***
Подходя к автобусной остановке, Ральф заметил высокую фигуру домовского эскулапа — Януса. Длинный, нескладный, весь какой-то бесцветный главный паук Дома был удивительно безэмоциональная личность. Молча усевшись рядом (в полуденную жару желающих трястись в душном пазике практически не было), Ральф скопировал позу серьёзного лекаря, скрестив ноги и руки. — Откуда ты узнал? — спросил Янус, скосив глаз на своего соседа. Ральф даже растерялся сперва, не поняв, о чём речь. — У меня есть осведомитель, — хмыкнул Р Первый, сосредоточенно глядя на идеально белые мокасины доктора. Янус нахмурился, у них с Ральфом была незначительная разница в возрасте, но иногда ему было сложно понимать, принимать и поддерживать диалог с этим воспитателем старших групп. Временами ему казалось, что он разговаривает не со взрослым состоявшимся человеком, а с не наигравшимся в игры подростком под воспитательской маской. — Агент под прикрытием? — попытался включиться в игру Янус. — Он признался мне в любви, — Ральф закинул руки за голову и мечтательно посмотрел на выбеленное солнцем небо, — и я, дурак, отверг его чувства. А теперь эти слова будоражат моё воображение, мешая спать по ночам. — Ты понимаешь, что такие отношения недопустимы между учеником и воспитателем, — прошипел Янус, предварительно оглянувшись вокруг. — Как врач я принимаю любые формы взаимоотношений и проявления близости, но не с несовершеннолетними же, Ральф! Это статья, уголовка, срок. Тебе курортных приключений мало?! — Он назвал меня сучьим потрохом, — Р Первый томно вздохнул, стараясь не глядеть на раскрасневшегося доктора, — и это было самое сексуальное, что я слышал за последний месяц. Подошедший автобус прервал интригующий диалог, и они оба были вынуждены молча трястись в душной стальной коробке с разомлевшими от жары пассажирами под очередной назойливый хит этого сезона. Автобус выплюнул их возле соснового леска, который окружал санаторий, и они, пропотевшие и пропылённые, поплелись на свою круглосуточную вахту. — Чёрный Ральф — сучий потрох, — облегченно улыбнулся доктор, наконец вспомнивший, кто в стаях мог так виртуозно браниться, — такого шикарного погоняла на моей памяти не было ни у кого. Да и ещё попугай в крёстных. — Фи, доктор, что за блатной жаргон? — рассмеялся Р Первый. — Вы уже не в той системе работаете. Кстати, как анализы? — У кого как, — вздохнул Янус. — Даже если это была просто воспитательная мера, то она себя оправдала. Некоторым надо будет пропить лекарства. Вокруг одуряюще пахло разогретой солнцем сосной и, как это бывает в полуденный зной, было очень тихо, только кузнечики неумолчно пиликали где-то в траве. — А чем ты так их напряг, Ральф? — спросил Янус, с удовольствием вдыхая вкусный смолистый воздух. — Они, бедняги, даже на море через раз ходят, всё с книжками сидят. — «Илиаду» Гомера учат, а то больно много матюгаться стали. Янус тоже поднял шишек с земли, и теперь они на пару развлекались тем, что кидали их в деревья, росшие вдоль дороги. — А её возможно выучить-то? — недоверчиво спросил врачеватель ущербных тел жителей Дома. — «Гнал Мерион пред собою его и, настигнувши, пикой в правую сторону зада ударил; глубоко проникло острое жало в пузырь под лобковую кость!» — процитировал Ральф. Янус от такого даже остановился, переваривая услышанное. Ральф, взглянув на задумчивого доктора, решил добавить красок этому скучному дню: — «Филеид, знаменитый копейщик, в голову острою пикой ударил Педея с затылка! Медь, меж зубов пролетевши, подсекла язык у Педея. Грянулся в пыль он и стиснул зубами холодное жало». — Ну ты зверь, — выдохнул Янус с непередаваемо сложным выражением лица. — Такое детям читать? — «Камнем таким поразил он Энея в бедро, где головка входит в сустав тазовой, именуемый иначе чашкой. Чашку удар раздробил, сухожилия оба порвавши. Также и кожу тот камень зубристый сорвал у героя», — ответствовал Ральф во весь голос, стоя меж сосен. Доктор судорожно полез в карман за куревом, в силу профессии он очень ярко представлял себе описанные древним греком травмы. — Это какой-то анатомический атлас в стихах, — пробормотал Янус с сигаретой в зубах. — Приходи после полдника, — пригласил Ральф, — послушаешь. А выучить всё можно, была бы правильная мотивация. — Стесняюсь спросить, чем же у тебя мотивирован Череп и его стая? — Только любовью, чем же ещё? — серьёзно отвечал Р Первый, пожимая руку Янусу. — Приходи. Сообщение о том, что в лагерь вернулся обладатель чёрной перчатки, мобилизовало Чумных Дохляков, и план о тотальной слежке вступил в действие. Поэтому, когда после полдника все отправились на пляж, Волк с Кузнечиком сослались на головную боль от перегрева, и Лось разрешил им остаться в корпусе. Хитрая мелюзга проникла в открытый кинотеатр, где Р Первый собирался принимать зачёт у своей группы и где вечерами по выходным крутили старое кино. Пацаны заранее засели под сценой, чтобы их не было видно. Понурая колонна, воткнувшая головы в книги, втянулась в зал и расселась на сиденьях. Экзаменатор вытащил на сцену стул и, усевшись верхом и оглядев смурное поголовье, поинтересовался: — Почему не все? Череп, прекрасно зная, что стая в полном составе, вопросительно смотрел на Р Первого. — Мне нужен независимый критик и собеседник, — Ральф жевал травинку, облокотившись о спинку стула, — давай, Хромой, топай за Деткой, и начнём. Стая довольно сносно читала воспитателю второй — самый скучный — стих Илиады, и Череп с Хромым, сидевшие в первых рядах только изредка суфлировали товарищам подзабытые места. Сердитый, распущенный Детка, выдернутый из дневного сна, растрёпанным клубком сидел на краешке сцены. Попугай молчал и время от времени ворочал головой и издавал скрежещущие звуки, как если бы провести гвоздём по листу железа. Последним вышел Гиббон и, потоптавшись на месте, начал: — «К брани убийственной в Трою идти; не послушали дети старца родителя: рок увлекал их на черную гибель». — Сука бля-а-а, — простонал Детка, осознавший, что поспать не дадут. — «Криволуких пеонов…» — сбился чтец, — а можно я дальше своими словами перескажу? — Своими словами ты мне расскажешь, откуда жизнь на Марсе зародилась, — Ральф помахал ответом из лаборатории, — а великое произведение комкать не смей. — В результате панспермии, — предположил кто-то из зала, вызвав гогот и ржак. С горем пополам, спотыкаясь через строчку, Гиббон дошел до конца, и стая облегчённо выдохнула: свою часть они оттанцевали. — Козлоногий, мля, — встрепенулся попугай и оглянулся вокруг. Узрев знакомые пальцы в шлёпанцах, птаха вперевалочку подбежала к Р Первому. — Видите, даже он уже подвергся культурному слову, — назидательно сказал Ральф, наблюдая за хищным кружением птицы в опасной близости от своих ног. — Хера с два, — опроверг надежды воспитателя Детка. Волк и Кузнечик, наблюдавшие сквозь щели в досках показательную порку черепистов, старались не шуметь. — Не дай бог Чёрный Ральф станет нашим воспитателем, — прошептал Волк, приникнув глазом к дырке от сучка. — Не станет, — пыхтел рядом друг, — у нас же Лось. — Эти выпустятся, и Лось возьмёт новых мелких, — возразил Волк, устраиваясь поудобней так, чтобы не стреляло в больную спину, — а нам или он, или Щепка. — Мрак, — выдохнул Кузнечик и легонько пихнул товарища ногой, чтобы тот поправил на нём сползающую безрукавку. Как-то раньше он не задумывался о том, что у них может быть другой наставник. Лось казался неизменной константой. На сцену вышел Череп, и народ примолк в ожидании выступления своего вожака. — И Гектор стремительно из дому вышел… — В роги-ноги, — попугай не оставлял тиранических попыток добраться до ног Р Первого, которые тот спрятал под стул. — Стоп, — прервал невыразительное бубнение Черепа Ральф, — пономарь поминальные записки с большим чувством читает, чем ты. Тут же трагедия, понимаешь ты или нет? Гектор погибнет, Троя будет разрушена, а жена это предчувствует. Вожак с тоской посмотрел на легкомысленные облачка, витиевато выругался про себя и только тогда взглянул в нарочито серьёзные глаза Чёрного Ральфа. Череп попросил книгу у Куцого и, листая страницы, буквально начал выплёвывать слова: — Лилейнораменная, меднодоспешный, дерзновеннейший, гребнем косматовласатым, — листал поэму Череп, — это вообще можно выговорить?! — Усердносоветный, крепкобашенный, кудреглавые мужи, — продолжил Ральф логопедические извращения, — на кораблях обоюдувесельных. Нужно. Дальше. Янус, решивший всё-таки послушать нетленное произведение, застал у входа директора, задумчиво смотрящего на действо, происходящее в зале. — Оригинальная методика, — высказался директор, вслушиваясь в строки, вымучиваемые Черепом. — Думаете, поможет? — доктор подпёр собой стену напротив. — В какой-то мере. — Лосю было бы достаточно попросить, — пробормотал Янус, наблюдая, как Ральф шпыняет и гоняет Черепа по тексту, заставляя перечитывать какой-то кусок снова и снова, добиваясь нужной выразительности. Парень злился и огрызался, но в открытую протестовать не решался: то ли опасаясь воспитателя, то ли видя директора, стоящего у входа. Зал, включившись в репетицию, то освистывал, то аплодировал своему лидеру, попугай топтался вокруг режиссёрского стула и кивал головой, не оставляя попытки клюнуть Р Первого в палец. — В их возрасте одной щенячьей любви недостаточно, — возразил директор. — По-вашему, они любят Ральфа? — удивлённо переспросил Янус у собеседника. — В данный момент — ненавидят всей душой, — улыбнулся в бороду невысокого росточка мужчина, — но вы же, доктор, знаете народную мудрость на этот счёт? Взмыленный Череп покинул авансцену под бурные овации состайников, и на его место вышел Хромой. Лазутчики под деревянным настилом заскучали и даже слегка закемарили, когда над их головами грянуло: — «Что, сребромолненный, паки богов на собор призываешь? Хочешь ли что рассудить о троянах или́ аргивянах? Брань между ними близка, и немедленно бой запылает». Детка, увидав хозяина на сцене, возликовал, выразив свою радость поминанием родственников по женской линии всех присутствующих и, мелко семеня, притёрся к кедам владельца. Ахейцы с троянцами сошлись в жестокой битве, и боги уже встали на сторону своих любимцев у стен Трои. Хромой читал хорошо, с выражением, и те, кто было приготовились провести финальные полчаса в расслабленном состоянии, невольно увлеклись событиями тысячелетней давности. Волк слушал, закусив палец, и думал о том, что надо срочно почитать это восхитительно-кровавое произведение всем чумным собратьям. И даже клятый попугай, ошалевший от редкостного словоизобилия хозяина потрясённо молчал. — «Так под Пелидом божественным твердокопытные кони трупы крушили, щиты и шеломы…» — охрипшим голосом заканчивал своё выступление Хромой. — «Храбрый Пелид, и в крови обагрял необорные руки», — завершил Ральф импровизированную постановку. Зал пригорюнился и почти поголовно сидел подперев головы руками. — Что скажете, уважаемый? — обратился Ральф к Детке, прилетевшему к нему на плечо. — Ёпт, да ёпт ты ж, — потрясённо икал Детка. — А по-моему, хорошо, — не согласился Р Первый с такой неоднозначной оценкой. Сидя за ужином в столовой и всасывая длинные макаронины, Чумная Гвардия с раздражением поглядывала на воспитательский стол, а точнее, на руку в чёрной перчатке, держащую кусок хлеба. Четыре дня наблюдения не дали ничего, кроме того, что Волк переключился с индейцев на троянцев и теперь воображал себя бесстрашным Ахиллом — внуком Зевса. Спортсмен со своими подручными злорадно усмехались соседнему столику, сами не ведая, что нащупали ахиллесову пяту. Оставалось три дня, а к своей цели они не приблизились ни на йоту. Кузнечик понуро жевал, низко опустив голову и стараясь не заплакать. — Не реви, — шепнул Слепой, — что-нибудь придумаем. — Что? — буркнул Горбач. — Если только ночью в комнату залезть, может, он её на тумбочку кладёт, пока спит. — Под подушкой она у него лежит, — прочавкал Вонючка, — точно. — Мы не полезем, — отказался Рекс за двоих. — Он и так нас у толчка засёк, — поддержал Макс, потирая пульсирующее ухо, которое побывало утром в жёстких пальцах Р Первого и теперь заметно отличалось от своей пары слева. То, что воспитатель словил утром сиамцев, выходя после бритья, стоило братьям пяти неприятных минут беседы с Лосем, который пытался узнать, зачем они шпионят за Чёрным Ральфом. И это было совсем плохо, так как означало, что Р Первый заметил нездоровый интерес к своей персоне. Дохляки отбоярились тем, что якобы играют в разведчиков, и пообещали, что больше не будут. Время истекало, и Волк понимал, что им придётся признать поражение на этот раз и попытаться отыграться, придумав что-то такое же невероятное для Белобрысого и его команды.***
Сегодня Ральф опять дежурил по старшим группам в одиночестве. Дав ещё час на вечерние дела после дискотеки, он проверял наличие всех на своих местах. Мавр традиционно сидел у блюда бутербродов с колбасой, которые он собирался съесть на ночь. На вошедшего воспитателя уставились злые, глубоко посаженные глазки. Обслуга лилового вождя замерла за его коляской. — Всё в порядке? — уточнил Р Первый, глядя на одутловатого парня. — У меня спёрли сигареты, — пробулькал Мавр. Тем, кто не привык, его речь поначалу казалась набором всхлипов и хлюпанья. — Мои? — Ральф скептически улыбнулся. Мавр был мелочен, жаден и очень чувствителен ко всякого рода ущемлению собственной значимости. Колясник махнул рукой, подзывая своего секретаря для дальнейших разъяснений. — Кто-то из малышни вытащил пачку, пока Мавр, долгих ему лет правления, — зачастил писклявым голосочком Комар. — Аминь, — прервал речитатив Ральф и скрестил руки на груди, наблюдая пожирающего колбасу вожака и Завра в подобострастной позе со стаканом кофе рядом. — Чего? — сбился пресс-атташе. — Ко мне какие вопросы? — спросил Ральф. Его раздражала эта атмосфера раболепия и игра в туземного царька убогого племени. С Черепом тоже было непросто, но он, по крайней мере, не требовал от своих ребят показной услужливости. А ещё Ральф знал, что стая Мавра презирает Щепку и не вступает с ним в конфликты только потому, что не желает ужесточения режима от дирекции. Иногда, когда Мавра отправляли на реабилитацию или углубленное обследование, которое не могли предоставить в Доме, его группа расслаблялась и вела себя почти нормально, не допуская двусмысленные шепотки и смешки за спиной учителей и воспитателей. Никто не лупил малышню ремнём по ладошкам, не швырял посудой в неловких прислужников. Уезжая, каждый раз Мавр назначал нового заместителя, чтобы, не дай бог, кто-то не занял скрипучий престол. Разделяй и властвуй. Ральфу маврийцы в открытую не хамили, побаивались. Единственный раз, когда Р Первому приходилось разнимать конфликт в этой стае, — это когда спятивший Белый хлестал ремнём какого-то неуклюжего малыша и своих же одногруппников, пытавшихся его утихомирить. Белый получил под дых и, стоя на коленях, выблёвывал свой обед, а остальные, вдруг решившие, что так обращаться с их состайником нельзя, — несколько добрых оплеух, а Хрящ лишился верхних зубов. Мавр тогда сидел в кресле и с удовольствием созерцал побоище. С того случая они сдружились с Янусом, который, не жалуя методы физического воздействия, в этот раз был готов пойти и навалять Мавру лично, за чуть не выбитый глаз избитого до чёрных кровоподтёков мальчишки. Комар растерянно оглянулся, ища поддержки у Мавра. — Поймаем — накажем, — просипело фиолетовое чудовище. Ральф дёрнул щекой в подобии улыбки, не желая унижаться до ответа на скрытую угрозу, но зарубку в памяти о том, что надо сообщить Лосю, сделал. Из комнаты Черепа и сотоварищей слышался такой хохот, что воспитатель подивился, как это дверь с петель не снесло. Народ играл в ассоциации и слова, и в момент, когда Ральф зашел в спальню, вожак пытался донести до своей команды знаменитую личность. Парень тряс рукой перед ждущими лицами Куцого и Кабана. — Баба? — с надеждой спросил Кабан. Череп закатил глаза. — Мужик? — вожак радостно закивал. — Негр? — хором уточнили игроки. — Да ну бля… блин, — осёкся Череп, заметив воспитателя. — Ну сладенький такой. С усиками. Ну?! В кино на тех выходных показывали. Ну?! — Ха! Ретт Батлер! — выкрикнул с подоконника Дрищ. — Да-а, — простонал вожак, чуя, что время уходит, — а зовут по жизни его как? Хромой держал песочные часы с кривой ухмылкой, наблюдая интеллектуальные мучения соперников. — Кларк Гейбл, — помог Ральф, сжалившийся над парнями. — Всё! Мы выиграли, — хлопнули в пятерни друг друга Кабан и Череп, обращаясь к горбуну, — гони сиги и шоколадку. — Ни хрена, не считается, — Хромой даже бровью не повёл. — Счёт равный, так что еще один круг. — Ну ты жлобяра, горбатый, — Череп опять уселся на кровать, собираясь тащить новые карточки с заданиями. — Побудьте судьёй, — попросил вожак Чёрного Ральфа, — а то тут кругом одно жульё. Третий раз переигрываем. — И ворьё, — поддержал Кабан, — спиз… э-э, стащили где-то шоколад и зажали, гады. Ральф отказался, сославшись на занятость, пожелал всем спокойной ночи. Ему еще предстояло прочесть бумаги, которые всунул директор, предвосхитив это дело вопросом: — А что у вас было по математике? — Хорошо, — на автомате, не ожидая подвоха, ответил Ральф и тут же получил кипу бухгалтерской отчётности на руки. Что с ней делать он не представлял, но посмотреть пообещал. Знакомясь с расходом продуктов на кухне, захотелось перекусить, и Ральф полез в холодильник. Жуя острую сыровяленую колбасу, он прислушался, показалось, что кто-то ходит по коридорам. Лёгкий стук в дверь подтвердил — не показалось. В комнату вошёл Хромой и под удивлённым взглядом воспитателя прошёл и сел на стул. — Я только колбасы с чесноком наелся, — усмехнулся Ральф. — И чего один? — Мы же вроде проехали этот момент, — буркнул Хромой. — Поговорить надо. Пока Ральф собирал бумаги с кровати, грел воду на чай старым, заросшим накипью кипятильником, Хромой, три часа назад хохотавший вместе со всеми, сосредоточенно молчал. — Дайте вашу перчатку на один день, — неожиданно попросил гость, наблюдая большого мохнатого мотылька, кружащегося вокруг светильника. Ральф молчал и ждал объяснений. Парень встал и отошёл к открытой балконной двери, чтобы закурить. Ночь была лунная с алмазной россыпью звёзд. — Ко мне приходил слепой мальчишка, у них там какое-то соревнование с другой шайкой, — усмехнулся горбун, держась за створку двери. — Становятся таким же дерьмом, как и мы. С улицы остро и влажно пахло ночными цветами, росистой травой, и было тихо-тихо. — Пацану плевать на чужое мнение. Он просил за друга, безрукого. Для того очень важно выиграть, что-то себе доказать. — А что важно тебе, Хромой? — Ральф встал рядом, глядя в необычно грустные серые глаза парня. — Почему ты просишь за них? — У них есть мечты, сказки, дружба и время, — горбун не отводил взгляда. — Пока ещё есть. Пусть им повезёт. Дать перчатку было не проблема, она у Ральфа была не одна, но его больше заботило мотив действий своего непростого воспитанника. Хромой был шкатулкой с секретом, наглухо закрытой шкатулкой. Резкий, сердитый, начитанный — серый кардинал Черепа. Он никогда не пёр напролом, не оспаривал авторитет вожака. Череп был прост, но упрям, а вот Седой с Хромым, по мнению Ральфа, прогибали вожака под нужные им решения, не всегда понятные воспитателю. И кто больше имел влияния на Черепа, Седой или Хромой — открытый вопрос. А теперь он пришёл в тайне ото всех и просит за каких-то малявок, на жизнь которых старшие обращали не больше внимания, чем на песок в ботинке — вытряхнул и пошёл. Значит, что-то было в Слепом, в неулыбчивом невзрачном мальчике, фанатично преданном Лосю. Что-то такое необычное, что разглядел в нём злой горбун. Интересно, если бы с просьбой к Хромому пришёл Волк? Хотя нет. Волк бы просить не стал. — Пошли купаться, — Ральф стянул со шкафа полотенце. — Сейчас? — парень удивлённо глянул на допотопный будильник у кровати Щепки. — В два ночи? — А когда? — Ральф уже вытолкал Хромого на балкон и помогал перелезть перила. — Там сейчас звёзды с луной в прятки на волнах играют. Спортсмен, Пузырь и Родинка пришли с опозданием, нарочно заставляя Чумных ждать, уверенные в своей победе. Дохляки висели на старых качелях-лодочках, Вонючка верещал, чтобы Фокусник и Слон прекратили раскачиваться и мельтешить, так как у шумного колясника морская болезнь от этого зрелища. Поклонники качелей огрызались, что, если плохо, не смотри. Кузнечик светился, как только что отпечатанная монетка, он был счастлив. Волк был доволен, что им удалось уделать Спортсмена, но ему не давала покоя мысль о том, как и где Слепой достал перчатку. В то, что её мог дать сам Чёрный Ральф, Волк не верил. Потрясённые хламовные рассматривали лежащую на лавочке перчатку. В том, что это та самая, сомнений не было. Кожа была растянута и вытерта на костяшках тех пальцев, где они были, и была как новая в области мизинца. — Круто, — шёпотом выдохнул Родинка. Почему-то никто не решался взять бесплотную кожу в руки. Спортсмен стоял багровый и каждой клеточкой чувствовал торжествующий взгляд сероухого, а больше всего бесил лучащийся радостным светом Кузнечик и бледный дружочек, с отрешённым видом стоящий рядом. Внезапное появление Чёрного Ральфа, раздающего подзатыльники направо и налево, помешало Волку вволю поглумиться над поверженным соперником. Никак не ожидавшие такой подлости пацаны даже не предприняли никакой попытки удрать. Не охваченными рукой возмездия оказались только те, кто сидел на качелях. — Ещё раз кто-то из вас ко мне влезет, — предупредил воспитатель лежащих на поле брани, — и конец вам. Даже Лось не спасёт. — А нам-то за что? — обиженно буркнул Спортсмен. — За богатую фантазию, — ответил Ральф, не вынимая левую руку из кармана брюк. — Вот как так получается, — простонал Родинка, лежа на траве и держась за щёку, — что накосячите вы, а попадает всем нам? Чумные «рыцари» и хламовные «атлеты» продолжали лежать на траве, потирая ушибленные места. Ральф надавал им даже не вполсилы, а так, слегонца; только Макс сидел с кровящим носом оттого, что стукнулся им о плечо брата, пытаясь увернуться от карающей десницы. — Это было явление Лорда Вейдера к повстанцам, — с придыханием восхищённо пролепетал Вонючка, почему-то держась за свои выдающиеся уши. — Один в один.