Рукопись, найденная бесполезною.

Сдержанный костюм Аллана под накидкой самую малость не сочетается с традициями века нынешнего. Он стряхивает пыль с колена, которой там давно не видать. Ее загадочное исчезновение совпадает с повышением нервозности у Эдгара. За лианами темных прядей он разглядывает белую простынь на столике: у стены, но ближе к окну, чтобы точно заметить приближение знакомца. Столик в углу — слишком темен и пафосен для ежемесячной встречи, а столик в центре — это пошло. Официант более не реагирует на хаотичные перемещения мужчины, оставляя его наедине с мыслями и сахарницей. Чудак ничего не заказал за три часа, кроме кофе, а работнику кафе, тревожному нелюбителю людей, это и в радость. Где же он видел эти странные сапоги? Ухоженные пальцы неравномерно постукивают по переплету толстой книги, законченной неделю назад. Эдгар надкусывает нижнюю губу: стрелка настенных часов близится к девяти вечера. Он сидит здесь с шести. Стоило бы признаться себе, что смертельно устал, вымотался, выжат как лимон, сидишь словно на иголках, готов кинуть чашку в стену и биться головой о белую скатерть столика. Но По сидит ровно, покусывая ноготь большого пальца с характерным стуком зубов друг о друга, и изредка добавляет в кофе коньяку из своего изящного флакона так, чтобы это было незаметно. Рампо бы заметил. Точно заметил бы. Вероятно, на это и надеется тело По, совершая подобные махинации и придавая обычному наливанию коньяка столь интимный и даже окультный смысл. Призвать бы его, зеленоглазого демона, наконец! Эдгар не знает, что будет делать, если несносного, низкорослого, самоуверенного, прожорливого очкарика вдруг не станет, и думать про это не думает — слишком дико звучит. Если свет его жизни, достойный, умный, величайший, преданный читатель вдруг забудет про встречу или — хуже того — намеренно проигнорирует маленькую вражескую традицию, По клянется, что напьется. И сменит имя. В обязательном порядке. Но сначала напьется. До потери пульса. Или сымитирует остановку сердца. По задаёт себе вопросы, от которых хочется написать очерк о спокойной жизни на природе, без болезненной памяти о сей мрачной жизни, которую он волочит — пора взглянуть правде в глаза — по инерции, и спрятаться туда. Навсегда. По вопрошает: «для чего все это?». И, опуская ненужные, водянистые, монологи о роли Рампо в его (уже давно) существовании, понимает: Он впервые не одинок. А после, сладко улыбаясь, молча напивается. Своими слезами. Эдогава… Какая глупость. Какая ужасная колесница безответности и самопожертвования! Она несёт Эдгара в бездну, и он, жмурясь, каждый раз выпрыгивает в темноту, не доехав до конца. Врачи советуют ему больше гулять и увеличить дозу снотворного средства. Он советует им уйти. «Враги лишь на бумаге» — думает По, безыинтересным движением листая страницы и не вчитываясь в содержимое, — знает наизусть. Бумага их скрепила лучше разговоров по душам. Но По вдруг подумал, что совершенно обессилен, чтобы держать в руках ручку и опять, и опять! писать гневные письма Рампо на почту, о чем-то просить его самодовольное существо, скрывать за витьеватыми вбросами слов надежду. Ему бы… — Кричать! Прекратите кричать! Двери кафе распахиваются, впуская в полупустое кафе прохладный весенний ветерок и ураган в светлом пальто. Вечерние блики на маленькой фигуре мягко играют цветами: на носу, на непослушных волосах, на раскрытых губах. Тут атмосферу полной темноты разбавляют стилизованные светильники на стенах и подсветка в покрытии потолка. Тут атмосферу его готичного состояния разбавляет появившееся в ночи солнце. По чувствует, что он снова несётся в тупик на огромной скорости. — Ты опоздал, — говорит он, поднимая голову на приближающегося Рампо. В серых глазах живая нечитаемая смесь. — Меня чуть не сбили! — сбивчиво и громко комментирует тот, запрыгивая на стул. Руки Эдогавы сжимаются на коленях. Он несётся быстрее. — Эти люди прикрываются правилами дорожного движения, совсем игнорируя чужую необходимость! Кричат совсем как одичалые. Последние слова, кажется По, сквозят досадой, похороненной вместе с минувшими днями. — Мог бы не спешить, — не удерживается от язвительных комментариев По, впрочем, совсем безобидных и очень мягких, как его усталое сердце. — Сколько чашек ты выпил? Зрачки По сужаются. Три. Шесть? Хочется назвать заоблачное число, чтобы посмеяться, но даже тыча пальцем в небо, Эдгар будет недалеко от истины. Пустые и изумительно белые чашки, которые бы скомпромитировали писателя, давно унесли, однако нечего уже удивляться проницательности Рампо. Тем более, он имел в виду количество не кофе. По восторгается по-детски и начинает безвучно смеяться. Брови детектива напротив приподнимаются, пока руки, напротив, опускаются небрежно на стол. Наблюдая за этим, По понимает, что завидует естественной нахальности друга. Друга? Друга, конечно. Сердце захватывает от скорости колесницы, пульс учащается, лёгким мало воздуха. Порой тяжело жить с дыхательной аритмией. — Одну, — врёт По, смотря в зелёные глаза. — Дыши спокойнее. Ты хоть и забрал мои очки, но я все отлично вижу. — Кроме времени, — продолжая посмеиваться, вяло улыбается По. Его пальцы небрежно гнут уголки страниц книги, про которую По успел забыть. Рядом с Рампо он донельзя рассеянный и рассредоточенный. — Я плохо ориентируюсь, — вдруг обиженно бросает тот и прикрывает глаза. По замечает родственную усталость на лице Эдогавы в тяжёлых тенях на чужом лице, и это рождает в его замирающем сердце новые искры восторга. — Встреча в месте, которое знаешь только ты, — хорошая загадочка для мозга среди всей этой скукоты, хотя я и разгадываю твои ребусы за пару минут. Но эти мерзкие перекрёстки все портят… По заслушивается попытками Эдогавы оправдать свою нужду в проводнике в очередной раз. — И как же ты понял, что я буду ждать тебя здесь? Рампо замолкает, с минуту удивлённо смотрит в серые глаза напротив и продолжает с таким тоном, как будто это самая очевидная на свете вещь: — Вечером прошлой субботы ты нёс книгу в печать, потому что поздно проснулся из-за бессонной ночи и боялся опоздать до закрытия. — Эдогава умолчал об якобы анонимных ночных смс, которые По отсылает ему в периоды душевного затмения из-за таблеток или алкоголя и которые сам же удаляет той же ночью для всеобщего блага утром. — В тот же день ты отослал мне письмо, где назначил время встречи. — Которое ты проигнорировал. — На письме были капли кофе, — не обращая внимания на реплику По, с напором продолжил детектив. — Но домашний врач запрещает тебе держать дома кофеин в любой его форме. Поэтому верно предположить, что ты выберешь ближайшее кафе, где продают кофе. Это место — здесь. — Но ты ведь был без очков, — начал свою мысль По, медленно подбирая слова. — Они мне не нужны, чтобы разобраться в твоей психологии, — обходя нелюбимую тему, бросил Эдогава и махнул рукой. — А ещё совсем небольшая удача сыграла мне на руку, все благодаря моей наблюдательности. Тот официант, — Рампо указал на мужчину в черно-белой форме, которого не отпускали душевные тревоги по поводу сапог Аллана, — подрабатывает в кафе на первом этаже здания Агенства. Он жаловался, что в ту субботу некто в сапогах из эпохи так-то прошлой следовал за ним до самого дома, монотонно выстукивая каблуками по асфальту. Бедняга не видел тебя и не знал, что ты просто проверяешь деталь из сюжета для своей новой книги. — Откуда ты узнал, что это… — слова застряли в горле По, хотя в глазах его расплывался медовый блекс удовольствия. Его душа практически открыта перед Рампо, а для самого заветного остаётся только приоткрыть темную дверцу. — «Мой лучший роман. Я не считал себя способным написать его за те полгода, в рамках которого мы традиционно виделись каждый месяц, чтобы обсуждать вещи окололитературные и почти несвязанные с моим творчеством. (Я благодарен тебе за эти дни). Мой лирический герой скитается по миру за своим маяком, надевая на себя маску убийцы, но убивает он себя, мучительно медленно, потому что не знает, куда его уведет его маяк…». По поджимает губы, наблюдая, как Рампо зачитывает цитату из его собственного письма, а после откидывает его в сторону. На лице играет лёгкая тень румянца. — Дело не совсем в официанте, — начинает Аллан, неожиданно шумно вдыхая, словно тонул минуту назад. Поганая аритмия. Его душа мнется, покрываясь острыми углами, но от волнения в пальцах приятно колит и алкоголь начинает обволакивать голову именно сейчас… По чувствует себя готовым, чтобы признаться в самом сокровенном, в том, что… — Эдгар, я больше не хочу читать твои романы, — отрезает Рампо. …Ножом. По стеклу. Тысяча восемьсот маленьких осколочков. Столько же страниц в ставшей вмиг бесполезной книжонке. Столько же секунд, вероятно, осталось биться его больному сердцу. Закрывая книгу и накрывая ладонью пальцы По, на которых остались пятна от чернил, Рампо смотрит ему в глаза с оттенком — Эдгару не кажется? — печали и мольбы. Он уверен, что ему кажется. Он не уверен более в реальности происходящего. Его собственные глаза заволакивает мокрая, красная пелена, но он скрывает это неуместной зевотой, чтобы сглотнуть тяжёлый новообразованный ком в горле. — Я знаю, чем закончится роман, — как всегда уверенно сказал Рампо, разорвав касание рук, и вырвал последние страницы из книги, которые спокойно смял и выбросил на пол. — Слишком обречённо, растянуто и слащаво. Твой конек — кратко, мистически пленительно и с каплей абсурда. Абсурда. Верное слово для чувств Эдгара. Ему чудится, что колесница не врезалась в тупик, а круто развернулась и сделала смертельный кувырок, после которого он остался жив. Мужчина смазано зачесал челку назад, повертел головой, чтобы незаметно — Рампо заметит — скрыть следы показавшихся слез и рвано выдохнул. Его самое сокровенное сейчас смяли и выбросили на пол, но почему-то Эдгару хочется смеяться. В голове ни единой мысли, кроме одной: — Что же мне теперь делать? — шепчет Аллан, обращаясь к кому-то другому, находящемуся не в этом мире существу, и нервно дёргает уголками губ. — Прямо сейчас напиши самый короткий и правдивый рассказ, который потрясёт меня до глубины души. Иначе я больше никогда не приду, — без колебаний сказал Эдогава, наклонив голову на бок. В его глазах блестит азарт и отчаяние. Эдогава тоже чуть не разбился…? Ха, ха. Аллан взял ручку, которую ему протянул детектив и, не задумываясь, написал на титульном листе то, что его попросили. — Я так и знал, — на секунду округленные зелёные глаза детектива сощурились от улыбки. — Для этого можно было и не писать самоубийственную детективную историю. Я ведь не слепой. — Слепой. И теряешься в очевидном. Без игры тебя не заинтересовать, — парирует По, кратко улыбаясь. Очки он не возвращает до утра.

***

Кафе закрывается ровно в одиннадцать вечера. Официант, недовольно сетующий на мусоривших посетителей, которые по уходу как будто назло стучали каблуками по кафелю, развернул оставленную на столике книгу ближе к себе, и прочитал явно вписанную уже после печати фразу: ≪Я люблю тебя≫.