил он, с некоторым сожалением опустив взгляд в пол. Конечно, это была серьезная потеря для Шреддера. И пусть взращивание Карай как своей дочери было всего-навсего частью плана возмездия, он, тем не менее, чувствовал к ней своего рода привязанность. Может быть потому, что закопался в собственной лжи? В конце концов, Шреддер заигрался, и безумие настигло его, медленно пожирая изнутри. Чем больше он терял, тем быстрее ускользал от него рассудок. В конце концов, решение избавиться от Карай было осознанным. Он собирался сделать это в любом случае, решая таким образом навсегда оборвать связь с прошлым. Упиться кровью Клана Хамато — вот, чего он желал. Но Шреддер совсем не рассчитывал, что все будет так. Да, он допускал, что Карай может отвернуться от него и вернуть собственную волю — технология Стокмана была несовершенна, как и все в этом мире, — однако он старался избегать мысли о возможном предательстве. Он не хотел верить в то, что теряет власть — последнее, что у него осталось. Она, в отличие от любви, считал Шреддер, — вечна. Однако разве бывают бессмертные вещи? Величие, в любом случае, не из таких. «Это твой крах, Шреддер».***
Похороны Карай состоялись на рассвете. Девушка была погребена на даче Эйприл, вблизи пышного кленового дерева, пылающего в лучах восходящего солнца. «Покойся с миром, Хамато Мива», — гласила высеченная японскими иероглифами надпись на памятнике, представленном обросшим мхом с одной стороны камнем. Молчание было тяжелым и горьким, но слова здесь были бы лишними. Потеря Карай — общая трагедия, одинаково ранившая сердца каждого из присутствующих. Мэй ушла первой. Она не чувствовала ничего по поводу смерти подруги — лишь злоба на Клан Фут пожирала ее изнутри, медленно сжигая сердце от краев. Конечно, была и боль, но Мидзуно больше не ощущала ее давления. Возможно потому, что она привыкла? Папа, мама, Эиджи, Карай… Она теряет всех, кто дорог ее сердцу. И горевать Мэй больше не может: у нее просто не осталось сил на горечь. Эйприл проводила уходящую в дом девушку тяжелым взглядом и удалилась следом за ней через несколько минут. Донателло и Майки вопросительно переглянулись: они знали о весьма специфических отношениях между двумя куноичи. Они конфликтовали, чувствовали по отношению друг к другу скрытую неприязнь и враждебность. И сочувствие в глазах Эйприл, направленное на Мэй, было не очень им понятно. О’Нил нашла Мэй на кухне, ориентируясь на громкий звон разбивающегося стекла. Зайдя в комнату, она застала Мэй, сидящую на полу в окружении белесых осколков опрокинутой тарелки. Сгорбившись, она сверлила пол мрачным взглядом, позволяя бесшумным слезам стекать вниз. Когда Эйприл вошла, Мидзуно даже не повела бровью: лишь бросила на нее хладнокровный взгляд и нахмурилась, прищурив красные глаза. О’Нил рвано вдохнула и поджала губы. Она видела, как проявляет злость Рафаэль, набивая пыльную боксерскую грушу; видела, как Леонардо меряет комнату, расхаживая туда-сюда в тревожных мыслях; видела, как Донателло отвергает весь мир, закрываясь в комнате; и видела, как Микеланджело погружается в печальные сериалы, аналогичные его состоянию, — так братья всегда справлялись с трудными эмоциями. Однако поведение Мэй не вписывалось в то, что он видела раньше. Вспоминая их встречи, она понимала, что Мидзуно вела себя каждый раз по-разному. Но, в любом случае, ее эмоции были пылкими и разрушительными. Эйприл не знала, что сказать. Потеря Карай, определенно, опечалила ее: девушка была дочерью Сплинтера, что была важна как для сенсея, так и для черепах. Однако сама она близка с дочерью Хамато Йоши не была. Для Мэй же Карай была фактически сестрой. Они росли вместе более восьми лет, и вместе прошли этот тернистый путь. Со слов Рафаэля Эйприл знала: Мидзуно хотела лишь любви и поддержки. И вот, она потеряла дорогую сердцу подругу. Это чертовски больно — безоговорочно. Но О’Нил не могла выразить свое сочувствие в должной мере. Сказать «я понимаю» было бы неуместным, потому как понимала она не до конца. Однако прямо сейчас Эйприл хотела сказать иное. Она сожалела, что не додала Мэй доверия. Нет, О’Нил не могла простить ее, — Мидзуно сделала слишком много ужасных вещей, — однако она и не дала ей шанс на свершение хороших дел. Теперь же она видела. — Мне жаль, — с горечью вымолвила Эйприл и осторожно присела рядом с Мэй, стараясь не пораниться об осколки разбитой посуды. Мидзуно ничего не ответила и никак не отреагировала — лишь всхлипнула, слегка напрягшись. — И кроме того… я благодарна тебе, — девушка перевела на Эйприл удивленный взгляд. — Ты спасла меня. Если бы мы не сбежали тогда, кто знает, что было бы после?.. — Мэй отстраненно кивнула и отвернулась, плотно смыкая губы. — Возможно, я в чем-то ошибалась насчет тебя, — Эйприл постаралась выдавить из себя доброжелательную улыбку в качестве поддержки, хотя получилось не очень — настроение было паршивым. — Я благодарна тебе за поддержку, но, — произнесла Мэй с хрипотцой в голосе, — мне это не нужно, — Эйприл выгнула брови в легком недоумении. Мидзуно тяжело вздохнула и поднялась, оставляя О’Нил наедине с самой собой.***
Рассвет уже давно отгорел, сменяясь хмурым серым утром, а Сплинтер по прежнему сидел у могилы дочери, раз за разом перечитывая печальный приговор, высеченный на камне. В голове роились теплые воспоминания о былых временах, когда Мива была жива, как и Тянь Шэнь, и втроем они, счастливые и любящие друг друга, жили в небольшом домике на окраине Токио, окруженном нежно-розовыми сакурами и прозрачными водами прудов. Их жизнь была безмятежна и легка. Шанс вернуть то счастливое прошлое у него был, но Сплинтер не оказался достаточно сильным, чтобы защитить свою дочь. В конце концов, он потерял и ее. Позади послышались шаги, и Сплинтер обернулся, с легким удивлением смотря на Мэй. Уходя с могилы Карай несколькими часами ранее, она казалась глубоко мрачной. Теперь же, скорее, уставшей и опечаленной. Девушка молча села рядом с Хамато Йоши и закусила внутреннюю сторону губы, чувствуя определенный дискомфорт, возникший по неясным причинам. Она ощущала некоторую неловкость, находясь рядом со Сплинтером. Возможно потому, что, будучи приближенной Шреддера, несколько раз пыталась убить его? Мэй вовлекала его в схватки Ороку Саки и плевалась ненавистью, поддерживая лидера Клана Фут. И даже когда она знала всю правду, она ни слова не сказала Карай — лишь с новой силой начинала защищать Шреддера и обвинять Сплинтера. Тогда она и подумать не могла, что Ороку Саки может лгать, и, что самое главное, она боялась, что Карай уйдет. Каким бы сильным не было ее тогдашнее желание показать Шреддеру, что она лучше, нежели ее подруга, она, несмотря на зависть, любила Карай. Но эта любовь ее же и убила. — Я знал ее совсем недолго, — печально протянул Сплинтер, прикрыв глаза. — Какой она была? — вопрос Хамато Йоши заставил Мэй вспомнить каждый момент, что они с Карай провели вместе: мгновения их счастья, оставшиеся в прошлом, пронеслись перед глазами словно раскатанная кинопленка. — Карай была хорошим человеком, даже несмотря на то, что растил ее Шреддер, — честно призналась Мэй, слегка приулыбнувшись. — Она сильно помогла мне, — Сплинтер вздохнул с каким-то… облегчением, что ли. Конечно, он не мог думать о Миве иначе. Как только он разглядел в глазах названной дочери Шреддера знакомые искры, какие когда-то пылали в глазах Тянь Шэнь, тут же все понял. Девушка была очень похожа на свою мать: как белесым лицом, так и храбрым, решительным поведением. — Она была смелой и сильной… — улыбка на лице Мэй исчезла, взгляд угас в какой-то неясной печали. — Такой, какой я всегда хотела быть, — еще никому, кроме самой Карай, она так открыто не признавалась в своей зависти. Должно быть, это едкое чувство не ушло и после того, как Карай оставила Клан Фут. Мэй претила мысль о том, что она смогла найти себе новый дом даже тогда, в то время как сама Мидзуно осталась сиротой навсегда. — Но ведь ты и есть такая, — ободряюще произнес Сплинтер. Девушка бросила на него хмурый удивленный взгляд, изогнув брови. — Рафаэль и Мива рассказывали о тебе когда-то, и я сделал выводы о том, что ты — человек большой силы. Упрямства у тебя так точно не отбавлять, — с легкой усмешкой сказал Хамато Йоши. Мэй неуверенно дернула уголком губ, на мгновение изгибая их в какой-то полуулыбке. Повисло молчание. Сколько же возможностей спасти Карай было упущено, думал про себя Сплинтер. Будь он чуточку настойчивее и упрямее, он, возможно, смог бы изменить ее точку зрения, от которой та так упорно не хотела отказываться, чуточку ранее. И тогда, возможно, не было бы напрасных мутаций, смертей и крови. Однако имеет ли это значение сейчас? Сплинтер потерял любимую женщину, потерял любимую дочь… он не может потерять и черепах. Тяжело и шумно выдохнув, он тем самым приковал к себе внимание Мэй. Девушка покосилась на сенсея с неуверенностью и, проглотив подступивший к горлу ком, с легкой хрипотцой в голосе произнесла: — Почему, — стоило ей заговорить, и Сплинтер тут же повернул к ней голову — Мидзуно потупила взгляд в то же мгновение, не желая пересекаться взглядами с Хамато Йоши, — Вы не отомстили Шреддеру, когда у Вас была такая возможность? — она выдержала небольшую паузу, формулируя слова в голове: сейчас переживания были куда сильнее рассудка, и Мэй с трудом могла осмысливать происходящее. Ей казалось, она балансирует где-то на грани между беспамятством и реальностью. — Он отнял у Вас любимую женщину и дочь, а Вы просто… — она замялась, когда ее голос надломился с возмущением и легким негодованием, резко переходя на высокую тональность, — оставили это… Почему не воздали по заслугам? Разве не возникало у Вас подобных мыслей? — мрачно протянула Мэй, сжимая руки в кулаки. Ее нервозность, ровно как и дикость в серых глазах, не укрылись он внимания Сплинтера. «Бедное дитя, — подумал он. — Она еще так юна, а столько пережила». Яркие синяки, расцветшие на фарфоровой коже словно розы, подтверждали его мысль наилучшим образом. — Конечно, они возникали, и не раз, — признался без утайки Сплинтер. Он всю жизнь старался оградиться от этого, прекрасно осознавая тяжесть потенциальных последствий. Он учился прощению и миролюбию, даже несмотря на пылкий нрав, каким обладал в молодости. — Однако в те моменты мною двигала злость, — добавил он с какой-то резкостью, словно осуждал самого себя за это чувство. — Я не поддавался ей, укрощал и подавлял ее, стараясь рассуждать трезво, потому что знал: исход будет плачевным. чем дольше продолжается эта война, тем больше потерь она приносит, — к концу реплики вся твердость, что сохранялась в его голосе доселе, поугасла. Сплинтер тяжело вздохнув, на секунду прикрыв глаза в печали. — В первый раз погибла Тянь Шэнь, — горько протянул он пониженным голосом, — в этот раз — Мива. В следующий я могу потерять сыновей, — эта темная, по-настоящему жуткая мысль порождала в Хамато Йоши диковинный страх, о чем он тут же откровенно и искренне сообщил: — И я боюсь этого больше всего на свете, поэтому… — он тяжело вздохнул, — я считаю наиболее разумным оставаться в стороне от конфликта. — Как раз-таки именно поэтому Вы должны вступить в него, — твердо отчеканила Мэй, нахмурив брови в накатившей волне злобы. Ее раздражало бездействие, раздражало смирение. Она была борцом по своей природе: всю свою жизнь она шла против чего-то, отчаянно сражаясь за саму себя. И сейчас, когда необходимость конфронтации стала очевидной, Сплинтер говорит ей просто взять и свыкнуться со всем произошедшим?! — Вы должны ответить Шреддеру в полной мере! — выпалила она, загоревшись ненавистью как никогда раньше. Она посмотрела на Сплинтера с твердостью и решительностью и твердо, жестко отчеканила каждое слово: — Он не успокоится, пока не уничтожит всех вас! У этой войны есть лишь один исход, — ее голос понизился, взгляд помрачнел, — победа или смерть. — Мэй, — вздохнув, обратился к ней Сплинтер, — я знаю, ты зла, но ты не должна позволять гневу управлять тобой. Пойми: обе стороны зашли слишком далеко, и это кончится, пока кто-нибудь просто не… смирится. — Смирится?! — возмущенно переспросила Мэй, вскинув брови. — На Ваших глазах убили Вашу дочь, а Вы говорите мне о смирении?! — ее голос был громок, сочился гневом и негодованием. — Опустить руки — это самый слабый и трусливый поступок из всевозможных! — презрительно выплюнула она и тут же поджала губы, хмуря брови. — Даже если и так, — Сплинтер же продолжал сохранять стальное спокойствие. Конечно, его душу от уголков к ядру разъедала безграничная боль и скорбь — только в отличие от Мэй он держал свои эмоции в узде, — что принесет месть? — обронил он с некоторым отчаянием и горечью. — Разве может она облегчить боль? — Месть не призвана облегчать боль, — слова Мэй, произнесенные низким хриплым голосом, наполненным глубинной злостью, заставили Сплинтера невольно вздрогнуть в легком напряжении, которое он предпочел скрыть. — Она должна уравнять чаши весов, — слова, которые когда-то давно сказал ему Шреддер. Саки с детства оправдывал этим принципом все свои пакости, направленные во вред Йоши. С детства он был жутко мстительным и жестоким: даже в самых ничтожных мелочах. В конце концов, с годами эта черта прогрессировала. — Оставить человека без ответа за свои поступки — ничто иное, как жуткая несправедливость, — хлестко и твердо. Вспоминая рассказы Рафаэля и Мивы, по которым он уже тогда отмечал сходства между Мэй и Шреддером, Сплинтер убеждался в своих домыслах все больше и больше. Очевидно, даже покинув Клан Фут, Мидзуно не смогла вырваться из кровавого круговорота. — Иногда на несправедливость лучше ответить милосердием, — он продолжал пытаться переубедить Мэй, поскольку ему было тревожно и в определенной степени страшно от мысли о том, что девушка может пойти по стопам Ороку Саки. — Я отвечу на несправедливость справедливостью, — и все же, Мэй была непреклонна. Ее взгляд горел в гневливом безумии, четко отображая тот факт, что ее мысли были глубоко одержимы желанием возмездия. Девушка резко поднялась на ноги, развернувшись в сторону коттеджа О’Нил. — И я сделаю это сама, если потребуется, — безапелляционно выплюнула она и стремительной походкой удалилась с могилы Карай. Все, что мог делать Сплинтер — это наблюдать за тем, как от него отдаляется девичий силуэт.***
Болезненно-бледный свет луны, нависшей прямо над поместьем О’Нил, выдавал бредущую к фургону черепах девушку с поличным. Рафаэль подозрительно прищурился, глядя на Мэй с окна второго этажа. Конечно, в этой комнате было темно, и его присутствие и наблюдение осталось незамеченным, и все-таки, что она замыслила? Рафаэль решил спуститься и проверить. В это время Мэй осторожно подобралась к машине и, достав украденные накануне ключи, разблокировала двери, взволнованно шикнув и напрягшись, когда автомобиль откликнулся на ее действие бодрым сигналом. Мэй лишь понадеялась, что этого никто не слышал или, по меньшей мере, не обратил внимания, и открыла двери, зайдя внутрь. Сев на водительское место, она осмотрелась: по всей видимости, кто-то из черепах (должно быть, то был Донателло — никаких сомнений) собрал эту машину сам. Руль есть, педали есть, однако все остальное… слишком сложно и запутанно. Отличается от стандартного заводского автомобиля. Нахмурившись, девушка начала бегать глазами туда сюда, не зная, что ей делать. Вставить ключ зажигания — слишком мало. У нее не было времени мешкать. — Что ты здесь делаешь? — послышался сзади недоверчивый голос Рафаэля. Мэй вздрогнула и поджала губы, с раздражением ударяя ладонью по рулю. Ее план накрылся медным тазом. — Собираюсь убить Шреддера и Такеши, — сухо отозвалась она, мрачно прожигая темный лес вдали сквозь лобовое стекло. — У меня к тебе аналогичный вопрос. — Я? — вопросительно нахмурился Рафаэль. — Я пришел остановить тебя, — Мэй в ответ невольно брызнула смехом и тут же затихла, произнося с долей гнева: — Значит, даже ты отказываешься от мести? — С чего ты это взяла? — мрачно поинтересовался Рафаэль, сев на место рядом с девушкой. — Сплинтер не хочет лезть на рожон, — кратко ответила Мидзуно. — А он за вас очень переживает. Говорит, нужно смириться, — тон ее голоса прозвучал с легким намеком на насмешку над словами сенсея. — Глупость, — небрежно фыркнул Рафаэль. — В смысле, я понимаю, что учитель так переживает горе, но лично я не считаю нужным сидеть, сложа руки. — Тогда почему сидишь? — спросила Мэй в некоторым вызовом. Ее глаза загорелись диким пламенем — перемены в ее лице не укрылись от Рафаэля. — Мы не можем ждать, Рафаэль, — она повернулась к нему, смотря прямо в его глаза. Ее собственные горели от гнева, азарта и безумного предвкушения чего-то неясного. Определенно, это была жажда крови ее врагов.Он уже давно не видел этот дикий, немного сумасшедший взгляд; но каждый раз он означал лишь то, что в ее голове вновь возникают безумные идеи, ведущие непременно в бездну. — Но мы — я и ты, — мы можем все исправить. Мы можем положить конец Шреддеру и всей его империи, — ее голос был бодр, несмотря на общее паршивое состояние. Боль от утраты была слишком сильной, как и полное истощение — и это четко было видно в огромных, синевато-багровых мешках под ее глазами. — Мы должны это сделать. — Мы должны, но мы не можем, — резкие слова Рафаэля заставили Мэй нахмуриться в недоумении. Словно он только что разрушил святую заповедь. — Все остальные устали и ранены. Да и я тоже, честно говоря. Вдвоем нам не справиться ни с Шреддером, ни с его армией. — Я уже дважды побеждала Шреддера, — отозвалась девушка с некоторым хвастовством. — Смогу и в третий раз. Не станет его — не станет и всех остальных, — Мидзуно глубоко вдохнула и задумчиво посмотрела в потолок, предаваясь каким-то туманным размышлениям. Серые глаза на секунду сверкнули и девушка дернула уголком губ в горькой усмешке. Она придвинулась поближе к Рафаэлю и, сохраняя нерушимый зрительный контакт, с едкостью и легким разочарованием протянула: — Или ты боишься? — мутант возмущенно нахмурился и оттолкнул девушку от себя, недовольно буркнув: — Ничего я не боюсь. Просто мы не готовы, — а ведь он и правда не боялся — попросту был утомлен, и не более. Страх в этом случае был скорее не перед Кланом Фут, а перед возможным поражением. После печи, которую «услужливо» соорудил для него Ксевер — задумка об этой ловушке была именно его, как он сам признался, вмешиваясь с язвительными комментариями в речь Карай, — голова продолжала раскалываться до сих пор. Мэй разозлилась, осознав, что ее манипуляция не сработала. Шумно выдохнув и прищурив глаза, чтобы сдержать неуместные и совершенно иррациональные слезы, она с расчетливостью во взгляде покосилась на руль. — И не думай, — строго произнес Рафаэль, недовольно подмечая то, что прямо сейчас ведет себя совсем как Лео. — Уедешь сейчас — никто не будет спасать твою задницу. — Меня не нужно спасать, — недовольно прошипела Мэй, посмотрев прямо в глаза Рафаэлю. — Если смерть — цена победы, я готова расплатиться за нее, — бросила она как-то слишком легко и спокойно, с абсолютной невозмутимостью и хладнокровием. Дернув бровью в раздражении, Мэй с крайне раздосадывающей мыслью о том, что сегодня она не сможет воплотить свое давнее желание в жизнь, вышла из машины, оставляя Рафаэля наедине с мрачными мыслями. Он проводил Мэй хмурым взглядом, невольно вспоминая слова, что она сказала ему когда-то давно. Она не любит проигрывать.***
С момента смерти Карай прошло более двух недель, и жизнь в черепашьем логове стала постепенно возвращаться в прежнее русло, возвращаясь к былому спокойствию и веселью. Хотя, конечно, горечь еще давала знать о себе, и далеко не все вещи остались неизменными. Эйприл и Кейси стали наведываться в подземелье реже, чем хотелось бы его жителям. В чем была причина такового поведения, сказать наверняка было нельзя. Изменился и Сплинтер. Он стал куда более заботливым по отношению как к своим сыновьям, так и к Мэй, однако большую часть дня все еще проводил в додзё, сидя под деревом в позе лотоса и медитируя. На медитации он тратил очень много времени. Несмотря на беспокойство о сенсее, черепахи понимали: ему это необходимо. Мэй же было плевать на все вокруг. Она целыми днями либо запиралась в своей комнате, которая некогда была кладовкой, откуда-таки пришлось вынести весь хлам, который Донни и Майки складывали туда, и делала там черт знает что, либо пропадала на поверхности. С черепахами она проводила мало времени: в основном по вечерам, когда те собирались за просмотрами фильмов и мультсериалов. Но и тогда Мэй, казалось, была отделена от остальных. Казалось, пропасть между ней и учениками Сплинтера, которая только стала зарастать, стала только глубже, а ее края — еще дальше друг от друга. Но Мидзуно и не чувствовала потребности в тепле. Она боролась за него долго, но, в конце концов, пришла к выводу, что это не важно. В тот вечер девушка, по своему обыкновению, находилась в комнате. Лежа на матрасе, представляющем ее спальное место, она тщетно пыталась уснуть, но не могла: насколько бы сильной не была ее усталость, вызванная каждодневным недосыпом, Мэй не могла сомкнуть ни глаза. Кошмары — самые разные, кровавые и мрачные — мешали ей каждую ночь и не давали покоя даже днем. Устало выдохнув, девушка перевернулась на бок, упершись лбом в холодную стену. Кажется, так лучше. Едва она расслабилась, как в дверь постучали. Тяжело вздохнув, Мэй решила проигнорировать ненужного визитера. Однако стук повторился и стал более настойчивым. Раздраженно пробормотав что-то себе под нос, она резко подскочила, дернула замок и распахнула дверь, недовольно глядя на Рафаэля. — Что? — резковато спросила она, прищурив глаза от света в коридоре. — Пошли, — в той же манере отозвался темперамент, посмотрев на девушку с легким осуждением. После того спора в машине, что был давно-давно, она резко отдалилась и очерствела, словно обиделась. Тогда Рафаэль это принял на свой счет, однако вскоре, когда Мэй обособилась от остальных, понял, что проблема в ней. К счастью, теперь он, должно быть, сможет привнести свет в ее жизнь. — Донни кое-что сделал для тебя, — немедля, он зашагал в сторону лаборатории. Мэй с недовольством отметила, как ей вдруг резко захотелось спать, и поплелась вслед за Рафаэлем, ожидая какой-нибудь глупости. Однако стоило ей войти в лабораторию, и ее взгляд тут же приковался к персиково-розовой жидкости, наполняющей колбу на столе Донателло. Неужели это?.. — Хорошая новость, — бодро произнес ученый, заметив вошедшую Мидзуно, — я изготовил для тебя ретро-мутаген, — в ответ Мэй лишь скептически повела бровью. — Кажется, в прошлый раз он на меня не подействовал. — Верно, — согласился Донателло, чем тут же подтвердил абсолютную неуверенность девушки в результатах своей работы, однако тут же, заметив на ее лице недовольство, добавил: — Но это был антидот против обычного мутагена. Тот же, что применили на тебя, имеет несколько другой состав, — изложил он. — Я довольно долго исследовал твое ДНК, прежде чем начать работу, и увидел несколько отличных от стандартного состава мутагена веществ, таких как пироглю… — Нет-нет, не надо, — раздраженно воскликнула Мэй, помахав перед собой ладонью. — Мне неинтересно, правда. Давай ближе к сути, — девушка сложила руки на груди и настойчиво посмотрела на Донателло. — Конечно, — буркнул он с явным недовольством. Очевидно, то, что его речи все находили занудными, ученому не нравилось. — Как я и сказал, мутаген в твоей крови необычный. Мне пришлось долго синтезировать нужные компоненты для антидота, но я, честно говоря, даже не уверен, сработают ли они. Да и гарантии о том, что это безопасно, я тоже не даю. — Плевать, — отрезала его Мэй. — Я согласна. Лишь бы поскорее избавиться от этого уродства, — сжав руку в кулак, она с презрением посмотрела на свою черную как смоль когтистую ладонь. Мэй ненавидела себя все это время куда больше, чем раньше. Мало того, что она была круглой неудачницей — так еще и уродливым мутантом без шанса на будущее. Но теперь, возможно, все вернется на круги своя. По крайней мере, она вернет себе прежнюю оболочку. Неважно, смерть, или возвращение человеческой формы — исход ее ждет благоприятный в любом случае. — Ты точно уверена? — переспросил Донателло. — Абсолютно, — твердо отозвалась Мэй и присела на стул рядом с рабочим столом ученого, посмотрев на него с волнением и ожиданием. — Я бы посоветовал тебе лечь, — Донни кивнул на кушетку в углу комнаты и Мэй, тяжело вздохнув, прошлась к ней, легла и устроилась поудобнее, с напряжением сверля взглядом серый потрескавшийся потолок. От предвкушения кровь кипела и пульсировала в висках, а сердце сжималось, дыхание перехватывало. Донателло подошел к ней с большим шприцом и антисептиком. Капнул на вату медицинский спирт, протер им руку девушки на сгибе локтя и поднес иглу к коже. — Будет весьма больно, — предупредил он. — Но ты должна терпеть, — Мэй в ответ лишь закатила глаза. Игла проткнула кожу, шприц вошел в вену, выпуская мутаген в кровь. Это было больно, адски больно — куда хуже, чем Мэй могла себе представить. Антидот, казалось, обращал ее кровь в лед, клеточку за клеточкой. Когда Донни убрал иглу, ему едва удалось успеть перебинтовать ее руку — девушка, взвыв от боли, резко вскинула вверх ноги и поднялась на локти. Ее тело менялось: когти исчезали, трещины сползали вниз, как и вся чернота, покрывавшая ее руки до локтей. Боль была слишком сильной — от ее величины Мэй аж подскочила, и тут же упала на колени, хватаясь за горло. Кислород как будто перекрыло: хрипя, она ползла куда-то вперед, словно желая сбежать от ужасной боли. — Что с ней, черт возьми?! — воскликнул Рафаэль, подпрыгивая к брату. Мэй менялась, однако вместе с этим она и теряла все свои силы. — Не знаю, не знаю… — с паникой протараторил Донни. Первая и до жути банальная идея, схватить нашатырь и подлететь к Мэй, подставив его прямо к ней под нос. Резкий запах ударил сильно, заставив девушку глубоко вдохнуть и раскашляться с новой силой. Однако теперь она не задыхалась — напротив, она восстанавливала дыхание. Вместе с ним приходило в норму и ее общее состояние. Все еще сидя на полу, Мэй утерла слезы, подступившие к глазам, и вдруг с ужасом посмотрела на свою ладонь: бледная, покрытая мелкими царапинами, с длинными острыми ногтями. Такая, какой была всегда. Дрожащей рукой она прикоснулась к лицу — и словно почувствовала, что ее кожа изменилась. Она обернулась на Донателло и Рафаэля, стоящих позади с полуиспуганными-полуошарашенными взглядами, направленными на нее. — Зеркало, — сухо сказала Мэй, посмотрев на них с хмуростью и негодованием. Донателло тут же принес зеркало и протянул его девушка, которая, все еще пребывая в полном шоке, по прежнему сидела на полу. Дрожащей от волнения рукой она приняла предмет и поднесла его к лицо: темно-шоколадные волосы, карие глаза, болезненно-бледная кожа — она помнила себя точно такой. Это было чем-то невероятным и безумным, казалось ей тогда. Ее сердце забилось от безграничной эйфории, заполнившей ее до краев. Мэй невольно рассмеялась, трогая руками свое лицо. Она подняла на Донни взгляд, полный радости и благодарности. — Спасибо.***
Возвращение Мэй человеческого обличья, как полагал Рафаэль, должно было благотворно повлиять на ее поведение. И в какой-то степени это действительно было так. Мидзуно словно расцвела, осознав тот факт, что она больше не мутант — не мерзкое чудовище, — и что ей больше не нужно прятаться от общества. Возвращение внешности было первым шагом к нормальной, полноценной жизни. Однако если говорить о взаимоотношениях Мэй с черепахами, то здесь все стало хуже некуда — о положительных переменах и говорить не стоило. Ночами напролет Мэй пропадала, возвращаясь в логово только под утро, а порой и вовсе не приходила, объявляясь лишь спустя день-другой. Каждый раз она приходила с жутким перегаром, пропитанная сигаретным дымом, полусонная и необычайно странная. Ее новый образ жизни не нравился никому, однако пытаться что-то сделать с этим сил также не хватало. Эйприл часто ссылалась на то, что Мэй подобным образом переживает стресс, свалившийся на ее плечи: подобное поведение, по ее словам, вполне характерно для людей. Топить свою боль в спиртных напитках — один из самых эффективных способов. Все они лишь надеялись, что «трудные времена» не перерастут во что-то большее и куда более катастрофическое. Тем утром Рафаэля как и всегда разбудил будильник. «06 PM» — гласили ярко-красные цифры на электронных часах, собранных лично Донни. Кажется, предыдущие Рафаэль угробил во время неудачного пробуждения: будучи невыспавшимся и оттого жутко злым, он, пытаясь утихомирить противное громкое пиликанье, хорошенько огрел часы кулаком. Сейчас произошло практически то же самое, однако вместо прямого попадания по назойливому будильнику он неслабо ударил ладонью по поверхности тумбочки, тут же раздражительно прошипев от резкой боли. С хмурой миной встал, быстро умылся, выливая на ладони воду из пластиковой бутылки, и повязал на лицо красную бандану. Потягиваясь и зевая, Рафаэль вышел из комнаты и направился в додзё, где уже ждали вечно бодрый и энергичный Лео и заспанный Донни, который, должно быть, снова полночи просидел в лаборатории. Они всегда приходили первыми. Через минуту явился и Майки. По своему обычаю он бодрым, несмотря на прорывающийся зевок, голосом сказал «доброе утро» и сел рядом с братьями в позу лотоса. — Как вам спалось, сыновья мои? — заботливо поинтересовался Сплинтер. Черепахи в ответ лишь посмотрели на него вымученными взглядами, сдерживая позывы к зеванию и усердно пытаясь не заснуть на месте. Вставать на рассвете здесь любил только Леонардо — все остальные были закоренелыми совами. Откуда-то из коридора раздался очень громкий шорох, за которым последовал глухой удар. Братья озадаченно переглянулись между собой, сонно хлопая глазами. Уже через мгновение из дверей додзё показалась голова Рафаэля. Хмурым взглядом он оглядел полутемный коридор, и заметил, что дверь в комнату Мэй была открыта нараспашку. Он тут же направился туда, задумчиво сверля тьму в дверном проеме. Зайдя туда, включил свет и увидел девушка распластавшейся на полу прямо посреди комнаты. Посапывая и тихо похрапывая, она, растрепанная и лохматая, успела погрузиться в сон за те недолгие секунды. Рафаэль подошел к ней, присел на корточки и, потрепав по спине, осторожно позвал: — Эй, — в ответ — никакой реакции. Темперамент позвал ее громче предыдущего: — Мэй… — девушка медленно разлепила глаза и тут устало простонала, зажмурившись от неожиданного света, ударившего в глаза. — Что ты от меня хочешь? — с легким раздражением пробормотала она сквозь сон. — Где ты была? — спросил он с некоторой строгостью и явной настойчивостью. Мидзуно это определенно разозлило. Какое ему вообще есть дело до этого? — Я что, обязана перед тобой отчитываться? — буркнула она и медленно перевернулась на спину. — Лучше оставь меня в покое, пока меня не стошнило прямо на тебя, — накрыв лицо рукой, чтобы свет не бил в глаза так настойчиво, девушка проглотила ком в горле и шумно выдохнула, погружаясь обратно в сон. Рафаэль оглядел ее недовольным взглядом и вдруг отметил иссиня-бордовые пятна на ее шее. Взволнованно нахмурившись, он спросил: — Тебя что, побили? — а ведь все сходится: синяки, тошнота, потеря сознания… Мэй точно с кем-то подралась. В ответ девушка лишь расхохоталась, когда до нее дошло, что именно он имеет в виду. — Нет, — без малейшего зазрения совести отозвалась она, дернув уголком рта. В памяти всплыли отрывочные картины этой ночи: громкая музыка, разноцветные прожекторы, вкус сигарет с ментолом и виски, запах травки и чьи-то горячие губы на ее шее. Девушка откинула голову набок, желая избавиться от дискомфорта в мышцах шеи. Темно-шоколадные пряди обнажили доселе скрытую часть ее лица: на бледной скуле светился ярко-красный отпечаток помады. Для Рафаэля это было чем-то шокирующим. Он прекрасно знал, что помадами пользуются только девушки, но вот о возможности связи между двумя особями женского пола он и не подозревал. Удивление быстро сменилось гневом и уколом ревности. Хмыкнув, Рафаэль поднял на ноги и раздражительно бросил, прежде чем покинуть комнату Мэй: — Лучше проспись, — Рафаэль выключил свет и с громким хлопком закрыл дверь. Мэй осталась одна. Лежа на полу и наблюдая за плывущими перед глазами пятнами, она усмехнулась — смех ее вышел рваным и глухим, и одновременно пустым каким-то безумным. «Ты все еще плачешь?» — Нет, — небрежно бросила в ответ Мэй, вскинув брови в легком удивлении. Айя посмотрела на нее со снисходительностью и печалью и поджала губы. Ее бедная Мэй-Мэй…***
Мэй плеснула холодной воды себе в лицо и закрыла кран, упираясь руками о умывальник и смотря в зеркало исподлобья. Тяжело вздохнув, она отвела задумчивый взгляд в сторону двери, за которой играла громкая музыка. В туалете была только одна она. Это к лучшему. Мэй уже успела порядком устать от людей. Ее раздражало внимание со стороны бесконечного потока парней и девушек, но одновременно она и нуждалась в нем. Конечно, она могла бы получить столь необходимое ей тепло от куда более близких ей людей, но, говоря по правде, эмоциональная связь ей не нужна была совсем. Сколько бы Мэй не любила, люди, в конечном счете, уходят от нее, либо по собственной воле, либо по распоряжению госпожи смерти. Поэтому она нашла себя в тесных толпах и случайных связях — только бы компенсировать недоданное. Пожалуй, физический контакт для нее был даже важнее. она настолько привыкла к дракам и побоям за эти годы, что забыла, как ощущается что-либо другое. Мэй опустилась на пол, усевшись в углу комнаты, и закурила. Дым приятно обжигал легкие, унося с собой тяжелые мысли. Усмехнулась. «Я больше не буду плакать по тебе». Телефон в кармане завибрировал. Выдохнув дым с раздражением, девушка быстро достала его и, прочитав на экране яркое «Рафаэль», подняла трубку, раздраженно фыркнула тривиальное «алло» и вновь затянулась. — Слушай, я понятия не имею, что ты делаешь, да и мне, честно говоря, нет до этого никакого дела… — раздраженно протараторил темперамент, однако Мэй прервала его, будучи еще куда более недовольной: — Ближе к сути, — на другом конце линии послышался усталый вздох, который сменился коротким молчанием, после чего Рафаэль с явной напряженностью и легкой паникой в голосе отчеканил: — Кажется, инопланетяне хотят уничтожить Землю.***
Мэй стремительно шагала по улице, направляясь в сторону площади. В небе мерцали тревожные огни, посеявшие настоящую панику среди жителей Нью-Йорка. Добраться куда-то на транспорте возможным не представлялось: стоило подъехать хоть одному трамваю, и толпа тут же заполняла его до самых краев. Люди готовы были идти по головам, лишь бы только поскорее попасть домой. Город заполнила настоящая паника. А Мэй продолжала шагать вперед. У нее не было практически никакого оружия, в которым бы она действительно могла справиться против инопланетной расы гигантских динозавров, как описал их Рафаэль. Вообще, он рассказал много тревожных вещей. Земля была на пороге конца света. Видя впереди еще большее столпотворение, девушка резко завернула за угол в узкий переулок, надеясь на то, что там будет куда меньше людей. Пробираться сквозь охваченные паникой толпы как минимум слишком затратно по времени. — Стой на месте, — за ее спиной послышался гневный раз и клацанье зубов. Мэй резко встала и, сжав кулаки, обернулась лицом к Брэдфорду. Золотые глаза смотрели на нее с враждебностью и презрением, однако стоило ей повернуться, ненависть сменилась удивлением. — Значит, ты вернула себе человеческое обличие. — Не без чужой помощи, — девушка в ответ согласно кивнула. Брэдфорд долго не мешкался: резко сорвавшись с места, он налетел на девушку и прижал ее длиннопалой рукой к стене, угрожающе наставляя когти на шею. — Раз уж твои новые друзья такие умные, — выплюнул он с раздражением, — пусть попробуют объяснить, что происходит. — Кренги вернулись, — сухо отозвалась Мэй, смотря на Криса исподлобья с опасным вызовом. — И у них есть враги, которые хотят уничтожить Землю. — С чего бы им это делать? — Потому что Земля захвачена кренгами, — пес задумчиво хмыкнул и чуть надавил когтями на шею Мэй — те неприятно впились в кожу, но, тем не менее, не пронзили ее. Однако тут же Брэдфорд столкнулся с сопротивлением: в его бок уперся ледяной ствол, а лицо девушки исказилось в легкой, но жутко самодовольной ухмылке. — Попробуешь убить меня — отправишься следом, — четко проговорила она, смотря Брэдфорду прямо в глаза. А затем усмехнулась, мечтательно смотря куда-то в небо. — Как думаешь, Шреддеру понравится собачья шкура? — Мэй чувствовала что Брэдфорд слегка поднапрягся: то ли он гнева, то ли от волнения вкупе с небольшим страхом. — Или лучше тигриная? — она говорила медленно и едко, а ее карие глаза горели от безумной ненависти. — А может, идеальным вариантом будет вывесить освежеванное тело над входом? Вот уж точно будет эстетично… — Думаешь, твои угрозы могут сработать? — выплюнул Брэдфорд с пренебрежением и насмешкой. — А это и не угрозы, а вполне себе реальные предупреждения. — Гнусная предательница, — прорычал сквозь зубы Крис. — Ты все же злишься на это? — девушка картинно нахмурила брови. Ответа со стороны мутанта не последовало. — Я дам тебе совет, Брэдфорд, — сухо произнесла она, медленно поднимая руку с пистолетом вверх, упираясь дулом прямо в его шею. Теперь они оба висели на волоске от смерти. — Хоть раз подумай получше. Будешь вечно пресмыкаться перед Шреддером как слепая пиявка, — Крис нахмурился, мысленно отмечая то, что такого речевого оборота не существует, — кончишь мучительно и глупо, — ее палец слегка надавил на курок, что Крис не мог не заметить. Он не успел сделать ничего, прежде чем раздался громкий отчетливый выстрел. Он отпрянул от Мэй, испуганно зажмурив глаза, и уже через несколько мгновений понял, что он не ранен и абсолютно цел. Открыв глаза, Брэдфорд не обнаружил Мэй на месте. Огляделся по сторонам — а ее словно след простыл.***
Количество трицератонов на центральной площади, где они и расположили Генератор Черных Дыр, росло, казалось, в геометрической прогрессии. Неприступной стеной они окружили разрушительную машину, что вот-вот должна была стереть планету Земля с лица космоса. Мэй нахмурилась и проверила количество патронов. Ствол был ее единственным оружием. И еще парочка ножей и сюрикенов, однако применять их против гигантских инопланетных ящеров — идея сомнительная. — Те трое, — сказал Донателло, указав на трицератонов, ставших по разные стороны Генератора, — ученые. Они следят за тем, чтобы все работало исправно. — Отлично, — решимость в голосе Мэй была слишком большой — в нее тут же устремились всеобщие недовольные взгляды. — Убьем их, и Генератор взлетит на воздух без надзора. — Нет, — отрицательно покачал головой Донателло, — слишком рискованно. В нем заключено слишком много энергии. Если что-то пойдет не так, мы все взлетим на воздух. — И что тогда? — встрял Леонардо, бросая тревожные взгляды на пришельцев. Донни поджал губы и устремил задумчивые глаза в пол. Счет был на минуты, времени на раздумий не было. Да и были ли смысл в них? Что бы Клан Хамато — а они были единственными, кто выступил против трицератонов — не придумал, силовой перевес на стороне инопланетян. У них есть целая армия и высокотехнологичное оружие, у землян же — металл и дерево. — Просто атакуем, — неуверенно произнес Донни и тут же встретился с негодованием лидера. — У нас нет времени, Лео. Нужно просто надеяться, что мы сможем побить их, — легко сказать. Само собой, это было что-то из разряда невозможного. И, тем не менее, сохранять надежду даже в самой тяжелой ситуации — вещь, безусловно, важная. — Вот такая идея мне нравится! — бодро воскликнул Рафаэль и хрустнул костяшками в боевой готовности. Через несколько минут Клан Хамато бросился в бой. Борьба с трицератонами была действительно тяжелой. Ранить их было сложно: высокий рост, гора мышц и грубая, словно камень, кожа — все это создавало для них непреодолимую броню. О том, чтобы подавить кого-то, не шло и речи. Одного за другим, трицератоны раскидывали землян словно тряпичные куклы, но те раз за разом поднимались, не собираясь проигрывать. Уверенно держались лишь Сплинтер и Мэй: первый был настоящим мастером боевых искусств, вторая же попросту была подозрительно спокойна и осторожна. Мидзуно не била — лишь уклонялась, держа перед собой нож на всякий случай. Стоило ей получиться возможность передышки, даже секундной, и карие глаза тут же начинали бегать по кругу, словно ища кого-то. Казалось, Мэй ждала кого-то. — Не стой столбом! — крикнул ей пробежавший мимо Рафаэль, когда девушка вновь загляделась вдаль, стоя поодаль от битвы. Тряхнув головой, она тут же переключилась на действия и обомлела, когда увидела несущегося на нее трицератона. Растерянная, Мэй не могла сдвинуться с места. Возможно, она была бы раздавлена динозавром, если прямо в морду тому резко не прилетел метательный нож. Отшатнувшись, девушка обернулась назад: хмурыми взглядами на нее смотрели Брэдфорд и Ксевер. Глаза ее округлились в удивлении, а губы расплылись в едкой ухмылке, когда она заметила, что трицератонов атакует весь остальной Клан Фут. Все идет так, как нужно. — Сплинтер… — злобно процедил сквозь зубы Шреддер, когда, повалив на землю одного из инопланетян, завидел своего старого врага и бывшего брата. Прищурив глаза, он окинул лидера Клана Хамато полным безумной ненависти взглядом. Сплинтер посмотрел на него с не меньшим гневом и горечью, однако быстро усмирил в себе злобу. — Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал с Мивой, — мрачно произнес Хамато Йоши, прикрыв глаза. — Однако сейчас мы должны оставить нашу войну и спасти мир от разрушения, — он посмотрел на Шреддера с надеждой… на принятие и понимание. Конечно, им обоим претила подобная мысль, но другого выхода не было. В конце концов, погибнут все. Шреддер тяжело вздохнул и кратко кивнул в согласии. — Не жди, что так будет всегда, — злобно процедил Ороку Саки, давая понять, что его ненависть никогда не угаснет. Тигриный Коготь крепко сжал в лапах меч и набросился на одного из трицератонов с боевым рыком: клинок прошелся по боку инопланетянина, оставляя глубокое ранение. Он болезненно взвыл и упал на колени, хватаясь за кровавую рану. Тигриный Коготь нахмурился и приготовился идти на следующего противника, однако услышал позади знакомые шаги: решительные, быстрые и относительно негромкие. Резко обернувшись назад, он тут же встретился мордой с ногой Мэй, на которую был надет достаточно массивный ботинок. Удар вышел тяжелым: Такеши невольно отшатнулся и схватился за ноющую щеку, злобно прорычав. Сначала он совсем не узнал девушку — он привык видеть в ее образе мутантки; однако горящие от жажды крови глаза выдавали ту самую Мидзуно Мэй. — Ты… — злобно прошипел он. — Я, я, — пренебрежительно отозвалась куноичи. — Я так рада, что этот момент пришел, Такеши. Не представляешь даже, насколько, — девушка вытащила ствол и нацелила его прямо на тигра. — Спала и грезила о твоей истекающей кровью тушке, — она резко нажала на курок, направив ствол прямо в лоб мутанта — тот успел увернуться, и пуля, прорезая воздух, пронеслась прямо перед его лицом. Тигриный Коготь уставился на девушку с боевой яростью. Он решил не мешкать и не ждать, когда она выстрелит в него с точным попаданием, и потому поспешил наброситься на нее. Мэй была безоружна: у нее был лишь ствол, который рано или поздно изжил бы себя. Против него у нее нет никаких шансов. Мэй нисколько не испугалась резкого наступления. Она была полна решимости, ярости и жажды возмездия. Не было ничего, что бы остановило ее прямо сейчас. Девушка подцепила пистолет на ремень и подпрыгнула высоко вверх, ступая ногой прямо на стальной клинок Тигриного Когтя. Толчок от него стал только сильнее — девушка перескочила над головой мутанта и оказалась за его спиной. Такеши не помедлил с действиями и тут же развернулся, взмахивая мечом. Лезвие пронеслось прямо над ее головой, однако Мэй смогла увернуться, после чего схватила Тигриного Когтя за руку, крепко сжимая запястье, ударила локтем ему в челюсть и заломила захваченную лапу, заставляя его тем самым выронить из рук оружие. Тут же она отпихнула его ногой в сторону, оставляя в распоряжение Тигриного Когтя лишь голые руки. — Ты убил мою мать, — злобно процедила сквозь зубы девушка. Она сжала кулаки до боли, загнанно дыша от нахлынувшей боли и ярости. — Ты убил Карай, — слегка подпрыгнув, она ударила Такеши ногой под солнечное сплетение — он упал, глухо кашляя в попытках восстановить дыхание. — Ты отнял всех, кого я любила! — ее голос надломился, из глаз хлынули слезы. Все еще кашляя, Тигриный Коготь поднялся на ноги, смотря на Мэй надменным взглядом. — Верно, — насмешливо бросил он, выпустив когти. Замахнувшись, он неслабо ударил девушку лапой, заставив ее отпрянуть назад и вытащить нож-бабочку в качестве какой-никакой самообороны. Мэй вновь бросилась на Тигриного Когтя в ту же секунду: стоило ей занести руку для удара, и он схватил ее за запястье, поднимая над землей. — И мне следовало убить тебя вместе с ними, — пальцами он сжал ее подбородок, впиваясь когтями в кожу — Мэй зажмурилась и принялась брыкаться, однако все ее удары для Такеши были совершенно незначительны. Она рычала от злобы, вызванной бессилием и горечью, и все продолжала избивать торс мутанта ногами. — Тебе везет каждый раз — ты остаешься жива, — Тигриный Коготь швырнул Мэй в сторону, прикладывая ее спиной о дерево — девушка болезненно простонала, упал на землю и согнувшись пополам от боли в позвоночнике. — Но не думай, что это потому, что ты сильная, совсем нет, — он подошел к ней и резко поднял за грудки, тряхнув и вызывая у Мэй волну головной боли. Из носа девушки хлынула кровь. — Ты слишком слаба, девчонка. Ты не можешь защитить тех, кого любишь. Все, на что ты способна — бегство, — он процедил каждое слово с садистским наслаждением, в то время как Мэй буквально задыхалась от боли, кашляя и тяжело вздыхая. — Думаешь, я слабая? — она посмотрела в глаза Тигриному Когтю с ядом искренней ненависти. Ее губы дрожали от злобы, челюсти были плотно сомкнуты по все той же причине. Даже захлебываясь кровью, она не унимала свой гнев ни на минуту. — Очень слабая, — саркастично отозвался Такеши. Мэй в ответ брызнула смехом, выплевывая вместе с этим несколько капель крови на лицо мутанта. — По крайней мере, я не ручная зверушка больного ублюдка с манией величия, — слова Мидзуно, казалось, вызвали в нем по-настоящему дикое возмущение. Сорвавшись на звериный рев, он с разворота отбросил девушку назад, ближе к центру площади, где расположился Генератор Черных Дыр. Лежа на земле, Мэй раскашлялась с новой силой, однако сдаваться не спешила. Превозмогая боль, она поднялась на ноги и тяжело дыша, направилась в сторону Тигриного Когтя, направляя на него дуло пистолета. Тихий рык — выстрел. Громче — еще один выстрел. Яростный рев — и еще. Тигриный Коготь каждый раз уклонялся, пока наконец не подобрался поближе к Мэй и не вонзил нож ей в бок. Девушка рвано выдохнула, хватаясь ладонями за оставленную рану. Теплая кровь хлынула незамедлительно, окрашивая в багровый ее бледные руки. Болезненно хрипя, Мэй сделала несколько шагов в сторону, прежде чем обессиленная упала на колени. Дрожащие руки сминали пропитавшуюся кровью мятного цвета рубашку, пока растерянные карие глаза, наполненные слезами, бегали по округе. Мэй чувствовала, как боль расползается по телу и как лишает ее последних нитей, связующих Мидзуно с реальными миром. Время на таймере стремительно утекало. Сплинтер стремился к Генератору Черных Дыр так быстро, как только мог. С вытянутой вперед рукой он с надеждой и одновременно ужасом смотрел на то, как секунда исчезает за секундой. Но это отнюдь не конец. Он сможет всех спасти, сможет… Холодная сталь пронзает его тело насквозь, с хрустом врезаясь в плоть. Сплинтер рвано выдыхает и хрипит, обмякая на клинках Шреддера. Остаются считанные секунды. Обессиленное тело падает на землю, погружаясь в багровую лужу крови. Сплинтер делает последние, жутко болезненные вдохи-выдохи. Его веки медленно опускаются, а рука так и не дотягивается до Генератора. Старуха-смерть уводит Сплинтера в Царство Мертвых. Последние мгновения. Шреддер ликует, упиваясь кровью. И плевать, что его вендетта стоила судьбы всего человечества. По крайней мере, он в итоге вышел победителем. И плевать ему на конец света. Генератор Черных Дыр пришел в действие. — Сегодня ты умрешь, — едко проговорил Такеши, нависнув над Мэй грозной тенью. Эти слова прозвучали для нее как приговор. Нет-нет, она не может. Не так, по крайней мере. С губ девушки сорвалась горькая усмешка. — Если мне суждено умереть, — все, что находилось на земле, стало медленно подниматься вверх, стремясь к яркому белому свету под небесами, — я утяну тебя за собой, — Мэй посмотрела на Тигриного Когтя с дикостью во взгляде и широко ухмыльнулась окровавленными губами — гримаса была по-настоящему жуткой и безумной. Вскоре вслед за мелкими предметами, вроде камешков и листовок, уже скрывшихся в поднебесной белоснежной пустоши, стали подниматься объекты покрупнее. Сама Мэй стала медленно взлетать вверх. Она тут же ухватилась за Тигриного Когтя, крепко сжимая пальцами ткань его одежды и тем самым удерживая мутанта подле себя. Мэй нарочно медленно достала пистолет, снисходительно усмехнулась, изогнув брови в демонстративной печали, и приставила дуло под его подбородок, с наслаждением наблюдая, как лицо Такеши вытягивается в гневе и определенном страхе. Они оба понимают, что не выберутся отсюда, как бы не старались и не боролись. — Мэй! — девушка с легким удивлением посмотрела вниз — Рафаэль с растерянностью смотрел на нее, разрываясь от злобы и боли. Он только что потерял сенсея. Не может же он потерять и ее. Мидзуно в ответ лишь дернула уголком губ, демонстрируя печальную улыбку. Затем она поднялась слишком высоко — и Рафаэль уже не мог различать всех эмоций на ее лице. — Я рада, что все закончилось так… — протянула Мэй со стекающими по щекам горькими слезами, посмотрев Такеши в глаза. В последний раз. Короткий смешок — звук выстрела растворился в воздухе, эхом разнессшись по бесконечным округам. Свет становился все ярче и ярче, а боль все утихала и утихала. А затем все резко сменилось непроглядной тьмой, где не было ни света, ни звуков. Лишь пустота.