Лето, море и...

      В архивных запасниках нашлась довольно приличная копия американского вестерна, никогда раньше не демонстрируемого Дому, и теперь и мальчишки, и девчонки, затаив дыхание, следили за приключениями Маккены и его отряда.       Сидя на самом последнем ряду кинотеатра, Ральф с каким-то отрешенным удивлением вспоминал прошедшую неделю.       Поварской запой оказался не шуткой, а вполне себе жестокой реальностью. Из кухонных работников в живых осталась только худенькая девочка-практикантка, и, если бы не она, весь Дом ходил бы голодный. Медаль девчонке надо выдать! Все остальные повара расползлись в город по домам, и только шеф, как капитан, отказавшийся покидать тонущее судно, стойким оловянным солдатиком, синим солдатиком, сидел на стуле и бессмысленно таращился в стену.       Иногда, в минуты просветления, повар рявкал: «Эх-ма!» — и досадливо топал ногой.       — Это всего на неделю, — сообщила тихим голосочком девушка, — а потом он опять будет нормальный.       И начались суровые кухонные будни. Подъём в четыре утра, чтобы наварить кашу, почистить овощи на супы и гарниры, разделать мясо, вычистить рыбу, накрутить фарш на паровые котлетки и тефтельки для всяких гастритников и язвенников, а ещё сварить кашу на воде тем, у кого аллергия на молоко, пассеровать, тушить, припускать, панировать, бланшировать и шинковать, не пересластить компот и нарезать порционно масло и хлеб.       При этом сам шеф сидел на кухне и время от времени, после очередного стакана беленькой, глубокомысленно изрекал, что консоме должен быть прозрачным, а бешамель густым и только на сливках.       Ральфу в моменты гастрономических откровений Рататуя хотелось ёбнуть его ногой.       Всё это происходило у раскалённых плит и духовок, когда за окном и так температура под тридцать. Ральф со Щепкой даже не успевали курить: им просто не хотелось. Отдавшись под начальство этой сероглазой девчушке со смешной чёлкой, они парили, жарили, тушили, помешивали, чтобы не пригорало, солили, перчили, пробовали, истекали потом, сбрасывая тонны килокалорий в час, и умирали к десяти вечера, намыв все котлы и чаны. Вот теперь Ральф понимал, почему их повар такой худой: за эти семь дней, даже когда дежурил женский корпус, он ничего не ел в столовой. Просто не мог, не хотел, напробовавшись накануне.       Мавр, Череп и их группы были предоставлены сами себе, так как Лось был целиком и полностью занят младшими. После первого адового дня на кухне воспитатели вызвали к себе вожаков и в доступной форме довели до подопечных, что отпинают каждого, кто нарушит режим санатория, с неимоверной жестокостью.       Судя потому, что за эти дни не случилось даже шутейной потасовки, они были очень убедительны в своей краткой, но прочувственной речи.       После того как Янус отпустил незадачливых курильщиков восвояси, Чумные Дохляки с тяжелым сердцем ожидали прихода Лося. Волк готов был взять вину на себя и понести наказание за всю стаю целиком, но навестивший их вечером Лось молчал. И это было хуже самой яростной ругани и колотушек. Пожилой воспитатель, слегка кивнув, осмотрел их комнату, развесил скомканные вещи, расставил раскиданные сандалии к кроваткам их владельцев, снял сухие плавки с сушки. Он молчал, а души мелкоты полнились отчаянием, а глаза — слезами.       — Мы больше так не будем, — первым не выдержал Кузнечик. — Никогда.       Рекс поморщился, глянув из-под отросшей чёлки на состайника: зачем обещать то, что всё равно когда-нибудь нарушишь?       Лось не отвечал, занятый проверкой их полок в шкафах.       — Это я всё придумал, — Волк решительно подошел к воспитателю, — меня и наказывайте.       — Не спешите взрослеть, дети, — мужчина обошёл хмурого мальчишку и потрепал его по непокорной голове, — вы всё еще успеете.       Лось ушел, а чумазая неугомонная стайка в кои-то веки улеглась в кровати без обязательного вечернего бешенства, драк подушками и прочих весёлых безобразий.       Утром все беды и даже огорчённое молчание Лося накануне уже не казались столь невозможно удручающими. Жизнелюбие и неуёмное любопытство брало своё. Волк, пропавший куда-то сразу после запоздавшего завтрака, явился к своим товарищам с возбуждённо сияющими глазами и хитрой мордахой.       Благородный рыцарь, предпоследний из могикан и сын Зевса по совместительству, принёс товарищам такое известие, от которого даже у вредного Вонючки зачесалось в неходячих ногах.       Он узнал, где можно набрать ракушек рапаны. Рапана — само слово будоражило воображение. Это же было даже не сокровище, а некая магическая вещица, увозя домой которую, ты забирал с собой лето. Всё лето целиком: с жаркими деньками и звёздными ночами, там, в атласной, розовато-сиреневой глубине шумело море и дул тёплый ветер, — стоило только приложить эту волшебную раковину к уху.       Они были разные: маленькие, величиной со скорлупку грецкого ореха, и огромные, с ладонь взрослого, вывернувшие наружу свою чуть гофрированную у кромки, кораллово-янтарную губу. Это было богатство, по сравнению с которым меркли сокровища индийского магараджи, а Рокфеллер и Ротшильд жалкими побирушками давились слезами на папертях.       В Доме у моря таких раковин было три. Две из них дохляки видели лично, о существовании третьей знали косвенно.       Самая большая и старая, с побитым серым панцирем, лежала на комоде в домике у директора, вторая, маленькая, валялась в Деткиной клетке. Хозяин гнусной птицы без всякого пиетета к чудесной вещице насыпал в глянцевое нутро корм.       Третья была в комнате у одной из воспитательниц, что было известно со слов болтливой Колбасы.       На пляже, что принадлежал Дому, можно было найти только ребристые домики гребешков или обрезать ногу об острые створки мидий, если их приносило приливом. А ступенчатая, как древний зиккурат, рапана так и оставалась недостижимой мечтой.       И вот Волк говорит, что вызнал у местных пацанов, которые приходили иногда к воротам санатория для обмена, переговоров или потасовок, что вожделенные раковины выносит приливом к дальней скале, оканчивающей золотой песчаный берег.       — Наврали, — мрачно сказал Фокусник, — мы пойдём, а они нас выследят и побьют.       — Нет, не врали, — возразил Волк, влезая на скамейку с ногами и усаживаясь рядом со Слепым и Кузнечиком, — туда у одного пацана дядька ходит раковины собирать на продажу, он друзьям рассказывал. А меня они не видели, я в кустах спрятался.       — Слишком далеко и как удрать с территории, — Вонючка, свесившись из коляски, ковырял норку в земле в надежде добраться до её обитателя, — не выйдет.       Волк оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает, и, сгорбившись, шепотом изложил свой план.       Если бы в эту минуту лица чумных могикан заметили бы воспитатели, то мероприятий по изгнанию дурных замыслов им было бы не миновать. Лось в таких случаях предпочитал литературные примеры, Щепка считал, что только какое-нибудь скучное, монотонное занятие выбивает всю дурь из головы, Ральф придерживался мнения Фридриха Энгельса, что только тяжкий изнуряющий труд может из гамадрил сделать ну хотя бы шимпанзе.       Что бы ни случилось у воспитателей, докторов или обслуживающего персонала — это никак не должно было отражаться на режиме детей. Такое было правило у Старика, и потому поварская деятельность Щепки и Ральфа не освобождала их от дискотечного дежурства.       Стоя у стенки, Чёрный Ральф пытался не заснуть и уговаривал себя, что осталось всего ничего, каких-то тридцать минут и тогда… он даже не будет чистить зубы, к лешему, сразу ляжет спать как есть: в шортах и футболке.       На другой стороне танцпола под мигающим фонарём сидел Мавр и что-то сердито выговаривал Ведьме, дёргая её за руку. Девушка стояла, закусив губу и упрямо глядя перед собой.       Ральф обеспокоенно огляделся вокруг: вот только драки ему до полного счастья не хватало! Но бритый вожак его группы отчего-то игнорировал сегодняшние дрыгалки.       «Ладно, на чём я остановился, — он составлял план на завтра, — я буду лежать, как мумия Рамзеса, даже лучше: я впаду в летаргический сон до самого завтрака. Нет, я даже пропущу его, а сразу пойду к морю, смотреть, чтобы никто из этих чудищ не утонул, ныряя на дно. Зубы почищу, а бриться не стану — нерациональная трата сил. Обед — много жрать вредно. Боже, благослови того, кто выдумал тихий час! Так и быть, на полдник схожу, подкреплюсь вафелькой и киселём, потом у этих свободное время, а я возлягу на кровать, аки вождь в Мавзолей, до самого ужина. После надо выслушать, что там задумала по меню наша ясноглазка, проверить спальни, напомнить своей шобле-ёбле, кто в Доме тучка, и снова сладенько лечь поспать до четырёх утра. Когда же уже кончится этот дискач, Господи?!»       Он глянул на часы — аллилуйя! ещё пятнадцать минут. По окончании народ, как всегда, заныл, выпрашивая еще чуть-чуть, но Чёрный Ральф и его коллега из женского корпуса были неумолимы, желая скорее добраться до постели.       То, что при свете солнца выглядело как офигенно крутая идея, ночью уже не казалось столь простой задачей. Все уже спали, окна тёмными провалами пялились в спины дохляков. Было очень тихо и душно, томно.       Кузнечик шёл за Волком, глядя на светлые полоски его кед, которые мелькали впереди, и привлекательность рапаны таяла на глазах.       — Волк, — неуверенно позвал Кузнечик, — давай вернёмся. Страшно.       — До рассвета два часа, — пыхтел упёртый рыцарь, продираясь по песку в нужном направлении, — не боись, дойдём.       — Что-то не похоже, — отозвался Горбач, бредущий следом.       Отважная троица остановилась, чтобы передохнуть и обозреть окрестности, а вид открывался, прямо скажем, не очень. В небе клубились иссиня-чёрные тучи и время от времени погромыхивало, и сосны, росшие над высоким берегом (здесь уже не было такой широкой пляжной полосы), начинали раскачиваться и гудеть. С моря шла гроза.       Над крышей шарахнуло так, что Лось буквально подпрыгнул на постели, ощутив болезненный укол страха в сердце. Всего лишь гроза, успокаивал себя пожилой мужчина, зажмурившись от полыхнувшего яростного белого света молнии. Поворочавшись в неясной тревоге еще несколько минут, Лось решил всё-таки проверить детей: кое-кто из неразумных мог испугаться и устроить истерику.       Щепку с Ральфом не подняла бы даже артиллерийская подготовка союзных войск перед наступлением, не говоря уже о таких мелочах, как пожар или землетрясение, но вой Лося о том, что дети ушли в грозу куда-то там за чем-то там, привёл два коматозных тела в вертикальное положение.       Ральфу было проще: он лёг и сдох, как и планировал, одетый, а вот его напарник слепо нашаривал дрожащими руками свои брюки. Свет, естественно, был опять отключён.       Трое воспитателей поднялись к Дохлякам, стараясь не перебудить весь Дом, в спальне, щёлкая фонариком, сидели понурые Красавица, Вонючка и Макс.       Всхлипывая, запинаясь и икая через слово, мальчишки рассказали, что Волк, Кузнечик и Горбач ушли к дальней скале за ракушками, а Рекс, Фокусник и Слепой ждут их возвращения на пляже в домике, где мячи, спасательные круги и прочее барахло лежит.       — Зачем ждут? — сердито спросил Щепка.       — Они должны много ракушек набрать, — всхлипнул Красавица. — Три рюкзака.       — А они тяжёлые, — буркнул Макс, — помочь нести нужно будет.       За окном упали первые тяжёлые капли, и резкий порыв ветра вытянул белую кисею занавески наружу из распахнутого от духоты окна.       — Индейцы майя, твою мать, — выругался Ральф, — с ракушками каури! Куда вам столько, продавать, что ли, собрались?       Поникшая носами детвора молчала: был у них такой план по торгашеству драгоценными раковинами, но уж откровенничать с противным Чёрным Ральфом они не собирались.       — Надо идти искать, — Лось, растрёпанный, в растянутой майке и босой, выглядел неприятно беспомощным и жалким.       — Ты оставайся, а мы пойдём, — Щепка решительно кивнул.       Честно сказать, Ральф считал, что надо ложиться спать и пускай эти ракушечные барыги хорошенько вымокнут и страха натерпятся, чтобы впредь сидели на жопе ровно. Если уж дурная голова ногам покоя не даёт, то так тому и быть.       А вот по возвращении устроить им Судный день и торжественную казнь на площади с обязательным колесованием и другими затеями из средневекового репертуара.       Но, взглянув на постаревшего от тревоги Лося, вздохнул и пошел за фонарями вместе со Щепкой.       Волк, Кузнечик и Горбач сидели в яме, оставленной в насыпи корнями упавшего дерева; мокрые, напуганные и дрожащие, они прижимались друг к другу, стараясь согреться, и смотрели, как внизу бурлит тёмная вода. Когда небо с треском рвалось, рассекаемое рогатой молнией, и слепящий лиловый свет заливал все вокруг, мальчишки жмурились, а Горбач прятал лицо в коленях.       — Ничего-ничего, — упрямо говорил Волк, — гроза быстро пройдёт. Зато представляете, сколько ракушек сейчас намоет?       Кузнечик не спорил, но все, что ему хотелось, — это оказаться в спальне, в сухой постели и слушать, как на соседних кроватях сопят родные состайники.       Напялив дождевики и резиновые сапоги (было в распоряжении педагогов и такое добро), Щепка и Ральф побрели в сторону пляжа, решив для начала убедиться, что потенциальные носильщики раковин на месте. К счастью, напуганные грозой мальчишки сидели в инвентарном домике, скукожившись и сбившись в жалкую кучку под брезентовым тентом.       Приказав быть здесь и никуда не уходить, воспитатели направились к скале ракушечных сокровищ. Шагая вслед за Щепкой — хорошо хоть ветер дул в спину, — Ральф думал о том, что после того, как состоится выпуск и в Дом наберут новую смену, он принципиально возьмёт себе эту вредоносную группу, вот просто костьми ляжет, а заберёт себе. И будет драть их как сидоровых коз, особенно уделяя внимание выдумщику Волку и двум крючконосым братцам, похожим на суставчатых фламинго. Такое чувство, что этим летом он не с Черепом и его гоп-компанией, а вот с этой, называющей себя дохляками, детворой только и кружится.       — Если у меня хватит терпения и я не уволюсь, — пробубнил Ральф себе под нос, глядя в мокрую спину напарника. — Или не убью кого-нибудь и не сяду пожизненно.       Гроза стихала, уходя куда-то вбок, — и вот уже рассветная бледно-жёлтая солнечная полоска показалась на горизонте.       Отлов беглецов произошел быстро и скучно. Крикнув вышагивающей по мокрому песку в рассветной синеве тройке: «Стоять, руки за голову!» — злые, невыспавшиеся воспитатели остановили кладоискателей.       Мелкие, худые, мокрые, продрогшие воспитанники Лося стояли перед Щепкой и Ральфом и молчали. Волк, крепко сжав губы и стараясь сильно не дрожать от утренней свежести, не мигая смотрел на восходящее солнце; Кузнечик стрелял зелёными, как весенняя трава, глазами, пытаясь определить, какое наказание их ждёт; Горбач ковырял ногой сырой песок, что-то откапывая.       Щепка молчал, но Ральф кожей чувствовал желание своего коллеги покидать этих неугомонных мальцов в море и выловить, и только тогда, когда они хорошенько наглотаются воды. И, что греха таить, Чёрный Ральф от души разделял эти чувства, только он бы добавил еще по паре мозгоправных подзатыльников.       — Картохи хочу, — неожиданно для всех заявил Щепка, — горяченькой.       — Я тоже, — с некоторой заминкой поддержал Р Первый, — надоели уже макароны, перловка и брюссельская капуста с яйцом.       Дохляки забыли о своих разрушенных мечтах и теперь удивлённо смотрели на своих конвойных.       — С селёдкой и луком, — продолжал воспитатель маврийцев, — и за пивком свеженьким сгонять кого-нибудь.       — Нефильтрованного холодного и маслица лютого с запахом, — мечтательно вздохнул Чёрный Ральф. — Вперёд домой, чего стоим-то?       Пацаны шагали, пыхтели, спотыкались, но хранили оскорблённое молчание (они не дошли каких-то метров триста), идущие позади Ральф и Щепка тоже молчали, по возможности сурово, стараясь не ржать от вида напряжённых худеньких спинок, угловатых коленок и локтей, мелькавших впереди.       Чем ближе они подходили к санаторному пляжу, сопровождаемые почетным эскортом, тем все хуже чувствовали себя Кузнечик и Горбач. Как им теперь смотреть в глаза Лосю, если буквально два дня назад они пообещали вести себя хорошо? Волк если и испытывал угрызения совести, то внешне это никак не проявлялось.       Мальчишки шли всё медленнее, вздыхая и переглядываясь. Забрав до кучи сидельцев из инвентарного домика, воспитатели погнали худосочное паршивое стадце к месту дислокации.       Пацаны скучились у крыльца, как у последнего рубежа.       — Знаешь, Ральф, — проговорил Щепка, стаскивая дождевик, — давай-ка возьмём эту шелупонь на денёк на перевоспитание.       — Согласен, — поддержал идею Р Первый, — забирай их сразу на кухню, я Лося предупрежу.       Отсроченная казнь немного воодушевила дохляков ровно до того момента, как Щепка привел их в подсобку с мешками картошки, которую надо было начистить на обед для всего Дома.       — Это гнусная эксплуатация детского труда, — тихонечко себе под нос шипел Рекс.       Щепка сделал вид, что ничего не слышал, так что к приходу Ральфа пацаны уже сидели вооружённые картофелечистками и скоблили корнеплоды, кидая жёлтенькие картофелинки в бак с водой. Дело шло ни шатко ни валко.       — Это что за халтура, ракушечники? — Р Первый выловил из бака картошину с невырезанными глазками и полосками несрезанной кожуры.       — Как можем — так и чистим, — неугомонный сиамец упрямо посмотрел на Р Первого в упор. — Мы же дети.       — Вставай, дитятко лупоглазенькое, пойдешь со мной, — усмехнулся пастух черепистов, — и ты, волчонок, тоже.       Волк зыркнул на Рекса так, что, будь близнец чуть послабее духом, дрогнул бы, но желтоглазый сиамец сам мог кого угодно глазами прожечь.       Сердитая, недовольная парочка была доставлена к ведру репчатого лука, который им предстояло почистить, а потом и нарезать.       Зрелище рыдающих над луковицами мальчишек и грустных чистильщиков потатоса сполна компенсировало воспитателям их моральные потери из-за бессонной ночи.       От Слепого и Кузнечика на кухне не было никакого толку, так что они просто сидели рядом с товарищами и поднимали их боевой дух, предлагая представить, что все они рабы на галерах или гордые индейцы, взятые в плен коварными гринго.       — Или негры на хлопковых плантациях, — подсказал им Чёрный Ральф с кружкой кофе в руке. — Бедные рубщики тростника.       — Солнце еще высоко, — присоединяется к воспитательной беседе Щепка, — чистите лучше.       Ненависть угнетённого класса, сияющая над головами порабощённых, придавала приятную пряную нотку утреннему кофе.       После того как был перечищен мешок картошки и руки неумелых поварят стали похожи на черепашью кожу от воды и крахмала, а Рекс с Волком зарядились фитонцидами на год вперёд, гарантировав себе жизнь без соплей и простуд, воспитатели отпустили измождённых детей прерий восвояси.       В спальне их ждали взволнованные состайники и счастливый Лось. После объятий, ласкового ворчания и беззлобной ругани пожилой воспитатель ушел к другим группам, оставив искателей приключений отсыпаться.       — И что, совсем ничего? — разочарованно спрашивал Вонючка. — Ни одной крохотной ракушечки?       Горбач, покопавшись в своих безразмерных карманах, вытащил небольшую раковину с зазубринами по краю и обломанной верхушкой — вот и вся добыча.       — Она дырявая, — грустно прошептал Красавица.       Обломанная верхушка сразу же обесценивала драгоценную ракушку если не до состояния ореховой скорлупки, то до просто красивого, но бесполезного предмета. Такой рапане не доверишь сокровенного, не прошепчешь невозможный секрет, жгущий твои губы и язык. Всё сказанное мигом утечёт в дыру, становясь достоянием всех и каждого. И в ней не заберёшь шум волн, шорох песка и ласковый южный ветер.       — Мы должны дать страшную клятву, — Волк тряхнул светлой чёлкой и оглядел друзей своими шалыми глазами, в которых всегда светился озорной огонёк, — на крови.       — О чём? — спросил босой Слепой, ощупывая ракушку и водя пальцем по гладкому, прохладному нутру.       — Мы вырастем и обязательно отомстим Чёрному Ральфу и Щепке за все издевательства и гонения.       Возможность страшной мести, пусть и отсроченной во времени, зажгла потухшие было глаза чумных дохляков, и самые невероятные подлости и каверзы забродили в юных умах. Да, это будет ещё не скоро, но когда-нибудь наплачутся ещё эти двое, натерпятся страха и унижений. Вот что-что, а ждать дети Серого Дома умели, как никто.       Ральф сидел на самом последнем ряду у входа и морщился от выстрелов с экрана, которые эхом отдавались у него в голове. Он решил, что посидит еще минут пять, а потом аккуратненько приляжет на скамеечку и тихо полежит до тех пор, пока Маккена отыщет проклятое золото апачей.       — Угостите даму сигареткой, — Комета присела рядом и улыбнулась Р Первому.       Чёрный Ральф достал пачку и, выбив одну белую палочку, протянул своей соседке и поднёс огоньку. Сигарет осталось всего три штуки, но, вспомнив свой утренний зарок о здоровом образе жизни, Ральф подавил в себе неуместное чувство жадности.       Комета курила и молчала.       — Вы знаете, — молодая женщина изящно стряхнула пепел на землю, стукнув наманикюренным ноготком по сигарете, — жалею, что рано ушла тогда с праздника. Говорят, я многое потеряла.       Комета выдохнула дым вверх и закинула руку за спину Ральфа, облокотившись о спинку скамейки.       — Но с другой стороны, — невозмутимо продолжила она, не отрывая глаз от экрана, — все мои коллеги по корпусу и медички покой и сон потеряли, а я могу спокойно почивать, не растревоженная эротическими картинами.       И тут Ральф совершил роковую ошибку: вместо того, чтобы дать этой змее вволю поточить об него свой ядовитый язычок, молча смотря кино, он решил огрызнуться.       — Да уж, — с пониманием вздохнул Р Первый, — ночка та ещё была. Шумел камыш, деревья гнулись. Каждый раз, как иду мимо склада, смотрю на газон и думаю: «Зарастёт ли травой место бурных встреч до конца лета, успеет ли?»       Но Комета была не из тех, кого можно было вогнать в краску напоминанием о собственном разудалом поведении.       — Дождик пройдёт — травка поднимется, — стервозно улыбнулась ему блюстительница девчоночьей половины Дома, — а вот ваша персона вызывает у нас беспокойство и жаркие споры.       — Отчего же? — Ральф состроил обеспокоенную гримасу.       Комета, оглянувшись по сторонам, придвинулась ближе, фамильярно приобняв воспитателя парней за шею, а другую руку положив ему на колено.       — Ваше столь явное пренебрежение противоположным полом, — негромко говорила ему в ухо Комета, поглаживая его плечо, — вызывает у нас тревогу за ваше мужское здоровье, или, может, причина не в этом?       Ральф старался дышать через раз. Резкие духи воспитательницы с примесью чуть уловимого запаха пота вызывали головную боль и тошнотворный ком в горле.       — Чем вам так не угодили женщины? — продолжала свою речь Комета, легонько сжимая Ральфу колено. — Чем обидели? Вы знаете, — нисколько не смущаясь молчанием собеседника, продолжила она, — тут на днях была передача по радио, так там один профессор выступал, и вот, по его мнению, это всё следствие детской травмы.       — Очень интересно, — Ральф тоже приобнял назойливую собеседницу за талию и сжал ладонь, ползущую по его бедру рукой в перчатке. — И что же надо делать?       — Пробовать снова и снова, — бессовестно-голубые глаза, не мигая, смотрели на Ральфа.       — Даже через не хочу? — оскалившись, уточнил Чёрный Ральф.       — Именно, — отразила его ухмылку Комета и, освободив свою руку, положила её Ральфу на живот. — Я готова приступить к физиотерапии с вами прямо сейчас.       — Видите ли, в чём дело, дорогая коллега, — Ральф позволил любопытной женской ладошке вволю поблудить по его телу, — в том, что я в состоянии развеять ваше беспокойство о моём здоровье, я абсолютно уверен. Но вот смогу ли получить собственное удовлетворение — очень сомневаюсь. Это во-первых.       Рука Кометы замерла у пуговицы его джинсов.       — Во-вторых, было бы некрасиво перебегать дорожку своему соседу по комнате, — Ральф в упор смотрел в глаза своей собеседнице и видел в них отблески кадров, мелькающих на экране. — И в-третьих, — Ральф кинул взгляд в зал, — там кто-то из ваших девиц так лечит Циклопа, что скоро всю душу из него высосет.       Воспитательница резко встала и пошла по проходу; злость, которая клокотала в его собеседнице, Ральф чувствовал на расстоянии, но его очень мало волновал факт того, что он нажил себе врага.       Скамейка наконец-то была в полном его распоряжении, и он со вздохом наслаждения вытянулся на жёстком ложе. Пусть ковбои и индейцы скачут по пустыне, старшие могут целоваться до посинения, а мелкие воображать себя героями фильма — он просто полежит, как рыба-сом в иловых отложениях. Мигающие в небе звёзды уговаривали прикрыть на минутку один глазок, а потом и другой на чуть-чуть, пока шериф-сотоварищ тащится по каньонам и пескам.       — Дрыхнешь, вражий сын, — лёгкий тычок в рёбра оживил уже начавшего посапывать носом воспитателя, — а за детьми кто смотреть будет?       — А, дружище Асклепий, выполз из своей пещеры, — Ральф приоткрыл глаз, чтобы взглянуть на Януса, сидящего у него в ногах. — Ты кухню откачал?       — Шеф полон раскаяния и трудового энтузиазма, — улыбнулся Янус, — нас ждут круассаны, бризоли и галантин. О чем вы тут так интимно беседовали с Кометой?       — Я чуть было не подвергся сексуальному насилию в лечебных целях, — Ральф продолжал лежать, глядя на эскулапа снизу вверх.       — Когда ты только успеваешь? — вяло удивился Янус, доставая из пачки Ральфа предпоследнюю сигарету. — И попугая заангажировать, и всю женскую половину смутить.       Ральф поёрзал, поудобнее устраиваясь на узкой лавке, и прислушался к происходящему в фильме: там плохие и хорошие парни палили в белый свет, как в копеечку, успевая на полном скаку перезаряжать свои кольты и ружья.       — Тут бы и рад сбляднуть, а никто не предлагает, — пребывая всё в том же легком лирическом настрое, продолжал Паук. — Даже мои медсёстры всё не могут перестать обсуждать таинственное похищение трезубца.       Ральф скрипнул зубами. Чёртов трезубец так и не нашли, как впрочем и платье Спящей красавицы, которое было в тот день на Комете. Но платье, как подозревал Р Первый, просто было в непотребном виде после сельских утех на траве, и его просто спрятали, а вот палка повелителя волн пропала, как сквозь землю провалилась.       — Долго ли умеючи, — отозвался воспитатель, садясь.       Через четыре ряда от них Гиббон выяснял отношения с Быком из мавровой стаи, и конфликт грозил перейти от общих фраз к вполне конкретному мордобою, так что Чёрному Ральфу пришлось спешно рвануть и нанести упреждающих оплеух обеим сторонам и яростным шёпотом напомнить, что он себя сегодня плохо чувствует и разбираться, кто прав, кто виноват, не будет.       — Всё-таки ты их бьёшь, — как-то удовлетворённо проговорил Янус, когда Ральф вернулся на место.       — Только глажу отческой дланью, — отмахнулся Р Первый. — Пиво будешь?