***
— Ну и ну… — протянул Слэш, озадаченно почесав макушку. — Я пережил много странных дней, но это был самый странный в моей жизни, — он искоса посмотрев на Рафаэля, одетого в белоснежный скафандр. Удвоенные черепахи, инопланетяне, без пяти минут конец света, который все же не случился… Все это дико. Рафаэль в ответ лишь пожал плечами. Для него же это было отнюдь не самое необыкновенное из произошедшего за последние полгода. — Мне есть, что тебе рассказать, старик, — отозвался он. — Я тоже не прочь послушать своих сыновей, — бодро произнес Сплинтер. Леонардо, стоящий рядом, устало улыбнулся ему в ответ. Перед глазами все еще стояла ярко обрисованная картина: Шреддер, клинками пронзивший сенсея насмерть. Однако теперь все было хорошо. Хамато Йоши цел и невредим, стоит рядом, столь же уставший, но счастливый. — Отложим все рассказы на завтра, сенсей, — утомленно протянул лидер. — Сегодня… — зевнул, широко раскрыв рот, — …нам нужен сон, — он направился прочь с площади, мечтая поскорее вернуться в логово и отдохнуть. Теперь им больше ничего не угрожало. Кренги и трицератоны повержены, как и Шреддер — раненый, он скрылся с Тигриным Когтем в неизвестном направлении. Нельзя сказать наверняка, что это конец, но… перерыв они определенно получили. Леонардо чувствовал: настали светлые времена. — А где… — опомнился вдруг Рафаэль, резко остановившись, — Мэй?.. — он обернулся, бегая глазами по округам в поисках девушки. Однако площадь была пуста, за исключением металлических обломков, свидетельствующих о выигранном сражении. Мэй словно испарилась — ушла бесшумно и бесследно. Рафаэль тяжело вздохнул, чувствуя, как его сердце замирает. На фоне судьбы всего человечества эта потеря была мелкой, незначительной, однако ранила не хуже меча. Несколько поникший, он развернулся, шагая вслед за остальными.***
Мэй брела по городу хромающей походкой, тяжело переставляя ноги и судорожно сжимая при этом рубашку в месте раны. Кровь насквозь пропитала тонкую ткань, окрашивая в багряный исцарапанные ладони девушки. Дрожа всем телом, она с потерянностью и одновременно ужасом смотрела, как мимо нее мелькают люди. Не менее испуганные вспышками и взрывами, разводящимися в где-то высоко в небе, они как можно скорее стремились оказаться дома, и оттого совершенно не замечали Мэй, что из последних сил переставляла ноги, сгибаясь при этом чуть ли не пополам. Дышать было невероятно тяжело, а каждое движение отдавалось резкой болью в области ранения. Всхлипнув и судорожно выдохнув, Мэй завернула в подворотню, устало прижимаясь спиной к стене и переводя дыхание, откинув голову назад. Застывшая на лице кровь, как и металлический привкус на губах, раздражала не меньше. Оперевшись одной рукой о мусорный бак, Мэй слегка нагнулась вперед и сплюнула — слюна перемешалась с кровью. Мэй подперла голову, касаясь ладонью бледного запотевшего лба, и бросила затуманенный взгляд перед собой. Неподалеку, в тени двух домов, под грязными простынями расположился чумазый бездомный. Он спал, при этом неслабо похрапывая. Вот уж точно: проспал конец света!.. Мэй невольно усмехнулась, что тут же отдалось невыносимой болью в животе, и осторожно приковыляла к беспризорнику, хватая стоящую подле него бутылку водки. Открыла, сделала глоток, морщась от резкого жгучего вкуса, после чего, замирая от болезненно предвкушения, подняла рубашку, оголяя окровавленный живот и заливая алкоголь прямо на рану. Попадание спирта сопровождалось резкой болью и сильным жжением — Мэй не смогла сдержать болезненного вскрика. Действие водки, однако (и как ни странно) оказалось отрезвляющим. А может то была новая волна боли?.. В любом случае, Мидзуно почувствовала совсем маленький, но все же какой-то прилив сил. Тяжело вздохнув, она посильнее смяла пропитанную кровью ткань и побрела прочь. Улица, на которую она вышла, была не столь многолюдной, как предыдущая, однако внимания к ее персоне это не прибавило. Следуя вдоль стен зданий, о которые она упиралась подрагивающей ледяной ладонью, она думала лишь о том, что ей необходима помощь. Мэй просто не может умереть, не может… У нее есть столько незавершенных дел… Мысли о Карай, матери и Такеши вызвали прилив головной боли, но девушка лишь поморщилась, решив проигнорировать недомогание. Однако долго продолжаться так не могло — оставаться в трезвом уме с каждой секундой становилось все труднее и труднее. В конце концов, Мэй резко остановилась, опираясь о стену и переводя дыхание. Голова кружилась, перед глазами все расплывалось и темнело. И волны боли более не накатывали столь же сильно. Девушка глухо кашлянула, согнувшись сильнее прежнего, и уже не смогла разогнуться. С огромной тяжестью она подняла голову, смотря перед собой: редкие машины, людские силуэты, утихающие в небе вспышки, мигающие витрины магазинов и уличные фонари сливались в одну мозговыносящую картину, делая адекватное восприятие реальности практически невозможным. Обессиленная, Мэй упала на колени, тяжело дыша и продолжая хвататься рукой за рану. Слезы хлынули из глаз — она больше не могла терпеть эту жуткую боль. А затем все эти ужасные чувства словно испарились, и девушка потеряла сознание, ударяясь головой об асфальт. Последнее, что она помнила — встревоженные голоса, вдруг окружившие ее со всех сторон.***
Первым, что почувствовала Мэй по пробуждении, — была уже не такая сильная и куда более терпимая, но все же боль. Глухо простонав, девушка перевернулась на противоположный ранению бок и тяжело вздохнула, медленно разлепливая словно налитые свинцом веки. Картинка и звуки вокруг постепенно стали обретать четкость: разговоры где-то неподалеку, солнечный свет, белые и бледно-голубые оттенки… Мэй почувствовала легкий дискомфорт в руке и вдруг обнаружила там тонкую прозрачную трубочку, тянущуюся от капельницы. С накатывающей паникой она приподнялась, все так же болезненно вздыхая и оглядываясь вокруг себя. — Тише-тише, — заметив шевеление с ее стороны, доктор, что секундой ранее беседовал с кем-то другим, поспешил подлететь к девушке. — Все в порядке, — поспешил заверить он, видя явную тревожность в карих глазах. — Вы в больнице, — в ответ Мэй, казалось, поникла еще больше: брови изогнулись в раздражении, и девушка пробормотала что-то на иностранном языке. Доктор точно не знал, что она сказала, но судя по мрачному тону ее голоса, это определенно было какое-то ругательство. — А Вы не из Америки? — спросил он, услышав иностранную речь. — При Вас не было документов и… — Нет, — отрезав его разъяснения, сухо отозвалась девушка уже на английском. Ее голос прозвучал слишком хрипло и низко — горло пересохло и жутко саднило. — Можно воды? — Конечно, — засуетившись, доктор подхватил со стола, расположившегося посреди палаты, чашку, наполненную соком, и передал девушке — та жадно и быстро поглотила жидкость, облегченно выдохнув. Пить все еще хотелось, однако теперь она ощущала себя определенно получше. — Сколько я здесь? — поинтересовалась Мэй уже более звонким, четким голосом. — Несколько часов. — Что там? — Мидзуно взглядом указала вниз, на рану, скрытую под больничной рубашкой. — Все плохо? — доктор в ответ тяжело вздохнул, нахмурившись в легким сомнениях, и обнадеживающе сказал: — Несмотря на то, что рана глубокая, органы задеты не были. Мы зашили ее и обработали, и при должном лечении все быстро заживет, — куноичи в ответ кивнула, показывая тем самым то, что слова медика она полностью осознала. — Однако это не отменяет того факта, что это серьезное ранение, — его голос стал куда более серьезным, чем прежде. — Я должен доложить об этом инциденте в полицию. Не представляю, почему человек, который привез вас, не сделал этого сразу… — Нет! — вновь перебила его Мэй. Ее голос прозвучал по-настоящему встревоженно и испуганно, во взгляде читалась мольба. Что-что, а полиция ей определенно была не нужна в данный момент. Наркотики, драки, кражи — за последние недели Мэй успела засветиться в городе по всем статьям. И это уже не говоря об угонах и поджогах, которые она совершала и ранее. Никто не будет разбираться с тем, кто напал на нее, — ее тут же отправят за решетку как преступницу. Однако ее правонарушения не станут достойным оправданием для доктора. Нужно что-то получше и трогательнее. — Я… — протянула она, параллельно додумывая родившуюся в голове легенду, — я в опасности… — В каком смысле? — доктор вопросительно изогнув бровь, покосившись на девушку с недоумением. — Мужчина, который напал на меня… — облизнула сухие израненные губы, — я думаю, он работал на моего брата. Он работает в полиции, — пояснила девушка, — и обладает большим влиянием. Если он узнает, что я здесь, он убьет меня… — страх и печаль в ее голосе, казалось, были по-настоящему искренними, а загнанный взгляд, устремленный в пол, только подтверждал то, что девушка была в по-настоящему трудной ситуации. Доктор молчал, обдумывая ее слова, — Мэй же восприняла это как сомнения в ее рассказе. — Он опасается за свою долю наследства, — добавила она, закусив губу. — Я попрошу пока не заводить в систему официально ради Вашей безопасности, — мужчина кивнул, сжалившись над девушкой. Рассказ ее был поистине мрачен и печален, думал он. Мэй в этот момент почувствовала заметное облегчение. Что ж, у нее есть время до того момента, как полиция прознает о том, кто она такая и где находится. — Однако другой врач может решить иначе, — предупредительно добавил он, вмиг пошатнув надежду, что Мэй для себя выстроила. Вот черт! — Я понимаю, — скромно кивнула она, нахмурив брови; а затем подняла полный благодарности взгляд на доктора и с легкой улыбкой произнесла: — Спасибо, — тот отозвался легким кивком и полуулыбкой. — Я скажу медсестре, что Вы очнулись. Нужно будет принять антибиотики, — произнес напоследок доктор, прежде чем удалиться из палаты. Стоило ему скрыться за дверью, и Мэй устало выдохнула, перевернувшись на спину. Ей всего лишь нужно разузнать, чем ее пичкают и как ухаживают за раной. Но на дольше она здесь не останется.***
— Больница Кони-Айленд? — мягкий женский голос на другом конце связи утвердительно ответил на вопрос Донателло. — Да, здравствуйте… — с ноткой неловкости отозвался мутант, постукивая пальцами по поверхности стола. — Я хотел поинтересоваться: не поступали ли к вам за последние сутки пациенты с ножевыми ранениями? Рафаэль тяжело вздохнул и замер, желая услышать ответ еще раньше, чем его озвучит Донни. Тогда, в бою, он видел: Мэй ранена, она бьется из последних сил, но помочь ей он не смог… дважды. А то и вовсе, трижды. И она бесследно исчезла, растворившись в клубах дыма. Почему не попросила о помощи? Почему не вернулась в логово? Знать наверняка он не мог — поведение Мэй было не только непредсказуемым, но и необъяснимым. Он лишь надеялся, что причина заключалась лишь в ее тяжелом нраве, но никак не в факте смерти. Мэй просто не могла умереть — он… знал это. Девушка всегда проявляла необыкновенную живучесть и неуязвимость, что порой раздражало его. Кончить от клинка паршивой кошки? Недостойная ее участь. — Что ж, тогда… — ответ девушки на другом конце провода явно был не самым радостным: Донателло поник, нахмурившись, — извините за беспокойство. До свидания, — и повесил трубку, посмотрев на Рафаэля сожалеющим тяжелым взглядом: — Там тоже никого, — Кони-Айленд была из последней надеждой. Донателло обзвонил, кажется, все больницы Нью-Йорка, но нигде о ножевом ранении и в помине не слышали. Был пьяница, была ограбленная старушка, но сведений о юной японке — никаких. Да и вообще, чего-то, указывающего на пребывание Мэй, не было. Кажется, участь ее настигла действительно печальная. — Мне жаль. Рафаэль ничего не ответил. Он лишь угрюмо хмыкнул, хорошенько зарядил кулаком по стене и стремительно покинул лабораторию, направляясь к себе в комнату. Как же сильно ему хотелось сорвать злобу и боль на боксерской груше — да так, чтобы та вся измялась и изорвалась. Нельзя сказать, что их отношения с Мэй были просты и приятны. В многом они были построены на чувстве вражды и противостояния. Однако, тем не менее, пылкий темперамент и объединял их двоих. Рафаэль долго думал, что такого притягательного в этой сумасбродной девушке, пока вдруг однажды не задумался и не осознал: они в чем-то похожи, и в то же время они совершенно разные. Этот контраст и схожесть — это было опорой. Однако Мэй отталкивала от себя всякое тепло и поддержку. Рафаэль же не стремился настаивать — из банальной гордости. И все же, он по-настоящему беспокоился за Мэй, что бы ни говорил и ни делал. И сейчас, когда кажется, что она ушла, он чувствует — боль сжигает его сердце, сменяясь гневом. На Шреддера, на Тигриного Когтя, на весь Клан Фут. Удар — перед лицом рисуется шлем Куро Кабуто, под которым прячутся вечно пустые, безумные глаза Шреддера. Еще один удар — лицо Ороку Саки сменяется мордой Такеши. Удар за ударом, Рафаэль пытается вытеснить весь гнев, но не может — он не уходит, он переполняет мутанта с ног до головы. В конце концов, темперамент не выдерживает и бьет со всей силы, впечатывая грушу в стену, и та начинает раскачиваться из стороны в сторону, медленно пробивая на небрежно положенной штукатурке трещины. Рафаэль хмурится и заваливается на кровать, сверля хмурым взглядом потолок. Секунды, что он лежит так, бездумно и бездейственно, перетекают в минуты, минуты — в часы. Время, кажется, тянется бесконечно. В дверь раздается настойчивый стук. — Пошли вон! — раздраженно бросает Рафаэль без задней мысли. Посетитель, определенно, попадается упрямый: распахивая дверь, он залетает в комнату, и по помещению тут же разносится запах свежей теплой пиццы. Конечно, это Микеланджело… Кому еще тут по-настоящему есть какое-то дело до чужих проблем? — Чего тебе? — Рафаэль, тем не менее, отзывается резко, переводя на младшего брата хмурый взгляд. — Я только что добыл нам очень-очень вкусную, свежеприготовленную пиццу с грибами! — бодро поведал Микеланджело и добавил с комедийно-загадочными нотками: — Она ждет тебя, Раф… — тот в ответ ничего не сказал: лишь тяжело вздохнул и прикрыл глаза. — Эй, — тряхнул его за руку Майки, — не нужно плакать по Мэй… Вспомни лучше космическую красотку Мону Лизу, — его слова, казалось, привели Рафаэля в еще большее раздражение — он подскочил, принимая сидячее положение, и покосился на младшего с недовольством. — Спасибо, Майки, — саркастично отозвался он, — ты умеешь утешать… — да, может, Мона Лиза и не мертва, но она при этом находится за сотни световых отсюда, если не больше. Да и ставить ее в один ряд с Мэй он не считал правильным. Мона была скорее временной симпатией, попыткой найти утешение своей печали от потери Мидзуно. Но на что-то большее, чем на «дорожный роман» Рафаэль не рассчитывал. И то, как серьезно все восприняли остальные, ему не понравилось. А уж подтрунивания Майки на эту тему определенно были за гранью терпимого. — Пойду посмотрю телик, — не желая слушать попытки младшего успокоить его, Рафаэль подскочил и отправился в гостиную, сопровождаемый растерянным взглядом Микеланджело.***
Мэй болезненно прошипела, сползая с кровати и становясь на ноги. Делать это после всех лекарств казалось невозможным — ноги ее словно становились ватными и совершенно неуправляемыми. Но вот она, новая порция лечебной микстуры… Медсестра, за которой тянулся передвижной столик на колесах, на поверхности которого стояло еще много небольших пластиковых баночек с лекарствами, протянула Мэй одну из таких и тут же направилась прочь из палаты. Пациентов много, действовать нужно было активно… Девушка даже не успела спросить, чем ее пичкают. Раздраженно вздохнув, Мэй нахмурилась и, отпив совсем чуть-чуть, и выбросила все остальную в прикроватную мусорку. — Ты бы лучше выпила их, — нравоучительно произнес парень, что лежал на соседней с Мэй койке. Его доставили сюда буквально час назад, и первые слова, которые он сказал своей соседке по палате — какие-то поучительные рекомендации? Недолго так и показаться занудой, который любит лезть не в свое тело. — Нет, — отмахнулась Мэй, — не хочу. — Так ты никогда не поправишься, — продолжил он. Мидзуно закатила глаза и раздражительно выпалила: — Слушай, какое тебе вообще до меня дело? — брови девушки искривились в пренебрежительности. Болезненно вздыхая и напрягаясь — это отчетливо отражалось на ее лице, — Мэй забралась на койку, сев, и продвинулась от края к подушке, опираясь на нее с заметным облегчением. Наблюдая за всеми переменами в ее лице, юноша все же не смог унять своего настырного нрава. — Что вообще с тобой? — заинтересованность в его голосе была вполне искренней. — Аппендицит? — предположил он, глядя на то, как Мэй то и дело болезненно сгибается, переминаясь со стороны на сторону, и морщится каждый раз. — Не совсем, — расплывчато отозвалась она. Парень вопросительно приподнял брови. — Ножевая рана, — при виде удивления на смуглом лице Мэй невольно приулыбнулась. — Ого… Кто это тебя так? — Брат, — пожав плечами, бросила она. А затем, видя возрастающее в ее новом соседе недоумение, как бы невзначай добавила: — У нас в семье всегда были трудные взаимоотношения. Отчасти, ее слова были правдивы. Такеши был ее братом. В Клане Фут все до единого — сильные и слабые, люди и мутанты — были братьями и сестрами. Объединенные под началом одного человека, ради одной цели, с одинаковыми устремлениями и установками — все были едины, даже несмотря на конфликты и существующую внутри клана иерархию. Действительно прочное положение было лишь у Шреддера — и у Карай, когда-то, — все остальные же были равны. И лишь упорные старания и стертые в кровь руки могли возвысить тебя. Повисло неловкое молчание. Юноша принялся разглядывать обстановку вокруг — бледно-голубые стены, оживленную дорогу за окном, толпы людей, тарелку с апельсинами на столе и совершенно не примечательные прямоугольные лампы под потолком, — лишь бы только не пересекаться взглядом со своей, как ему показалось, весьма неординарной соседкой по палате. Он не знал, как реагировать на ее слова. Несомненно, все это мрачно, жутко трагично и… шокирующе… Прежде с ним не делились столь диковинными откровениями. — И все же… — неуверенно протянул он, когда решил перевести тему на что-то более непринужденное, — почему ты не хочешь принимать лекарства? — Мэй закатила глаза, тяжело вздыхая. Стремление парня похвально — он тянется общаться и пытается поддерживать диалог, только вот его попытки весьма провальны. Сгладить неловкость он решил занудством. Браво! — От них меня в сон клонит и ходить трудно, — отозвалась она с некоторой небрежностью. — А зачем тебе ходить? — этот вопрос так и вовсе был жутко нелепым. Приподняв одну бровь в недоумении, Мэй резко ответила: — Не перекладывай свои переживания, — с намеком бегло зыркнула на гипс, покрывающий праву ногу юноши, — на других, эм… — девушка хотела было назвать его по имени — в такой манере она часто отвечала Брэдфорду, непременно произнося его имя в конце предложения, — но только вот поняла, что не знает его. — Кертис, — подсказал юноша, видя растерянность на ее лице. — Кертис, — кивнув, повторила Мэй, как бы пробуя слово на вкус. Замолчала на секунду, а затем продолжила ранее начатый монолог: — Меня преследуют очень плохие люди, очень опасные, — акцент заставил Кертиса прислушаться с пущим интересом, — и мне нужно поскорее попасть в Токио. — Типа… — он замялся, формулируя нужную мысль, — податься в бега? — В какие к черту бега? — ее голос сквозил насмешкой. — Только трус бежит от проблем. — Тогда зачем тебе в Токио? — Мэй дернула уголком губ, видя новую порцию недоумения на лице Кертиса. Раскрывать все карты ему — очень рискованно. Да и вряд ли он поймет… — Чтобы получить силу. Чтобы перестать бояться и разгромить врага, — бодрый тон Мэй, как и сказанные ею слова, привели юношу в недоумение. Нахмурившись и устремив взгляд в окно, он ничего ответил. На лице Мэй расцвела кривая ухмылка, в глазах заплясали опасные огни. «Оберни силу противника против него самого, и удар твой будет смертелен», — именно тот урок Шреддера, который она вряд ли когда-либо забудет.